Чтобы увидеть звезду, нужно открыть глаза

Страшно. Блядь, как же Минхо было страшно. Ноги, конечно, опять сами примёрзли к полу, затряслись, все мышцы словно в кашу превратились, и как он ещё на ногах стоял, как невозмутимый вид и запах держал — только боги, наверное, и знали. Чудом. И стеной, конечно, к которой Минхо прислонялся и кое-как держался за неё раскрытыми ладонями сквозь спущенные до кончиков пальцев рукава толстовки. — Никогда, — выплюнул он — но получилось слабо. Вовсе не так угрожающе, как хотелось бы: страх забрал внутреннюю силу, беспощадно поглотил её. — Тебе всё равно придётся смириться. — Уджин сделал медленный, плавный шаг к нему навстречу. — Не сейчас, так в следующую же течку. Так зачем тянуть? Поддайся, бейби. — Если ты притронешься ко мне… — начал Минхо. Голос сорвался, и договорить не получилось — горло окончательно свело страхом. — То что? — ухмыльнулся Уджин и приблизился ещё — понемногу, по чуть-чуть, словно хищник в засаде. И по его выражению лица Минхо знал, о чём он, понимал, что Уджин понимает, что он знает — что всё бесполезно. Что Уджин никогда не боялся угроз и не побоится и в этот раз. — То… — Минхо снова задохнулся от волны ржавого дёгтя в воздухе. — Т-то… Ещё и на ум ничего не лезло. Ещё час назад он на Хёнджина рявкал, который тренироваться не хотел, и салфетками накормить угрожал, и руку отгрызть, и ещё что только не — а сейчас всё. Кроме тех же салфеток, в голове вообще никаких угроз не всплывало! Не угрожать же Уджину салфетками-то было?! При этом Минхо мыслил достаточно ясно, тело его не слушалось, как всегда, цепенело — и от этого ему становилось только страшнее, потому что ему сбегать бы сейчас следовало, а не ждать послушно, когда эта тварь приблизится вплотную. Да ещё тот, будто дразнясь, в этот раз тянул время, пользовался тем, что им никто не помешает и можно развлечься качественно, хорошо. Знал, что Минхо не закричит. Не переступит через себя, не откажется от последней иллюзии собственной силы в глазах других — всё равно ничего не докажет, попросту не сможет. Постыдится. Скажут ещё, что, раз омега, сам первый и завлекал. Одеждой там, запахом… Уже сейчас Минхо чувствовал, как смещается баланс гормонов, как все очевиднее с каждой минутой в воздухе начинает пахнуть перепуганной омегой — и как тонет этот испуг в возбуждении Уджина. А если ещё и коснётся — всё. Не докажешь. И опять не спать, затыкая себе нос очередной украденной у других одеждой, только чтобы не чувствовать себя — такого. — То — ничего, — подытожил Уджин и остановился в метре, не больше, замер и перекатился с носка на пятку. Минхо не мог отвести взгляда от его старых, рваных кед, боялся посмотреть в лицо, но краем глаза видел, что тот-то как раз рассматривает его напрямую, вовсе не стесняясь. Да и чего бы? — На колени. — Что?! — У Минхо от шока даже дар речи вновь прорезался. Такого он не ожидал — чего угодно ожидал, впрочем, но не такого. Запугиваний, рассказов, где место Минхо на самом деле, омеги-Минхо место, угроз, шантажа, обещаний немыслимых, пугающих вещей — но не недвусмысленного приказа. — Нет! — Я. Сказал. На. Колени. — Уджин нахмурился, покраснел даже от сдерживаемого гнева — всегда краснел, Минхо обладал талантом мгновенно выводить его из себя — и повысил голос: — Живо! — Нет, — выдавил Минхо. Ноги снова затряслись — как же не вовремя, айгу. Ему бы отбиваться начинать — он же умел, учился — а не бояться шевельнуться, не мочь слабые руки поднять! Слабак! Тряпка, а не мужик! Один хер не мужик, а омега. Раз — и на всю жизнь клеймо. — Вниз, ничтожество! — На этот раз что-то в его запахе изменилось, но Минхо не сразу сообразил, что именно. Только накатило уже: альфа недоволен, альфа… альфа давит, альфа держит и требует исполнения приказа, — и он, вдруг разучившись думать, торопливо сполз по стенке вниз и кое-как опёрся коленями о ледяной, каменный пол. Хорошо владеющие своими феромонами альфы могли давить на омег, заставлять повиноваться — как и омеги на альф, впрочем, но те, наоборот, притягивали и приманивали к себе половых партнёров, — но вообще за это сажали. За доказанные случаи злоупотребления, по крайней мере. Технически людей с подобными умениями очень ценили в полиции, во всяких спецотрядах — но не меньше ценили и преступники. Или наоборот даже: нередко преступниками становились люди с подобным даром, точно так же, как очень красивые омеги пользовались своей красотой, чтобы получить преимущества там, где не зарабатывали их своими заслугами. В общем, слабость характера гнала в преступники, сила — в защиту общества от них. И, в общем, обществу очень везло, что далеко не все умели управлять феромонами настолько хорошо — но говорили, что это врождённый навык, как ушами шевелить, либо эти мышцы работают, либо нет. Сдерживать запах умел каждый первый, но давить им, выжигать мозг, заставляя безусловно повиноваться — один из сотни тысяч. И Минхо вовсе не ожидал — хотя тому маленькому испуганному омежке, что сейчас один остался где-то в глубине его души, плевать было на все ожидания, — что встретит такого человека именно в Уджине. На лицо легла ладонь, заставила задрать голову вверх — почти до боли в резко дёрнувшихся мышцах шеи. — Открой рот, — резко приказал Уджин, всё ещё давя феромонами, и тут случилось чудо. Поверх дёгтя вновь плеснуло свежестью — знакомым уже озоном, острым, смешанным с чем-то, что Минхо не узнавал, но таким многогранным, сильным, что запах Уджина почти мгновенно поблек. Не растворился, но даже в более-менее закрытой зоне лестничной клетки ослабел, отступил, подавленный, и Минхо, чувствуя, как вновь начинает бежать кровь по оттаивающему телу, наконец сумел сделать вдох. Виски сдавило болью, и Минхо сморщился, пытаясь вырваться из грубой хватки казавшихся почти в буквальном смысле грязными пальцев. Хотелось подняться, но тело решило, что самое время снова начать слабеть, и всё, на что его в результате хватило — это не открыть рот. Почти трясло оттого, с какой силой Минхо сопротивлялся навязанному извне желанию подчиниться, уже словно ставшему его собственным. Воздуха не хватало — как будто кислород вокруг весь, целиком, заменили феромонами, и даже внутри у него всё сводило после каждого вздоха. — Что здесь происходит? — Мужской, незнакомый Минхо голос звучал пораженно донельзя — так, как будто тот сцепку увидел впервые в жизни или ещё что. — Иди нахер! — Уджин явно злился; его запах усилился и усилил головную боль Минхо, и, словно в ответ ему, ледяная, удивлённая свежесть накалилась, стала явно грозовой. Минхо показалось, что даже воздух вокруг начал потрескивать от напряжения. — Не твоё дело! Мужской голос недоверчиво хмыкнул. — Эй, омега-ним, — позвал он. — Ты тут по своей воле? Моргни, если тебя удерживают насильно. — Я тебе… — начал Уджин. Задержав дыхание, Минхо повернул голову и, изо всех сил пытаясь убедить собственный организм, что тоже выполняет приказ альфы, просто другого, нашёл взглядом лицо этого самого альфы и медленно, напоказ моргнул. — Не понял… — растерянно пробормотал себе мужчина и уставился на Минхо так, словно призрака увидел. Остроскулый и одновременно с какими-то мягкими, словно у Джисона, щеками, совсем молодой, он казался ровесником Минхо или, может, немного старше — но не слишком. Прямые, крашенные, словно у айдола, каштановые волосы, большие глаза, тонкие губы; мужчина мог бы быть айдолом, но, во-первых, Минхо его не знал, а, во-вторых, на груди, на ленте у того висел бейджик сотрудника — но Минхо его всё равно не знал. Сейчас, правда, было откровенно насрать. Лишь бы продолжал пахнуть до тех пор, пока не ушёл бы, да посильнее. Авось Минхо продержится в сознании дольше и, может, хотя бы в этот раз сбежать получится. — Что ты не понял? — Уджин снова пыхнул феромонами — но на этот раз уже не подчиняющими, не теми, от которых во рту стоял вкус ржавчины и Минхо догадывался, что, скорее всего, просто прокусил губу, а острыми, колющими, болезненными. — Я сказал, иди отсюда! — Я так не думаю, — покачал головой мужчина. Его лицо, словно и вправду лицо Джисона, казалось Минхо улыбчивым — но в том-то и дело было, что сейчас тот хмурился, а не улыбался. Отбросив ранее незамеченную им сигарету щелчком пальцев — окурок попал ровно в пепельницу — мужчина торопливо зашагал вниз, прямо к ним, торопливо перешагивая сразу через две ступеньки разом. — Омега-ним, иди сюда. Минхо хотел бы это сделать. Правда. Впервые — после Чана, конечно, — ему хотелось выполнить приказ альфы, но он не мог: усилив запах, Уджин опустил руку ему на плечо и надавил, гася сопротивление. — Да я тебя!.. — В горле его послышался призрак рычания, но мужчина не отреагировал. Замерев напротив Уджина, он вновь нахмурился, потянул носом; глаза его метнулись вниз, к безнадёжно бесчувственному от боли лицу Минхо. — Даже так? — удивлённо вскинул он брови, не дождавшись реакции на свой приказ. В следующее мгновение он явно заметил руку на плече Минхо, потому что вновь нахмурился и сжал челюсти. — Альфа-ним, давайте не будем доводить до конфликта… Уджин издевательски рассмеялся. — Что ты мне сделаешь? — высокомерно перебил он. — Это моя омега, и я буду делать с ней то, что хочу. Явно заколебавшись, мужчина вновь перевёл на Минхо пристальный, изучающий взгляд. «Моя омега» как аргумент звучало очень весомо — даже так грубо, даже в такой формулировке, — и технически Уджин мог бы делать с Минхо что угодно… будь это так на самом деле. Перебарывая себя, Минхо потянулся к вороту толстовки. Где-то на уровне груди уцепился за ткань и потянул вбок, пытаясь открыть основание шеи. Пустое основание шеи. Хотя бы как-то, хотя бы частично — чтобы показать. Альфа злился, альфа… заставлял повиноваться, и точно так же Минхо заставлял повиноваться страх. Вдвойне сложнее оказалось бороться с ними обоими — особенно когда Уджин понял, что он делает, и отвесил ему короткую, хлёсткую пощёчину. Не удержавшись на коленях, Минхо повалился набок, с трудом подставляя руки и торопливо пытаясь выпрямиться снова. Что угодно, лишь бы не валяться на полу, словно жалкой, бессловесной скотине. Какой пиздец. Однако именно это унижение, по-видимому, заставило мужчину рядом определиться окончательно — и не факт, что сознательно, а не исключительно на инстинктах. За собственный запах Минхо бы сейчас не поручился вовсе, хоть его и почти не чувствовал — а ещё мгновением спустя перестал ощущать совсем и его, и запах Уджина тоже. Он поклясться был готов, что слышит треск молний вокруг — настолько усилилось вдруг напряжение, настолько вмиг изменилась атмосфера. Раньше, до Уджина, до своего… кхм, проявления в виде омеги Минхо считал Чана сильным альфой — настолько он давил феромонами и вообще своим лидерством, сам, кажется, того не замечая. Затем с удивлением обнаружил, что Чан пасует перед Уджином — до тех пор, конечно, пока дело не касается Ёнбокки; а теперь это. Дёготь из воздуха вокруг Минхо вымело грозой за считанные мгновения. Один вдох, другой — и всё, рядом с ними стоял не просто мужчина, рядом с ними находился разъярённый хищник, одним взглядом заставивший их обоих прекратить любые попытки шевельнуться или отвести взгляд. Какое-то время Уджин сопротивлялся, пытался играть в гляделки — но, видимо, он выбрал не того соперника. Как будто ждал, что мужчина примет вызов, ответит и начнёт давить снова, меряясь силой… …но никак не наклонится к Минхо, не выдернет его к себе с пола в охапку и не прижмёт ближе, будто защищая. Непроизвольно утыкаясь носом в шею, Минхо ещё видел, как искажается ненавистью лицо Уджина, как борется тот с давлением так, как только что боролся сам Минхо. Борется — проигрывает. Тяжело дыша, Уджин опустил голову — и на этом Минхо отвернулся от него окончательно, ткнулся носом в источник запаха и, кажется, наконец-то начал расслабляться. Если минуту назад он чувствовал себя под двойным давлением феромонов словно на линии выстрела перед мишенью, то теперь его тело вдруг решило всё за него. Конечно, Минхо знал, что есть разница в составе феромонов, взятых из источника, напрямую, и спустя уже даже несколько секунд: сложные летучие соединения распадались, менялись при контакте с воздухом, и реакция организма на эти феромоны заметно отличалась в зависимости от места, кхм, восприятия. Но чтобы вот так, сразу среагировать? — Вот так, правильно, дыши, — погладил его по спине мужчина. — Успокаивайся, милый, всё хорошо, ты в безопасности. — И задумчиво продолжил, уже явно в сторону: — Омега… и альфа. Бан Чан-сси? Прозвучало как оскорбление. — Ну, и? — нагло хмыкнул Уджин. Минхо ахнул в шею, полный негодования, и попытался отстраниться. Не сразу осознав, что он хочет сделать, державший его мужчина сначала сильнее сжал руки, будто боялся, что Минхо упадёт, но потом всё-таки ослабил хватку. — Это не Чанни! — торопливо глянул он в сторону снова напрягшегося Уджина и осмелел настолько, что с отвращением фыркнул: — На что ты надеешься? Что тебя потом не опознают? Вновь краснея, Уджин уже открыл было рот — но тут же сдулся, стоило мужчине повелительно взмахнуть рукой. Каким же жалким и слабым он сейчас выглядел! Глядя на него — такого мелкого, трусливого, полного злобы и грязи, Минхо не понимал даже, как мог его бояться совсем недавно. Жалкая крыса. Дрожь вновь возобновилась; тело Минхо, по-видимому, куда лучше него само знало, что ему испытывать и как и на кого реагировать. — Тогда кто? — Вернув ладони ему на плечи, мужчина принялся бережно растирать их, то ли согревая Минхо, то ли пытаясь успокоить. — А, омега-ним? Представишься? Обещаю, что не обижу. — Ли Минхо, — буркнул Минхо. Почему-то нюхать шею не так напрягало, не казалось таким интимным, как вот так стоять лицом к лицу и видеть его глаза. — А вот он — Ким Уджин. — Ким Уджин-ним, — с мстительным удовольствием повторил мужчина и остро глянул Минхо через плечо. — Я запомню. — Да делай ты что хочешь, — огрызнулся Уджин, отчего-то оставаясь стоять на месте — то ли не мог уйти, то ли не хотел уходить без Минхо, то ли надеялся закончить начатое. Без запаха, чувствуя почти исключительно озон, Минхо не понимал такие тонкости. Только боялся, что снова придётся подчиняться его приказам, хоть из-за запаха, хоть из-за паники. Интересно. Хотя мужчина с озоном — Минхо уже устал так называть его про себя — явно не умел управлять запахом так, как Уджин, он всё равно сумел справиться с его агрессией, просто заставив Минхо продышаться чем-то другим чисто физически. И ведь действительно сработало, стало легче — и просто интенсивностью тот Уджина и задавил; ещё бы прогнал, конечно… Мужчина так и продолжал растирать ему руки, судя по всему, чисто рефлекторно, так и продолжая разглядывать Уджина, и Минхо с удивлением ощутил, что даже не против: пока на него не обращали внимания вот так, напрямую, но признавали его существование и даже прикасались, аккуратно, бережно, он чувствовал себя в безопасности. Загадывать на потом, конечно, Минхо не брался, но уж наслаждаться тем, что имел сейчас, он мог. Ровно до тех пор, правда, пока руки мужчины не спустились к синякам. И сам Минхо-то про них на какое-то время забыл за всеми этими событиями — а ведь специально толстовку с длинными рукавами надел, чтобы никого не пугать — а теперь вот вспомнил и зашипел от боли. Ещё и руки выдернул, чтобы уж точно спалиться до конца. Надежда, что мужчина сочтёт его реакцию… ну, адекватной ситуации, исчезла почти сразу, стоило его взгляду скользнуть по лицу Минхо. Следующее, что Минхо осознал — это уже что его ладонь сжимают уверенные, сильные пальцы, а рукав толстовки без спроса тянут вверх. Айгу, он был к этому не готов. Морально. Слишком расслабила его безопасность, слишком накрыло отходняком от нескончаемой, выматывающей тревоги и вынужденной необходимости держаться настороже последних дней. Спохватился он и попытался руку выдернуть, только когда мужчина напротив уже пристально смотрел на почти чёрные синяки, явно повторяющие формой чьи-то пальцы, на его предплечье. К снова настигшей его панике Минхо оказался не готов ещё сильнее. Словно кот в ловушке, исключительно инстинктивно он задёргался, пытаясь вырваться на свободу — но неожиданно сильные руки каким-то образом не только удержали его, но и притянули обратно, ближе. — Дыши, — приказали ему. Непроизвольно послушавшись, Минхо втянул носом феромоны, ткнулся губами прямо в железу и, сорвавшись, торопливо, неглубоко задышал — в сухой истерике без единой слезы. Невидимое облако озона обволокло его со всех сторон, защитило, закрыло собой — опять, снова; когда в ушах перестала стучать кровь, Минхо наконец начал разбирать голоса и тут же в принципе пожалел, что к нему вернулся слух. — Я все равно возьму снова его позже. — Это был Уджин. — Он мой. Блядь. А ведь Минхо действительно пришлось бы возвращаться в общежитие вместе с ним — туда, к нему. Без вариантов. Вне зависимости от того, что он решит и что сделает, они без вариантов, так или иначе, но останутся с ним наедине. Даже если Минхо уйдёт из группы — мгновенно это не делается. Уджин всё равно найдёт возможность остаться с ним наедине — уже находил и найдёт снова. Мужчина рядом с ним отчего-то медлил с ответом — как будто злился, но пытался держать себя в руках; Минхо различал все его эмоции по запаху. И, даже несмотря на эту злость, он всё чувствовал себя настолько в безопасности, насколько не чувствовал ни единой минуты ранее — с самого начала течки и до сих пор. Не зная имени этого человека, не зная ничего о нем, руководствуясь исключительно одним запахом — да отсутствием метки на его шее ещё — Минхо доверял ему так, как не доверял даже Чану. Кто-то бы наверное, решил, что Минхо руководствуется исключительно гормонами. Но нет, ни разу — сейчас голова у него была чище, чем весь день до того, мозг торопливо перебирал и просчитывал варианты, словно суперкомпьютер, и Минхо поклясться был готов, что абсолютно адекватен. Он ещё раз подумал об этом, оценил себя и свои мысли на всякий случай, снова вспомнил о том, как мужчина рядом с ним одной своей злостью заставил Уджина отступить, как вежливо он обращался к Минхо «омега-ним», не зная его имени, и как держал, не давая окончательно запаниковать. Снова глубоко вдохнув озона, Минхо набрался решимости — и в следующие мгновения произошло сразу несколько событий. — Я вызову службу… — начал мужчина рядом с ним, но договорить не успел. Громко, протяжно скрипнув, на площадке приоткрылась дверь. Наклонившись, Минхо преодолел разделявшее их расстояние — считанные сантиметры — и укусил заботливо подставленную с совершенно иной целью шею. Время растянулось донельзя. Если бы Минхо смотрел сейчас на секундомер, сотые доли сменялись бы всё равно слишком медленно. — Ёб твою мать, — поражённо выдохнул слишком знакомый голос. Разжав зубы, Минхо, чуть было не ловя на ходу новый приступ паники, обернулся. Хван, так его, сука нахуй блядь, и растак, Хёнджин, замерев с поднятой над порогом ногой и с совершенно забытой им незажженной сигаретой в одной руке, с зажигалкой — в другой, изумлённо пялился прямиком на них, и шансов, что он их не узнал, было ровным счётом ноль. — Хён? — выдохнул он. И: — Уджин-хён? — И неожиданно перевёл взгляд за плечо Минхо, выглядя при этом не менее ошеломлённым, чем раньше: — Гониль-хён?