Нечто большее, или...

– Куда ты меня ведëшь? – спросил я у неë. – Сейчас узнаешь, – ответила она, после чего продолжила, – тебе точно понравится! Гарантирую! Девушка привела меня в кабинет школьной стенгазеты и искусств, который находился около столовой и который я постоянно проходил мимо, так как не считал это интересным да и родители были против этого, а почему – не до конца ясно: гуманитарии – художники, писатели и журналисты – ничего в жизни не умеют и постоянно ноют, что жизнь идëт против их тупых идей. Отчасти я с ними согласен, но отчасти, потому что каждый человек, независимо от его выбранного направления – технарь, химбио или гуманитарий, – приносит в общество свою некоторую полезность, которая может оказаться настолько полезной, что перевернëт мир с головы на ноги и приведëт его в лучшее будущее. Да и нельзя делить людей по таким группам, как делил один австрийский художник, которого не приняли на родине из-за старомодности его картин. Кабинет и снаружи казался маленьким, а внутри – так тем более, потому что с левой и правой сторон стояли два вытянутых шкафа, полки которых были почти полностью заняты всякими книгами, фигурками и рулонами бумаг. Слева от двери стоял мольберт, завешанный различными плакатами, увидев чёткую надпись: ''Забудь про сон и усталость – выжми то, что осталось!'' Спасибо, данный совет не поможет, поспал около пяти часов; это ещë сегодня тренировки нет, а вот если б она была… – Здравствуйте, Анастасия Сергеевна! Я привела его! – сказала Алиса и только тогда убрала руку от меня. – Здравствуй, Алиса. Спасибо за помощь. – Ответила учительница искусства, которая, как оказалось, ещë и является худруком. Стройная, высокая, красивая, с тëмными волосами и малюсенькими проблесками серого цвета – эти слова идеально точно описывают еë внешность. – Здравствуй, Андрей. Я рада, что ты согласился составить ряды в нашем дружелюбном школьном союзе! Я посмотрел на одноклассницу из параллели, на что хитро улыбнулась и чуть прикрыла глаза, смотря на меня и не отводя взгляд. – Надеюсь, Алиса тебе рассказала то, над какой работой вы будете трудиться? Учти, что эта работа пойдëт на конкурс по всему Пермскому краю. – Да, рассказала, Анастасия Сергеевна. – Сказал я неправду, чтобы не было лишних вопросов ко мне с еë стороны. Нет, голос у неë хороший, ласковый и понимающий, но просто не хотелось. – Вот и хорошо. Удачи вам с проектом, ребята! – Спасибо! Немного постояли в проходе, затем закрыли дверь и пошли к раздевалкам на первый этаж, где и остановились. – Алиса, в чëм состоит суть проекта? Что надо делать и какой срок дан? – Что, даже возражать не будешь? – удивилась девушка, – просто я думала, что будешь, и заранее подготовилась к раздаче ответов. – Как видишь, зря. Не буду, потому что сумела заинтересовать, куда ты там меня записала без моей воли. – Скажу сразу: тема работы тебе очень-очень понравится, надо еë выполнить еë до двадцать первого декабря. – Прям очень-очень понравится? – Да, прям очень-очень. – И что за тема? – Ну, может, я немного переборщила с тем, что она тебе очень сильно понравится, но… – Так а что за тема? – Современные исполнители классической музыки… – Чуть ли не шëпотом сказала наконец она, после чего изменилась. – Что смеëшься? Тема-то довольно сложная. Я не могу никого из современных исполнителей назвать прямо сейчас. Только Моцарта, Бетховена, Чайковского и Вивальди могу, но и то они несколько веков назад жили, а надо наших современников… – «Yiruma», Майкл Ортега есть. Но их лучше не брать, так как, как я думаю, многие их возьмут из-за их популярности: первый исполнитель сочинил известную песню под названием «River Flows in You», а второй придумал небезызвестные «A Broken Hearts», которые ты, Алиса, могла слышать в грустных моментах видео. Можно выбрать «DeepCosmo», но у него в основном спокойные, почти Lo-Fi-ные биты, так что не он. – А, ну что-то подобное слышала. Первую. даже сама искала когда-то, потому что она мне очень понравилась, хоть и предпочитаю что-то потяжелее и со словами. И кого же хочешь предложить? – Оулявюр Арнальдс. – Можешь, пожалуйста, повторить, что ты только что сказал? Я ничего не поняла. – О-у-ля-вюр Ар-нальдс, – повторил я. – Исландский исполнитель, песни которого я более-менее понимаю и уж тем более знаю. Где-то один-два раза в неделю включаю его случайный альбом и слушаю. – Андрей, да ты ж меломанный гений! – хотела было меня обнять, но осеклась, вспомнив, где находится, и лишь пожала мне руку. – Вот таких людей, слушающих и хорошо разбирающихся как в роке, так и в классической музыке, ещë ни разу не встречала. А зря, ведь они обычно являются, судя по интернету, интересными людьми. – Открою небольшую тайну: у меня на данный момент времени на телефоне находится почти две тысячи песен. Около ста пятидесяти-двухсот, как я думаю, песен относится к жанру классики, а это… восемь-десять процентов от всех скачанных. – Наверное, там больше семидесяти часов прослушивания, если не больше. – Больше почти в два раза – сто тридцать два. – Едва она успела открыть рот, чтобы задать вопрос, как я еë опередил, – И да, я сам не понимаю, как так вышло. Мне просто нравится очень музыка. – Хорошо, поняла. Ладно, скоро прозвенит звонок. Пошли, что ли, по своим кабинетам? – Да, давай. На следующей перемене здесь же, хорошо, Алиса? – Поняла, пока! – Увидимся! На следующей перемене встретились там же, у раздевалок, и поменяли местоположение, сев на одиночную скамейку, находящуюся напротив охраны, проверяющей учеников по списку поклассно и взрослых людей – родителей учеников. Здесь почему-то всегда было заметно тише. Может, охранник так хорошо воздействует на неокрепшие и хулиганистые, борзые и нахальные умы подростков, для которых бунт и несоблюдение моральных и поведенческих правил есть смысл их жизни, чтобы не быть тихоней и сопливой занудой и прожить еë во всех красках и во всю степень? Я не знаю. Никто точно это не знает. – Чем займёмся? – Я не знаю. – А что можешь предложить? – Может, в волейбол поиграем? – Да не, я не в форме, Андрей, да и училка может наорать на нас. Не хочется подрывать хорошие отношения с ней. – А тогда чем, если не это? – Ну я не знаю… Вообще это ты меня позвал здесь же встретиться, так что я думала, что у тебя будет какой-то план действий. Или что, мы будем сидеть и наслаждаться просмотром за теми младшеклассниками на лестнице? – А что с ними не так?.. – и посмотрел в ту сторону и был поглощëн всем вниманием за ними. Трое из них что-то выясняли между собой, пока ещë двое выкрикивали непрорезанными голосами, чтобы те остановились. Первые их не слушали и лишь начали кричать ещë громче, пока один из них не толкнул сразу двоих, отчего эти двое решили объединиться. Они в одно мгновение взяли его за руки и прижали к стене, после чего начали его бить. – Ты куда? Я встал со скамейки и начал подходить к ним, так как не мог не обращать внимания на это мордобитие, в котором и до крови не так далеко. Встал между ними и получил резкий сильный удар в живот от одного из нападавших на того, кто сейчас за моей спиной стоит. – Ты чë нам мешаешь, педик? – сказал он, не смущаясь меня, человека, который старше него на пять-семь лет. – Чепушиле какое дело до наших разборок, а? – Никакое. Просто… – Чë просто, а? Чë педрила мямлит себе под нос, я не слышу? Чë, жизнью не дорожишь, да? – и получил ещë один удар туда же. В мыслях думал, что надо ответить так же, но осознавал, что я сильнее его буду и он может потом нажаловаться, что это я начал драку с ним, пока он, бедненький, проходил мимо и ни слова плохого в адрес не говорил. – Да чë ты ссышь! Ударить, чë ли, не можешь, а? – Посмотрим, как ты это оправдаешь своей классной, – сказала Алиса и махнула в сторону учительницы, гневно смотрящей на своего подопечного, – как вы вдвоëм начали бить его и… Короче, удачи вам разобраться. Чао. Женщина сильно взяла их за руки и кивнула головой пострадавшему, мол, иди за мной и не отставай – разговор проведëм и отношения выясним. – Спасибо, Алиса. – Да не за что! Не больно хоть тебя ударили? – без стеснения приложила руку к моему животу, не просунув еë под одежду, и затем убрала руку в сторону, смутившись. – Ничего такого не подумай, но, хех… Забудь. Забудь, пожалуйста. – Понял. Забыть и вспоминать это как что-то тëплое и хорошее, чтобы… – Перестань придуриваться! Я тут пытаюсь не смущаться, а ты шутки шутишь. Я просто хотела, что… – Она внимательно и многозначительно заглянула мне в глаза, проверяя, не буду ли я еë прерывать или шутить про неë, и продолжила, – я хотела тебе сказать, что я… что мне… – Я не прерывал еë и ждал, что она хочет мне сказать, раз так краснеет, пытаясь передать сообщение. – Что мне с тобой… Прозвенел звонок, ознаменовав окончание перемены, и Алиса пулей полетела, сказав мне что-то, но я услышал лишь часть: – … после уроков! Быстро посмотрев на расписание, увидел, что у неë пять уроков и что у меня сейчас один из самых ненавистных учениками предметов, который можно было бы убрать, по их мнению, вообще из школьной программы из-за его бесполезности, – литература. С этим я не согласен, потому что мне интересно читать биографии писателей, их рассказы, делать задания и проекты, задающиеся учителем на дом, да и в целом данный предмет расширяет кругозор и даëт знания, которые могут помочь скрасить твою речь интересными словцами. – После уроков… Понял… Я стоял у ворот спиной к школе, смотря на синиц, перекликающихся меж собой и поющих свою песню, понятную им и непонятную нам, простым людям. Они перелетали с одной ветки к другой, кричали то с одним, то с другим взлетали на некоторую высоту и вновь возвращались к своему месту – к дереву. Рядом проходили люди, не вытягивающие свои шеи наружу из-за опасения простудиться и заболеть, проезжали машины, несущиеся с маленькой скоростью чтобы никого не сбить по пути и не скользить по свежему льду, который появился этой ночью вследствие вчерашней относительно тëплой погоды. Школьники то входили, то выходили из магазина, удачно расположившегося вблизи школы, с пустыми руками и занятыми руками какой-то сладостью или сухариками соответственно. Сквозь рюкзак внезапно ощутил сзади, что кто-то обнял меня, и увидел перед собой руки, сделанные в замок. – Алиса. – Я развернулся к ней лицом. Оно было слегка красным и оттого красивым, и я улыбнулся ей в ответ. – Вот и дождался наконец тебя. – Я думала, ты не будешь меня ждать, – она выпустила меня из своих объятий и чуть отошла от меня в сторону, – думала, ты не услышишь меня и подобное… – Как видишь, я тебя ждал и… – И дождался. Да, спасибо большое. – Что-то не так? – Да, нет. Давай мы пойдëм уже, а не будем стоять на месте, мëрзнуть под открытым небом. – И мы направились в сторону наших домов. – Да и не очень хочется мне заболеть. Ты, наверное, так же думаешь, да? – Да, Алиса, так же. Вообще не люблю болеть. – Заметно. – И как ты поняла? – По бафу, который обëрнут вокруг твоей шеи! – дотронулась пальцем слегка приподняла его, чтобы я заметил, хотя я и так видел его хорошо. – Ой, прости. – Что такого? Она ничего не сказала, остановила меня, встала передо мной, подправила и привела снуф в презентабельный вид и сделала два шага назад, смутившись. – Вот, теперь хорошо выглядишь. – Спасибо, Алиса. – Да не за что. Давай забудем это, хорошо? – А почему? Мне, вот, понравилось, и я хотел бы, чтобы ты ещë… – Перестань, а то тресну тебе по лбу за такие слова! – За какие слова? Вроде бы хорошие слова благодарности говорю, а ты отнекиваешься от них. Объясни мне это, Алиса, и ещë скажи, что ты там хотела мне сказать, да так и не сказала, убежав после звонка на урок? – я примерно догадываюсь, почему она так делает, но зачем и с какой целью говорит обратное, хотя итак это хорошо видно, что у неë есть какие-то чувства ко мне? – Если не хочешь об этом говорить – не говори. Я пойму. Девушка стояла и смотрела на меня как-то странно, словно ей что-то от меня нужно, а что именно – я не знаю. Мы стояли и смотрели друг на друга, ни слова не говоря по-русски, а потом как-то случайно и одновременно приняли одно и то же решение, чему удивился не меньше еë, – заключили друг друга в объятия и через несколько минут нехотя отлепились друг от друга. – Лучше? – Да, спасибо огромное, – ответила она, не смотря мне в глаза, отводя взгляд куда подальше, но не на меня, – уже лучше. – Я так понимаю, что ты меня люб… – Перестань! – Ну а как тогда это назвать? – ладонь правой руки самопроизвольно коснулась еë левой щеки и аккуратно взяла еë, и я сам себе удивился такому действию, но решил не подавать виду. – Как тогда это назвать, если не любовь? Я же вижу, что ты испытываешь чувства, раз обнимаешь, вчера после уроков ждала меня, интересовалась моей жизнью и сегодня переписывалась со мной почти до двух часов ночи, хотя могла лечь спать пораньше и не обращать внимания на меня. Или ты думаешь, что я всего этого не увижу и ты сумеешь скрыть это от меня под видом игры? Нет. – Я подошëл чуть ближе к девушке, – и знаешь что? Мне это нравится, и мне тоже хочется играть в эту игру, которой ты заинтересовалась и в которую ты завлекла меня. Алиса смущëнно молчала и не знала, что делать. Как и не знал я, что дальше надо делать. – С-спасибо… Мне никто такого никогда не говорил… – Поздравляю нас двоих, что я у тебя первый. – Дурак. Самый настоящий дурак. – Сказав это, улыбнулась и убрала мою руку со своего лица, однако положила еë обратно. – У меня никогда такого не было, так что… это мой первый раз. – И у меня тоже. – Тоже? По тебе не скажешь, что это у тебя впервые. – Ну да, лучше же представить совсем молчаливого и замкнутого человека, чем такого же, но с надеждой на долгую счастливую жизнь, как пел Игорь Фëдорович. Я правильно говорю? – Нет. – К моему удивлению, она также начала гладить меня за щеку – нежно, с любовью. – У меня, как и у тебя, тоже несчастливая жизнь. – И почему же, если у тебя всë есть, а чего нет – можешь попросить у родителей? – Не перебивай, пожалуйста. Хоть и кажется с виду, что мне хорошо, на самом деле кроме моих родителей никого нет. Не с кем мне поделиться этим, кроме них, и… – Этим – это чем? – Душой, заботой, лаской… И вообще, я сказала не перебивать меня. – Иными словами – любовью. – Дурак ты, Андрей. – И получил слабый удар в грудь, от чего улыбнулся и тем самым смутил смущённую Алису. – Мне и самой как-то не верится, что прошло всего три дня, а уже вот на такие темы болтаем… – Ну, мне ты тоже нравишься. Не только потому, что ты стала той, кому я рассказал про некоторые мои беды, которые никому другому не говорил, а ещë и потому, что ты, Алиса, мне нравишься как девушка. – Нам же всего по тринадцать! Нам ещë рано об этом думать! – А как же платоническая любовь? Еë что, тоже нельзя? – Дружба?.. – Шёпотом спросила она. – Да, именно она. – Знаешь, Андрей… Я хочу дружить с тобой как с другом, но так же хочу побыть в отношениях с тобой как с парнем… Я понимаю, что очень рано предпринимать такие меры, но… – Но… Ответа не дождался. Дождался лишь слезных глаз. Она грустно улыбалась и, кажется, смотрела мне в глаза, смотрящие на неë. Я хотел было еë обнять, но она отрицательно качнула и сама обняла меня, положив голову мне на грудь. Закрепил руки за еë спиной. – Дура я, вот кто. – Ты не такая, Алиса, ты лучше, чем дура. – Дура я. Не надо было тогда вмешиваться, когда к тебе они подошли и начали просить у тебя домашку. Я же быстро привязываюсь к людям, к хорошим – очень. – Я тоже. – Что ты тоже? Ты ведь до меня мало с кем разговаривал, так что тебе, я думаю, не свойственно так сильно, как мне. – Как хочешь, так и думай. Если хочешь, могу тебя прямо сейчас отпустить, чтобы доказать, что привязываюсь не меньше твоего. – Не надо, пожалуйста. Я верю тебе, но только не делай это, хорошо? – девушка вышла из объятий, вытерла лицо моим вчерашним подаренным платочком и, достав из правого кармана пальто телефон и посмотрев на него, сказала с долей сожаления, – ну вот, пора домой, а то мы и так ходим туда уже более полчаса, почти час. – Ага. Уже вижу, что будет дома. – Ты о ч… поняла, твои родители… Как говорят, перед смертью не надышишься, поэтому давай сейчас пойдëм, вдруг прокатит? – Не прокатит. Но да, ты права: надо идти домой как можно скорее. Взяв с меня обещание с ней связаться дома в «телеграме», Алиса обнялась со мной и внезапно вспомнила про платок, но я сказал, что это уже еë и что это для неë малюсенький подарочек, и мы направились каждый по своей дороге. С чувством страха вошëл внутрь подъезда и как только оказался возле двери, собираясь открыть еë самому, услышал тревожное и злое открывание и с порога получил по лицу кулаком от него. – Ты где, блять, нахуй шлялся, мудозвон, а!? Ты чë, а, ебланище, думаешь, что мы не знаем, что у тебя освобождение от физ-ры!? Крики Леры с Эрикой были очень громки – невозможно было определить, кто кричит в большей степени. Обе кричали одним криком, будто разъярëнный лев на свою добычу. И так почти каждую неделю, когда поводов с гулькин нос. – Если в расписании написано, что пять уроков, значит, ты должен прийти домой как после пяти уроков, а никак после шести, как ты сделал, урод. – Взял меня за шею, невзирая на бафф, и швырнул внутрь квартиры, где чуть ли не врезался головой о стену, вовремя поставив руки вперëд. – Мы же не желаем зла тебе, о любименький наш сыночек. Так почему же ты делаешь именно так, чтобы мы тебя били, а!? Отец является тем сотрудником металлургического завода, которым грехом будет не гордиться за него. Любит спорить на заводе и считает, что мне тоже надо так делать, а то такой и останусь терпилой, не умеющей за себя постоять. Мама так же получает это же сообщение, так как она тоже, как и я, не любит споры и всякое подобное. Один лишь брат ходит по стопам отца и часто беспричинно лезет ко мне за то, что я такой тихий. К слову, глава семьи в школе довольно плохо учился, как и Ярослав, младший брат, но увлекался и очень хорошо занимался лыжным спортом, чем и хочет в будущем привить любовь к занятиям и дочерей. Бросил он это дело, потому что решил, что ему это надоело, и, когда перепробовал несколько других видов спорта – санный, каратэ и бокс – понял, что теперь не сможет обратно вернуться на лыжи и вновь занимать первые места – своë время потерял. Наверное, именно поэтому не хочет того, чтобы я бросал лыжи, а ещë и потому, что не жалеет денег на это дело, благодаря чему живëм сейчас от зарплаты к зарплате с несколькими долговыми выплатами за велосипеды. Также часто ругает маму за то, что она отлынивает, когда надо идти с ним на тренировку на лыжах, на бег на своих двоих, на велосипеде – на всëм. Она пошла по пути получения образования, а не постоянных и изнурительных тренировок, и я пошëл по еë пути, получая неодобрение от отца. Я это ненавижу. – Чë ты молчишь, а, баран!? – дал мне сильный подзатыльник. Я чувствовал, как слëзы шли у меня двумя ручьями, но я не обращал на них абсолютно никакого внимания – характер, воспитанный за несколько лет подобными случаями. – Чë ты не отвечаешь на вопрос, который я тебе задал!? Чë ты прячешься за крокодиловыми слëзками, а, уебан конченный!? Я молчал, потому что боюсь его. Его гиперопека делает злую шутку как надо мной, так и над всей семьи: если страдаю я, то страдают все. Так уж устроено в этой квартире, в которой нахожусь как в тюрьме, где хоть есть можно больше, чем три раза, и чуть разнообразнее, хотя я понимал, что могу прожить неделю, питаясь только одной кашей – пшëнной, например. Я не понимаю, как так вышло, что в две тысяче девятнадцатом году были крайне тëплые отношения с ним, а сейчас, двадцать четвëртого ноября две тысячи двадцать второго года, происходит одностороннее битьë, в котором я ничего не могу предпринять против, так как, как он говорит, любое его слово для меня закон, который не надо нарушать, и так как он может разозлиться на абсолютно любое моë слово, являющееся правдой и ни чем больше. Я не знаю, что делать в этой ситуации, чтобы выйти из неë целым и невредимым, заодно получив в будущем положительный эффект. Отец достал из правого кармана моих брюк мой телефон, громко крикнув, что я лишëн его и вообще не достоин его. Весь оставшийся день я провëл в комнате, не вылезая оттуда без резкого повода, чтобы не попадаться никому на глаза. Сам по себе я тихий человек, но сейчас ещё тише. Тише и скрытнее, закрываясь вновь в себе, ругая весь мир вокруг, являющийся адом, в особенности отца. Он тоже приложил руку, как и одноклассники, сделав меня таким, какой я есть сейчас – кроткий, неуверенный, боящийся сделать лишний шаг или действие человек. Нет, я сам себе создал маску безразличности и надел еë, но только после всего этого, что пришлось перетерпеть за почти последние четыре года. Стоило только найти мне дружеское плечо, как тут же лишился его. Я не забуду Алису, даже если он скажет, чтобы я отвязался от неë, гудящей и тянущей меня на дно, по его мнению. Она дала мне возможность выговориться с обратной поддержкой и она рассказала, что ей тоже нужно такое же плечо помощи. Отказываться от этого грех, потому что мне нравится помогать людям, но тем, которые не оскорбляют, не принижают меня и не заставляют делать то для них, что мне не нравится – давать готовое домашнее, например. Интересно, о чëм она думает сейчас, когда я не выполнил свою обещание и когда я ей рассказал про климат у меня дома? Вечером, в пять часов, стало ещë хуже: пришëл со школы Ярослав, рассказавший родителям про то, что он заметил меня с какой-то рыжеволосой девушкой, то есть с Алисой. Он это говорил с хитрой, нахальной улыбкой, пока отец одновременно слушал его и бил меня в половину своей силы, как он приговаривал всегда, когда я делаю что-то, что не совпадает с его интересом. Я молча принимал удары, молча не отрицал этого, ничего не говоря вслух, зная, что меня в очередной раз проигнорируют и сделают по-своему. Понимал, что здесь я абсолютно беззащитен, когда точно двоим из пяти оставшихся людей в квартире нравится мордобитие, обзывательство и оскорбление в мой адрес, которого я вообще не заслуживаю. К слову, отец оскорблял и девушку, называя еë самой плохой на свете и говоря, чтобы она сдохла вместе со мной одновременно, если и дальше будет меня «портить». Он не знал, что она является почти отличницей, у которой есть проблемы только в биологии и химии, и что она является для меня неким спасением. Хорошо, что он не знает про моë вступление в школьный союз и про совместный с ней проект, а то точно бы получил ещë больше ударов, и они были бы сильнее, чем сейчас и когда-либо вообще; почему он ненавидит участие в школьной жизни – более-менее понятно, а вот почему мне не даëт там участвовать – неизвестно, потому что это поможет набрать несколько баллов при поступлении в ВУЗ и потому что поможет научиться работать в команде, а не в одиночку, как сейчас. Я мог бы рассказать всем вокруг, что происходит у меня дома, и отправиться в детский дом, но понимал, что есть вероятность попадания в семью ещë хуже и жëстче – к алкашам, например, которым будет всë равно, чем я буду занимать себя, и которые будут предлагать выпить вместе с ними за здоровье, погубленное водкой и прочими алкогольными напитками, приносящими короткое болезненное для организма удовольствие. Я мог бы рассказать об этой проблеме окружающим, но понимаю, что расставание с родной семьëй будет больно ощущаться, потому что прожил с ними всю сознательную на данный момент времени жизнь, пережив как счастливые моменты – поход в первый класс, первая тренировка на лыжной базе, проведëнная зимой с Петром Григорьевичем, получение первого телефона третьем классе, прожившего почти до начала восьмого, – так и плохие моменты – жëсткий домашний контроль, как сейчас, строгая дисциплина по учебной и физической деятельностях и неспокойное настроение в семье. Единственное, что мне оставалось делать, – тихо сидеть в комнате и ждать конца дня, начав следующий как ни в чëм не бывало, что получалось обычно на актëрском уровне. Я не хотел смотреть на своë лицо, не хотел видеть его состояние. Я хотел уйти куда подальше от этого места, например в гроб, но понимал, что если это сделаю, то совершу ошибки: жизнь полностью закончится, и прервутся кое-какие-то хорошие, доверительные отношения с Алисой. Я не знаю, что буду делать и говорить ей завтра, когда она увидит меня.