Свобода

Легенды о проклятом призраке Эндрю всё же рассказал. Но те были не столь интересны, сколь интересно было слушать самого Нила и его историю. Слушая его мягкий тембр голоса, Эндрю снова и снова ощущал фантомный звук сердцебиения. Так, словно у него оно всё еще билось. Миньярд не стал задавать лишних вопросов, не стал перебивать или допытываться в попытках докопаться до истины. Ему было достаточно и этого, чтобы картина начала складываться, а вопросы отпадать.    — Значит, я был прав, когда упомянул твоего папашу,— подытожил призрак из всего услышанного.   Да, он был прав, когда предположил, что парень оказался в тюрьме из-за своего отца. Но если бы всё было так просто.  С десяти лет Нил со своей матерью были в бегах. Они пытались убежать от тирании, насилия и, что удивило Эндрю, от магии. Натан Веснински оказался не просто губернатором этого города, но и первоклассным темным магом, одним из самых сильных на континенте. Нил едва ли упомянул про личность отца, но этого было достаточно, чтобы сполна увидеть и, может, отчасти почувствовать, как сын ненавидит своего отца. Эндрю не был знаком с Веснински лично, но видел его портрет и теперь, глядя на Нила, он осознал: Джостен не пытался скрыться. Он желал изменить свою внешность, стереть всё отцовское, что видел в себе, что было дано ему при рождении.   Нил определенно говорил правду, в этом сомнений не было: ложь Эндрю почувствовал бы за милю. Но абсолютно всё в напряженной позе, в хитрых синих глазах, в сжатых в кулаки руках говорило о том, что его сосед рассказывал лишь то, что Эндрю дозволено было узнать. Тем не менее, он всё же спросил:   — Как я могу тебе доверять?   Казалось, что вопрос был вполне логичным. Они оба знали друг друга не больше нескольких часов. Но Нил так скривился, будто был оскорблен подозрениями призрака.   — Эндрю, ты правда думаешь, что у меня есть мотив и необходимость тебе врать?   — Людям не нужен мотив, чтобы лгать. А ты не очень похож на честного человека.   Теперь Нил не знал, что ответить. Он не мог оспорить факт.    — Нил, ты только что рассказал мне, что с десяти лет вы с матерью в бегах, что вы сменили десятки личностей, не говоря уже о внешности,— рассуждал Эндрю, устремив свой взгляд на маленькое окошко. Время перевалило уже за полдень.—Я знаю, как выглядят лжецы. Может ты мне и не соврал, но что-то во всём этом явно не складывается.   Краем глаза призрак заметил копошение сбоку от него. Он оборачивается и наблюдает, как Нил аккуратно, очевидно стараясь не подавать виду, что ему больно, снимает через верх тюремную рубаху. Эндрю наблюдает, как сантиметр за сантиметром открывается вид на его голый торс. Словно завороженный, он не может отвернуться и перестать разглядывать. Эта картина была поистине столь же ужасающей, сколь и прекрасной.  Россыпь веснушек, которые едва ли проглядывались на лице парня — и Эндрю полагал, что и здесь постаралась магия —, заполонили собой плечи и ключицы, доходя аж до груди. Череда шрамов на бледной коже особенно выделялась, создавая такое впечатление, будто смотришь на расписанный одной краской холст. Это была краска боли и жестокости. В плохом освещении это было не так заметно, но Эндрю знал, что некоторые из ран были свежими, едва ли затянувшимися. Теперь он мог в полной мере понять слова Нила.   «Они все очень любили ножи»,— сказал он, упоминая свое детство. Нил смотрел прямо перед собой, не пытаясь закрыться и избежать молчаливой игры в гляделки между ними. Нет, ему совершенно не нужна жалость или как там люди обычно реагировали, когда видели перед собой жертв безумия жестоких людей. Он показал это Эндрю совсем не для этого. Сделав это, он словно дал ему прямо в руки гарантию того, что сказал лишь правду и ничего кроме нее. Первым нарушил тишину Нил:    — Правда за правду,— сказал он, а затем пояснил, натягивая рубаху обратно: —  Я готов быть честным и я не буду ничего умалчивать.   — А взамен?   — Я буду ждать от тебя того же. Вопрос за вопрос, правда за правду. И мы будем квиты.   Эндрю уже давно стоило признать, что этот парень его зацепил. Не своей необычной внешностью, не магическим амулетом, но своим непоколебимым характером, дерзостью вкупе с наивностью, историей и чем-то еще, что Миньярд не мог распознать, но что уже несколько часов не давало ему покоя. Это было новое и совершенно незнакомое ему чувство. Его всегда тянуло к загадкам и тайнам, но теперь этой загадкой стал этот незнакомец, который впрочем был уже не так уж и незнаком. Да, он определенно даст ему шанс.   — По рукам, — согласился Эндрю, — но если это слишком...   — Если это "нет", — подхватил Нил, — то я услышу его и приму.   Это определенно не были пустые слова. Джостен дал обещание. Эндрю принял правила этой игры, кивнул своим мыслям и сказал:   — В таком случае твоя очередь задавать вопрос.   Нил думал совсем недолго. Было видно, что этот вопрос уже давно появился в его голове.   — Ты сам это сделал,— утвердил он, но затем последовал вопрос: — Почему? Почему ты предпочел  жизни вот такую смерть и проклятие? Эндрю нахмурился. Парень сам об этом догадался и вновь попал прямо в яблочко. Миньярд понимал, почему именно это ему так любопытно. Тем не менее, он не сказал сразу "нет", а Нил, в свою очередь, не торопил его, давая время, чтобы подобрать нужные слова.   — К мертвым никто не может прикоснуться. Я всего лишь наивно полагал, что обрету… свободу.    Возможно, в чем-то они оба были похожи. Первому не повезло со своей семьей, а у второго семьи никогда не было. Своё детство Эндрю провел скитаясь из одной семьи в другую. У него не было родителей, не было дома, но всегда находились люди, которые давали ему кров и свою фамилию.  Он должен был всего лишь смиренно принимать доброту людей, благодарить и ожидать момента, когда добрый приемный отец предъявит ему свои условия его проживания в новом доме. Это была своеобразная плата за щедрость и благосклонность властей, которые заботились о сиротах, и плата за возможность иметь семью. Хоть и временную.   Ему было семь, когда один из его «отцов» решил, что имеет право не только на жизнь мальчика, но и на его тело. С того дня и до четырнадцатого дня рождения, в каждой новой семье, в каждом доме... У него всё еще не было своей фамилии, не было своей семьи, но зато была отличная возможность изучить истинную сущность человека. Он был мальчиком сообразительным и мир совсем скоро стал ему понятен: хочешь выжить — умей защитить себя. Вот он и научился.   А потом в его жизни появились люди, которых он поклялся защищать. Он все еще не верил в семью, но пришли люди, назвавшие себя его кровным братом и кузеном, которым он поверил и принял их в семью. На этот раз в свою семью. Не сразу, но постепенно, шаг за шагом он узнавал, что бывает по-другому. Вместо боли есть нежность и забота, вместо власти и тщеславия — свобода. И пусть нежность и забота всё ещё были чем-то чужим и не до конца понятным, но свобода... Вот ради чего он жил.   Однако едва ли испробовав, каково это — не быть запертым, люди снова попытались его лишить её, заветной свободы. Эндрю заперли в четырех стенах, одна из которых была стальной решеткой. Он думал, что сможет выбраться, пытался, но каждый раз, когда это ему удавалось, его запирали вновь и вновь.   «Говорят, клетка для птички не преграда. Так и с тобой, да, Энди? На этот раз будь хорошим мальчиком, мы же не хотим, чтобы другие услышали, что наш бесстрашный Монстр умеет кричать?»   Эндрю не знал его имени, но все его звали доктор Пруст. Он всегда приходил в ночи, когда никто и не заметит пропажи заключённого. Именно Пруст познакомил Эндрю с чудотворным действием излюбленного им снотворного, которое в то время еще требовало доработок. Этот препарат и «алые путы» были единственным способом затравить и утихомирить Миньярда. Доктору особенно нравилось любоваться беззащитным и сломленным Монстром.   Освободившись, Эндрю не медлил и даже не задумывался о последствиях. Всё, чего он желал, — отомстить. Доктора Пруста он убил первым, затем еще нескольких стражников, прежде чем пробрался в самую дальнюю камеру в этом крыле и — как бы это ни звучало — ушел в себя. Он отказывался от пищи, запер намертво камеру, забрав с собой единственный ключ от нее. Он ненавидел их всех: своих «отцов», братьев, таких же заключенных, доктора Пруста и, в конце концов, самого себя. Вот почему он сделал то, что сделал.   К мертвым никто не может прикоснуться. У мертвого нельзя забрать свободу.  А самоубийца и вовсе сам себя её лишает. Возможно, он стал призраком, потому что сделал это именно в этом месте, как заключенный, а может это была очередная насмешка судьбы. Мол, не видать тебе свободы, даже будучи мертвецом. Он не знал точно и не задавался этими вопросами. Теперь от них едва ли что-то поменяется.   — Эндрю? — от мыслей его отвлек голос Джостена и он обернулся на голос. Миньярд и сам не заметил, как вылетел из реальности. С ним давно такого не было.   Нил смотрел на него понимающе, будто сам знал, каково это. Ему определенно было знакомо это состояние, когда невозможно не утопать в собственных мыслях.   — Твой вопрос?— предложил парень.   — Не сейчас.   Больше Нил не стал налегать. Тишина, тянувшаяся достаточно длительное время, была нарушена внезапным грохотом железных дверей, отделяющих это крыло от всех остальных. Цоканье каблуков и шлейф приторно сладких женских духов, словно удар молнии, заставил Нила в одно мгновение насторожиться. Он очевидно знал, кого именно занесло к ним сюда.   — Это она...— едва ли не дрожащим голосом прошептал Нил— Лола. — Начальница тюрьмы,— догадался Эндрю.   Они не были лично знакомы, но именно госпожа Малькольм отдавала приказы доктору Прусту, поэтому у Миньярда было тысяча и одна причина ненавидеть эту женщину. Он поднялся и подошел ближе к решетке, неосознанно закрывая собой парня позади, но, впрочем, это не имело никакого смысла, ведь едва ли он сможет ему помочь.   — Что она тут забыла?— недоумевал призрак, отслеживая приближающиеся шаги.   — Она близкая подручная отца — наверняка по мою душу.   — Не нравится мне это...— мрачно заметил Эндрю.   Проблема была в том, что призрак не мог ничего сделать, чтобы добраться до женщины и как либо помочь парню. Он и сам не заметил, как в какой-то момент ему правда захотелось защитить Джостена. Эта мысль заставила еще больше удивиться самому себе. С момента появления этого парня в камере, Эндрю сам не свой. И делает всё, что угодно, но только не то, что свойственно ему обычно. И это было до жути странно...   Спустя минуту прямо перед входом в камеру останавливается высокая женщина в строгом костюме. Длинноногая крашенная блондинка оставляет самое противное впечатление. Ожидаемо она совершенно не видит призрака, что стоит почти напротив нее — их разделяет только барьер камеры —, но сразу подмечает парня, всё еще сидящего у стены. Тот нехотя поднимает на неё свой взгляд. В нем читается непокорность и мнимая уверенность.   На лице Лолы одно лишь презрение, когда она обращается к заключенному:   — Освободился таки,— её голос настолько до противного хриплый и скрипучий, что даже Эндрю хочется поежиться. — Глядите какие мы резвые, никакие оковы нипочем, да? — Ты не посмеешь ко мне прикоснуться, — Эндрю ожидал чего угодно от Нила, но только не того, что тот пойдет в защиту.   «Что она тебе сделала?»—Миньярд еще крепче сжал руки в кулаки, продолжая наблюдать со стороны. Казалось, Нил в этот момент не видел никого, кроме накрашенного лица начальницы тюрьмы.   — Ах, так они не сняли мамочкин оберег,— глянула она на амулет и Джостен рефлекторно схватился за артефакт. — Шлюха-Мэри и об этом позаботилась. Но ты не волнуйся, на этот раз я не позволю тебе сбежать. Не так быстро, дорогой.   Через мгновение она достает из внутреннего кармана своего пиджака небольшой флакон с подозрительно прозрачной жидкостью, встряхивает его и несколько раз нажимает на распылитель.   «Снотворное зелье!»   — Нил, задержи дыха...— хотел было предупредить парня Эндрю, но было уже поздно.   Он ощущает, как теряет опору, и пытается вдохнуть, но кислород стремительно покидает его.   «Нет, нет, нет.... Я не могу... Мертв, я же мертв...»— он пытается понять, как это вообще возможно. Только сейчас он осознает, что всё происходящее в этот день, начиная от появления Нила в этой камере, не просто изменило его. И только сейчас Эндрю по-настоящему понял, что всё это время чувствовал то, что могли только живые. Он почувствовал себя живым.