Вторжение.

      Обычно в субботу Стэн Марш ничего особенного не делал; не проживал этот день на полную катушку, а, скорее, просто существовал. Не сказать, что это его устраивало, но он ведь и не пытался как-то изменить свой образ жизни. От привычек всегда сложно избавляться. В особенности от вредных и губительных. А скука в жизни, на первый взгляд, совсем не вредит. Естественно, порой хотелось каких-то изменений, чего-то нового и незаменимого, и в то же время неумолимо тянуло назад, к прошлому.       Вот Стэн и застрял. На границах обессиленной тяги к жизни и скорой кончины — где одновременно зябко до неудержимого скрежета передних зубов и знойно, как в центре жестокого, адского пекла. Тело изнутри покрылось толстым слоем льда уже давно, а его снаружи только начал пожирать огонь.       И к глубине стали подбираться проворные трещины.       Сутки тянулись вяло и безразлично. Заскучать — дело обычное, привычное, но скучать по чему-то конкретному, глухому отголоску из отверженного и презираемого прошлого — совсем нет. Не хватит ни сил, ни духу, чтобы оправиться после столкновения лицом к лицу с насильно забытым и жестоко закопанным на заднем дворе живьём «Я».       Игнорирование проблем — единственная тактика Стэна в борьбе с самим собой. За тем неустанно следует насмешливый завсегдатай — гадкий, обречённый провал.       проигрыш с самого начала вновь       Стэнли теряет счёт и забывает отрывать страницы толстого мятого календаря. Если честно, времяпровождения в выходные мало чем отличались от будничных-рабочих (нестрогих) планов. Разве что наличием формальной занятости и поводами отвлекаться от пластинки, бесконечно прокручивающейся в голове в течение дня.       В патефоне заедала пластинка. Стэнли из-за неё становилось сложно, тягостно, не-вы-но-си-мо.       Он не боролся за свою жизнь, не находился на грани смерти и не был крепко-накрепко прикован к аппарату искусственного кровообращения; он определённо жил и не испытывал никаких серьёзных трудностей, а всего лишь чувствовал себя мёртвым.       такой глупый пустяк — покрыться пылью и не найти в себе силы сдунуть частички с корки засохший кожи; такой глупый пустяк — пропитаться ею насквозь и забыть, что такое сделать вдох;       должно ли быть так стыдно?       Стэн бесцельно бродил по хитросплетённым, забытым всеми тропам одиноким приведением так долго, что забыл откуда, как и зачем вообще пришёл — и стал гнить.       У умирающих есть причина.       У Стэна её — нет.       Так мелочно и незначительно по сравнению с тем, что ежедневно приходится испытывать другим, ни в чём не повинным людям. Их души надломились целую тысячу раз, но в сердцах теплится тихушная надежда до сих пор. Они отчего-то отыскивают в себе силы верить и надеяться в наилучший исход, в то, что всё обойдётся и что Бог на самом деле не так уж и жесток — и в канюлю перестаёт подаваться кислород.       Лёгкие разрываются безо всякого труда, подобно пропитанной влагой бумаге.       Возможно, он себя накручивал и немного гиперболизировал состояние, в котором бессознательно увяз. Во всяком случае, Рэнди, его отец, так считал и просил «быть мужиком, а не бабой». Стэн на него злился, конечно, но всё-таки ограничился на какое-то время наивным «не так уж и плохо». Правда, не после замечания отца, а — Кайла.       кайл знает лучше и больше.       Напротив, ни к чему в итоге не привело; улучшения, которые Марш иногда замечал в себе, были утешительным самообманом.       Время проскальзывало сквозь, так, что никогда не удавалось за него ухватиться. Раз за разом пытаться коснуться, чтобы наконец ощутить пальцами неизвестно что с мнимой структурой — это всё изначально являлось не чем иным, как пустой химерой. Можно было попытаться следовать за недостижимой мечтой, никогда её в итоге не достичь, но хотя бы иметь перед глазами иллюзорный смысл, чтобы после падения отыскать в себе силы встать и пойти дальше. У Стэна их не было и для того, чтобы просто приподнять голову.       Теперь казалось, что Кайл тогда хотел от него избавиться, потому что не переносил нытьё. В то время, как Марш считал проявленную перед кем-то слабость признаком доверия и чем-то будничным, для Кайла такое поведение было очередным фактором раздражения и злобы — чем-то неприемлемым.       Они не поняли друг друга до сих пор — и никогда бы не смогли.       Стэн осознавал — с выступающей на языке крохотной язвой, тягучей горечью от чего-то расколотого внутри, сломанный и скомканный, даже не пытался отрицать или бегать. Наверное, такое покорное смирение можно считать взрослением. Отсутствие буйного молодого духа, привыкшего сражаться со всеми обстоятельствами вокруг сразу и напролом — чем не «взрослость»? К тому же он давно избавился от дурной привычки гоняться за несбыточными мечтами со спешно и криво склеенной в груди ложной надеждой — выжег, отрезал и уничтожил. Жить стало чуточку легче.       или же нет?       С каждой происходящей перипетией жизнь его менялась — обычно в худшую сторону, — а Стэн покрывался трещинами и раскалывался. Раз за разом, частицей за частицей — всецело весь и навек.       По субботам Стэнли часто спал до обеда или самого вечера, потому что поздние смены и сверхурочные не оставались в стороне, а оказывали воздействие напрямую. Работа, как и любая другая активность, выжимала все — едва накопившиеся за долгое время — жизненные соки и оставляла внутренности сухими, противными и будто погибшими.       Стэн чувствовал такую усталость постоянно, и ему это никогда не нравилось. Он пытался отдыхать, занимать себя чем-то невыматывающим по советам одноразовых знакомых, однако по итогу только сильнее уставал. Было от чего — от осточертевшего цикла серых будней, из которого выбраться до сих пор не удалось и который затягивал всё глубже, словно пучина, бесчисленного количества сожалений и себя.       Он, естественно, иногда с хрупкой нежностью грезил избавиться от подобного нежеланного постоянства, но не таким ведь способом!       Его жизнь слишком неожиданно и быстро перевернулась с ног на голову и, похоже, успела вывернуть себе шею из-за такого резкого манёвра. Абсурдная ситуация, в какую Марш ввязался не по собственной воле, выбивала из колеи жёстким пинком по заду. И Стэн не знал, что делать, как следует поступить в такой ситуации и вообще какого хрена именно ему приходится испытывать нечто подобное на своей шкуре.       Он второсортный герой-неудачник, которому вечно не везёт и с которого довольно.       Уже было достаточно событий, произошедших в Канзасе, и болезненной влюблённости в лучшего друга, которая то стихала, то расцветала клещевиной вновь. А тут ещё инопланетянин на плечи взвалился с непрошенной наглостью и спокойно так заявил, что, мол, «тебе угрожает опасность из-за меня, но я никуда не уйду».       инопланетяне не знакомы с логикой или чё?       Это безумие, повальное безумие. Или же, как наверняка выразился бы Кенни — «чумовая чума».       Стэн настолько давно не ввязывался в нечто подобное, что совсем отвык от эмоций, способных снести крышу нахрен. Он пока не до конца понимал причину того, почему сейчас чувствовал себя куда более оживлённым, чем обычно, а вероятных «истинных» причин — сотни. Ему, правда, не хотелось думать об этом слишком много, поэтому Марш забил.       просто забил, послал всё к хуям и оставил позади       И в рассекающей воздушный поток на скорости восемьдесят километров в час машине Маккормика Стэну стало неожиданно легко и свободно. Впервые за несколько лет. Ему наконец удалось вырваться из затянувшегося с годами, мерзкого состояния и коснуться времени.       Время на ощупь как горсть холодного песка — разделяясь на мелкие частички, проваливается меж пальцев, сыпется и ласкает. Явилось блестящее и привлекательное озарение, что Стэн вдруг обратился во всесильного. И Стэн ему слепо и всецело доверился.              Он не был слишком наивным человеком, но всегда верил вероятностям и дружелюбной улыбке коварной судьбы.       В эту субботу всё будет совсем по-другому. Потому что у Стэна Марша появились неотложные дела.       Для начала Стэнли нужно повидаться с Картманом (заодно, какой приятный бонус, и с Кайлом), спросить про наркотики и набить ему морду точно так же, как это было однажды. На последнем году обучения в старшей школе, если быть точнее. Из-за чего — хрен его знает; все люди, которые знакомы с Эриком Картманом, хотя бы один раз думали о том, чтобы врезать ему, и некоторые из них даже воплощали свои мысли в реалии.       Для Картмана творить хуйню — привычное дело. Он целую жизнь таким промышляет, причём безо всякого стыда и всякой совести. И как только Кайл может его терпеть…       Неважно.       Стэну плевать.       Если Кайл неизведанным образом ежедневно терпит такого мудака, как Эрик Картман, всё ему прощает, то он не такой уж и сообразительный парень, каким Стэн его всё это время считал. Похоже, он ошибался, потому что на такое способны только отбитые тупицы. Марш сжимает ладони в кулаки и рвано выдыхает через нос. А сам он чем лучше того же Картмана? Не может искренне порадоваться за своего лучшего друга — вернее, не может себя заставить порадоваться хотя бы в рамках приличия и в дань уважения Кайлу.       Делает ли это Стэна плохим человеком?       Маккормик вдруг громко прокашливается.       — Извиняйте, чуваки, но я не могу ехать в тишине. — Он кидает рассеянный взгляд в сторону Стэна.       И Стэн не знает, как его другу всегда удаётся вовремя избавлять от таких мыслей непринуждённой болтовнёй. Кенни будто каждый раз чувствует.       — Если честно, мне тоже немного некомфортно, — со стыдом признаётся Стэнли. — Я бы всё отдал, чтобы сейчас послушать музыку или что-то в этом вроде. Думаю, мне не помешало бы отвлечься от того, что сейчас происходит… Или типа того.       — Понимаю тебя, — кивает болванчиком Кеннет. — От инопланетной формы жизни мне тоже хотелось бы отдохнуть, но мне, бля, даже нравится.       — Нравится? Чел…       — Ну, и всё-таки, пацаны, я в полном ахуе! — Не сдерживается и восклицает с детской восторженностью Маккормик. — Нет, ну, Стэн, ты прикинь! Я, конечно, был уверен, что мы не одни в космосе — потому что, бля, как мы можем быть одиноки среди этих бесконечных скоплений галактик, — но чтобы в своей жизни скентоваться с одним из них… Это же… Я даже не знаю что!       — Фантастикой это называют.       — Точняк! Фантастика какая-то! И ведь шанс встретить такого, как Крэйг, просто миллипиздрический. Нам так повезло.       — Ага, очень повезло. Меня чуть не убили, — услужливо напоминает и закатывает глаза Стэн.       — Не убили же, — подаёт голос Такер. Как для него всё просто! — А если бы убили, тебе было бы всё равно. Мёртвые не переживают, не жалеют и не говорят.       Крэйг прав.       Стэн чувствует себя обожжённым.       — Да ты вообще молчи! Тоже мне, нашёл позитивную сторону, — Марш цедит сквозь стиснутые зубы и прожигает взглядом отражение Крэйга в зеркале заднего вида. Такой расслабленный и невозмутимый — аж завидно становится.       Стэн, может, смог бы описать Такера целым множеством слов, чтобы подчеркнуть его схожесть с определёнными вещами, но пока на ум приходила одна-единственная сталь. «Нержавейка», так или иначе, обречена лишиться легирующего хрома и обрасти сплошной коррозией.       Но пока судьба её не настигнет, она совершенна и чиста.       Возможно, Маршу хотелось быть таким же, а не почти-размазнёй. Стэн даже не сумел дать отпор, когда на него неожиданно накинулись — стыд и срам.       — На твоём месте я был бы рад, если бы остался в живых, — безрадостно хихикает Маккормик. — Не хочу оказаться в пасти космической твари… Без обид, Крэйг.       — Ничего, — уверяет Такер. — Я постараюсь больше не допускать такой неудачи с моей стороны. Тебя больше никто не тронет, Стэн.       — Ага, — сухо отзывается тот в ответ, — уж я на это надеюсь. Было бы гадко, если бы по твоей вине меня сожрало что-то, хотя я предоставил тебе крышу над головой на одну ночь, отдал свою чистую одежду и разрешил посмотреть телевизор, который, к слову, разбился.       — Я уже сказал, что мне жаль и что такого больше не повторится.       Стэн опустил ладони на колени, сжал их и повернул голову к Такеру:       — Молись своему гуманоидному Богу — или кому вы вообще там поклоняетесь, — потому что это моя любимая футболка.       — Это правда, — подтверждает Кеннет. — Он даже мне не разрешал её надевать, потому что она с логотипом «Нирваны».       — Конечно, потому что она самая любимая.       — Это действительно многое объясняет. Особенно, когда я видел Кайла в ней.       — Чувак… — Марш пялится на Маккормика.       — Лучшие друзья, ничего личного. — Он с беззлобной усмешкой подмигивает. — Но она действительно ему очень хорошо шла-       — Давай не будем о Кайле, а?       и так он из головы не вылезает       — Хорошо. Я просто подумал, раз уж мы едем к нему, то я могу разговаривать на эту тему.       — Не можешь.       — Уяснил. Извини.       — А футболку я тебе не разрешал надевать, потому что ты жутко неаккуратный. Кайл аккуратный.       — Ну, не спорю, — Кенни кратко улыбнулся. — Его чокнутая мамаша просто к порядку приучила. Мне даже жаль Кайли-Би; ему наверняка приходилось носки сортировать не только по цвету, но и в алфавитном порядке.       Стэн несдержанно прыскает.       — В алфавитном порядке? Чувак, и как ты это себе представляешь?       — Думаю, по названию бренда или типа того… Много чего могло прийти в голову этой безумной женщине. Кажется, миссис Брофловски до сих пор меня ненавидит.       — Дааа, — протягивает Стэн и вздыхает, кидая взгляд в окно. — Даже не знаю, за что. Она к Картману лучше относится, чем к тебе. А он же несносный, совсем мудила. Жизнь несправедлива, короче.       — Единственная справедливость жизни в том, что она несправедлива абсолютно к каждому, — произносит Маккормик. — Но, пожалуй, не будем об этом. Мне интересно узнать о тебе, Крэйг. Всё-таки не каждый день встретишься с чужаками из космоса. Расскажешь что-нибудь, м?       — Да ничего он тебе не расскажет. И мне кажется, что это не очень хорошая идея, Кен.       — Брось, чел. Будто тебе не любопытно узнать больше о цивилизации с другой планеты.       — Жил без этих знаний — значит, дальше тоже смогу, — отрезает с деланой незаинтересованностью Марш. На самом деле он сгорает от любопытства; ему о многом хочется узнать.       — А я не смогу. Крээйг?       — Мне нет нужды о себе вам рассказывать, — отвечает Такер. — Это лишнее.       — Бля, ну и бука. Всё обломал, — фырчит Кенни. — Я уж надеялся познать тайну Вселенной. Мог бы потом хвастаться всем подряд.       — Тебя бы сразу упекли в психушку, — добавляет Стэнли. — Может, оно и к лучшему, что мы ничего не знаем. Мало знать иногда полезно.       если бы не знал о своей вине, было бы гораздо лучше.       — Я с вами скоро сдохну от скуки.       — Не жалуйся, чувак. Я сам без музыки остался. Одному Крэйгу хорошо.       Такер вздыхает.       — Мне не хорошо, — опровергает он, прищурив глаза. — Потому что я с вами, а не с… — Не договаривает, прерывается спешно.       — С кем? — вежливо уточняет Кенни.       — Ни с кем, — бормочет Такер и скрещивает руки на груди. — То есть, вы не знаете. То есть, вам не положено знать.       — Ух ты, мы не обладаем достаточным количеством прав для того, чтобы знать, — хихикает Маккормик. — Немного обидно даже. Но, Крэйг, хотя бы скажи честно, с миром ли вы явились на Землю или хотите её уничтожить?       — Судя по тому, что меня чуть не прикончили, вряд ли они явились с добрыми намерениями, — недовольно бурчит Марш. — Убьют всех без разбора. По-другому не могут.       — Нет, — терпеливо отрицает Такер, — Млечному Пути аннексия не грозит. Ваша галактика обладает некоторыми особенностями, из-за чего её узурпация может оказать пагубное влияние на космос и будущее лидирующих сверхимперий.       — Вот оно как, — произносит задумчиво Маккормик.       Стэн смотрит на друга довольно скептично; тот лишь делает вид, что хоть что-то улавливает. Звучит слишком сложно даже для того, чтобы просто вникнуть. Поэтому Стэн даже не старается, только прислоняется лбом к толстому стеклу и задумывается о чём-то своём. Ему, знаете ли, не до космических штук сейчас. Марш к нему никогда и страсти никакой не испытывал. К космосу не тянуло, а вот к музыке — наоборот.       Правда, любовь к музыке ни к чему не привела…       — Если Млечный путь будет кем-то атакован, может развязаться масштабная межгалактическая война, за которую никто не хотел бы отвечать в полной мере. Она уже была, и многие помнят, какой — жестокой и беспощадной. Даже для ваших соседей стала первой и последней — от их солнечных систем ничего не осталось, кроме звёзд-изгоев. Тогда рукав Стрельца был почти полностью уничтожен; рукаву Ориона тоже досталось.       — Вот ты объясняешь, а я, кажется, ничего не понимаю толком, — сознаётся Кенни.       — Я другого и не ожидал. Вы, земляне, не все готовы познать истину и попытаться её понять. Всё, на что вас хватает — всю короткую жизнь искать себя на своей родной планете и привязываться к футболкам.       — Мудак, — огрызается Стэнли.       — Ладно, и что же ты делаешь среди таких невежд, как мы, Крэйг? — хмыкает Маккормик.       — Я же сказал, что это будет лишним.       — Он в бегах, — прямо отвечает Марш. — Крэйг рассказывал мне об этом недавно.       — В бегах? — Кенни звонко присвистнул. — Вот тебе и на! Надо же, какой плохой парень.       — Я даже уверен, что ты не солгал мне, Крэйг. — Стэн к нему оборачивается. — Наверняка настолько всех заебал на своей планете, что они тебя прибить решили. А ты, как последний трус, сбежал.       — Не говори так, будто всё знаешь. — Такер супится и вдруг становится с виду колючим. — Ты ничего не знаешь.       значит, в яблочко.       — А, знаешь, догадаться всё-таки несложно было, — парирует Стэн. — Когда кто-то всё время без толку балаболит о том, как же он силён, на самом деле ничего не стоит.       — Я защитил тебя.       — А я не просил тебя защищать меня, чёртов слабак.       Такер в ответ помалкивает. Только то, что он сжимает ладони в кулаки, говорит о его злости. Крэйг достаточно умело держит себя под контролем, а выражение его лица пустое. Но он всё равно в ярости — Стэн знает.       радует ли это?       Стэну наконец удалось его заткнуть, но победа оказывается на вкус горьковатой.       хотелось ли этого?       Стэн хмыкает и отворачивается.       — Давайте больше без этого, а? — просит Кенни. — Выясняйте отношения где угодно, но не в моей машине и моём присутствии. А то высажу вас на обочине и уеду назад.       Точно.       Это поездка будет долгой, думает Марш.