Sinderella

      Тэхён не ожидал, что короткое сообщение от Хосока, скидывающего тайным шпионом информацию об омеге, приведёт его в небольшой двухэтажный дом неподалёку от их университета.              Он пригрозил друзьям не вмешивать его в свои игры над его серьёзными чувствами, которые он не может воспринимать по-другому. Не может игнорировать, нарекать детскими и мимолётными. И те с искренним пониманием, пусть и с унижающим его достоинство способом, хотели помочь ему определиться в том, взаправду ли ему показалось, что аромат, въевшийся в обоняние и, увы, не стёршийся из памяти даже после того, как он неделю назад вынюхал не один десяток студентов, должен будет заменить ему кислород.              «А ещё хён сказал, что этот Джеён пах чем-то сладким. Чем именно, дорассказать ему не дала наша ревнивая розочка. И, может, про любовь к рисованию он тебе напиздел. Хён рассказывал, что он очень любил это дело. Пиздёж, а не рисование», — написал друг после того, как скинул Тэхёну переданный Юнги номер бывшего на случай, если тем самым неприглашённым на вечеринку омегой мог оказаться Ли Джеён.              Во время телефонного звонка Тэхён не услышал знакомых аккордов голоса искомого омеги, превратившегося в бесконечно отыгрываемую в голове пластинку. Позвонил он бездумно и на всё тех же животных инстинктах. И разочарованный в любви, да и в своей жизни в целом, сам не понял, когда гудки сменились на низкий раздражающий тембр, что ожидался быть нежной мягкой джазовой мелодией.              Однако Тэхён не терял веры. Глупый-глупый альфа, безнадёжно чающий найти в очередном омеге того самого.              Дверь в дом отворяется, едва он успевает коснуться кулаком вертикальной поверхности. Встречает Тэхёна тот самый Джеён, о котором он мало наслышан, ведь Юнги был с ним в отношениях ещё до того, как они с Чимином поступили в университет. Омега кокетливо улыбается, грациозно изгибаясь в проёме двери в надежде полакомиться отчаянностью альфы, что, увидев парня, только что пронаблюдал за тем, как испарилась последняя капля надежды.              Это не его ушастик.              Тэхён готов был простить тому омеге его побег, закрыл бы глаза на то, будь он бывшим близкого друга, и сделал бы всё, что возможно властью его рук, чтобы ему больше не пришлось от него убегать.              А пока собирается убежать сам, в мгновение ока потеряв не только надежду, но и самого себя.              — Заходи же, — произносит Джеён, не замечая поникшего взгляда Тэхёна, не сумевшего даже выдавить из себя приличного приветствия.              Он, в отличие от брата, не мучает чужие уши искусственно повышенным голосом, однако оказывается таким же назойливым и упёртым в своём желании заполучить принца университета и резко хватает Тэхёна за запястье, утягивая внутрь.              Тэхён, слишком уставший, в основном морально, но настолько, что тело перестаёт слушаться, тряпичной куклой послушно врывается за порог чужого дома. Внезапный толчок вынуждает его ненамеренно удариться носом о шею омеги, кажется, сделавший это специально так, чтобы заволочь его в оковы своих феромонов.              Они никак не действуют на Тэхёна. Лишь сильнее разочаровывают, ведь обоняние унюхивает что-то сладкое, как и было обещано, но резкое и едкое. Не такое ожидаемо родное и уютное, будто возвращение в давно покинутый дом.              — Я… я, кажется, ошибся, — тихо бормочет Тэхён, отстраняясь назад, чтобы исподлобья вглядеться грустью своих стеклянных глаз и показать безразличному его горю человеку всю глубину разрастающейся печали.              — Ты пришёл правильно, Тэхён, — не унимается омега и, так и не выпустив из крепкой хватки его запястье, тянет в сторону гостиной. — Я приготовил вкуснейший вишнёвый пирог. Никуда не отпущу тебя, пока не попробуешь.              — Подожди, — в лёгкой панике произносит Тэхён, вынужденно останавливая его на полпути твёрдостью своих движений.              Никакой пирог не спасёт его от груза умирающих чувств, и он поникает взглядом, рассматривая носки своих ботинок.              — Можешь проходить сразу в обуви. Прислуга всё равно каждый день моет полы до блеска, — горделиво отвечает Джеён, неправильно прочитав его опущенные глаза. — Ну же. Ты сам предложил встретиться. И я… знаю почему, — довольный собой кривит губы и принимает на себе лениво поднятую хмурость густых бровей.              — Тогда ты должен знать, что ты — не тот, кого я ищу, — с лёгкой яростью в едва удерживающем своё спокойствие голосе произносит Тэхён.              Его гневает то, что его пытаются обмануть. Хотят притвориться тем, кем не являются, и наивно полагают, что таких манипуляций будет достаточно. Словно его превратившаяся в манию влюблённость — шутка, недостойная быть воспринятой с желанной серьёзностью.              — Знаю. Но ты же сейчас стоишь в моём доме. Самолично сюда пришёл. Не я ждал тебя в очереди в кафетерии. Значит, ты в полном отчаянии. И так уж получилось, — отвечает Джеён, каждым словом понижая громкость голоса, — что я знаю, как с ним справляться.              Вместе с последним вырвавшимся из ехидно улыбающихся губ слогом омега тянется пальцами к ремню брюк Тэхёна, который, в последнюю очередь ожидая сегодня подобной наглости, отшатывается назад с разгневанно насупившимися бровями.              — Ну же, Тэхён. Я не мой брат. Я умею не болтать и работать ртом ради чужого удовольствия.              Альфе не нужно переспрашивать, о чём сейчас речь. Мотивы Джеёна ему ясны. Неясно лишь то, как Юнги-хён вообще когда-то смог связаться с этим парнем. Об этом он вряд ли будет расспрашивать друга. А пока нужно как можно скорее убраться из этого навевающего мрачное уныние дома и забыть наконец пахучую сказку прожитого времяпровождения.              Таких моментов в жизни чеболя будет уйма. Тэхён не в том положении, чтобы зацикливаться на одном, самом ярком и не вымываемом никакими кислотными намерениями.              

👟

      Болезненные спазмы в животе, ставшие одним целым с его уязвлённым из-за течки телом, вырывают Чонгука из тревожного сна. Он просыпается в поту, с сильной одышкой и крайне напуганным. Окутавшая после пробуждения паника медленно спадает, когда он вспоминает то, как оказался посреди учебного дня в собственной кровати. Пусть и не скажет точно, как именно смог отпроситься с уроков и добраться до дома, в итоге очутившись в жёсткой, никак не успокаивающей бушующие гормоны постели.              Ткань школьной рубашки противно липнет к выпирающим рёбрам, естественная смазка безостановочно насквозь мочит брюки. Расфокусированное зрение из-за болей и слипшихся от стекающего с горячего лба пота ресниц мешает ему рассмотреть то, в каком состоянии он находится. Да и Чонгуку незачем. Он в доме сейчас один, а значит, до возвращения отчима и братьев у него есть пара часов, чтобы успеть прожить это время в унизительной агонии дискомфорта.              Так ему казалось до момента, пока он не застывает на лестнице второго этажа. Весь вспотевший, текущий и одновременно дрожащий от озноба. На лоб неприятно клеится несдуваемая чёлка, но она не может скрыть того, что он видит перед собой.              Джеёна, тянущего руки к ширинке альфы. Не какого-нибудь альфы, которых старший частенько водит к ним домой, кажется, научившись подобной непристойности от папы, а альфы, носящего благородное имя Ким Тэхён.              Пусть и с приставкой «младший». Пусть и ни единая мысль о нём не должна бы вызывать по телу Чонгука копошения мурашек. Пусть и принадлежит оно альфе, ночами увлажняющего простыню своим присутствием в его падких снах.              Пусть и это Тэхён, что, не сразу заметив глазами тихо застывшего на полпути Чонгука, всё же медленно поворачивает голову в нужном направлении, как самый типичный альфа, ведомый дорожками частичек аромата течного омеги.              — Чонгук, ты что тут делаешь?! — первым реагирует Джеён, не сразу заметивший то, что внимание Тэхёна обращено не к нему.              Чонгук видит то, как раздражённо он хмурится, и даже без вызывающих преждевременную панику догадок уверен в том, что уже через пять минут его сдадут отчиму. Скажут, что он прогулял школу, само собой, придумав убедительное оправдание тому, почему Джеён привёл домой альфу. Позаниматься перед сессией — любимая отмазка хёна. А может, и не отмазка вовсе, и Ким Тэхён, по-странному часто морщащий нос в сторону Чонгука, взаправду пришёл к хёну ради учёбы.              Никто не будет давать Чонгуку ответов, как обманчивых, так и, уж тем более, правдивых. Он тут неуместен. Прямо сейчас, да и вообще в этой жизни.              — Прос… прос… тите, — бормочет он, не ощущая дрожащих губ, что произносят эти слова.              Чувствует только огромнейший ком в горле, которое старательно сдерживает громкий вопль, что должен бы вырваться из него после увиденного. Ким Тэхён, занимающийся чем-то грешным с его сводным братом. Чонгука не расстраивает аморальность поведения члена своей семьи, что годами воспитывала его, основываясь на библейские заповеди. Как и не тревожит то, что он прервал их в, наверное, ответственный момент времяпровождения.              Его крошит в порошок взгляд альфы, смотрящего на него так, словно знает, кто он такой. Знает о Чонгуке всё то, что он так рьяно хотел скрыть. Знает о его мечтах, чувствует его боль, осознаёт проживаемые им сложности.              Но его навряд ли узнали. На нём же была маска. Да и дело совсем не в ней. Не будет же такой альфа, как Ким Тэхён, вообще запоминать о таком омеге, как Чон Чонгук. Мысли об этом утешают. Одновременно тревожат душу и возвращают в зону комфорта, которая колючей проволокой защищает его от мечтательных надежд на что-то, чему Чонгук даже имя не смог бы дать. Не знает просто, как это всё ощущаемое называется.              Он делает шаг назад, желая поскорее подняться к себе, хоть и знает, что поскорее не получится. Тело отяжелело под напором усиливающихся знакомых хвойных феромонов, что лёгким невозмутимым ветром врываются в ноздри, успокаивают боль, непривычно расслабляют.              — Подожди! — приказным тоном кричат в его сторону.              Чонгук так и застывает с ногой на одной верхней ступеньке, стоит полубоком, крепко вжимая пальцы в перила и уродуя ногтями лаковое покрытие.              — Ты… — продолжает альфа более тихо, уже ближе и нежнее. Подходит к лестницам и поднимает взгляд на Чонгука, не смеющего поворачивать к нему голову. — Принцесса Сири… как там?              — Сириваннавари, — машинально дополняет Чонгук и, закусив болтливую губу, кидает взгляд на тихо усмехнувшегося Тэхёна, не моргая смотрящего с широкой улыбкой.              Всё так же красивой, всё так же по-особенному обращённой именно к Чонгуку.              Хочется повторить её. Улыбнуться в ответ, показать, что у Чонгука она такая же особенная к альфе, воспользоваться моментом самозабвения и безмятежно упасть в воспоминания.              Но им мешает суровая реальность в лице возмущённо меняющего взгляд брата, который подходит к ним и строго хмурится.              — Я не понял. Вы что, знакомы?!              Слова «нет» и «да» в унисон отыгрываются их мелодичным дуэтом. Чонгук на минорных тональностях мотает пугливо головой с отчаянной спешкой, когда как Тэхён в мажорной безмятежности томно кивает, ни на секунду не прерывая пронзительного рассматривания его объятого страхом лица.              Чонгук замечает то, что Тэхён смотрит на него, практически не моргая, и не понимает, насколько сильно тот разочарован, что мышцы его лица атрофировались и превратили в широченную улыбку его нежные губы. Настойчивость их прикосновений к своим Чонгук призрачными ожогами ощущает прямо сейчас, торопливо облизываясь и глотая слюну, чтобы смочить сухое горло.              — Мы не знакомы, хён, — бормочет Чонгук, посмотрев на брата так, как хотелось бы: твёрдо, решительно, с категоричной верой в то, что альфа перед ним ему не знаком.              Они же друг другу никто. Тэхён не будет рассказывать о том, что целовал днями ранее младшего брата омеги, с которым собирался заняться добрачными прегрешениями. Тэхён, который не побоялся снять перед ним маску, старательно убеждая в том, что под ней не носит больше ничего, так бы не поступил, ведь так?              Не позволяя альфе открыть и рта, а хёну задать очередной полный скепсиса вопрос, Чонгук поворачивается к ним спиной всем телом, что чудесным образом вырвалось из тяжёлых кандалов, утягивающих на дно течки, и в трусливо быстром темпе поднимается наверх.              

👟

      — И ты представь. Наш глупый принц вместо того, чтобы взять в охапку свою Золушку, просто взял и ушёл. Превратился в безжизненную тыкву…              — Эй.              — Прости, милый. Превратился в трусливую ящерицу и вышел из дома этой шлюхи Джеёна.              Навыки лучшего друга в рассказывании сказок ранят. Однако жизнь Тэхёна — не придуманная история, которую можно было бы пересказывать, бездушно жонглируя фактами и переставляя местами события. Хоть и рассказ Чимина Хосоку о том, как прошла его неожиданная встреча с желанным омегой, является полной правдой.              — Как тебя вообще угораздило пойти туда? — продолжает свой никем не перебиваемый монолог Чимин, осуждающе цокая языком.              Они сидят за столиком в кафетерии университета и обсуждают его внезапную и такую долгожданную встречу с ушастиком, которого, как Тэхён теперь уже знает, зовут Чонгук.              — Он… он был таким красивым. Слабым и беззащитным, что я… потерял дар речи, — всё же объясняется альфа, не смотря на друзей.              Не замечает ни с флиртом в глазах-сердечках подмигивающих ему омег, что не теряют надежду привлечь его уже безвозвратно отданное на чужое попечение внимание. И тяжело вздыхает, грустно насупив брови и одновременно мечтательно улыбаясь в стол.              — Чимин, почему ты не сказал, что он ангельски красив? — коротко усмехается Тэхён, смакуя сохранённое в памяти лицо омеги, яркой картинкой высвечивающееся под прикрытыми веками.              — Ты был так зациклен на его запахе. Да и думаешь я…              — А его запах, — Тэхён перебивает друга протяжным мычанием и, подобно гурману, попробовавшему блюдо лучшего шеф-повара мира, морщит лоб, облизывая губы, как если бы прямо сейчас мог вкусить приторный аромат языком. — Когда он внезапно спустился вниз, я чуть было не захлебнулся в его сладких феромонах. Клянусь, не пожалел бы, если прям там же позорно умер бы от диабета, — нервно усмехается, сжимая пальцы в слабый кулак самообладания, чтобы унять невовремя появившееся от воспоминаний вожделение.              — Так, мы теряем его по второму кругу, — обеспокоенно вздыхает Хосок, махая ладонью перед закрытыми глазами глупо улыбающегося друга, который ощущает, что его пытаются вернуть в реальный мир, но отталкивает от себя мешающую наслаждаться грёзами руку.              — Не хочу портить никому настроение, — начинает до этого долго молчавший Юнги, который таким началом всех своих речей всегда портит настроение, — но почему твой ушастик сказал Дже… кхм… — запинается, завидев мрачный взгляд своего омеги, и вынужденно повторяет чужие оскорбления, — сказал «этой шлюхе» Джеёну, что вы не знакомы?              — Я бы сказал, что, может, дело в том, что ему просто не понравился Тэхён, поэтому он в ту ночь от него сбежал, — подхватывая пессимистичный настрой партнёра, задумчиво произносит Чимин, но видит то, как на него поворачиваются глаза Тэхёна, который часто дышит раздутыми ноздрями и стягивает пальцы в более крепкий болезненно бледный кулак, показывающий, что он не приемлет такого исхода событий. — Но это абсурдно, — торопливо кивает собственным словам, пытаясь поскорее успокоить нарастающий гнев Тэхёна, который больше боится, чем злится из-за таких догадок.              — Не узнаем, пока нормально не поговорите, — мудрым тоном подытоживает Хосок и имеет резон в своих словах. — Так где нам его искать? — добавляет, показывая расплывшейся на лице улыбкой свою раззадоренность.              — Ну нет уж! — Тэхён ставит свой собственный итог в этом обсуждении и встаёт на ноги, показывая друзьям, что больше им вмешиваться в его амурные дела и позорить его он не позволит. — Никаких «нам». Да и я уже знаю, где.              

👟

      Отвратительное состояние тела отходит на второй план после проведённой в удушающих слезах ночи, за которую он так и не сомкнул влажных глаз. Не потому что после ухода альфы и вымытых из внутренних стенок ноздрей остатков хвойных феромонов мучающая организм течка не позволила ему заснуть.              У Чонгука своя персональная комната пыток, на входе в неё сидят сводные братья. Самый старший из них просто так встречу с Тэхёном не проигнорировал и уже через минуту после того, как до ушей Чонгука донёсся глухой звук хлопка входной двери, Джеён ворвался на чердак.              Оттащил его за волосы, выволок вон из незащищающей постели и, нависнув над съёжившимся телом, потребовал у Чонгука ответов. Знакомы ли они с Тэхёном на самом деле, какого дьявола он был не в школе и готов ли прямо сейчас слёзно молиться Иисусу, прося прощения за то, что нарочно прервал свидание брата.              Пощёчины Джеёна, а затем ненавистные оскорбления Джесука и вслед за ними приказанная отчимом внеплановая генеральная уборка дома — ничего из этого не вызывало большей боли, чем то, что Ким Тэхён узнал его. Улыбался и смотрел с обманчивой надеждой в себя.              — Постыдился бы хоть, — бросают Чонгуку в спину.              Всё такую же потную, намочившую тонкую ткань школьной формы, но он не оборачивается. Привык выслушивать глумливые смешки одноклассников, обвиняющих его в том, что он намеренно не пьёт подавители и приходит в школу с течкой, чтобы, как падшая омега, привлечь местных альф самым нечестивым способом.              Чонгуку стыдно, пусть не переживают. Никогда не было не.              Стыдно за то, что слабовольный омега, что сирота, что не умеет говорить «нет», когда надо, и не сумел сказать «да», когда встретил Тэхёна.              Стыдно за то, что тот, пронырливым дьяволом проскользнувший в его голову, снится уже которую ночь. Стыдно, что заполнил собою грудную клетку, вероломно убеждая Чонгука в том, что его жизнь достойна того, чтобы быть.              Стыдно, что ему мерещится стоящая перед зданием школы фигура дьявола, притворившегося ангелом и сейчас завораживающего упавшего в грех омегу образом спасителя. Стыдно.              И Чонгук пристыженно прикрывает глаза, не желая смотреть на то, как Тэхён, скрестив руки на груди, прислоняется к капоту дорогой на вид иномарки. Потому что не хочет видеть того, как меняется задумчивое выражение лица альфы, который, завидев идущего по тропинке в его сторону Чонгука, смягчается во взгляде, расслабляет закрытую позу, учащённо вздыхает, играет желваками на лице, нежно улыбается.              Почему-то Чонгуку. Смотрит беспрерывно именно на Чонгука. Ждёт как будто только Чонгука.              Должно быть, у его развивающегося организма появились новые симптомы во время течки. И галлюцинации образом вызывающего смерч чувств альфы — это норма.              Чонгук хочет уже пройти мимо машины, не желая смотреть в сторону не являющегося настоящим человека, но ему преграждает путь широкая, часто вздымающаяся из-за усиленного дыхания грудь.              — Не убегай. Пожалуйста, — молящий шёпот из знакомых слуху Чонгука нот на низких октавах чуть ли не вырывают из него болезненный стон.              Он неосознанно пятится назад, желая понять, насколько ему сейчас плохо, что его посещают такие обманчивые видения. Но у слабого тела не получается сделать больше шага. Насыщенные свежестью, что охлаждает горящее нутро, феромоны останавливают потоки боли, которая так и текла по венам бегущей рекой, остро врезаясь в подводные камни при каждом движении. Чонгук впервые за несколько дней замечает, что на улице цветёт гибискус. Ведь мир до этого был окрашен в тёмные краски скудной палитры его тяжёлого состояния.              Чонгук осознаёт, что альфа перед ним настоящий. Не придуманный его глупой головой образ сказочного принца на чёрной иномарке, что приехал именно к нему в школу, чем привлёк внимание ещё двадцать минут назад смеющихся над ним одноклассников.              — Как… как ты меня нашёл? — заполошно бормочет Чонгук, нехотя оглядываясь по сторонам, и крепко сжимает лямки потрёпанного рюкзака, ставшего таким не только потому, что носит его уже восемь лет.              Кому как не Чонгуку знать, какой на вкус бывает подростковая жестокость. Ведь в этой школе он является её любимой мишенью.              — Скажу, если ответишь на один очень важный вопрос, — произносит Тэхён и, не дожидаясь ответа, осторожно приближается к нему на такое близкое расстояние, что брошенные в спину фразы о его бесстыдстве уже ничем нельзя будет опровергнуть. — Чем ты пахнешь, ушастик?              Чонгук широко раскрывает круглые глаза, неосознанно заикаясь в недоумении. Если это такой метод поиздеваться над ним, помучить его чувства и поглумиться, то он на него ведётся с завидной наивностью.              — Медовое карамелизированное молоко, — неуверенно отвечает он и крупно вздрагивает, когда слышит утробное рычание прямо в губы.              А ещё видит, как закатываются глаза, как рот пытается глотнуть побольше воздуха, а лицо озаряет солнечная улыбка.              — Отныне это официально мой любимый десерт, — смеётся альфа и берёт его за ладонь.              Так, как будто дозволено. И хочет Чонгук сказать, что нет, он не давал согласия, как вспоминает, что вообще-то давал. Разрешал себя трогать, целовать, нюхать.              — Ну и забегался же я, Чонгук.              — Ты… ты знаешь моё имя? — испуганным лепетом шепчет омега, замечая то, что они привлекли достаточно ненужного внимания. Уже завтра Чонгук станет главной темой сплетен.              Разумеется, самых грязных, другие ему и не светят.              — Я знаю о тебе всё.              

👟

      Задача усадить в салон автомобиля впавшего в вполне себе оправданную панику омегу — одна из сложнейших, что Тэхёну приходилось выполнять. Он не сразу понял, что ляпнул, и лишь когда получилось наконец заставить молча мотающего головой Чонгука сесть на переднее пассажирское сидение, Тэхён стал торопливо оправдываться, используя все синонимы к слову «пожалуйста», чтобы вновь не упустить сбегающего пугливым кроликом ушастика.              — Прости-прости, — по несколько раз извиняется Тэхён, замечая то, как Чонгук втихаря тянет внутреннюю ручку открывания двери, которая не поддаётся, потому что заблокирована. — Я ж говорил, что глупый. Неправильно выразился. Конечно, я не знаю о тебе всё, — быстро тараторит, в такой же спешке выпуская феромоны, чтобы унять волнение в чужих.              И когда нагибается к сжавшему бёдра и прижимающемуся к двери омеге, чтобы пристегнуть на нём ремень безопасности и уехать с парковки школы, учащиеся которой раздражали его своим любопытством, Тэхён застывает в нескольких сантиметрах от лица, казавшегося ещё более красивым.              — У тебя течка, — констатирует он фактом, машинально принюхавшись тщательнее.              И даже понимая, с каким бесстыдством сейчас это делает, и всё сильнее пугая омегу, отчаянно просящего глазами не говорить об этом, Тэхён всё на тех же пресловутых инстинктах трётся носом к мягкой пухлой щеке Чонгука. Чтобы эгоистично втянуть в себя всю слащавость его аромата и чтобы заботливо через поры кожи успокоить его дискомфорт своими феромонами.              — Я… я испачкаю тебе машину. Позволь мне выйти, — тревожно произносит Чонгук, однако не отстраняется от робких прикосновений, звучно втягивая носом воздух.              — Не позволю, — лаконично и нетерпеливо шепчет Тэхён, здравым смыслом замечая то, как из-за этого омеги из пальцев медленно ускользают остатки рассудка, однако не может себя контролировать и позволяет себе ещё одну наглость.              Высовывает язык и коротко мажет кончиком по гладкой коже.              — Какой же ты нереально сладкий, — сквозь довольную усмешку произносит он и всё же вынуждает себя отстраниться от прикрывшего глаза Чонгука, который перестал уже дрожать так сильно, как несколько минут назад.              Тэхёну хотелось бы думать, по причине того, что немного доверился ему, а не потому что смирился со своей участью быть похищенным обезумевшим маньяком, в которого альфе пришлось нехотя превратиться из-за него же.              — Знал бы ты, к каким методам мне пришлось прибегнуть, чтобы тебя найти, — плоско улыбаясь, произносит Тэхён, когда заводит машину и выезжает с парковки перед школой. Одной из тех, что спонсирует компания его семьи. Аж смешно от осознания того, что Чонгук всё это время был так близок к нему. И до сжатого пальцами кожаного руля, скрипом выдающего то, что один из методов мог ввергнуть омегу в замешательство. — Я… я увидел эмблему твоей школы тогда… кхм… — едва внятно бормочет, не желая на самом деле вспоминать тот день, а точнее то, в каком неоднозначном положении его тогда застали. — Между мной и Джеёном ничего не бы…              — Мне плевать, — перебивает его Чонгук, вынуждая Тэхёна резко повернуть к нему голову, чтобы не увидеть ничего и в то же время слишком много.              Тот, повернув голову к окну, прижимается к нему лбом. Стискивает ноги друг к другу, обхватывает ладонями низ живота, скукоживается беззащитным, израненным зверьком на самом краю сидения и часто дышит, оставляя следы тёплого дыхания на стекле.              — Куда бы ты хотел поехать? — спрашивает Тэхён, на мгновение забыв о том, что находится за рулём и должен следить за дорогой. Видеть такого Чонгука и слышать такие слова от него — последнее, что он ожидал, представляя себе момент их обязательной встречи.              — Отвези меня домой, — бормочет Чонгук, и Тэхён мог бы поклясться всем, что слышал скрежет его крепко сжатых зубов.              — Скажи место, где тебе было бы хорошо, — отвечает Тэхён и недовольно хмурится, стараясь не думать о том, что Чонгуку было бы сейчас приятнее быть дома, чем рядом с ним.              В том, что дома омеге плохо, ему пришлось убедиться, когда днём он получил информацию от семейного секретаря. Тот, приняв лишь наводку в виде имени, школы и того, что живёт Чонгук в доме семьи Ли, выполнил задание с максимальной точностью. И, на самом деле, Тэхён реально слегка слукавил, когда, оправдываясь перед Чонгуком, попытался успокоить его ложью о том, что не знает о нём всего.              Чон Чонгук, ученик выпускного класса. В возрасте одного года потерял папу-омегу, погибшего из-за затянувшейся болезни. В шесть лет приобрёл новых членов семьи, когда отец-альфа, являвшийся доктором теологии, женился на ещё тогда аспиранте Ли Джеёне, имеющего двух сыновей-омег. А в семь лет его лишили отца, убитого руками какого-то психа из антирелигиозного движения.              — Такого места не существует.              Чон Чонгук в возрасте семнадцати лет не имеет места и людей, с которыми ему было бы хорошо.              Тэхён тяжело вздыхает, больно кусая по очереди губы, и уже не смотрит в его сторону, боясь, что в этот раз точно не сможет оторвать от него влажнеющих из-за глубокого сочувствия глаз. В голове ворочается тысяча вопросов, об ответе на каждый из которых он уже догадывается. Но терзать запуганного Чонгука ими, требовать от него чего-то, не дав того же взамен, он не смеет.              Тэхён тормозит на безлюдной обочине, увидев одинокую аптеку недалеко от места своей остановки. Не торопится выходить из салона, с искренней паникой на душе боясь оставлять Чонгука одного даже на пару минут.              Однако этим нужно заняться в первую очередь. Даже если тот сейчас выпрыгнет из машины и постарается вновь от него сбежать, Тэхён не сдастся. Не потому что искал и так позорно это делал, что ущемлённая гордость требует расплаты за пережитые унижения. А потому что Чонгук нуждается в нём. Так глубоко, на не видимом зрением и не слышимом слухом уровне, что внутренности больно жжёт от этого осознания.              Но омега и не просит вслух. Не смотрит даже, продолжая усиленно дышать и крепче сжимать ткань школьной рубашки в нижней части живота.              — Я вернусь через пять минут. Ты же подождёшь меня в машине? — неуверенно спрашивает Тэхён, ощущая, как распадается на кусочки при одном взгляде на него. — Чонгук?              Тот заметно вздрагивает, когда слышит своё имя. Как будто впервые кто-то зовёт его им, словно оно и не принадлежит ему. И затем неспешно поворачивается к нему лицом, боязливо держа глаза опущенными.              — Что же с тобой сделали, — практически неслышно бормочет Тэхён и чувствует, как влага накапливается в уголках глаз.              — То, что я заслужил, — на такой же громкости отвечает Чонгук, удивляя тем, что смог услышать его слова, сказанные одними губами.              Уже не прося ответа на свою просьбу подождать его в машине, Тэхён торопливо выходит на нелюдимую улицу, не совсем понимая, на какой именно припарковался. На несколько секунд застывает на месте у закрытой двери своего транспорта, часто глотая ртом воздух.              Чтобы прийти в себя из-за завороживших сознание омежьих феромонов. Чтобы трезво поразмыслить о том, какой на самом деле омега, которого он столько дней искал. Чтобы понять для себя одну главную правду по отношению к нему.              В аптеку он заходит уверенным. В себе, в своих намерениях и в омеге, в которого верит. Без капли стеснения просит дать ему всё самое качественное, независимо от цены. И выйдя, вновь останавливается на полпути перед своей машиной. Сталкивается взглядом с рвано дышащим на стекло парнем, который, прикрыв глаза, продолжает сидеть в пассажирском сидении.              Ждёт ли его на самом деле или просто не имеет сил на побег, Тэхён не знает. Он вообще мало что сейчас знает. Почему Чонгук заранее не выпил подавители, что облегчили бы его состояние. Почему он в таком положении пошёл в школу. Почему терпел брошенные в спину насмешки, каждую из которых Тэхён ясно услышал и запомнил, ведь обязательно предпримет нужные меры ради того, чтобы они не повторялись.              Вопросы, вопросы, очередные вопросы, которые боязливо задать так же, как и вслед услышать сдирающие заживо кожу своей честностью ответы.              Тэхён на время отмахивается от них, поставив перед собой одну единственную миссию — сделать так, чтобы омеге хотя бы рядом с ним стало хорошо.              Он возвращается к водительскому сидению. Сев за руль, аккуратно прихлопывает за собой дверь, чтобы не напугать Чонгука резкими звуками, и протягивает ему бутылку с водой.              — Выпей лекарства. Я сам не разбираюсь, но фармацевт сказал, что тебе должно стать лучше уже через полчаса, — в удручённой интонации произносит Тэхён, практически выпрашивая у Чонгука разрешение помочь ему, и достаёт из пакета блистер с медикаментами. — Тут ещё… — он, слегка смутившись, прячет взгляд, но продолжает держать аптечный пакет в воздухе, ожидая, что Чонгук возьмёт его и сам увидит, что внутри. — Тут тампоны. Не знал… какие именно брать, поэтому взял всё, — неразборчиво тараторит, заливаясь румянцем, и наконец ощущает, как из рук забирают сначала пакет, а из другой — бутылку с водой.              Сжимая уголки губ, чтобы довольно не заулыбаться, пусть и хотелось бы услышать голос Чонгука, Тэхён выдавливает из блистера нужную дозу подавителя. И изо всех сил старается не дышать в полные лёгкие, потому что достаточно потрёпанная крыша готова вот-вот сойти, дав ему волю на бездумные поступки из-за сладкого и донельзя притягательного запаха омеги.              И когда он всем телом поворачивается к Чонгуку, чувствует оставляемые невидимым монстром глубокие царапанья до последнего когтя, вонзившегося в сердце.              Чонгук настолько слаб, что не может даже открыть крышку бутылки.              — Позволь… мне, — боясь нарушить громкостью своего и без того тихого голоса повисшее в салоне спокойствие, шепчет Тэхён и хочет забрать у него бутылку, которую тот не торопится отдавать.              — Я… я справлюсь, — бормочет он, пусть и по глазам видно, что уже давно сдался в неизвестной Тэхёну битве. — Я справлюсь, не надо меня жалеть, — добавляет ещё тише, что Тэхёну приходится нагнуться ближе и неосознанно покрыться мурашками из-за сладкой мякоти феромонов, насильно осевших на губах.              — Я не жалею тебя, Чонгук, — настороженно хмурясь, отвечает он и всё же отбирает бутылку. Получается у него это с неожиданной лёгкостью, хоть и Чонгук смотрит с особой настойчивостью открыть её самому. — Я просто хочу помочь, — произносит, откупоривая крышку, и протягивает её вместе с таблетками, на которые тот недолго поглядывает перед тем, как их взять.              — Ты не обязан мне помогать, — равнодушно бурчит в ответ Чонгук и вновь прячет взгляд в стекло по другую от себя сторону, но Тэхёну важнее то, что он всё же бросает в рот таблетки и запивает их водой.              — Я не говорил, что делаю это, потому что обязан. Сказал же — хочу, — произносит Тэхён в ничуть не раздражённой или требовательной манере, а с мольбой, вкрадчиво всматриваясь в робко повернувшиеся к нему круглые влажные глаза.              Они недолго зацикливаются на его лице, следом хаотично блуждая по салону машины, и Тэхён натягивает на губы добрую улыбку, пусть даже не хочется улыбаться от слова «совсем». Хочется протяжно кричать, ругаться матом и что-то сломать, представляя под кулаками всех тех, кто довёл Чонгука до такого состояния.              — Как ты… это делаешь? — неуверенно интересуется Чонгук после того, как осушил бутылку воды чуть ли не до половины, и сидит теперь, опустив голову к пакету и пальцами теребя шуршащий целлофан.              — Что именно?              — Твой запах. Он успокаивает.              Лепет омеги различается Тэхёном с трудом, и именно этим он мысленно оправдывает то, почему льнёт к нему ближе, желая сократить между ними досаждающее расстояние.              — Я сам не знаю. Что-то на уровне инстинктов, — пожимает он плечами, изо всех сил сдерживая себя от порыва взять Чонгука за ладонь. — Мои альфьи феромоны сами как-то вырабатываются в том количестве, которые нужны омеге, находящемуся в течке.              — Это значит, что я могу попросить кого-нибудь помогать мне не чувствовать боль? — спрашивает Чонгук и, кажется, искренне верит в заданный вопрос, который вынуждает Тэхёна ревниво рыкнуть и нахмуриться в недовольстве.              — Нет. Кого-нибудь не можешь, — цедит он сквозь стиснутые зубы и получает на себе полный вопросов взгляд. — Не спрашивай почему, — дополняет, не осмелившись признаться Чонгуку в том, что в нём забурлила жуткая и пугающая ревность от мимолётной мысли о других альфах рядом с его омегой, который таковым ещё не является.              — А могу я… понюхать тебя?              Без того шепотливый голос омеги становится ещё тише, и Тэхёну на мгновение кажется, что ему эта просьба послышалась. Должно быть, разум ушёл в отрыв из-за чужих приторных феромонов, и симпатичный ему омега на самом деле не просил его о том, чтобы принюхаться к нему.              Да и даже если это так, в этом не должно быть ничего интимного. Тэхён же сам несколько дней назад нанюхался чужих запахов. Никто от этого не стал ему ближе, ни к кому он не ощутил какой-либо привязанности или влечения. Однако ничем этим не объяснить то, почему сердце бешено заколотилось, отстукивая беглый ритм, предвещающий опасность.              Тэхён подмечает, что своим долгим молчанием вводит Чонгука в замешательство. Видит его сильное смущение из-за вопроса, заданного, скорее всего, необдуманно, чем с какими-либо корыстными намерениями, которые преследуют Тэхёна столько лет. Но он продолжает ничего не говорить. Без слов отстёгивает ремень безопасности на слегка вздрогнувшем парнишке. Затем откидывается всем телом на своём сидении и нажимает на кнопку регулировки, чтобы настроить его по максимуму назад от руля.              — Сядь ближе, — коротко произносит Тэхён и понимает недоумение в удивлённо раскрытых глазах, зрачки которых темнеют, превращаясь в две маленькие чёрные дыры в огромной галактике имени Чон Чонгука.              — Я же испачкаю тебе сидение, — говорит Чонгук, сминая пальцами шумный пакет на коленях, и Тэхён видит по его дрожащему, неуверенно тянущемуся к водительскому сидению телу то, что запачканная обивка всего лишь оправдание.              — Не переживай за сидение. Это всё неважно, — Тэхён старательно сдерживает тон голоса, сохраняя спокойствие в нотках своего тембра, и видит для себя самое важное.              Чонгука убеждать в том, что его не обидят, не нужно. Он сам ластится к нему.              Перекидывает сначала одну ногу через коробку переключения передач, затем вторую. И за долю секунды оказывается прижатым к телу альфы, который забывает, как дышать в момент, когда Чонгук, не сумев усесться в тесном сидении, укладывает стройные ноги на его бедро.              Идея помочь омеге именно таким образом только сейчас кажется Тэхёну глупой. Под стать той, что придумывают его друзья. Однако он не смеет отталкивать прижимающегося к его груди растерянного парнишку, что прикрывает глаза и удовлетворённо мычит, уткнувшись лицом в ткань его рубашки.              Кажется, будь у Чонгука чуть больше сил, то разорвал бы на ней пуговицы. А пока может только обмякнуть в его объятиях, притираясь пахом к напрягшемуся бедру, и шумно вдыхать бесконтрольно усиливающиеся феромоны, что должны бы веять успокоительным, стать обезболивающим, а не выдавать подскочившее возбуждение похотливого альфы, недостойного быть настолько близко к такому невинному и наивному омеге.