Sinderella

      Маячившие перед глазами люди раздражают. Не так, как это было раньше.              Ведь раньше Тэхёну не приходилось ощущать себя настоящим животным, неосознанно принюхивающимся к любому, кто случайным или, зачастую, специальным образом оказывался рядом с ним.              Таких людей с учётом его имени, фамилии, социального статуса и потенциальной должности всегда предостаточно в его окружении. Однако они раздражают его не своим количеством и назойливостью, выявляемой напором выделиться в его не видящих никого, кроме близких, глазах. И даже не откровенным рвением попасть ему на милость, стать ему приятелем, сексуальным партнёром, будущим спутником по жизни или хотя бы кем-то, кого он после выпуска смог бы пристроить в многомиллиардную корпорацию, всегда держащую для него тепло кресла президента, которое ждёт его с самого рождения.              Они раздражают, потому что никто из этих людей не пахнет, как он.              — Как он пах, говоришь? — интересуется Хосок, подсаживающийся на скамейку, которая занята узким кругом ближайших друзей Ким Тэхёна-младшего.              Всю свою сознательную жизнь Тэхён ненавидел это дополнение «младший» к его имени, доставшееся ему от известного в мире бизнеса дедушки, величие которого должно было передаться ему генами, именем и воспитанием. А также частым повторением «должен», «нужно» и «от тебя все этого ожидают».              Он ненавидел своё имя, свою фамилию. Он впервые встретил человека, не узнавшего в нём чеболя в третьем поколении.              — Он и не говорил, — недовольно бурчит Чимин, толкая в бок Хосока, насильно пытавшегося усесться на край скамейки, который вообще-то занят единственным омегой их компашки.              Делиться своим местом под августовским солнцем он явно не намерен. Особенно когда рядом с ним сидит его альфа, к руке которого Чимин влюблённо прижимается. А также защищает его от пассивного гнева лучшего друга, что меланхолично развалился на другой половине скамейки и с наивной внимательностью рассматривает проходящих мимо студентов во время обеденного перерыва.              — Тэхён не помнит, как он пахнет, — объясняет другу Юнги, безразлично докуривающий свою послеобеденную сигарету, и заслуженно получает несильный толчок в худое плечо.              — Я помню, как он пахнет, хён. Я просто не знаю, как назвать его запах. Пах бы он тыквами, как ты, или розой, как Чимин, я бы уже давно его нашёл, — измученно возникает Тэхён, в который раз затрагивая это надоедающее обсуждение того, почему он тут ноет, а не заключает уже в более крепкие и не расцепляющиеся объятия покорившего его на позавчерашней вечеринке омегу.              — Ага, вбил бы в национальную базу омежьих феромонов, что ли? — саркастично ухмыляется Хосок, решивший этим замечательным летним днём посидеть и на траве рядом с друзьями.              — Я пахну пудровой розой, если что, — с обиженностью в тихом голосе говорит Чимин, спуская в этот раз другу такую грубую осечку с рук.              Потому что взаправду виноват в том, что был слишком пьян и обкурен, что не только зашёл в дом Юнги под ручку с незнакомым омегой, так ещё не удосужился узнать о том, кто это вообще такой. Чимин сначала, конечно, в свою защиту спорил с Тэхёном на тему того, не виноват ли сам альфа в том, что упустил свою «Золушку» и не стянул с неё хотя бы кроссовка, как если бы в современном обществе можно было бы через примерку обуви найти человека. Однако тот находится в достаточно глубоком раздрае и смятении, из которого Чимину срочно нужно его спасать.              — Я так понял, Чимин — единственный, кто видел того омегу в лицо? — интересуется Хосок, заражаясь чужой обеспокоенностью за ментальное состояние общего друга.              — Чимина можно снять со счетов, потому что он даже не сразу вспомнил, что такой человек присутствовал на вечеринке, — объясняет за своего партнёра Юнги и поворачивает голову в сторону шумно вздыхающего Тэхёна, который одним своим распластавшимся на скамейке видом демонстрирует то, что успел полезть не на одну стенку в глубоком отчаянии и намерении как можно скорее отыскать покорившего его сердце парня.              — Так, что мы имеем? — итогом говорит Хосок и без страха испортить ткань дорогих брюк травой и землёй приближается к друзьям так, чтобы каждый из них видел серьёзность его размышлений, — омега без лица, имени, какой-либо информации о своей личности, кроме того, что он любит рисовать, коих в нашем универе аж целых три факультета, и Бог знает чем пахнущий.              — Не Бог, а Ким Тэхён, — неуместно усмехается Чимин, на деле самолично знающий не одного омегу, который назвал бы его друга детства единственным истинным божеством.              — Я сразу узнаю его, если услышу этот очаровательный букет его феромонов, — мечтательным голосом шепчет Тэхён, безустанно вспоминая сладкий вкус мягких неумелых губ, следы прикосновения к которым до сих пор сохранились на его собственных неизлечимым клеймом.              — Мы его теряем, ребята, — в ненаигранном паническом ужасе бормочет Чимин, готовый прямо сейчас прыгнуть на него и сделать ему массаж сердца, разламывающегося по призрачному фантому неизвестного.              — У нас в универе больше пяти тысяч студентов. Скольких из них ты пригласил к себе на вечеринку? — спрашивает Хосок, всё не убирающий с лица серьёзности и твёрдых планов использовать свои детективные (только что проявившиеся) навыки ради успокоения друга.              — Только самых близких. Человек, наверное, двадцать. Или двести, — равнодушно отвечает Юнги, не понимая, в каких своих предположениях это число будет использовано Хосоком, обучающимся на факультете политологии и являющимся полноформатным гуманитарием.              — Хм… — задумчиво зависает Хосок, догадывающийся, что приглашённых будет много, но не ожидавший, что нужного человека придётся искать среди стольких.              — Вы забываете один важный факт: ушастик сказал мне, что его никто не приглашал, и вообще пришёл без маски. Как будто и не знал, что за тип вечеринки проводится, — вмешивается Чимин и с непониманием щурится, когда на него оборачиваются три удивлённые пары глаз.              Точнее, из этих глаз лишь две пары удивлённые, и только Юнги смотрит на него с въевшимся в его сущность безразличием. Он и без этого знает, что в доме, купленном родителями специально ради вот таких масштабных вечеринок, могли присутствовать и те ребята, которых он самолично к себе не звал. Поэтому неудивительно, что один из «зайцев» незваным образом пробрался к нему и украл сердце его тонсэна. Ничего другого ценного в доме и не было.              — Факт, о котором я впервые слышу, Чимин, — цедит Тэхён сквозь зубы, стиснутые от вновь разрастающейся внутри злости на друга, которая, на деле, больше обращена на самого себя, ведь должен был догнать выскочившего из его объятий омегу и потребовать у него взять на себя ответственность за то, что через поцелуй, пусть и инициированный альфой, заколдовал его чарами своего запаха.              — Ну простите. Я вспоминаю по чуть-чуть, — виновато бормочет Чимин, прячась от его гневного взора в объятиях Юнги, который начинает постепенно ощущать необъяснимый долг содействовать в расследовании.              — Из тебя дерьмовый крёстный фей, Чимин, — бросает в его сторону Тэхён с затяжным вздохом, который ещё чуть-чуть и очень скоро превратится в нетерпеливый волчий вой.              Кажется, что чем больше он вспоминает того омегу, тем слаще и насыщенней в памяти его обоняния становится сладострастное благоухание, никак не выветривающееся из мечтательных мыслей.              — Не твой же, а золушкин, — Чимин оправдывается так же дерьмово, каким феем является, однако это всего лишь его защитная реакция. Беспокойство за ментальное и сердечное состояние друга всё же стоит насущным вопросом на повестке дня.                     Решение придумывает Чон Хосок уже на следующий день. Кидает в общий чат локацию, которая на самом деле является университетской столовой, и лаконично просит главного истца быть на месте ровно в оговорённое время.              — Я же говорил, что мне не понравится его самодеятельность, — сердито произносит Тэхён, когда они с Чимином после выхода из аудитории приходят на место встречи и уже на пороге сталкиваются с длинным рядом студентов.              И выстроились они все не у линии раздачи еды в очереди за не самыми выдающимися кулинарными шедеврами местной поварихи, а перед дальним столиком у стены, на которой висит плакат с яркой надписью: «Кронпринц королевства THV Group, Ким Тэхён, ищет свою ушастую Золушку».              — Согласен. С блёстками на буквах хён переборщил. Выглядит вульгарно и неэстетично, — хмыкает Чимин с серьёзным оцениванием чужих трудов в привлечении ненужного внимания и замечает рядом с Хосоком своего альфу, скучающим видом делящимся с окружающими тем, как сильно ему не хочется быть частью этого шоу.              — Скажи ему сворачивать. Это несмешно, — пока ещё с тихой яростью лишь в холодном тоне голоса приказывает Тэхён омеге, который словно и не замечает, что другу без того паршиво на сердце.              Чимин в ответ внаглую хватает его за ладонь и тянет к тому самому позорному столу, сидя за которым Хосок пытается успокоить толпу поклонников и поклонниц.              — А вот и герой дня! — торжественно представляет почти что бывший друг Тэхёна, мрачно плетущегося за Чимином, потому что отпусти тот его сейчас, альфа не пожалеет сил, не побоится испорченной репутации и тотчас набросится на Хосока.              Устраивать развлекаловку из его личного горя Тэхён никому не разрешал. И, судя по беззвучно вздыхающему рядом Юнги, тот, пусть и безусердно, но по мере своей слишком быстро иссякающей энергии, честно старался разубедить Хосока от этой затеи.              И если среди столпившихся в столовой студентов стоит его ушастик, Тэхёну в последнюю очередь хотелось бы кичиться своим присуждённым ему ещё при рождении статусом.              Никто не спрашивал у растущего альфы, хочет ли он возглавлять семейный бизнес. Никто не выслушивал уже у подростка о том, что по-настоящему будоражит его разум и заставляет внутри что-то волнительно ёкать. Никто не поверит в то, как глубоко Ким Тэхён, обучающийся на факультете бизнес-управления, ненавидит пророченное ему будущее.              Никто, кроме него.              — Тэхён, я знаю, ты не любишь лишнее внимание, — приступает к своим оправданиям Хосок, пристыженно опуская голову, когда встаёт на ноги, — но это единственный выход. Юнги-хён со мной согласился.              — Не верь ему, — спокойно дополняет Юнги, не поворачивая ни на кого из них голову и не расслабляя скрещённых на груди рук, всем своим суровым взглядом показывая, что раз его принудительно сделали членом этого самодельного кастинга, он будет максимально строг к участникам.              Некоторые из них даже от его хмурого взгляда не захотели испытывать свой заведомо проваленный шанс и добровольно вышли из игры, правила которой ещё даже не объявили.              А они шокируют всех. Больше всего Тэхёна, севшего на один из стульев с искренним желанием на лице исчезнуть по щелчку пальцев и со скрытой в сердце надеждой встретить искомого омегу среди собравшихся.              — Каждый из претендентов должен будет…              — Примерить туфельку? — выкрикивает кто-то с усмешкой из толпы и остаётся проигнорированным королевским глашатаем в лице Чон Хосока, продолжавшего свою вступительную речь.              — …подойти к «принцу» и дать ему себя понюхать! — завершает он своё объявление, самодовольно улыбаясь и садясь обратно.              Не вслушивается в разносящийся по столовой гул шёпота кандидатов и не смотрит в сторону выходящего из себя Тэхёна, который выравнивает спину, чтобы всё-таки показать через физическое насилие, как он сейчас зол на друга.              — Ты охренел, хён? Я не буду нюхать пол-универа! — возмущается Тэхён и взглядом просит Чимина сдерживать его за плечи, чтобы не дать ему случайным образом стать другоубийцей.              Но тот не считывает в потемневших от ярости глазах просьбу лучшего друга, а с деловитым видом просит первого участника подойти и нагнуться к их столу, оголив шею.              — Хён, хотя бы ты разгони этот цирк, — Тэхён обращается к Юнги уже в более умоляющем тоне, ожидая, что он своей харизмой поведёт одной бровью и собравшиеся непонятно зачем студенты в один миг исчезнут.              — Прости, Тэхён. Но я соучастник совершённого в моём доме преступления. Поэтому, какой бы идиотской ни была задумка моего лучшего друга, за которого я, кстати, от всей души прошу прощения, нам нужно в скором времени поймать ушастого вора сердец, сбежавшего с места преступления и оставившего за собой только одну улику.              — И это его амбре, — Чимин поддерживает со слишком убедительной рассудительностью сказанный аргумент своего альфы, за что получает благодарственный хлопок по плечу от Хосока, явно чересчур довольного собой.                     Омега сменяется омегой, а нередко и альфой.              Запахи размазываются в общей противной кашеобразной вони, что Чимин заботливо покупает другу отвратительный растворимый кофе в пластиковом стаканчике, который обнуляет обонятельные рецепторы Тэхёна. Был вариант делать это с помощью шампанского, что обычно подают в парфюмерных магазинах, однако такой наглости и явного нарушения университетских регламентов не мог позволить себе даже влиятельный принц целого конгломерата.              Поэтому нелюбимый Тэхёном напиток становится ненавистным, друзья — в скорой перспективе бывшими, а надежда — потухающей. Встретить среди студентов, которых приходилось нюхать не без страха наткнуться на того, кто по каким-либо этическим соображениям не признаёт существование душа, он с каждым последующим кандидатом уже и не надеялся.              — Согласитесь, это круче того, что было в «Золушке» и её адаптациях. Ведь феромоны никто не сможет подделать. Даже парфюмом не получится обтереться, потому что наш принц не знает, как называется аромат, — особо в этом не нуждаясь, но всё же желая получить словесное подтверждение своей гениальности, весело говорит Хосок на середине «кастинга» и не выглядит как-либо жалеющим друга, мечтающего о скорой смерти.              — Мне кажется, я уже и забыл, как пахнет мой ушастик, — вздыхает Тэхён и жадно впивается в предложенный Юнги стакан воды, который, на самом деле, помогает ему лучше, чем кофе.              Но Тэхёну никак не легче от признания того, что нужный ему человек не захотел прийти и дать о себе знать. Хотя бы таким нелепым образом напомнить об их волшебном моменте, как если бы убегал он не домой, а далеко от неприятного ему альфы.              — Воу, нарекать человека, лица которого толком-то не видел, своим — очень смело, — усмехается Чимин и собирается уже сказать Тэхёну о том, что, может, тот омега внешне был вообще не в его вкусе.              Не в обонятельном, а в визуальном, само собой. Но перед их столом встаёт очередной претендент на сердце друга.              С виду обычный омега, с сердечками в глазах и улыбкой наивности быть выбранным. И в этот момент искромсанная алкоголем и травкой кинолента памяти Чимина вынуждает его обратить рассеянное внимание на ещё один элемент из того вечера.              — Вейп, — коротко говорит он, пока кусочки размытых эпизодов полностью не исчезли перед глазами.              — Что? — спрашивает Юнги, с удовольствием отвлекаясь от торопливой болтовни подошедшего к ним хорошо знакомого ему омеги, бессмысленно рассказывающего о том, что зовут его Ли Джесук, что его папа является профессором в этом универе и что он пахнет, как самая что ни на есть влажная мечта Ким Тэхёна.              — Кажется, ушастик держал похожую электронную сигарету, — негромко отвечает Чимин, показывая взглядом на кулак болтливого студента, сжимающего такое же устройство. — Если не эту же самую, — добавляет, широко раскрывая глаза с нарастающим осознанием того, что этот омега мог бы быть тем, кого они ищут.              Сам альфа вежливо улыбается в неприкрытой фальши не перестающему рассказывать о себе Джесуку, а точнее, рьяно нахваливающему свои навыки в постели, готовке и уходе за бытом, как если бы проводили кастинг в шоу «Холостяк», а не поиски одного конкретного человека с неповторимым, как выяснилось в процессе, ароматом феромонов.              Тэхён ловит краем уже уставшего от чужого звонкого голоса уха слова друга и поворачивает к нему голову, едва слышно бормоча:              — Я очень надеюсь, что это не он.              — Его вейп украшен кристалликами Сваровски и, кажется, из лимитированной дорогой коллекции, — к обсуждению подключается Хосок. Он задумчиво хмурится, морща лоб, и почёсывает подбородок, представляя, как наматывал бы на кончики пальцев жёсткие волосы своей мнимой бороды, олицетворяющей опыт и мудрость. Но одних размышлений недостаточно. — Ну же, Тэхён, нюхай, — приказывает так, что Тэхён, оскорбившись подобным тоном, стискивает сердито зубы и никак не показывает того, что он не чёртово животное. Даже ищейкам дают время на отдых.              — Сонбэ, — обращается к нему заметно завышенным на два тона высоким голоском омега, к которому Чимин с вниманием присматривается.              — Я больше не чувствую носа, — жалобно шепчет Тэхён, вставая на ноги, чтобы отойти к стене. Как можно дальше от нескончаемой толпы студентов, которые, кажется, встают в очередь уже по второму кругу, на случай, авось повезёт и альфа ошибётся.              Идея изначально была провальной. Лишь выставила Тэхёна в смехотворном свете, дала ложную надежду на то, что повезёт всё же ему, а не сохнущим по нему омегам (или альфам), и наглядно показала, какие же у него тупые друзья.              — Мне кажется, это может быть он, — настороженно произносит Чимин, когда, поднявшись следом, подходит к мечтающему слиться с белой стеной другу, и Хосок повторяет за ним, замыкая собою круг обсуждения, в котором Юнги слишком лень участвовать.              — Тебе кажется, Чимин? — уже на последних каплях самообладания сухо усмехается Тэхён, готовый разорвать плакат за своей спиной и показать всем, какое же он на самом деле неразумное зверьё.              Никакой он не принц, не владыка джунглей, не грациозный представитель семейства хищников. Жалкая пародия на успех и крутость, на которую не повёлся даже невинно торопящийся домой сладковкусный омега.              — Лицо этого Джесука кажется мне знакомым, — оправдывается Чимин и несильно толкает Хосока в бок, чтобы сделал что-то, ведь вся идея с кастингом от и до принадлежит ему одному. Даже если он и Юнги помогали транслировать это разыгравшееся на весь универ шоу.              — Сонбэ, это я! — кричит надоедливый омега и даже поднимает руку, из которой не выпускает свой драгоценный вейп, чтобы привлечь внимание альфы.              — Видишь, — хмыкает Чимин, получая недоверчивый взгляд Тэхёна.              Это уже тридцать шестой омега, утверждающий, что это он тот, кого тут хотят найти.              — Это не он, — дремучестью своего хриплого голоса выдаёт Юнги, нехотя поднявшись на ноги и подойдя к друзьям.              — Ты нюхал его, хён? — ревниво спрашивает Чимин, скрестив руки на груди, на что получает гротескное закатывание глаз от Тэхёна, которого вообще-то насильно вынудили понюхать целый поток студентов.              — Нет, конечно. Я же не деб… кхм… Это младший брат Джеёна. Тот ещё кретин без единого намёка на любовь к рисованию, — отвечает Юнги, и Хосок драматично охает в ожидании очередного скандала.              Даже мимолётное упоминание имени «Джеён» рядом с Чимином должно предварительно выдавать дисклеймер об отказе от любой ответственности за возможные последствия быть морально побитым. Но Юнги знал, на что идёт, когда вслух произносил имя своего бывшего омеги, с которым у него до сих пор есть несколько общих предметов. Чимин об этом, само собой, не знает, и одни небеса уберегают Юнги от того, что Хосок до сих пор не проболтался.              — И что с того? У него в руках тот самый вейп ушастика. Этот Джесук всё равно может оказаться им, — цедит сквозь сжатые зубы Чимин с резко истощившимся терпением, сохранившим лишь ничтожные капли.              — Я знаю, что это не он. Мне даже не надо нюхать его. По голосу, по манере речи, по губам, — вместо друга отвечает Тэхён и понимает, что нужный ему человек уже не появится.              Скорее всего, он и вправду настоящий глупец, раз так бездумно позволил себе влюбиться в парня, который не захотел сделать этого в ответ.              Он подходит к столу, встаёт перед ним и громко хлопает в ладони, привлекая внимание беспрерывно разговаривающих между собой студентов. Удивительно то, что они вообще собрались тут и позволили себя так бесстыдно обнюхивать. Ради чего? Ким Тэхёна, который поднимет их статус в обществе и обеспечит безбедным настоящим и благородностью крови их будущих детей? Ну что ж, видимо, не всем важны такие регалии. А может, ушастик и не знал о них, что пусть и малоубедительно, но очень удручающе.              Тэхён как личность оказался пустышкой, не сумевшей привлечь омегу часовой беседой хотя бы ради того, чтобы ему оставили контакты для дальнейшего общения.              — Дорогие омеги! — громко обращается он к резко притихшей толпе на максимуме своего басистого голоса и, чуть откашлявшись, дополняет: — И альфы. На этом мы завершаем этот балаган. Можете расходиться.              Он слышит суетливые перешёптывания, замечает на себе разочарованные взгляды, случайно цепляется глазами за блестящие слёзы в чужих.              — Сонбэ, ты… ты выбрал меня? — заворожённо хлопая ресницами, тихо спрашивает Джесук, стоявший ближе всех к столу судей, и делает ещё несколько шагов, словно намереваясь предаться олицетворяющему счастливый финал сказки поцелую.              — Джесук, — обращается к нему Тэхён, нехотя запомнив имя этого омеги, — я не выбираю тут никого. Я ищу одного конкретного человека. И это, к сожалению, не ты, — с присущей ему аристократичной вежливостью объясняет, даже добавив эмпатичное «к сожалению», которого там совсем и нет.              — Я могу стать этим конкретным человеком! — не унимается Джесук, упираясь ладонями в стол, и, судя по своим полным вожделением добиться желаемого глазам, собирается через него перелезть. — Что нужно? Запах? Так скажи мне, какой именно, я поставлю на уши лучших парфюмеров страны ради него и буду обливаться им каждые полчаса.              Тэхёну приходится сделать неосознанный шаг назад от таких пугающих заявлений. Он поворачивает голову к друзьям, оживлённо обсуждающим что-то между собой у него за спиной и, кажется, даже не замечающим того, с каким больным маньячизмом загорелась улыбка на лице Джесука.              Тэхён слышит только сердитый голос лучшего друга, который нашёл время выдавать ревностные колкости своему невозмутимо игнорирующему эти выпады партнёру. И когда поворачивается в их сторону, чтобы без слов завершить ставший неловким разговор с омегой, видит, как к ним подходит Хосок:              — Джесук, откуда у тебя этот вейп? Выглядит как дорогая и редкая вещь, — спрашивает в лоб, без прелюдий и каких-либо объяснений.              — Это подарок хёна, — окинув ненужного себе альфу надменным взглядом свысока, отвечает тот и начинает вертеть в пальцах эту самую электронную сигарету, как бы гордясь тем, что стразы на ней настоящие, а выгравированное название именитого бренда указано без ошибок. Не какой-нибудь там паль.              — Хм, — со ставшим уже профессиональной привычкой почёсыванием воображаемой бороды на подбородке тянет Хосок и отводит Тэхёна в сторону, потому что омега продолжает стоять неподвижно, явно до последнего ожидая своего хэппи-энда с этим альфой. — Может ли быть такое, что твой ушастик — это Джеён, который, по словам Юнги, очень похож на брата? Чимин же говорит, что лицо знакомое. Может, через прощелины его дырявой памяти вскакивает образ твоего беглёныша? — Заметно, как голос Хосока звучит с опаской и осторожностью. Как и то, что он крайне боится сильнее разозлить или расстроить друга, который всем своим видом и горчащим шлейфом запаха делится тем, как ему неприятно сейчас находиться здесь.              — Делайте, что хотите. Но меня в это не впутывайте, — коротко подытоживает Тэхён.              Не смотрит на Чимина, который на мгновение перестал требовать у Юнги объяснений тому, почему его альфа пригласил к себе на вечеринку младшего брата бывшего. И не прослеживает за тем, как сам Юнги будет оправдываться перед Чимином, твердя очевидное, ведь на неё смог прийти кто угодно, да ещё в маске.              Это, в итоге, и стало главной проблемой Ким Тэхёна. Тем самым сладко пахнущим омегой мог быть кто угодно.              

👟

            Очередное бестолковое задание, выданное ему отчимом, Чонгук выполняет второпях, но не без присущей себе ответственности, причиной которой является страх ухудшить своё положение, чем стремление сделать всё по совести правильно.              Шёл четвёртый день его наказания за то, что он в тот злосчастный вечер не успел вовремя убраться в комнате своегу опекуна, ведь вернулся домой за пять минут до прихода гостя. Спальня отчима была убрана лишь наполовину, что в целом не помешало ему запереться с этим альфой за дверью до самого рассвета и что стало причиной обещаний, что пасынок сильно об этом пожалеет.              А Ли Джесон свои обещания в сторону Чонгука выполняет всегда.              Чонгук знал, что виноват. Но больше не в том, что не исполнил данное ему поручение. Ни одно из них. Ведь и вейп брата он также не сумел ему передать, за что огрёб на следующее утро по полной в виде вылитой из тазика воды прямо на кровать, на которой Чонгук впервые за долгое время спал крепким, не прерывающимся кошмарами сном.              Чонгук был виновен в том, что позволил незнакомому альфе завладеть его эмоциями. Он не должен был вообще разговаривать с ним, не должен был предаваться долгой занимательной беседе с человеком, которого видел в первый и последний раз. Уж тем более ни в коем случае нельзя было разрешать ему красть его первый поцелуй. Такой нежный и тёплый, что вкус чужих губ ещё полночи не выходил из памяти, а их мягкость так и хотелось вновь и вновь ощущать на своих.              Нельзя было допускать всего этого. Нельзя до такой степени, что вечерние молитвы, сопровождаемые назойливой болью в костлявых коленях, замаравшихся гематомами от шершавости гнилых деревянных половиц, не усмиряли разгорающуюся в ранее чистом и безгрешном теле анархию чувств. Все последующие ночи сны сменялись кошмарами, ощущаемыми приятным послевкусием, потому что в них всплывало лицо одного конкретного альфы, ставшего для него олицетворением порока.              Соблазн вкусить опять его губы змеем-искусителем, управляемым парнем по имени Ким Тэхён, убивал в Чонгуке взращённых родителями ангелов.              Искупление за сделанное и всё ещё проживаемое Чонгук порывался получить беспрекословным подчинением. И прямо сейчас он драит пол второго этажа. Руками, сидя на всё же тех незаживающих от заноз коленях, одной небольшой тряпкой по третьему кругу вытирает достаточно чистый пол, потому что Чонгуку запрещено раньше всех идти в свою комнату, благоразумно выданную ему на пугающем своей заброшенностью чердаке с одним маленьким круглым окошком. Затёкшая шея, уставшие плечи и онемевшая поясница не мешают совсем. Мешают только воспоминания и мысли об альфе, которые хотелось выжечь из головы раскалённым металлом и не думать о том, что такое действие оставило бы за собой неисцелимый шрам-напоминание о самом прекрасном часе в его жизни.              Живот болезненно сводит от предтечных судорог, глаза беспощадно жжёт из-за сдерживаемых слёз, дыхание спирает из-за отчаянных всхлипов, выдыхаемых именем человека, который так и не узнал его, чонгукова.              Чонгук, ещё в первый учебный день недели воспользовавшись большой переменой, вбил в интернет-поиск это самое имя, которое смаковал одними губами всю ночь. Побоялся заняться этим, находясь в опасной зоне, именуемой домом, и забился в угол кабинки грязного школьного туалета, где зачастую прятался от реального мира, который, если быть честным, мог с лёгкостью достать его и там. На испачканном телесными выделениями, смешанными со слезами мольбы о пощаде, полу.              Результатом запроса «Ким Тэхён» всплыла целая ознакомительная статья в онлайн-энциклопедии. И если сначала Чонгук решил, что нужный ему альфа является всего лишь случайным тёзкой какого-то бизнес-монстра нации, то следующая статья и фотография больно знакомого и до неприличия красивого парня убедила в том, что тёзками они являются не случайно.              Альфа, поцеловавший его на той вечеринке, оказывается наследником лидирующего по прибыли и известности конгломерата и крупнейшей компании-чеболя страны. На сиротских неуклюжих губах пропечатался привкус представителя мира, в котором нет и не будет ему места. А значит, мечтать и думать о том, что Тэхён сделал это осознанно, увидев в омеге родственную душу, пусть даже через маску зайца, — глупо.              Неудивительно, что в конце их несуразной сказки главным глупцом оказался именно Чонгук.              Ему не место рядом с Ким Тэхёном. Своё, исконное и полностью заслуженное, он сейчас третий час вытирает тряпкой. Завершает это дело, стряхивая со лба крупные капли пота. И, тяжело шипя под нос, начинает заново, когда Джесук якобы случайно задевает ногой ведро с мутноватой водой, пачкающей до блеска очищенную поверхность.              — Чонгук, ты меня убить хотел?! — драматично взвизгивает младший из хёнов, с гротескной неубедительностью возмущаясь на весь дом. — А если бы я поскользнулся и сломал бы себе конечности? — прикрикивает и затем, не поднимая головы от экрана своего смартфона, спускается по лестнице.              Чонгук до боли в мягкой коже впивается короткими ногтями во внутреннюю часть ладоней, сжатых в кулак ярости и обиды, которые ни в коем случае нельзя озвучивать братьям или отчиму.              За смелость и непослушание следует наказание. За попытки показать, что у него есть чувства, следует изнуряющая часовая беседа.              Беседует в такие моменты только отчим, но изнуряется один Чонгук, ведь именно ему приходится сидеть на коленях в гостиной, держа над головой Библию, без права сдвинуться с места и размять уставшие мышцы рук.              — Хён, Чонгук хотел меня убить! — слышит он писклявый голос с первого этажа и морщится из-за сильной боли, что отдаётся в низу живота, сдавливая органы и синхронизируя внутренний дискомфорт с его неизбежным состоянием.              В дни, когда у Чонгука течка, что ярко проявляется его усиливающимся запахом, протяжными сутками неиссякаемой болью и пыткой неокрепших гормонов, его не жалеют. Требуют быть сильным и не таким жалким, каким кажется в те редкие моменты, в которые, не вытерпев, просит у отчима хотя бы день продыха.              Единственный опекун не разрешает ему даже пропускать школу, не позволяя Чонгуку пожаловаться на голодные взгляды альф, ещё за день до этого с издевательским смешком выталкивающих из его рук подносы с едой в школьной столовой или дающих забавные, по их мнению, подножки в коридоре. Главный взрослый в его жизни не даёт дополнительных карманных на подавители и обезболивающие, сетуя на то, что Чонгук требует на себя слишком много материальных затрат. Омеги, называемые ему братьями, но не ставшие таковыми своим к нему отношением, не делятся с ним тампонами, что помогли бы Чонгуку не пачкать одежду бесконтрольно вытекающими из девственного тела выделениями.              Чонгуку на мгновение показалось, что он достоин большего? Глупый-глупый омега, ошибочно посчитавший себя незаменимой частичкой общества. И плохой-плохой альфа, хитрыми манипуляциями сумевший внедрить в него эти мысли, став с ними в один ряд.              — Чонгук, ты из ума выжил? Совсем страх потерял? — к доносившемуся из гостиной голосу присоединяется и выкрик Джеёна, который орёт так разъярённо, что у Чонгука машинально поджимаются пальцы на голых ступнях.              То ли от страха в очередной раз получить болезненные оплеухи старшего хёна, то ли из-за холода грязной воды, которая омывает его ноги, пачкая насквозь тонкие домашние штаны.              И когда за горизонтом лестничных ступенек виднеется голова Джеёна, за спиной которого лукаво ухмыляется Джесук, Чонгук выпрямляется и сердито бросает скомканную в бесформенный комок тряпку на мокрый пол. Игнорирует то, как громко она хлюпает, как и то, что глаза хёна поднимаются ко лбу, потому что Чонгук не опустил свои. Смотрит на старшего твёрдым решительным взглядом, без слов требует уважения к себе и готовится вобрать в лёгкие достаточное количество воздуха свободы, чтобы высказаться.              Его перебивает не щадящий слух мерзкий рингтон телефона брата, который не сразу отвлекается от сердитых переглядываний, что обязательно перешли бы на крик, а то и на драку. Чонгук уже не узнает, получилось бы в этот раз выйти из неё победителем, потому что Джеён в итоге вытаскивает из кармана брюк смартфон и отвечает на звонок.              — Да, слушаю, — спрашивает он, с непониманием хмурясь, и убирает от застывшего и тяжело дышащего через раздутые ноздри Чонгука глаза.              — Пизда тебе, Гук-и, — коварно усмехается продолжающий стоять Джесук, скрестив в довольстве руки на груди.              Чонгук предпочитает не продлевать безмолвную перепалку, заведомо зная, что уже проиграл в ней. Потому что, в первую очередь, давно перестал бороться за победу.              — На вечеринке у Юнги? — слышит он отдаляющийся от лестницы голос Джеёна. — Да, был. С Чимином? А с кем я вообще разговариваю?              Знакомые имена и упоминание злосчастной ночи, которую не хотелось бы называть никак иначе, как волшебной, заставляют Чонгука окаменеть в одном положении. На коленях, сгорбившись над полом, с грязной тряпкой в затрясшихся пальцах. Зябко дрожащим из-за взмокших ног и волнительно кусающим нижнюю губу, корочки незаживающих ранок на которой бездумно сдираются передними зубами ровно в тот момент, когда звонивший представляется хёну.              — Ким Тэхён?! — на повышенных тонах своего ничуть не высокого голоса переспрашивает Джеён и, подняв голову, сталкивается с не менее ошалелым взглядом младшего брата.              — Тебе звонит Ким Тэхён, хён? Он меня просит, да? — подпрыгивает на месте Джесук и, к счастью Чонгука, не замечает, как он вытягивает шею, чтобы повнимательнее проследить за происходящим на первом этаже.              Зачем Ким Тэхёну звонить Джесуку или даже Джеёну, Чонгук знать не может. Они с братьями не обсуждают между собой альф. Не делятся подробностями личной жизни, через унижения лишь демонстрируя младшему то, что ему непозволительно даже знать имена их друзей.              Однако упоминание имени, ставшего синонимом к слову «грех», вынуждает лёгкие забыть алгоритмы функционирования. Сердце пропускает несколько ударов. Глаза заполняются влагой зависти. А мышцы тяжелеют, толкая Чонгука всем телом на мокрый пол. Он измазывается в грязи, в которую окрашено сознание, потому что желает быть тем, кому звонил бы Ким Тэхён и кого искал бы, предлагая встретиться.              — Он хочет увидеться со мной, — тихим удивлённым голосом Джеёна здравый смысл напоминает хнычущему от физической и ментальной боли Чонгуку о десятой заповеди, нарекающей грешниками всех тех, кто жаждет быть другим человеком, а не самим собой.              Даже таким никчёмным, как он.