Promise of an Unbroken Boy // Обещание Несломленного Парня

      — Абрам! Беги! – кричит его мать, падая на землю рядом с тяжелой трубой, которую Джексон Планк вонзил в ее живот. Он не может разглядеть точно из-за промышленной катушки, за которой сидит, но ему кажется, будто он видит, как кровь течет у нее изо рта.       Абрам поворачивается, готовый броситься бежать, проявляя покорность, вбитую в него годами, но. Но его мать все еще не поднялась. С остекленевшими от ужаса глазами она пытается отползти в сторону, пока Джексон расстегивает свой ремень с мерзкой ухмылкой.       Нет. Абрам встречается с рассеянным, но решительным взглядом матери. Потрясенная, она пристально смотрит на него, и он знает – знает – что Планк собирается с ней делать. Она хочет отвлечь мужчину, чтобы он смог сбежать. Его желудок болезненно сжимается, и если бы за последние два дня он ел хоть что-то, его бы непременно вырвало.       — Беги! – произносит она одними губами, – Абрам!       Он не может. Он знает, что это не первый раз, когда мать использует свое тело в качестве приманки, чтобы дать им сбежать, но он не может оставить ее, не так. Абрам крадучись огибает катушку, когда Планк наклоняется к Мэри, притягивая ее ближе к себе за лодыжки, и грубо стаскивает с нее штаны. Он сжимает себя в кулаке, ухмыляясь, пока Мэри панически повторяет:       — Нет, нет, нет!       Она говорит это не Джексону, но он смеется, будто это именно так. Ее глаза, полные ярости и обещающие возмездие, сосредоточенны на Абраме. Она собирается убить его позже за ослушание, но он не может – не хочет – оставлять ее на растерзание. Его отец и Лола, скорее всего, уже в пути. Он собственноручно подписывает себе смертный приговор, оставаясь здесь, но без нее он все равно мертвец.       Мэри кричит и цепляется за руки Планка, пока он притягивает ее к своей промежности. Он напевает ей ужасные, мерзкие вещи, от которых Абрама снова начинает тошнить. Но этого ему достаточно, чтобы поднять трубу, которая сбила с ног его мать. С убийственной точностью и отчаянной силой он бьет ею Планка по голове.       Его череп прогибается, как гнилая тыква, упавшая с крыльца. Желудок Абрама скручивается, когда кусочки костей и серого вещества вылетают наружу вместе с трубой, которую он с лязгом роняет на бетон. Планк подает на Мэри, которая сбрасывает его с себя и снова натягивает штаны.       Абрам пялится на свои руки. Скользкие от пота, они усеяны каплями крови, брызнувшими, когда железо соприкоснулось с головой Джексона. Он рассеянно дотрагивается до одной, размазывая ее по ладони. Кровь не смывается, он просто водит ею по кругу.       — Абрам!       Резкий рывок за волосы выдергивает его из мыслей, возвращая обратно в холодный склад к матери, которая уже застегнула свои джинсы и рычит ему в лицо. Все еще потрясенная, но от этого не менее опасная.       Она трясет и пинает его до тех пор, пока он не встречается с ней взглядом. Ее ногти впиваются в его предплечье и они срываются с места, шаги и тяжелое дыхание эхом отзываются в пустынном помещении. Ржавая металлическая дверь ужасно скрипит, когда они с усилием открывают ее и выскакивают на парковку. Солнце село, и улицу освещают лишь те немногие фонари, что еще не успели погасить. В тумане, заглушающем звуки, жутковато и холодно, но он позволяет им оставаться незамеченными, когда они скрываются за углами переулков, удаляясь от пристани в город.       Мэри, дернув его, останавливается возле старой серой Хонды. Двигаясь на автопилоте, он открывает замки и проскальзывает на переднее сиденье, залезает под руль, чтобы сорвать пластиковую обшивку и вытаскивает руки обратно. Мэри, уже сидящая на пассажирском сиденье, безмолвно протягивает ему нож. Быстрыми, отработанными движениями Абрам разрезает и зачищает нужные провода. Его пальцы трясутся, от холода, голода или шока, он не уверен, но он переплетает накаленные нити вместе, не обращая внимания на слабое электрическое покалывание от напряженных проводов. Машина с шипением заводится, и, отъехав от тротуара, он устремляется в темноту улиц.       — Ты ранен? – требовательно спрашивает его мать с плотно сжатыми белыми губами и твердым взглядом, – Или ты просто идиот?       Абрам инстинктивно вздрагивает от ее тона, даже зная, что она не причинит ему слишком сильной боли, по крайней мере, пока он за рулем. Авария только замедлила бы их. Но от этого осознания не становится легче удерживать машину на дороге, когда одна ее рука поднимается, чтобы вцепиться в его волосы неумолимой хваткой, а другая впивается в его бок, жестоко щипая. Ее острые ногти разрывают кожу до крови, но она не смягчается, даже когда из его глаз текут слезы.       Она ждет извинений и обещания, что больше никогда не совершит подобной глупости. Но Абрам не привык давать обещания, которые не собирается выполнять. Он не жалеет, и если у него когда-нибудь появится шанс спасти свою мать от изнасилования, он сделает это снова и снова. Особенно, если все, чем он рискует – это его собственная шкура. И в любом случае, все закончилось хорошо для них обоих. Они убрали одного из помощников отца и успели сбежать. Так что он упрямо вздернул подбородок и попытался сфокусировать взгляд на дороге сквозь пелену слез.       — Дурак! – в конце концов шипит его мать, когда они проезжают несколько миль по шоссе, направляясь на юг, в сторону Калифорнии. Ее хватка усиливается, проливая все больше горячей крови, и Абрам уже не может сдерживать стоны. Но затем она убирает руку и кладет рюкзак себе на колени, роясь в нем, она отчетливо ощущает его кровь у себя под ногтями.       Не в силах сопротивляться, Абрам зажимает раны в форме полумесяца левой рукой, прижимая ее к туловищу. Конечно, это не помогает, но он должен что-то сделать, а любовь его матери никогда не включала в себя ничего, кроме самых холодных утешений. С тех пор, как он спал и ел в последний раз, прошло уже три ночи, а вокруг следов на его теле, оставленных Мэри накануне, начали появляться синяки. Из-за отключенного отопления в машине, его зубы не перестают стучать.       — Как тебя зовут? – вздыхает Мэри, и он замирает, щелкая указателем поворота и перестраиваясь в другой ряд, чтобы выиграть время на размышление.       «Алекс» – вертится у него на языке, но Алекс умер, когда Планк нашел их. Он хочет сказать «Абрам», но это имя используется только в крайних случаях, и оно никогда не было частью его личности.       — Нил, – подсказывает Мэри, еще раз сильно ущипнув его.       Нил кивает, внезапно успокоившись. Он знает, кто он такой.       — Меня зовут Нил Джостен, мне только что исполнилось пятнадцать. У меня черные волосы и карие глаза.       Мэри буравит его взглядом, и он морщится, потому что у Алекса светлые волосы и зеленые глаза, и они совсем не совпадают с водительскими правами и паспортом Нила. В Портленде Мэри заглядывает в аптеку, пока Нил достает им новый автомобиль. Они встречаются на заправке, где Мэри затаскивает его в туалет и быстро красит волосы. И даже учитывая, что его глаза и голова горят от химикатов, он замечает, какой серой выглядит ее кожа, она вспотела и тяжело дышит, а пальцы дрожат, когда она меняет свои коричневые контактные линзы на синие.       Только Нил успевает открыть рот, чтобы спросить, все ли с ней в порядке, как мать пихает в его руку сэндвич из ближайшего магазина. Он настолько голоден, что съедает его в четыре укуса, а затем возвращается на переднее сиденье, пьет дешевый черный кофе и мчится на юг, пока Мэри спит рядом на пассажирском сиденье.       Он будит ее на первой станции заправки, которую встречает в Калифорнии, «Шеврон» в каком-то безымянном городке, где пересекаются две автомагистрали. Он готов умолять ее сесть за руль и дать ему поспать, но как только Нил наполнил баг, Мэри начала лихорадочно бредить. Судя по кричащим экранам на заправке, сейчас больше двух часов ночи. Сонный продавец, не отрываясь от комикса продает ему кофе и тайленол за несколько мятых долларов.       Нил сворачивает за угол, подальше от внимания тех, кто еще не спит, и подталкивает мать, окончательно вырывая ее из сна. Он протягивает ей шесть таблеток, которые она запивает половиной бутылки воды.       — Стюарт! – выдыхает Мэри, хватая его за предплечье, и хлопает по лицу, пока он не сталкивается с ней взглядом. – Позвони Стюарту! Обещай мне, Абрам! Ты позвонишь Стюарту!       Нил должен отвезти ее куда-нибудь, где она сможет выспаться, куда угодно, а также достать медикаменты, хотя он вроде не заметил, чтобы у нее шла кровь. Он страстно желает обратиться к врачу, но те обязаны сообщать о подобном дерьме, так что об этом не может быть и речи. Нил успокаивает мать обещаниями о его папке, которой он непременно воспользуется, пока она не погружается в беспокойный сон. Он сможет вести еще несколько часов, в лучшем случае, но он уедет настолько далеко, насколько это возможно до того, как его сменят или им придется найти место для остановки. Он стискивает руль все сильнее, пока дешевый материал не начинает разваливаться под его пальцами. Температура Мэри к тому времени спадает, как и предполагалось.       На выезде из Бодега-Бэй он чуть не разбил машину. Нил уже не может держать глаза открытыми. Они сухие, словно песок, чешутся и постоянно слипаются. До Сан Франциско остался всего час, но если он ускорится, его остановят за долго до того, как они доберутся до места.       — Мам, – произносит он хриплым от непривычки голосом.       Нил заезжает на пляжную парковку одновременно с восходящем над горизонтом солнцем. Дюны закрывают вид на океан, так что для большей безопасности Нил медленно заезжает на песок, и машина ползет, пока не оказывается между двумя песчаными холмами, невидимая с дороги и скрытая от глаз ранних серферов.       Мэри не отвечает.       — Мам? – спрашивает он вновь, протягивая руку, чтобы слегка встряхнуть ее.       И сначала он испытывает облегчение от того, насколько холодной она ощущается, по крайней мере температура спала. Но через пару секунд тряски ее окоченевшее тело накреняется в сторону, словно игрушка.       — Мама! – кричит Нил со слезами на восполненных глазах, тормоша ее все сильнее.       Часть его сознания, холодная, расчетливая часть, отделяется от бьющегося в истерике сына, пытающегося разбудить свою мать.       Он – сын мясника, и он знает, как выглядит смерть.       Нил дает себе ровно две минуты на горе и панику, и он вдумчиво использует каждую секунду. Он плачет, колотит руками по рулю и умоляет ее проснуться. Он обещает быть лучше, тише, послушнее, если только она не оставит его одного.       Она игнорирует его. Так, как и полагается мертвецам.       Отведенное время закончилось; и Нил приступает к работе. Прежде всего он достает свою спортивную сумку и мамин рюкзак, открывая их у себя на коленях. Он выбрасывает в салон всю их одежду, оставляя себе всего пару вещей. Документы Нила Джостена он откладывает в сторону. И несмотря на то, насколько это колоссальный перевод денег, он складывает их с матерью запасные удостоверения поверх вороха выброшенной одежды. В свою сумку Нил запихивает аптечку, папку, скудные остатки гардероба и одноразовый телефон. Чуть подумав, он также забирает мамины Лаки Страйк. Закинув сумку на плечо, он открывает крышку бензобака. Бензина осталось примерно половина, не идеально, но должно хватить.       Нил смачивает одну из своих футболок в бензине, пока тот откачивается. От промокшей ткани его и так сухие глаза начинают просто гореть, и даже капающие поневоле слезы не спасают ситуацию, но он выжимает одежду прямо на тело матери. Нил проделывает то же самое с парой других рубашек, а затем щелкает зажигалкой, и огонь, все еще зажатый в закрытом баке, распространяется дальше.       Нил огибает дюну, судорожно сжимая в руках запасные паспорта. Машина взрывается с приглушенным грохотом, а быстро разгорающийся огонь, проникает внутрь жадными языками, пожирая его мать. Чтобы отвлечься от жуткого зрелища, а также по необходимости, Нил подносит зажигалку к паспортам своей матери, пока они не превращаются в пепел. Остатки документов он закапывает в песок.       Запах горящей резины и плавящейся плоти преследует его на протяжении нескольких сотен футов вдоль берега, где он роет еще одну ямку, чтобы избавиться от водительских прав. Повинуясь внезапному порыву, Нил кладет часть наличных из своей папки в пластиковый пакет вместе с одним неиспользованным одноразовым телефоном. Нил судорожно оглядывается по сторонам, он никогда раньше не делал тайников, но оставлять документы там, где их можно найти, кажется рассудительнее, чем уничтожать их, поэтому он возвращается на пустынную парковку и ищет подходящее место.       На одной стороне стоянки обнаруживается общественный туалет, и Нил ныряет внутрь. Оглянувшись в поисках возможных свидетеле, и не обнаружив их, он меняет одежду и смывает с рук остатки бензина. Когда он выходит, уже поют птицы, а над песчаными холмами вздымается черный дым. Ему нужно успеть все сделать прежде, чем какой-нибудь добрый самаритянин увидит это и сообщит полиции. Нил бросает взгляд на уличный фонарь. Он установлен на бетонном столбе высотой в два фута. А там, где металл соприкасается с бетоном, есть металлическая крышка. Он дергает ее, и, конечно же, она приподнимается, открывая взору небольшую щель. Онемевшими, ноющими пальцами, от которых все еще разит бензином и дешевым химическим мылом из придорожного туалета, он запихивает прозрачный пакетик как можно глубже. Тот аккуратно помещается в задний верхний угол.       Как оказалось, он спрятал его как раз вовремя. Нил отошел всего на двадцать футов от столба, когда к нему подъехала первая полицейская машина. Он развернулся, собираясь броситься бежать, хотя заранее знал, что это бесполезно. Неважно, насколько он быстр, он все равно не сможет обогнать полицейскую машину, даже если бы мог вспомнить, когда спал в последний раз.       Глупый, глупый, глупый. Он такой глупый.       Нил все равно пытается. Первый офицер вскидывает руки в примирительном жесте, пока другой подкрадывается к нему сзади. Нил усмехается и бросается в противоположную сторону. И может Нил смог бы убежать от полицейских, но не от электрошокера, который вонзается в его спину, лишая сознания.