Under your scars

***       Дождь хлещет по щекам, смешиваясь с солёными слезами. Кажется, что этот чёртов город решило просто смыть с проклятого материка. Больная лодыжка увязает в грязи и, если бы не посох, на который можно опереться, идти было бы совершенно невозможно. Шерстяной плащ намок и тянет к земле, от этого становится ещё труднее переступать с ноги на ногу.       Вампир плетётся позади, судя по тяжёлым чавкающим звукам, он тоже увязает в грязи, гораздо глубже из-за ноши на его плече. Кажется, проходит почти бесконечность, пока они не оказываются на неровной брусчатке, ведущей к главным воротам. Косые взгляды Огненных кулаков сложно не заметить издалека. Чёрта с два они выпустят двоих незнакомцев, когда на плече одного из них болтается безжизненное тело. Но сил вступать в переговоры просто не осталось. Как не осталось их, чтобы искать обходные пути. Придётся добиваться своего всеми возможными способами от взяток до угроз: им просто необходимо попасть в Ривингтон. ***       Своды под дворцом выглядят древнее, чем то, что наверху. Арки и колонны из серо-зелёного мрамора с золотыми узорами тянутся вверх, отражая гулкие шаги трёх пар ног, единственный звук в этой звенящей тишине. Астарион трёт переносицу, пытаясь избавиться от непонятно откуда взявшегося давящего приступа агорафобии. Небольшой коридор заканчивается, разделяясь на три тяжёлые запертые двери.       — Замечательно, не хватало заблудиться в этих катакомбах, — Тав раздражённо шипит, бросая вопросительный взгляд в сторону вампира. — И куда нам?       — Не смотри на меня так, я здесь тоже в первый раз.       — Да мы всю ночь тут блуждать будем! — Девчонка мечется из стороны в сторону. — Дьявол…       — Тут три двери, нас тоже трое, — Густав подаёт голос, как всегда осторожно. — Предлагаю разделиться.       — Опасно, — возражение звучит коротко и безапелляционно, тем не менее Астарион, неожиданно для себя, склонен с ней согласиться.       — Пожалуй, этот тот редкий случай, когда я поддержу твою сестру. — Боги, он сам не верит, что говорит это. Тав, однако, не выдаёт никаких эмоций по этому поводу. Всё так же напряжена и насторожена, даже скучно. — Разделяться действительно опасно, кто знает, какие сюрпризы Касадор тут припрятал.       — У нас не так много времени до того, как чары на твоей диадеме перестанут действовать, Астарион. — Чародей поднимает ладонь вверх, и над ней появляются магические полупрозрачные песочные часы, мерцающие синеватым светом. — Где-то три с половиной часа. Если каждый пойдёт на разведку в свою сторону, то мы можем это время немного сэкономить.       Девчонка снова нервно жуёт губы — что за дурацкая привычка! — обдумывая сказанное.       — Дьявол, похоже, действительно выхода нет. Давайте разделимся. Будьте осторожными, в драки не вступать по возможности, просто разведаем местность. Если увидите Касадора, сразу возвращайтесь обратно. — Она многозначительно смотрит на Астариона — Тебе понятно?       — Ты думаешь, я настолько идиот, что полезу в драку один? — Это уже слишком. Слишком оскорбительно слышать такое от неё, тем более, столь приказным тоном. — Я, может, и импульсивен, но до тебя мне далеко, дорогая.       Она фыркает, складывая руки на груди, уже собирается что-то ответить, но чародей прерывает их милую перепалку:       — У всех есть зелья невидимости на всякий случай?       Вампир нащупывает небольшой пузырёк с серебристой жидкостью в кармане дублета и кивает.       — Гус, — Тав кладёт руку брату на плечо, притягивает к себе, прислонившись лбом к его лбу, — будь осторожен, братишка.       — Вы такие милые, что меня сейчас стошнит. — Астарион кривит саркастическую ухмылку, поднося два пальца ко рту. Он пытается вспомнить, волновался ли о нём кто-то так же, хоть когда-нибудь в прошлой жизни. Если и да, то ублюдок Касадор давным-давно забрал эти воспоминания, как и саму прошлую жизнь.       Тав бросает быстрый взгляд в сторону вампира, прищуривается и ухмыляется в ответ, на удивление, абсолютно беззлобно:       — И ты тоже будь осторожен, заноза в заднице.       Октавия наверняка ни за что бы не призналась в этом, но Астарион готов поклясться, что слышит теплоту в её голосе. А ещё трудней сознаться сейчас самому себе, что эта теплота отзывается где-то в глубине его давно небьющегося сердца.       — Как великодушно с твоей стороны так за меня переживать. — И всё-таки саркастичный фасад не выдерживает. Губы дрожат и мрачная ухмылка становится до безобразия дружелюбной. — Береги себя тоже. И не наломай там дров… Октавия. ***       Личные покои Касадора скрывают много чего интересного. Тав обещает себе заглянуть сюда позже, когда они покончат с хозяином замка, и поподробнее изучить его переписки с аристократией Верхнего города. Наверняка эти письма полны грязных секретов сильных мира сего, которые можно продать подороже в нужные руки. Ещё раз осмотрев комнату, она поворачивается на пятках и резко открывает дверь обратно в коридор, сталкиваясь носом к носу с Астарионом, который подпрыгивает от неожиданности:       — Боги, когда-нибудь ты перестанешь быть такой внезапной! — Нервозность эльфа можно почувствовать за милю, и это никак не связано с её неожиданным появлением.       — Всё в порядке?       Его кулаки сжимаются и разжимаются, а алые глаза беспокойно бегают по комнате.       — Насколько это может быть в такой ситуации. — Вампир пытается скалиться в саркастичной ухмылке, но выходит крайне неубедительно.       Октавия обводит взглядом коридор.       — Гус ещё не вернулся?       — Как видишь, я был тут один.       Теперь её черёд волноваться. Сердце не на месте от осознания, что с братом может что-то случиться. Тав мечется между дверьми, точно раненый зверь в клетке, проклиная себя за неосмотрительность. В голове снова встают картины одна страшнее другой.       — Нашёл что-то интересное? — Она замирает, впиваясь глазами в вампира. Нужно отвлечься, взять себя в руки и выдохнуть: паникой делу не поможешь.       — Он… там, если ты об этом. — Астарион кривится в отвращении, кивая на дверь, из-за которой пришёл сам. Надо полагать, вот и причина его подавленности. Увидеть хозяина после стольких дней, проведённых вдали от прежней жизни, свободным от садистских пыток, должно быть, оказалось для вампира тем ещё испытанием.       Как ни странно, сама Тав испытывает некоторое облегчение в этот момент. Значит, по крайне мере, не Касадор причина задержки Гуса.       — Ублюдок готовится к своему… ритуалу и… все остальные отродья тоже с ним. — На мгновение Астарион замолкает, подыскивая слова. — Я должен был быть там, если бы не… — Он обрывается на полуслове, отводит глаза, неловко прочищая горло — если бы не ваша дурацкая затея с похищением, которая в итоге… Спасла мне жизнь.       — Это что, вторая благодарность от тебя за вечер? — Она пытается отвлечься от мрачных мыслей сама и отвлечь эльфа, поддразнивая его. Глупо, возможно, но это первое, что приходит на ум, хоть и выглядит по-детски. Глаза загораются лукавыми зеленоватыми всполохами, а на губах появляется хитрая ухмылка. — Боюсь, мне придётся проверить твой пульс, вдруг у тебя ещё и сердце биться начало от такой доброты.       Вампир закатывает глаза и притворно вздыхает, но уголки его рта невольно ползут вверх, даже когда он пытается раздражённо фыркать на её остроты.       — Смотри не привыкни, я не всегда такой лапочка. — Под театральной маской высокомерия, Тав слышит едва разгорающееся тепло в его голосе.       — Это ты смотри не привыкни, что я тебя постоянно спасаю.       — Всего-то пару раз было. Хотя я не против, если это войдёт у тебя в привычку.       — Собираешься быть моей «дамой в беде»?       — Как насчёт «вампира в беде»?       — Больше похоже на «занозу в моей заднице».       Секунду они смотрят друг на друга, ожидая, кто из них расколется первым, а затем оба хихикают, будто два подростка над скабрезной шуткой. Смех гулким эхом отражается от сводов, и обрывается так же внезапно, оставляя после себя гудящую тишину. Астарион первым нарушает неловкое молчание.       — А ты… что-то нашла?       — Личные покои твоего хозяина. — Тав пожимает плечами. — Его переписки, его дневник… Знаешь, он сильно одержим твоей пропажей, прямо места себе не находит, судя по последним записям.       — Похоже на него, — вампир презрительно скалится. При упоминании Касадора бледное лицо моментально мрачнеет. — Больше ничего? Никакой информации о том, что за ритуал он проводит?       — Нет.       Свиток с подробным описанием кровавого ритуала Вознесения лежит в сумке, и она намеревается сжечь эту дрянь, как только они покинут проклятый дворец, но Астариону это знать не обязательно. Одно непонятно, про какие такие семь тысяч душ в нём говорится…       Густав врывается в коридор внезапно, словно порыв ветра, и вид у него такой растерянный и озабоченный, что Октавия не долго думая подлетает к брату, сгребая его в охапку.       — Тав… я… ты должна пойти со мной, Тав. — Чародей, задыхаясь, отстраняется и берёт её руки в свои. Тав чувствует, как его трясёт.       — Объяснишь мне, что случилось?       Вместо ответа Гус тянет её за собой туда, откуда сам только что пришёл. Пол за дверью резко обрывается, и Октавия едва успевает затормозить, чтобы не улететь в пропасть. Вампир тихо плетётся за близнецами, не говоря ни слова, подгоняемый то ли любопытством, то ли нежеланием торчать в одиночестве в дурацком коридоре. Густав нажимает кнопку на стене, и снизу появляется небольшая каменная платформа. Они с трудом умещаются на крохотном пятачке, едва ли рассчитанном на троих. Лифт вздрагивает и медленно плывёт вниз. От взгляда в огромную чёрную бездну голова начинает кружиться, и Тав зажмуривает глаза, вцепившись одной рукой в робу брата, другой трёт переносицу. Гус, похоже, так взволнован, что даже не обращает на неё внимания. Да что ж такого он там увидел?       — Боишься высоты? — голос Астариона за спиной прорезается сквозь шум крови и сердцебиения в голове, прямо над самым ухом. Странно, но в его вопросе даже не слышно ни капли издёвки, лишь лёгкая обеспокоенность.       Не дождавшись ответа, вампир хмыкает, и через толстую ткань шерстяного плаща она чувствует, как между лопаток ложится его ладонь. Тав вздрагивает от неожиданности. Пару минут и несколько глубоких вдохов спустя голова перестаёт кружиться, дыхание успокаивается и она позволяет себе открыть глаза.       Платформа прибивается к одному из нижних этажей, и троица шагает в темноту очередного высокого коридора. Гус произносит заклинание, и над тонкими пальцами чародея загорается шарик света, повисая над его плечом. Слабые лучи задевают Астариона, заставляя его скрыться в тени с недовольным шипением.       — Заклинание дневного света, — усмехается Густав. — Неприятно для вампиров, очевидно. Извини, Астарион, иначе тут ничего не разглядеть.       — Как всегда, о моей безопасности ты думаешь в последнюю очередь, — раздражённо бормочет вампир из темноты.       Только сейчас в тусклом свете Тав различает очертания металлических клеток по обе стороны коридора. Когда зрение привыкает к полумраку, во тьме за решётками удаётся разглядеть чьи-то размытые силуэты.       — Гус, что это? — Сердце сжимается в недобром предчувствии.       Брат торопливо ведёт её вглубь тёмного коридора, не говоря ни слова. Сладковатый гнилостный запах, казавшийся подозрительным ещё с момента их появления здесь, становится тем сильнее, чем дальше они уходят от платформы. Октавия почти бежит, пытаясь угнаться за Гусом. Тишину нарушают редкие звуки кашля и шёпота невидимых узников, и постепенно до Тав начинает доходить, куда ведёт её брат. Пролёты клеток мелькают один за одним, только спустя какое-то время она понимает, что цифры, криво нацарапанные над каждой такой камерой, — это годы. 1470, 1471…       — Густав, умоляю, скажи, это то, о чём я думаю?       Брат резко разворачивается и бережно берёт её за плечи.       — Тав, только спокойно, хорошо? — пару мгновений он подбирает слова. — То что ты увидишь… Может шокировать. Но я решил, что ты должна… Ты так по ней скучала.       — Покажи мне. — Всё тело колотит от одной лишь мысли, которую она всё еще не решается чётко сформулировать в голове.       1476, 1477… Тав замедляет шаг и всматривается в полутьму, медленно приближаясь к клетке. Едва различимые фигуры в слабом свете заклинания жмутся к стенам. Гус отходит подальше, перед решёткой становится почти совсем темно. Октавия замечает хрупкую фигуру, отделившуюся от стены.       — Мама? — Голос предательски срывается на фальцет и дрожит.       Мама ни капли не состарилась с того дня, как исчезла. Можно было бы сказать, что она почти не изменилась, если не считать уродливой руны, вырезанной на лбу, обострившихся измождённых черт лица и этого пронизывающего горящего взгляда, от которого спина покрывается ледяными мурашками.       — Октавия? Это ты?       Гнилостный запах мертвечины становится почти невыносимым, когда она приближается, но Тав заставляет себя не шевелиться, уперевшись лбом в прутья решётки.       — Да, мама, это я. — Она сглатывает тяжелый комок в горле, то ли чтобы не разреветься, то ли чтобы прогнать тошноту.       — Густав, ты всё-таки привёл её. Дети мои, как же я по вам скучала… — Корделия Фарадезис, женщина, красотой которой Тав так восхищалась в детстве, похожа на бледную тень самой себя.       — Я тоже скучала, мама. — Голос дрожит, выдавая бурю эмоций, что словно неконтролируемая стихия срывает одну стену за другой.       Мамина рука, такая же ледяная, как у Астариона, но по-прежнему нежная, ложится на щёку, вытирая предательски скатившиеся слёзы.       — Девочка моя, Густав мне всё рассказал. Прошу вас, будьте осторожны.       — В-всё это время… т-ты была здесь? — Тав отказывается верить в реальность происходящего.       — Да. Он…превратил нас в чудовищ, подобных себе.       — Мы вытащим тебя отсюда! Вытащим и сбежим из этого проклятого места, обещаю! — Она ощупывает решётку в надежде найти замок или какой-то механизм, чтобы взломать, но тщетно. Похоже, открытие камер регулируется откуда-то извне.       — Сестрёнка, бесполезно, я уже искал заклинаниями. Здесь нет ничего, что могло бы открыть эти тюрьмы. — Голос Гуса отрезвляет, словно ушат ледяной воды. — Только голые камни и металл.       — Но как-то же они открываются? Эти несчастные каким-то образом сюда попали? — Говорят, надежда умирает последней, верно? Тав хватается за это зыбкое чувство, будто за ускользающую соломинку.       — Посох… у него был жуткий посох с крылатыми навершием. Он открывал ими двери. — Мама морщит лоб, воспоминания вряд ли можно назвать приятными для неё. — А ещё однажды он убил этим посохом беднягу, что пытался бежать.       Значит, посох, которым можно как убить, так и освободить. И наверняка он сейчас находится нигде иначе, как в клятом ритуальном зале вместе с самим лордом-вампиром. Как всегда, лёгкие пути решения проблем никогда не были частью её истории. Получается, выход только один: убить Касадора, пока он не принёс в жертву маму и всех остальных пленников.       От злости и досады Тав пинает стальные прутья с такой силой, что раненая нога вновь начинает болеть, а повязка предательски намокает.       Мама втягивает носом воздух, скалится, обнажая хищные клыки, буравит жадным горящим взглядом растекающееся по ткани бордовое пятно.       — Ты ранена? Я чувствую кровь. — Она облизывается, громко сглатывая слюну.       От этого зрелища становится настолько не по себе, что Октавия хватается за бедро и медленно пятится назад. Всё ещё очень свежи воспоминания, как перекручивало Астариона в тот вечер, когда она вела допрос. Слишком жутко видеть, как кто-то теряет контроль от вида твоей крови, и если б не эта клетка, кто знает…       — Постой, не уходи! — Корделия цепляется за решётку, шипит, всё больше теряя человечность и контроль над собой, ведомая собственной жаждой крови, что туманит рассудок. — Он держит нас тут, в темноте, морит голодом, заставляет страдать, год за годом. Я не хочу так жить, Тав. — Крик становится громче, переходя в истерику. — Не хочу! Не хочу быть чудовищем, слышишь?       Начинающаяся мамина истерика, словно чума, отравляет и Октавию. Она отходит всё дальше, пока не упирается спиной в клетку напротив, пугая сидящих там отродий.       — Октавия! Не смей уходить! Вернись и положи этому конец! — Худая рука тянется через прутья, хватая воздух. — Густав, скажи ей! Скажи ей! Скажи!       Жуткие крики, которые наверняка ещё долго будут преследовать в кошмарах, разносятся эхом по коридору, выбивая воздух из лёгких. Тав поворачивается и бежит наутёк в темноту так быстро, как только могут её ноги. Гус кричит что-то в спину, но она не слышит, не желает слышать. Слёзы застилают зрение, хотя в такой темноте всё равно ничего не видно. В конце концов ноги подводят, заплетаясь на ровном месте, она летит на пол, ожидая жёсткой встречи с каменной поверхностью, но чьи-то руки бережно подхватывают её, прижимая к себе.       — Эй, полегче, чуть с ног меня не сбила! — Вампир изображает возмущение, но видя, что Октавии совсем не до его шуток, растерянно продолжает. — Ну вот, стоило отойти подальше, чтобы не мешать семейному воссоединению, как уже что-то пропустил. Хотя, не то чтобы я не понимал, что именно тебя расстроило. Условия содержания тут ужасные. — Голос становится тихим и убаюкивающим, а руки гладят по спине, продолжая сжимать в крепких, но осторожных объятиях. — Возьми себя в руки, — он шепчет, зарываясь носом непослушные каштановые волосы, — Этот ублюдок за всё заплатит. За то, что сделал с тобой, со мной, с твоей мамой и всеми этими несчастными.       — Я его прикончу! Прикончу! — Яростный крик заглушает толстый шерстяной плащ, мокрый от слёз. ***       — Я вспомнил. — Тав вздрагивает от его слов и поворачивает голову, вопросительно уставившись почти невидящим взглядом. — Твою маму. Коралин… Кориллия?       — Корделия, — бесцветным голосом поправляет Густав.       — Точно. — Неловкая пауза повисает в воздухе снова, пока платформа движется наверх. Астарион сглатывает комок в горле, подбирая слова. — Ей не нужен был любовник или муж, ей просто нужен был кто-то, чтобы выговориться. Я стал её последним собеседником и… собутыльником. — Он пожимает плечами, наблюдая за реакцией близнецов. Это всё звучит, как жалкое оправдание, но вампиру почему-то важно, чтобы Октавия знала правду.       — Ты не спал с нашей матерью перед тем, как отдать её этому монстру, какое облегчение. — Чародей выдаёт непривычно колкую для его обычно дружелюбного поведения реплику чрезвычайно будничным, отстранённым тоном, обнимает сестру за плечи, притягивая к себе.       Астарион смотрит на Тав, ожидая поддержки, реакции, хоть чего-нибудь, но та идёт молча с отсутствующим взглядом, втянув голову в плечи, будто стыдится того, что было в коридоре минутами ранее.       Перед высокими створчатыми дверьми церемониального зала он останавливается, на мгновение замолкая, боится снова не получить никакой реакции.       — Ты в порядке?       Она лишь молча кивает, смазывая лезвие кинжала составом, пахнущим сладковатыми травами. Это уже что-то. Вампир удовлетворённо кивает в ответ.       — Хорошо, тогда пошли. — Они вместе толкают тяжёлые двери в церемониальный зал. ***       Оглядывая подвешенных в воздухе отродий, Касадор задерживает взгляд на пустом месте по периметру огромной каменной платформы, что будто парит над пропастью, сотворённая таинственными древними умельцами много веков назад. Эта прореха, точно дыра на дорогом кафтане, словно выбитый зуб в белоснежной улыбке, отвратительная, раздражающая, нарушающая хрупкую гармонию. Мальчишка должен был стать главным украшением ритуала, вишенкой на этом прекрасном шедевре из мяса, костей и невинных душ. Он же специально оставил место в самом центре для мелкого ублюдка, как же не вовремя он исчез! Всё делает не вовремя, будто на зло!       Пальцы сжимают ритуальный посох, что вибрирует, напитанный тёмной энергией, но губы лорда всё ещё не решаются произнести первые строки ритуального заклинания. Он придёт, он обязан прийти! Это его дом, в конце концов, его семья.       Словно в ответ мыслям вампира, за спиной раздаётся гулкое эхо распахивающихся створок тяжёлых дверей. Оборачиваясь, Касадор не может сдержать самодовольную ухмылку. Пришёл. Дерзкий, как всегда, идёт гордой походкой, задрав нос, ведёт с собой двух каких-то бродяжек в плащах. Если это подношение в качестве извинений за то, что щенок так долго пропадал, ему стоило бы поискать чего получше этих худосочных экземпляров.       — Что я вижу? Не уж то ли блудный сын решил вернуться?       Мальчишка пялится исподлобья прямо в глаза, слишком нагло даже для него. Откуда такая спесь? Как смеет этот убогий червяк проявлять такое неуважение к хозяину? Касадор тянется к сознанию отродья, решая преподать урок, подавить, показать, кто тут главный, но встречает отпор. Будто кто-то выстроил барьер в мозгу уродца. Вот и причина дерзости: щенок думает, что теперь он неуязвим.       — Не смей смотреть на меня так, когда я с тобой разговариваю! Ты, кажется, позабыл, кто ты такой и где твоё место! — Лорд начинает закипать. Опять это ничтожество вывело его из себя. Ну ничего, это последняя выходка, которую мальчишка себе позволит. Совсем скоро он превратится в горстку пепла наравне с другими отродьями, а Касадор вознесётся, станет великим вампиром, самым сильным тёмным существом в истории Фаэруна. — Посмотрите на него! Где ты шлялся всё это время? Оставил семью, а теперь тебе хватило наглости вернуться. Да ты должен на коленях молить о прощении!       — Прощении? Ты никогда не прощаешь! — Его дерзость внезапно ранит хозяина. Этот глупец должен уважать того, кто подарил ему вечность, а вместо этого буквально плюёт своему тёмному отцу в лицо вопиющим неповиновением.       — Если я когда-то и был к тебе строг, то это только для твоего блага! Даже такое никчёмное, несовершенное существо, как ты, достойно того, чтобы хотя бы стремиться к совершенству. К сожалению, несмотря на мои усилия, ты так и остался презренным, ничтожным червём. Как жаль, что из тебя никогда не получится достойного вампира, ты лишь бледная тень, не стоящая даже внимания.       Юнца трясёт от злобы, как предсказуемо! И как нелепо с его стороны обижаться на правду.       — Знаешь что? В жопу тебя, твои усилия и всё, что ты со мной делал!       Невоспитанный как всегда. Жалкий, жалкий, жалкий! Недостойный!       — Смеешь мне дерзить? После того, как я терпел все твои истерики, неблагодарное ты отродье! Ну ничего, сегодня даже от тебя наконец будет хоть какая-то польза. Ты сгоришь, а я вознесусь! ***       — В пекло эту вашу болтовню. — Глядя, как вампиры перебрасываются друг с другом угрозами, Тав понимает, что они теряют драгоценное время, которое можно было бы потратить на то, за чем они на самом деле сюда пришли.       Воспользовавшись тем, что Касадор, похоже, вообще не обращает внимания на близнецов, полностью поглощённый унижением Астариона, девушка достаёт из кармана небольшую баночку и выпивает зелье. Приятное тепло разливается по телу, а в голову бьёт ударная доза адреналина, но Тав понимает: силы, что даёт зелье, взяты взаймы и действовать надо быстро, потому как последствия не заставят себя долго ждать.       Гус кивает, понимая сестру без слов, и телепортируется за спину вампирского лорда. На его ладони зловеще пляшут красноватые огоньки «Волшебной стрелы», как раз в тот самый момент, когда ублюдок подвешивает Астариона в воздухе, каким-то образом взяв контроль над его телом. Мозг отключается и Тав сейчас на сто процентов состоит из рефлексов. Рука вскидывает арбалет, и осиновый колышек летит прямо в сердце Касадора. Недовольный тем, что его прервали, кровосос отбивает снаряд и, кривя губы, поворачивается в сторону возмутительницы спокойствия.       — Да как ты смеешь, ты всего лишь скот! — подонок взвизгивает, его лицо искажается уродливой гримасой.       Манёвр срабатывает, пусть и не так, как Тав на это рассчитывала изначально. Магия слабеет, и Астарион падает на пол. Перекатившись, он быстро поднимается на ноги и достаёт кинжал. Октавия делает короткий кивок, и Гус выпускает снаряды, что огоньками врезаются в Касадора, но и их вампирский лорд умудряется избежать, расплывшись в кровавый туман. Бесполезно, сколько бы они ни забрасывали выродка содержимым своих карманов, он всё отобьёт. Разве что…       Туман вновь становится плотным, обретая уже знакомые очертания. Только сейчас Октавия замечает тот самый жуткий посох с навершием в виде крылатой твари, о котором говорила мама, у Касадора в руках. Даже без навыков колдовства понятно, что эта штуковина просто вибрирует от зловещей магии, что в ней сосредоточена.       Рука тянется в подсумок, но прежде, чем Тав успевает что-то сделать, она видит, как Астарион в два прыжка оказывается рядом со своим хозяином. Безрассудно и опрометчиво. Бледный эльф не успевает даже занести кинжал для удара, как лорд поднимает посох и отбрасывает отродье, едва различимым движением руки. Тав слышит звон металла о каменный пол, и сердце замирает от предположения, откуда мог взяться звук. «Пожалуйста, пусть это будет его оружие». Секунду она медлит, не решаясь повернуться в сторону Астариона. Вампир лежит на полу, а диадема медленно катится вниз по ступенькам, прямо к обрыву. К её великому облегчению, Гус замечает это раньше и успевает телепортироваться, поймав обруч прежде, чем тот сорвется вниз, навсегда оставив их без единого шанса на победу.       Взгляд Октавии возвращается к противнику. Губы Касадора расплываются в кривой противной ухмылке:       — Так значит вот, что мешало мне получить контроль над моим слугой. Глупцы! Думали, что какая-то железка остановит меня? — Его смех, надменный, бьющий по натянутым нервам, заставляет кровь похолодеть. — Вы хотели сделать оружие из моего раба! Я ненавижу, когда воруют моё. Согласитесь, иронично будет, если ваше же оружие обернётся против вас. Прикончи их, мальчик мой!       Астарион сопротивляется вмешательству хозяина в мозг. Тав видит, как его буквально ломает и выворачивает наизнанку, но в конце концов отродье сдаётся. Пронзительный алый взгляд теряет осознанность, тело движется на неё безвольно, будто марионетка.       — Борись, Астарион, сопротивляйся! — Бледное лицо остается абсолютно безучастно к её крику, подчинённый вампир неумолимо надвигается под звуки торжествующего смеха хозяина.       Рука быстрым движением вытаскивает из подсумка световую бомбу. Тав целится под ноги Касадору в надежде нанести какой-нибудь урон. Бутылочка разбивается о каменный пол, озаряя пространство вокруг себя яркой вспышкой. Лорд лишь кратковременно моргает, но ни на миг не отвлекается от своей игрушки: Астарион продолжает неумолимо наступать, прижимая Тав к краю платформы.       — Дьявол, Гус! Бомба не сработала.       — Адово пламя, я надеялся, что они работают. — Брат складывает пальцы в магическом жесте, но с кончиков срываются лишь слабые искры. — Чёрт… Весь дневной свет я уже потратил. Держись, сестрёнка, я что-нибудь придумаю.       Краем глаза она видит, как брат делает пассы руками в сторону Астариона, пытаясь отвлечь того от сестры, но лорд-вампир вызывает ударную волну, отбрасывая Гуса назад.       — Глупец! Что ты сделаешь? Наденешь на него эту железяку ещё раз? — Касадор разражается надменным хохотом, глядя на их жалкие попытки его одолеть как на мышиную возню. — Да я тебя даже близко не подпущу, пока мой мальчик не прикончит эту падаль.       Тав ничего не остаётся, кроме как вступить с подчинённым отродьем в прямую конфронтацию. Кинжал опасно сверкает в руке, Октавия делает выпад, раня вампира в бедро. Тот отвлекается на секунду, и этой секунды хватает, чтобы рвануться вперёд, пригнув голову, пробежать под его поднятой рукой. Отчаянный, весьма наглый шаг сработал бы, если б слабость от обратного эффекта зелья не настигла организм в самый неподходящий момент. Подступающая к горлу тошнота и головокружение заплетают ноги узлом, и девушка спотыкается. Сильные пальцы хватают за ворот рубашки и тянут назад. Чертыхаясь и задыхаясь, Октавия пытается вырваться, ринувшись в обратном направлении, чем ещё больше перекрывает себе кислород. Ноги скользят по каменному полу в отчаянной попытке высвободиться. Астарион притягивает её к себе, другой рукой хватая за горло и поднимает над полом.       — Астарион, пусти! — Она хрипит, ногти царапают тыльную сторону его ладони, пальцы пытаются разжать хватку, но вампир, кажется, вцепился намертво. — Отпусти… меня…       Лицо краснеет от нехватки воздуха, ноги беспомощно болтаются над полом.       — Слышал, мальчик? Отпусти её! — Сквозь уплывающее сознание до ушей доносится визгливый торжествующий смех Касадора.       Эльф послушно швыряет её об пол, прямо к ногам хозяина. Если бы Тав, наученная горьким опытом прошлого, не умела группироваться при падении, такой бросок наверняка раздробил ей кости, но она успевает среагировать и приземляется, почти успешно. Почти. Раненная на псарне нога всё ещё плохо подчиняется, и девушка слышит неприятных хруст, прежде чем лодыжку пронзает острая невыносимая боль. Нехорошо, ой как нехорошо. Она шипит, изо всех сил сжимая зубы, но боль настолько сильная, что слёзы туманят зрение. Чья-то рука берёт её за волосы, и с силой ударяет об пол. Последнее, что она успевает услышать перед тем, как вырубиться окончательно, — это голос брата:       — Астарион! Она работает в обе стороны! Сейчас он ничего не сможет тебе сделать! Быстрее! ***       Контроль над собственным телом возвращается внезапно, будто кто-то в голове дёргает рубильник хитроумного гномского механизма. Астарион пытается проморгаться. Зрение фокусируется на Тав, что лежит неподалёку, неподвижно распластавшись на полу. Её лодыжка выгнута под неестественным углом, а половина лица, от виска до щеки, перемазана липкими бурыми пятнами крови. Девчонка в отключке, но вроде жива, а значит, о ней пока можно не волноваться. Взгляд переносится на Касадора, и вампир от удивления открывает рот. Мальчишка-чародей каким-то образом успел накинуть на голову хозяина диадему, и сейчас висит на нём, вцепившись руками и ногами. Лорд-вампир отчаянно вырывается, но паренёк, похоже, напился каких-то зелий, потому как ему удаётся удерживать свою хватку так крепко, что даже Касадор почти беспомощен.       — Быстрее, Астарион, действие зелий скоро закончится… Агх! Я… не могу…       Хозяин в бешенстве поливает проклятьями Гуса, беспомощно барахтаясь туда-сюда. Астариона точно молнией прошибает понимание происходящего. Диадема блокирует импульсы не только извне, но и изнутри, поэтому Касадор лишился возможности его контролировать. Астариону не приходилось задумываться о таких свойствах магического обруча, он ведь не собирался захватывать ничей разум, но обратные свойства артефакта были бы весьма логичны.       Вампир в два прыжка оказывается рядом с Касадором, вонзая под рёбра хозяина отравленный кинжал. То, что происходит дальше, занимает доли секунд, но для Астариона они растягиваются в вечность. Лорд выкручивается из хватки, берёт чародея за грудки, разворачивая к себе, и толкает с такой силой, что мальчишка отлетает в сторону, точно тряпичная кукла, приземляясь спиной на каменные ступеньки. Кинжал, торчащий под ребрами не наносит Касадору никакого урона, лишь больше его злит, но отродье успевает разглядеть на поясе мастера другой кинжал. Тот самый, с причудливым лезвием из серебра, что выжег незаживающие шрамы на спине столетия назад. Недолго думая, рука тянется к оружию, срывая его прежде, чем Касадор успевает снять диадему. Сильный удар, лезвие входит в грудь, вибрируя и накаляясь, ещё удар и хозяин смотрит горящими глазами, удивлённо поднимая брови. Третий удар — и Касадор валится на пол, пытаясь защититься. После этого Астарион уже перестает считать удары, яростно продолжая протыкать плоть мерзавца снова и снова, пока не слышит отчаянный истеричный вопль. Мгновения уходят на то, чтобы осознать, что вопль вырывается из его же груди. Неужто всё кончено, наконец-то, свобода? Тело бьёт крупной дрожью, слёзы сами катятся по щекам. Если б дышать было жизненной необходимостью, он давно бы задохнулся в собственных треклятых рыданиях. Чьи-то ладони ложатся на плечи, всё ещё сотрясающиеся в безобразных всхлипах. Он позволяет притянуть себя ближе, и Тав осторожно прижимает перемазанного в крови вампира к груди.       — Тссс, всё кончено. — Тонкие пальцы нежно гладят по волосам. Эльф вжимается в неё с такой силой, что, кажется, вот-вот раздавит рёбра.       Когда способность ясно мыслить возвращается к нему, Астарион вновь поднимает голову. На виске Тав расплывается пятно запекшейся крови, что склеивает спутанные волосы, превращая рану в неприглядное месиво. Это он сделал? Нет, не может быть, когда он очнулся, Октавия была довольно далеко. Вероятно, Касадор?       — Ты… ранена. — Бледные пальцы аккуратно убирают слипшиеся волосы с лица девушки, пытаясь наощупь оценить, насколько серьёзно повреждение.       — Пустяки. — Она пытается держаться, давя слабую улыбку, но по тому, как подрагивают веки, видно, что Октавия еле сохраняет сознание, сидя на коленях, напротив него. Правая лодыжка изогнута под почти прямым углом, что заметно даже сквозь толстые кожаные сапоги — Где… Густав?       — Тав, твоя нога…       — Где он, Астарион? — Кажется, перелом — это последнее, что сейчас её беспокоит, как и, он почти в этом уверен, сотрясение или какая ещё похуже травма головы. Она нервно оглядывается по сторонам, пока не замечает брата, неподвижно лежащего поодаль от них. ***       — Дьявол!        Тав отчаянно пытается встать, но проклятая нога протестует. Вампир внезапно приходит на помощь, подставляя плечо. Вместе они ковыляют к Гусу, распластавшемуся на полу. «Братик, будь, пожалуйста, живым» — всё, что сейчас непрестанно крутится в её голове. «Живи, живи, живи». Она никогда не верила никаким богам, но сейчас готова молиться им всем и сразу, от Латандера до Миркула, только бы Гус был жив. Он наверняка разыгрывает их. Сейчас встанет и засмеётся, как только они подойдут ближе. Но они бредут ужасно медленно из-за несчастной лодыжки. Время тянется бесконечно и мучительно, с каждой секундой надежда внутри умирает.       — Гус? — она окрикивает, с замиранием сердца, боясь не услышать ответ. — Братишка, чего разлёгся? Всё кончено, мы победили!       — Рад… слышать…       Вздох облегчения вырывается из груди, когда Октавия слышит слабый голос брата. Живой! Возможно, ранен, но живой. Живой!       Густав прерывисто и хрипло дышит, изо рта стекает струйка крови. Нехорошо, но поправимо. Главное, дотащить до жрицы. Вампир бережно опускает её на колени рядом с братом, деликатно оставляя их наедине, возвращается к телу Касадора.       — Братишка, ты как?       — Ступеньки тут… острые. — В горле булькает и изо рта выходит новый фонтанчик крови, но Густав продолжает слабо улыбаться, даже в такой, мать его, момент.       Сердце ухает куда-то в желудок, а затем подкатывает к горлу. Опыт подсказывает, что такие повреждения с жизнью не совместимы, но мозг отказывается в это верить.       — Как и твой язык, дурила! — Нервный смешок слетает с губ, предательски выдавая отчаяние в голосе, — Держись. Мы дотащим тебя до Мирриэль, она нас подлатает и всё будет хорошо. — Её горячая ладонь накрывает измазанную кровью щёку близнеца. Гус закрывает глаза, утыкаясь в неё носом.       — Не будет… извини… подвел… тебя. — Кровь выплёскивается из его рта новым толчком, а в груди слышатся частые жуткие хрипы.       — Молчи, не трать силы, оправдываться будешь позже! — Тав не желает сдаваться, хватает сумку брата, вытряхивая содержимое на пол. Многочисленные бутылочки с зельями с глухим стуком ударяются о камень, свитки с шелестом летят туда же. — У тебя должно быть что-то для лечения таких травм, скажи, что есть, Гус, я… я сейчас найду, сейчас! Где же были эти зелья лечения?       Она в панике перебирает каждый свиток, каждое зелье, но чтоб она ещё что-то смыслила в чёртовых магических штучках. Наконец, пузырёк с красной тягучей жидкостью оказывается в руках.       — Вот так, пей. — Она подносит зелье к губам брата, жидкость льётся мучительно медленно. Гус послушно глотает лекарство, но тут же закашливается, выплёвывая его вместе с кровью. — Да твою ж! Сейчас, тут было ещё. Держись, только держись!       Пальцы не слушаются, следующий бутылёк валится на пол и катится куда подальше, Октавия извергает тихие проклятия себе под нос.       — Какая же… упрямая… Тав… оставь. Такое не лечится… — Рука Гуса слабо сжимает её запястье. — Люблю тебя… сестрёнка.       Его зелёные глаза стекленеют, ладонь безвольно падает на пол. Тав всё ещё отказывается верить, трясёт брата за грудки, отчаянно надеясь, что всё это сон и сейчас она проснётся в своей комнате, где всё в порядке, где Густав жив.       — Нет-нет-нет! Не думай сдаваться! Если ты умрёшь я… я на тебя обижусь, понял? — Глаза щиплют непрошеные слёзы, мешающие разглядеть весь этот беспорядок на полу, бесполезной кучей рассыпанный у её ног.       Октавия почти не замечает, как её безвольное тело сгребают в охапку чьи-то руки. Нет, Гус не может просто так бросить её, он не посмеет!       — Астарион! Сделай что-нибудь! Помоги! Ему… ему нужна помощь!       — Дорогая, он мёртв, от такого не оправляются, — эльф шепчет тихо, утыкаясь носом ей в шею, в перерывах между её истеричными воплями, уродливыми всхлипами и рыданиями вырывающимися из груди.       Чертов Астарион, он всё врёт! Врёт! Гус не может умереть, не так, не сейчас. Не по её вине!       — Посмотри на меня! — Слова звучат почти как приказ, вырывая из горького омута сжигающей изнутри боли и вины, а две прохладные ладони сжимают её лицо, поднимая кверху. — Посмотри! Всё кончено, твой брат мёртв. Ты не изменишь это, Тав! Но мы победили Касадора, мы избавили мир от злобного ублюдка, дорогая.       Она пытается проморгаться, сфокусировать взгляд на его лице. Боковым зрением девушка замечает, что другие отродья освободились от власти хозяина и теперь с интересом наблюдают за происходящим. Октавия поджимает нижнюю губу, кусая её до крови, чтобы подавить очередной подкатывающий приступ истерики. Совсем ни к чему незнакомцам видеть её в состоянии бесполезной рыдающей тряпки, нужно взять себя в руки, хотя бы сейчас.       — Вот так, хорошо. А теперь вставай. Обопрись на меня. — Она перекидывает руку через плечо Астариона и кое-как поднимается, опираясь на здоровую ногу. ***       — Астарион, что с теми семью тысячами несчастных, которых хозяин… Касадор превратил в отродий? — Далирия смотрит в его сторону, ожидая ответа.       Отродья. Надо с ними что-то решать, но такую ответственность Астарион брать на себя не готов. Не после того, как заманил в этот кромешный ад как минимум одну седьмую из этих бедолаг.       — Здесь есть кое-кто… кто имеет больше прав решать их судьбу. — Он переводит взгляд на Октавию.       — Она? Почему это? — Леон недоверчиво поднимает бровь, прослеживая за глазами Астариона, — С какой стати ты доверяешь незнакомке такое важное решение?       — Просто заткнись, Леон, — огрызается бледный эльф. Уверенного тона хватает, чтобы другие отродья прикусили языки и больше не вступали в споры.       Девчонка моргает безжизненными глазами и когда Далирия протягивает ей посох, долго пялится в пустоту, сжимая его одной рукой, а другой по-прежнему опираясь на плечо Астариона.       Он чувствует, как Тав всё ещё колотит мелкая дрожь, поэтому успокаивающе поглаживает её талию, за которую придерживает. Она что-то бормочет себе под нос, Астарион не может разобрать, слышит лишь последнюю фразу:       — Прости, мама.       Посох ударяется о каменный пол с гулким стуком, высвобождая силу, что проходит сквозь его тело, почти сбивая с ног, оставляет мурашки на спине и покалывание там, где кожу прорезают шрамы. Над мрачными сводами проносится вопль тысяч отродий, навсегда освободившихся от своей печальной участи. Вампир поднимает брови, вопросительно уставившись на Тав.       — А что насчёт нас? Нас ты так же убьёшь? — Петрас с опаской косится на зловещий артефакт в руках девушки.       — Пока нет. — Девчонка окидывает отродий тяжёлым взглядом исподлобья. — Но если кто-то из вас вдруг решит последовать по стопам Касадора, он повторит его участь.       — Слышали? Вы свободны. Найдите себе пристанище где-нибудь в Подземье. Возможно, мы ещё встретимся. — Всё, чего Астариону сейчас хочется, так это чтобы лишние глаза и уши покинули их как можно скорее. Когда названые братья и сёстры наконец уходят, он вновь оборачивается к Тав. — Октавия… Почему? — Мысль о том, что она просто уничтожила семь тысяч отродий, включая собственную мать, не даёт покоя.       Девчонка стоит молча, поджав дрожащие губы и сомкнув челюсти. Наконец, подавив истерику, она делает глубокий вдох и нарушает тишину:       — Помоги мне… донести Гуса до Ривингтона… Одна я не справлюсь. — Она сознательно игнорирует его вопрос, отводя глаза, убирает руку с плеча и опирается всем весом на посох. — И после этого можешь идти куда хочешь.