Under your scars

      Первое, что замечает Октавия, спускаясь в общую комнату — полумрак, несмотря на раннее солнечное утро снаружи. Рука инстинктивно тянется к бедру, но — вот незадача! — кинжал остался наверху, в комнате. Тав мысленно ругает себя за неосмотрительность. Босые ноги привычным лёгким шагом переступают со ступеньки на ступеньку, тело знает, как распределить вес, чтобы не издавать лишнего шума. Чужое присутствие в комнате ощущается почти кожей, хоть незнакомец и не выдаёт себя лишним шумом. Это точно не Гус, брату незачем так осторожничать. Октавия вздрагивает, когда слышит тихий плеск воды: что ещё за хрень? Она напрягает зрение, пытаясь рассмотреть очертания предметов в полумраке: вот стол, стулья, старый рассохшийся комод у стены, пара стеллажей, набитых книгами… Взгляд падает на печь, в которой красно-оранжевыми пятнами тлеют угольки: кто-то разжигал её недавно. Тав присматривается, замечая что-то похожее на силуэт головы и плеч на небольшом расстоянии от пола, фигура наполовину скрыта древним обеденным столом. Неужели кто-то всё-таки их раскрыл и пришёл за вампиром? Бред, что-то тут не вяжется. Зачем предполагаемым вторженцам растапливать печь и занавешивать окна? Если только… Едва оформившуюся в сознании догадку подтверждает тихое беззаботное мычание. Тав перестаёт пригибаться, но всё равно ступает неслышно, огибая стол и ожидаемо натыкается на Астариона, расслабленно лежащего в медной ванной, с полуприкрытыми глазами. Ну конечно, кто же ещё. Вальяжно валяется в старой посудине, выставив ноги наружу, пока пол вокруг него залит мокрыми лужицами, нежится в мутной мыльной воде, ничуть не заботясь о том, что его кто-то застукает.       Тав пинает корыто и тихонько ругается про себя, понимая, что босой ногой не рассчитала силу удара. Вампир вздрагивает от неожиданности и оборачивается, однако увидев Октавию, сменяет испуг на бледном лице на театрально гротескное раздражение.       — Клянусь, если бы у меня билось сердце, оно бы сейчас выпрыгнуло! Незачем так пугать!       — Что ты здесь делаешь?       Тав складывает руки на груди, готовясь к тому, что Астарион снова попытается провоцировать её своим откровенно вульгарным поведением, балансирующем на грани непристойного флирта и звенящей пошлости. Сейчас у неё нет никакого настроения на все эти игры вокруг да около, пусть кривляется сколько влезет, его дешёвые попытки залезть под кожу больше не сработают. С чего вдруг она позволила себе хоть на мгновение предположить, что тот «почти поцелуй» мог быть для него чем-то особенным? Для них обоих. Пусть катится в Аверно со своими любезностями!       — А на что это похоже, дорогая?       — На то, что ты принимаешь ванну в общей комнате.       — И где я, по-твоему, должен её принимать?       — У себя в подвале!       Астарион картинно закатывает глаза.       — Мне надоели эти четыре стены, милая. Твой брат сегодня оставил мне это. — Он указывает на металлический обруч, придавливающий серебристые кудри. — Я был бы полным идиотом, если бы не воспользовался возможностью выйти из заточения.       — И решил это сделать в своём стиле.       — Ну уж извини, что не захотел таскать вёдра с водой по чёртовым крутым ступенькам.       Резонное замечание, но дьявол, этому вампиру, похоже, неведомы нормы приличия. Тав вздыхает и отворачивается к настенному шкафу, пытаясь отвлечь себя в поисках завтрака: пожухлое яблоко и горбушка чёрствого хлеба, не очень-то много.       — Кстати, о Густаве, где он?       Эльф пожимает плечами, кивая в сторону двери:       — Я не спрашивал, я ему не нянька… в отличие от тебя. — Так нежно надавить на больное, браво. Интересно, он в курсе, какую рану пытается расковырять? — Ушёл куда-то на рассвете, оставил мне диадему, помог занавесить окна, чтобы я мог выбираться наверх.       Октавия нервно кусает губы, стараясь игнорировать едкое замечание. Сейчас это не так важно, но Густав… Ушёл и не предупредил. Не похоже на него. Хотя, учитывая их недавний разговор, возможно, так пытается показать сестре, что ей надо меньше его контролировать.       Тав раздражённо думает о том, что теперь, видимо, на какое-то время придётся смириться с этим чёртовым полумраком, пока вампир тут. Так всё масло израсходуют на его дурацкие прихоти «не сидеть в четырёх стенах». Ну уж нет, пошёл бы он. Не желая тратить дорогое масло, чтобы зажечь лампу, она достает из комода пару старых свечей, поджигая фитили от тлеющих в печи угольков. Комната озаряется мягким оранжевым светом, а воздух наполняет тошнотный смрад перетопленного промышленного жира. Кажется, она начинает вспоминать причину, по которой они с братом в своё время разорились на хорошую лампу. Астарион, судя по возмущённому стону, тоже чувствует эту мерзотную вонь, очень быстро заполнившую все пространство в комнате:       — Адова сера! Если ты таким образом решила наказать меня за разлитую по полу воду, то я признаю свою вину, я всё уберу за собой, клянусь!       Уголки губ трогает едва заметная улыбка с капелькой злорадства. Из того, что она читала, обоняние вампиров в разы чувствительней, чем у любого живого существа. Как же ему должно быть сейчас отвратительно. Будет знать, как распускать свой острый язык.       Игнорируя негодующие возгласы и проклятья, щедро посылаемые в её сторону, Тав достаёт схему дворца Зарров, начерченную вампиром накануне. Глаза бегают по чертежу в отчаянной попытке найти что-то полезное, что можно будет использовать. Тот самый день всё ближе, возможно уже завтра они будут готовы совершить задуманное. Времени на планирование остаётся совсем мало, и Октавия нервничает, просчитывая в голове возможные варианты того, что может пойти не так. Да что уж там, все трое последние дни на взводе и чертовски напряжены, поддерживая негласный договор общаться друг с другом только по делу, чтобы не спровоцировать лишние скандалы. Поэтому эпатажная выходка с ванной и стала полнейшей неожиданностью с самого утра, выбив Тав из привычной колеи затворничества, которое она вела всё это время.       Обломанные ногти ковыряют деревянную столешницу, пока взгляд лихорадочно исследует бесполезные чёртовы каракули, пытаясь зацепиться хоть за что-то. Помимо стычки с самим лордом, им как-то нужно пробраться через проклятую охрану, не вызвав подозрений у обитателей дворца. Не стоит списывать со счетов и других отродий, которых Касадор может натравить в попытке защититься.       — Путь в замок из Нижнего города всё ещё лежит через ту охраняемую башню?       — Как ты?.. Я же не указывал это на чертеже… Впрочем, чему я удивляюсь? Да, всегда был там.       — Значит, нужно как-то пройти мимо стражей.       — Меня они пропустят, как только увидят: я знаю всех слуг Касадора, а они знают меня. Вы с братом можете пройти следом под заклинанием Невидимости.       Октавия качает головой. Чтобы кровосос руководил процессом, а она держалась в сторонке? А что будет, если он всё испортит? Точнее, не «если», а «когда».       — Заклинание лучше приберечь для более важного случая. — Она цепляется за любую отговорку, только бы возразить. — К тому же как ты собираешься идти через весь город, когда у каждого наёмника есть на тебя ориентировка?       — И что предлагаешь?       Где-то за её спиной снова раздаётся плеск воды.       — Тебя же ищет весь Нижний город, верно? Мы с Гусом будем теми наёмниками, которые доставят беглого раба его хозяину. Спрячем тебя хорошенько под капюшоном и сделаем вид, что выполнили заказ.       — Предлагаешь побыть твоим пленником ещё раз?       — Тебе не привыкать.       — И что будешь делать, если не сработает?       — У меня есть пара трюков в рукаве, — врёт, нагло и совершенно не стесняясь.       — Ладно, будь по-твоему. — Бархатистый голос над ухом становится ближе, затылок невольно начинает покалывать электрическими импульсами. — Не могла бы ты подать полотенце?       Тав хватает со стула полотенце и резко оборачивается, почти носом утыкаясь в неприлично близко стоящего Астариона. Неловкое молчание между ними кажется почти бесконечным, пока она разглядывает капельки воды на алебастровой коже, поблёскивающие оранжевыми искорками тусклом пламени. Даже сквозь свечной смрад она чувствует запах травяного мыла, и это ставит её в замешательство. Кажется, проходит вечность, прежде чем ей удаётся собрать сознание по частям и вспомнить, зачем она здесь. Рука, сжимающая полотенце вытягивается, упираясь в холодную грудь в попытке выпихнуть вампира из личного пространства.       — Ты слишком близко.       — Это угроза?       — Предупреждение.       Он хмыкает, беря полотенце, и Тав снова отворачивается к карте, утыкается в бумагу почти отсутствующим взором, пытаясь не выдать нервозность.       — Есть ещё одна маленькая деталь. — Астарион уже успел вытереться и теперь, обернув полотенце вокруг бёдер, встаёт рядом, упираясь ладонями в столешницу. — Все эти дни я жил тут впроголодь. Ты видела, насколько я слаб. Даже в шуточном бою ты легко сразила меня одной простой подсечкой. — А она-то думала, что он специально поддался. — Чтобы быть способным одолеть Касадора, мне нужна жизненная энергия, если ты понимаешь, о чём я. Чем разумнее существо, тем больше сил оно мне даст. Я помню, что со мной сделали лишь несколько глотков твоей крови, это… ни с чем не сравнимо, Октавия.       Под его пристальным взглядом Тав становится неуютно. Понять, к чему клонит вампир не составило бы труда даже идиоту.       — Я постараюсь раздобыть тебе какое-нибудь животное, вроде свиньи или коровы, Астарион. — Если сделать вид, что не понимаешь намёков, возможно, удастся избежать дальнейших разговоров.       — Октавия, я прошу тебя подумать, я обещаю, что не возьму много.       Ледяные пальцы касаются её запястья невесомым движением скользят вниз, поглаживая тыльную сторону ладони. Дьявол, ну почему предательские мурашки опять так не вовремя! Что ж, значит, придётся быть более жёсткой.       — Мне тоже нужно оставаться в форме, Астарион, если я буду слабой от кровопотери, то не смогу тебя прикрывать. — Её голос звучит твёрдо, почти отдаёт металлом.       — Свинья или корова — тоже неплохо. — Вампир убирает руку после непродолжительного молчания, в его тоне Тав слышит отстранённый холодок.       Весь оставшийся день они проводят порознь, избегая друг друга: Тав в собственной комнате, перекладывает оружие, затачивает кинжалы, проверяет работу арбалетов, перебирает пузырьки с зельями и ядами. Краем уха она слышит, как вампир какое-то время бродит по дому, а потом возвращается в подвал, видимо, когда действие чар на диадеме заканчивается.       Густав приходит под вечер, принося ужин и странные новости. Знакомый колдун действительно подтвердил, что рисунок на спине Астариона — текст на языке Преисподней, но сами по себе слова складываются в какую-то бессмыслицу, будто бы являются частью чего-то большего, какого-то зловещего контракта. В тот вечер они впервые сидят вместе за одним столом. Близнецы едят свой ужин, а вампир, погружённый в собственные мысли, непривычно немногословен. ***       — Гус будет ждать нас на месте. Тебе нужно как следует спрятать оружие и всё необходимое, чтобы не вызвать подозрений.       Астарион осматривает лежащее перед ним смертельное многообразие: небольшие пузырьки с ядами и токсинами, бутылочки с зельями и эликсирами различных цветов и назначений, несколько метательных ножей, кинжал и небольшой арбалет. С той самой ночи, когда они чуть не поцеловались, Октавия ведёт себя странно. Обращается к нему только по делу, игнорирует все попытки флиртовать, даже мило смущаться его маленьким провокациям, и то перестала. Её поведение, сквозящее холодком, вызывает у Астариона приступ лёгкой паники, заставляя раз за разом обдумывать, где он ошибся. Неужели девчонка раскусила его, заглянув за почти разваливающийся фасад лживой самоуверенности, и поняла, насколько он жалок на самом деле.       Впрочем, не только это сейчас занимает его мысли. Новость, принесённая чародеем, беспокоит сейчас, пожалуй, больше. Значит, на его спине вырезана какая-то часть загадочного контракта. Как интересно. Остальное, как он предполагал, находится на спинах других отродий. Неплохо бы выяснить у Касадора перед смертью предназначение этого контракта. «Перед смертью, его или моей…»       — Ты в курсе, что ни одно из этих оружий не сможет по-настоящему убить лорда вампиров? — Пытаясь отмахнуться от мрачной мысли, Астарион распихивает бутылочки по подсумкам и потайным карманам, так удачно расположенным на кожаном дублете, который притащила ему Октавия.       — Это не для него, всё самое вкусное я приберегла здесь. — Она отодвигает плащ, демонстрируя небольшой арбалет, вместо болтов заряженный заточенным осиновым колышком и сумку, опасно позвякивающую какими-то склянками. Он предпочитает не спрашивать, что внутри, лишь хмыкает себе под нос в надежде, что Тав знает, что делает.       Астарион косится на бутылку с остатками свиной крови, что Октавия притащила с утра со скотобойни, как и обещала. Жидкость побурела, свернувшись на стеклянных стенках. Оно, конечно, дало заряд бодрости и сил на ближайшие сутки, но всё ещё не так окрыляет, как могли бы несколько глотков пьянящего нектара, что течёт в жилах девушки, стоящей сейчас напротив. Вампир стряхивает наваждение, крепя ремень для метательных ножей под свободный рукав рубашки.       — Кажется, я готов. — Он похлопывает себя по карманам, проверяя содержимое.       — У нас примерно пять часов. Достаточно, чтобы либо выйти из замка победителями, либо с треском провалиться, — Тав мрачно усмехается, протягивая диадему.       — Значит, у нас нет права на ошибку и промедление. — Уже знакомая тяжесть металлического обруча приятно придавливает голову.       Девчонка нервничает, покусывая губы, будто решаясь на что-то. Они почти поднимаются по лестнице из подвала наверх, как Октавия хватает его за запястье, резко разворачивая к себе.       — Обещаешь много не брать?       Смысл слов доходит до него, только когда вампир видит, как она расстёгивает ворот рубашки, обнажая тонкую шею.       — Тав… — Её имя слетает с губ слишком взволнованным вздохом. Сделав усилие, чтобы совладать с эмоциями, он продолжает. — Ты уверена? — Астарион облизывает пересохшие губы, подаваясь вперёд.       Тряхнув головой, она отрывисто цедит сквозь зубы:       — Уверена. Давай быстрее, иначе и передумать могу.       Астарион чувствует, как её слегка потряхивает. Да что уж там, он тоже сейчас не образец собранности и спокойствия. Требуется несколько долгих мгновений и пару судорожных глотков воздуха, чтобы руки перестали дрожать. Эльф мягко берёт девушку за плечи, откидывая мешающую прядь волос. Глубокий вдох, и лёгкие наполняет её пьянящий аромат. Совсем близко, он чувствует тепло, чувствует, как жилка бьётся пульсом на шее, нежно, трепетно и так уязвимо. Совсем близко, чтобы ощутить горячую, нежную кожу, которой почти касаются его губы. Рот инстинктивно наполняется слюной, а внизу живота зарождается нечто звериное, что было подавлено многие годы. Издав еле слышный утробный рык, Астарион вонзает клыки, чувствуя на языке металлический привкус тёплой хмельной жидкости. Глоток за глотком уносит его в эйфорию, от которой начинает кружиться голова. Сознание проваливается куда-то в вязкую, тягучую бездну, что кроваво-красной пеленой окутывает разум, заставляя каждую клеточку тела трепетать от восторга.       Сильный удар в ухо выбрасывает в жесткую реальность, отдаваясь в голове неприятным звоном.       — Хватит, говорю, стоп! — кричит Тав, колотя его туда, куда только может дотянуться рукой.       Астарион отстраняется, пытаясь проморгаться, прогнать наваждение из головы. Только теперь он понимает, что впился в её плечи так, что возможно оставил синяки даже через толстую кожу дублета.       — Тебе бы поучиться самоконтролю. — Замечание брошено таким тоном, от которого у вампира в позвоночник впиваются ледяные иглы. Октавия пережимает ранку, прикрывая две красных точки воротом рубашки и плащом.       Впервые за десятилетия он испытывает неподдельное обжигающее чувство стыда. Он обещал и облажался.       — Извини, — угрюмо бормочет эльф под нос, виновато втягивая голову в плечи.       Она ничего не отвечает, лишь молча дёргает дверь. Перед самым выходом на улицу Тав вновь грубо хватает его за плечо.       — Последний штрих. — Она снимает с пояса верёвку, берёт его запястья. Узел не тугой, вполне можно развязать самому, потянув за концы, но Тав завязывает его так, будто хочет отыграться за то, что было минутами ранее в подвале.       Астарион не возмущается: после того, что было, он готов позволить ей и не такое. Натянув на него капюшон плаща поглубже, Октавия дёргает за верёвку с такой силой, что вампир чуть ли не спотыкается. Они выходят на свежий вечерний воздух. ***       Почти всю дорогу до башни они идут молча. Тав угрюмо зыркает по сторонам из-под капюшона, пытаясь отогнать мрачные мысли. Пару раз она дёргает верёвку, пожалуй слишком резко, отчего за спиной слышится тихое недовольное бормотание. Голова всё ещё предательски кружится, а в теле ощущается свинцовая тяжесть от кровопотери. В таком состоянии не то что драться, мыслить нормально получается с трудом. Зато кровосос, похоже, бодр и полон сил, шагает уверенной твёрдой походкой позади. Не пожалеет ли Октавия, что поставила всё на него в этой решающей битве? Если бы кто-то пару месяцев назад сказал Тав, что она добровольно даст выпить своей крови тому, кто причастен к похищению мамы, воровка рассмеялась бы тому в лицо, сочтя ненормальным. Как же изменилось всё за какие-то пару недель. К лучшему ли? Октавия ускоряет шаг, в очередной раз с силой потянув верёвку. «И дёрнуло же тебя на благородный поступок! Будто не знаешь, как хреново бывает от потери крови».       В голове прокручиваются все самые худшие исходы событий: от смерти до пленения в рабство всех троих безумным садистом. Если последнее случится, то она не выдержит. Лучше смерть, чем то, что пережил Астарион. Во всяком случае, судя по его немногочисленным рассказам. Слишком уж болезненны в воспоминаниях те моменты, когда твоё тело тебе не принадлежит.       Почти на полпути к башне, она замечает, что кто-то следит за ними. Неуловимая тень то тут, то там попадается в поле бокового зрения, но тут же ускользает, как только Тав пытается её обнаружить. Когда-то она и сама была такой: незаметной девчонкой, шпионящей для одного ублюдка. Интересно, он всё ещё использует детей и подростков для этих целей? Октавия вздыхает. Как бы ни хотелось ей сейчас поймать мелкого соглядатая и расспросить с пристрастием, на это просто нет времени. Пусть наблюдает сколько влезет: если шпиона действительно подослал тот, о ком она думает, Тав разберётся с этим позже.       Знакомая нескладная фигура, прислонившаяся к стене в двадцати метрах, снова вызывает чувство вины и стыда. Ей не стоило впутывать в это Гуса. Можно дать ему последний шанс отказаться, но она уже знает наперёд — бесполезно. Уж в чём, а в упрямстве близнец способен конкурировать с сестрой на равных. В памяти всплывает недавний разговор: она обещала дать ему шанс. И Густав сейчас как никогда нужен, чтобы прикрыть их задницы.       — Готов? — Поравнявшись с братом, Тав почти не поворачивает головы. Сейчас самое последнее, чего ей хочется — это чтобы Гус заметил её бледные от недостатка крови губы и развернул домой.       — Уже навёл справки. Их там двое внизу и трое на самой верхушке. Все вооружены.       Тав кивает.       — Помните, мы не вступаем в сражения, которых можем избежать. Любая лишняя битва тратит наши силы, ресурсы и время. — Почему-то кажется, что голос предательски подводит её, звуча недостаточно твёрдо и уверенно.       Стражница в дверях преграждает дорогу, расслабленно оперевшись на деревянный косяк.       — Это вход на частную территорию, назовите цель визита. — Женщина не скрывает презрительного взгляда в сторону троицы, вероятно, полагая, что оборванцы из Нижнего города опять пришли попрошайничать. Таких на дню она отгоняет пачками.       — Привела вашему хозяину его пропажу. Ходят слухи, что он обещал щедро заплатить.       — Не понимаю, о чём ты, бродяжка. Ты, верно, обозналась. — Понимает. И очень даже нервничает, что читается по её бегающим глазам.       — Всё хорошо, Мерони, это и правда я. — Вампир откидывает капюшон и впервые за долгое время подаёт голос.       — Господин Астарион! Вы опоздали, церемония уже началась. — Её глаза распахиваются от удивления.       Церемония? Какая, к чёрту церемония? Если это сборище подразумевает большое скопление гостей, тогда дело плохо. Пока разум лихорадочно просчитывает новые варианты развития событий, вампир берёт диалог на себя:       — Пропусти нас, Мерони, возможно, мы ещё можем успеть.       — Он пусть проходит, а вы двое оставайтесь здесь. — Женщина направляет кончик алебарды на Тав.       — Э, нет, так не пойдёт. Я привела его и требую своё обещанное вознаграждение! — С такими, как эта Мерони, наглость — второе счастье, а то и первое. Эти прихлебатели, кормящиеся объедками со столов власть имущих, очень быстро забывают из какого дерьма вылезли сами.       — Будет тебе вознаграждение, жди тут, бродяжка.       — Как же, заберёшь себе половину, как пить дать, а то и вовсе кинешь меня. Нет уж, я буду разговаривать только с твоим хозяином.       — Либо уповай на мою честность, либо убирайся прочь. — Кончик алебарды опасно упирается в грудь, и Тав инстинктивно тянется к бедру, смиряясь с неизбежностью конфликта.       — Опусти оружие, Мерони, хозяин будет рад видеть гостей на своей церемонии.       — А, так это гости. Что же вы сразу не сказали, господин Астарион. — Губы охранницы вытягиваются в мерзкую заговорщицкую ухмылку. — Проходите.       Они поднимаются вверх, на самую стену. Отойдя на приличное расстояние, вампир раздражённо распутывает верёвки, освобождая руки.       — Отличный план, чуть всех нас не погубила, а в итоге всё равно сделали по-моему.       — Заткнись! Всё сработало бы, если б ты не… — Она прикусывает губу, озираясь на Густава, плетущегося позади и поглощённого своими мыслями. Нет, ему не обязательно знать, что Тав подвергала свою жизнь риску, дав вампиру выпить своей крови. В таких идиотских поступках даже собственному брату стыдно признаться. Особенно ему. ***       Главный холл встречает гостей своей опостылевшей роскошью и напряжённой тишиной. Век бы не видеть эту помпезную безвкусицу с надоевшими до тошноты коврами, портретами всей родословной Зарров на стенах и дорогими вазами. Астарион хмуро оглядывает всю эту жухлую позолоту, искренне надеясь, что так или иначе, переступает порог набившего оскомину дворца в последний раз.       Несмотря на возвращение в ненавистный замок, сегодня у него хорошее предчувствие. Выпитая кровь приятным теплом циркулирует по телу, наполняя его энергией, обостряет все чувства, ускоряет реакцию, заставляет мозг быстрее соображать. Вампир краем глаза косится на бледное лицо Октавии, чьи глаза полны мрачной решимости. Душевный подъём вновь омрачает укол стыда, теперь он обязан выложиться за двоих, иначе её жертва будет напрасной.       — Веди. — Она трёт виски, скрывая этот жест от чародея. Отчаянно притворяется, что всё хорошо.       Слуги расступаются перед ними, искоса поглядывая на новоприбывших гостей, но не говоря ни слова. Процессия в угрюмом молчании достигает наглухо запертого входа в бальный зал.       Астарион с силой дёргает ручки, но массивные створки не поддаются ни на миллиметр:       — Вот дьявол! Касадор наверняка заперся внутри со своим распроклятым ритуалом. Нужно найти способ попасть туда.       — Похоже, тут выемка для чего-то. — Густав почти в плотную подходит к металлическим дверям, внимательно осматривая их. Тяжёлые створки, покрытые загадочными рунами и узорам, буквально вибрируют от магии. — Сейчас попробуем…       Чародей делает пассы руками, произнося слова заклинания, снова дёргает ручку и ругается себе под нос.       — Дьявол, защитные чары, дверь можно открыть только ключом.       Ключ. Наверняка Касадор унёс его с собой, но кто-то же должен иметь запасной, на всякий случай. Он быстрым шагом спускается по ступенькам широкой лестницы вниз, почти не обращая внимания на близнецов, пытающихся угнаться следом.       — Что будем дальше делать? — Тав тяжело дышит, стараясь идти вровень, почти переходя на бег.       — Искать ключ, чем бы он ни был.       — Предлагаешь перевернуть дворец вверх дном?       — У тебя есть идеи получше?       Вопрос остаётся без ответа. Конечно, у неё нет идей получше, как и у него самого. Октавия одаривает вампира уничтожающим взглядом и быстро отворачивается. Боги, да что с этой женщиной не так, и почему его это задевает? Она должна быть благодарна за то, что он вытащил их задницы из разговора, который сама же Тав чуть не провалила, а вместо «спасибо», Астарион получает только постное недовольное лицо.       «Ты прекрасно знаешь, что с ней не так», — проклятый укол совести напоминает о себе так же внезапно, как он обнаруживает себя, почти уперевшись носом в до боли знакомую обшарпанную дверь. Взявшись за потёртую ручку, равно как и столетия до этого, он испытывает тошнотворное чувство дежавю. «Не время раскисать, просто думай, что это необходимо. Вдруг кто-то из других отродий остался здесь и знает, что происходит».       Резко выдохнув, Астарион дёргает ручку и заходит внутрь. На контрасте с показной роскошью главных холлов замка, тут его встречает знакомый затхлый запах нестиранных простыней и тухлой крысятины, истрёпанные обои и старые скрипучие кровати с продавленными матрасами, что стоят рядами по обе стены.       — Добро пожаловать в мои покои. — Он театрально обводит рукой пространство, пытаясь выдавить саркастичную улыбку. — Так и живём. Все семеро в одной комнатушке. Если хорошо выслужишься перед хозяином, получишь отдельную спальню побольше. До тех пор, пока тебя кто-то не перещеголяет в умении лизать задницу.       Гус прикрывает нос и рот ладонью, пытаясь спастись о неприятной вони, а Тав лишь мрачно сводит брови на переносице.       — Почти так же было у нас с Гусом, когда мы попали в приют. — В её голосе Астарион слышит что-то похожее на сочувствие. — Мы быстро оттуда сбежали. Лучше уж жить на улице, чем… В таких условиях.       — Как видишь, мне не так повезло, возможности сбежать у нас не было.       Астарион и сам не до конца понимает, почему с таким мазохистским удовольствием посвящает близнецов в подробности этой неприглядной стороны своей биографии. Совершенно точно не для того, чтобы вызвать какую-то унизительную жалость к себе. Больше удовлетворения ему доставляет осознавать, что Октавия, всё это время считавшая себя главной мученицей в сложившейся дрянной ситуации, начинает понимать, насколько же кошмарно ошибалась. Замок Касадора — не долбаный курорт, где отродья прохлаждаются, по своей прихоти притаскивая туда случайных бедолаг. И теперь у девчонки есть возможность убедиться в этом воочию. Астарион задерживает взгляд на побледневшем лице и мимолётное торжество от осознания собственной правоты тут же улетучивается. Действительно, дурацкая затея мериться, кому больше боли причинил этот ублюдок.       Они выходят обратно в коридор в подавленном молчании. Астарион вздыхает, направляясь к двери напротив через длинный коридор. К той самой комнате, которая хранит множество неприятных и порой даже травмирующих воспоминаний. Хотя чего уж там, весь этот проклятый замок для него — это одно сплошное травмирующее воспоминание.       Рука тянется, чтобы открыть дверь, но чародей хватает его запястье. Стараясь скорее разорвать внезапный контакт, Астарион вопросительно поднимает бровь.       — Стой! Из-за двери просто разит некротической магией.       — Некротической? Чушь! Здесь не может быть ничего… — он обрывается на полуслове, потому что и сам чувствует неладное. — Отойдите.       Близнецы отступают на пару шагов и Астарион аккуратно открывает дверь. Лежащее на полу крохотное тельце источает такую мощную некротическую ауру, что еще немного и превратится в некро-бомбу, которая разнесёт дворец к чёртовой матери. Он бы, конечно, не против, при условии, что лично лицезреет тело Касадора, после того, как на него рухнет эта претенциозная груда древних камней. Крохотные черты безмятежного личика кажутся совсем знакомыми. Дочка новенького, Леона. Сразу после того, как он поступил в услужение хозяина, притащил с собой ко двору девчонку и носился с ней как с писаной торбой. Видимо, не уберёг.       — Это комната, в которой я… развлекал гостей перед тем, как за ними приходил Касадор. Обычно здесь никого не убивали…       Он оглядывается на близнецов и видит, как вся фигура Тав напрягается от этих слов. Вампир готов поспорить, о чём она сейчас думает, осматривая комнату на безопасном расстоянии: было или не было у Астариона с её матерью на той роскошной двуспальной кровати хоть что-нибудь? Он и сам хотел бы знать. В этом, на первый взгляд милом и уютном, месте было столько всякого дерьма, что память иногда сознательно отказывается воспроизводить некоторые фрагменты.       — Я могу попробовать снять проклятье, у меня были свитки. Дайте мне пару минут. — Густав роется в сумке, плотно набитой свитками, зельями и всякими реагентами. — И тогда мы сможем обыскать комнату.       — Пожалуй, воздержусь от обыска. Подожду вас снаружи. — Тав отходит подальше, мрачнее тучи, садится на ступеньки, обхватывая колени руками.       — Будь так любезен, Густав, сними проклятье. — Астарион почти не смотрит в сторону чародея, всё внимание сосредоточено на угрюмо сгорбившейся в паре метров от него фигуре.       У эльфа есть пара минут, пока Гус снимает проклятие, и он решает не терять времени, приближаясь к лестнице. Потому что его, чёрт возьми, по какой-то нелепой причине вдруг непреодолимо тянет с ней поговорить.       — Ты злишься на меня? — Он присаживается рядом, голос звучит тихо, чтобы не достигнуть посторонних ушей.       — Нет.       — Из тебя плохая лгунья, дорогая.       — А ты делаешь вид, будто тебя моя злость, дьявол тебя дери, хоть как-то волнует.       Астарион поджимает губы, нервно теребя край плаща.       — А если и правда волнует, тогда что? Если мне не всё равно… — Он обрывается, понимая, что сказал лишнего. С чего это ему действительно должно быть не всё равно?       Тав задерживает на нём долгий взгляд, который сложно прочесть. Зелёные глаза, кажется, целую вечность пристально изучают его лицо, прежде чем она коротко произносит.       — Я не злюсь… На тебя.       Астарион открывает рот, не зная, что ответить. Впервые он проглатывает свой острый язык, обдумывая её слова. Их прерывает голос со стороны двери:       — Готово, можно заходить.       В комнате ничего не изменилось с тех пор, когда он был тут в последний раз, за исключением крохотного тельца на полу. Астарион переворачивает вверх дном все тумбочки и шкафы, даже под матрас заглядывает. Ровным счётом ничего, хоть отдалённо напоминающего распроклятый ключ.       Раздражённый, вампир выходит в коридор, потерянно озираясь по сторонам. Ну и что теперь? Уверенность медленно начинает улетучиваться, на её место крадётся липкая мерзкая беспомощность. И это в замке, где он должен чувствовать себя как рыба в воде, в мутной, отравленной воде. Один из слуг, пробегающих мимо, останавливается и задерживает на нём взгляд.       — Мастер Астарион, вы опоздали, хозяин уже начал ритуал!       «Да как же вы надоели, как будто и без вас не понятно». Но всё же что-то, похожее на слабую надежду, разгорается в нём снова: вдруг прислуга что-то знает.       — Я в курсе, Вильгельм. Очевидно, я хочу успеть присоединиться к ритуалу. Открой бальный зал.       — Это невозможно! Гоуди уже запечатал двери. Хозяин распорядился не открывать их до окончания ритуала.       Конечно, старый костяной утырок, только ему Касадор мог доверить ключ. Он хлопает себя по лбу: можно было и догадаться.       — И где же сейчас этот садистский мешок с костями?       — Это неважно, ритуал уже начался! Хозяин будет зол, очень зол на вас! Ужасные вещи он с вами сделает, ужасные! — Его слова становятся похожими на бессвязный горячечный бред. Эти слуги находятся под контролем Касадора так долго, что рассудок простого смертного порой может дать трещину. — Простите, мне пора идти, столько всего ещё нужно сделать, ко всему подготовиться! ***       Тав нервно кусает губы, наблюдая со стороны, как Астарион разговаривает с прислугой. С самого начала этого чёртового похода всё идёт не по плану. Вампир был прав, без него они бы и внутрь не попали. И это осознание ужасно раздражает. Сейчас как никогда она ощущает, что контроль над ситуацией утекает сквозь пальцы, словно мутные воды Чионтара. Нельзя предугадать, что их ждёт за следующей дверью и эта неизвестность пугает до мурашек в одеревенелых конечностях. Огромные стены и высокие потолки давят, заставляя почувствовать себя ничтожной и беспомощной. Интересно, что ощущает Астарион, вернувшись в место, где с ним обращались хуже, чем со скотом?       Сердце подскакивает почти к подбородку от неожиданности, когда на плечо аккуратно опускается узкая ладонь, прерывая мутный грязевой поток мрачных мыслей.       — Всё в порядке, сестрёнка? Ты сама не своя.       — Всё отлично, я просто… — Она накрывает руку брата своей, пытаясь выдавить ободряющую улыбку. Кровосос прав, она плохая лгунья.       Тав всегда чувствует вину, когда Гус переживает за неё, почему-то думая, что не имеет права заставлять брата волноваться. Его взгляд задерживается на бурых пятнышках, что предательски засохли на вороте рубахи. Дьявол! Октавия отводит взгляд, втягивая голову в плечи. Опять будет читать нравоучения о том, что сестра себя не бережёт, как будто и без его лекций не ясно. Это её жизнь, в конце концов.       На удивление, Гус лишь понимающе хмыкает и внезапно выдаёт то, чего Тав не ожидает услышать, особенно здесь и сейчас.       — Знаешь, я не буду возражать, если после всего он останется жить с нами.       — Что ты несёшь?       — Тав, я вижу, как вы друг на друга смотрите. Я не слепой. И я не против ваших отношений, если что.       — Отношений? Ты не слепой, Гус, ты сумасшедший! — Предательский нервный смешок из её уст звучит уж очень неубедительно.       Какого чёрта он вообще эту тему поднял? Какие, к дьяволу, отношения?       — Ты не дала бы ему своей крови, если бы он для тебя ничего не значил. А он глаз с тебя на сводит, даже когда разговаривает со мной.       Бред какой-то. Она дала ему своей крови, потому что так было нужно, чтобы придать ему сил, повысить их шансы на победу… Или это очередная её отговорка. С точки зрения логики поступок не выдерживает никаких аргументов. Тав пытается возразить, но все доводы, что приходят в опустошённый разум, выглядят неубедительно. Она просто беспомощно открывает рот, задыхаясь от возмущения, точно рыба на берегу.       Однако их разговор хоть немного отвлекает от мрачного самокопания. Приятней перенаправить поток размышлений на несуществующие чувства и то, как вообще Гусу это пришло в голову, чем раз за разом прогонять в голове сценарии собственной кончины в этом растреклятом дворце от рук вампира-садиста или крутить в мозгу до боли тошнотворные предположения о том, как мама проживала здесь последние часы своей жизни.       — Дьявол, оно должно быть где-то здесь, ну же.       Раздражённый голос вампира выводит Тав из оцепенения. Близнецы подходят ближе, наблюдая, как Астарион ощупывает стены в коридоре.       — Что ты пытаешься найти?       — Вход на чёртову… а, ну конечно.       Он кладет руку на одну из стен, что кажется, ничем не отличается от других. Стена плывёт, становясь прозрачной и под ней обнаруживается тяжёлая дубовая дверь.       — Узрите один из самых дешёвых трюков Касадора: иллюзорная стена. — Его голос сочится ядовитым сарказмом, с едва уловимыми нотками боли.       — Что за дверью? — Рука инстинктивно тянется к бедру, ложась на рукоять кинжала. Так всегда спокойней.       — Место из моих кошмаров и один старый костяной выродок. Во всяком случае, я очень надеюсь, что он там. — Его лицо кривится в гримасе омерзения, смешанного с презрением и почти неконтролируемым животным ужасом.       Тав физически ощущает, как напряглась вся его фигура, как кулаки сжимаются и разжимаются, а желваки на плотно сжатых челюстях нервно ходят туда-сюда. Почти не задумываясь, она делает то, что обычно делал брат, чтобы её успокоить: опускает свою ладонь ему между лопаток, легонько надавливая, нежно, но настойчиво проводит вдоль позвоночника. Тот самый жест, который на языке близнецов говорит без слов «я рядом, на твоей стороне». Вампир вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Октавия пытается выдавить из себя ободряющую улыбку, но лишь богам известно, какую гримасу она нацепляет на своё лицо вместо этого. Похоже, её вид вызывает у Астариона плохо скрываемый нервный смешок и что-то похожее на благодарность на дне алых глаз. Он распрямляет спину и твёрдой походкой шагает вперёд, навстречу своим демонам. ***       Холодное каменное помещение выглядит всё так же неуютно, даже когда просто думаешь о нём. От взгляда на ржавые кандалы, прикреплённые к стене, к горлу подступает тошнота. Гоуди со своим тупым оскалом на черепе, что часто снился ему в кошмарах, стоит, прислонившись к стене, будто ожидая гостей. Вампир задерживает на нём полный ненависти взгляд:       — Знал бы ты, как я сдерживаюсь, чтобы не надавать тебе по мощам прямо здесь и сейчас! — Астариона колотит от ярости, но теперь он впервые за две сотни лет чувствует, что у него достаточно сил и уверенности, чтобы дать отпор.       — Смотри, чтобы твой острый язык тебя же и не поранил, мальчишка. Ты сам знаешь, что Гоуди выполнял приказ хозяина.       — Ты пытал нас, сраный ты суповой набор!       — Пытал, и не жалею. Ты так сладко кричал, как никто из отродий. — Скелет подходит ближе, бряцая костями в ржавых доспехах. — Однако мальчишка вернулся и привёл с собой друзей. Новых друзей для Гоуди!       — Эй, никакие мы не друзья! Я привела его твоему хозяину и отдам лично в руки, за вознаграждение! Так что будь так добр, открой ворота и дай пройти.       Тав встаёт между ними, предотвращая возможную драку. Всё ещё наивно полагает, что они уйдут отсюда, не растоптав в пыль эту полуразвалившуюся декорацию для анатомического театра.       Скелет хрипло смеётся:       — Хозяин приказал не открывать двери до конца ритуала.       — Хозяин наверняка будет очень тобой недоволен, если узнает, что Астарион был в замке, но не попал на ритуал по твоей вине. Уверена, он будет очень и очень зол.       В этот раз Тав звучит куда убедительней, чем тогда в башне. Если таким образом решила реабилитировать себя после позорного провала, то у неё неплохо получается. Скелет молчит несколько мгновений, обдумывая её слова, но благо, жестокость и тупость в этом жалком каркасе сплетены вместе, словно неразлучные любовники. Костяные пальцы роются где-то в недрах доспехов, извлекая круглый золотой перстень с гербом Зарров.       — Вот, держи, приведи его хозяину.       Точно, перстень и есть ключ. Астарион еле удерживается, чтобы не хлопнуть себя по лбу, в который раз за вечер. Он уже не единожды видел эту штуковину на пальце у Касадора. Перстень исчезает в одном из многочисленных карманов Октавии.       — Идём, — тихо шепчет она, беря его под локоть, но вампир не двигается с места.       Два рубиновых зрачка буравят Гоуди с ненавистью и мрачной решимостью.       — Идите, я догоню. — Шепчет он сквозь зубы.       — Астарион, но уговор…       — Я помню чёртов уговор. Вы не обязаны мне помогать, это только между мной и ним.       Он достаёт кинжал, угрожающе надвигаясь на скелета.       — Ты чего удумал, мальчишка? Жить надоело? — хрипло каркает Гоуди, вынимая меч.       Не надоело. Наоборот, сейчас, как никогда, он чувствует себя живым, свободным и полным сил. И это чувство опьяняет, наравне с кровью, что бурлит в нём — спасибо Тав — наделяя такой силой, что Астариону кажется, и целый мир не помеха, а уж жалкий скелетишка превратится в пыль под его ногой за считаные минуты.       Длинный меч не даёт атаковать в лоб, Гоуди держит вампира на расстоянии, пока тот мягко, по-кошачьи обходит его по кругу. Он не сводит взгляда с пустых глазниц в молчаливой напряжённой дуэли, однако вдруг Астарион с удивлением замечает, что Октавия бесшумно заходит скелету за спину, прикладывая палец к губам. Дьявол, ну кто её просил! Хотя ему определённо приятно, что девчонка решила помочь. Вдвоём они справятся значительно быстрее.       Гоуди делает неуклюжий выпад, и Астарион без проблем уворачивается, пригибаясь под мечом. Это помогает ему воспользоваться замешательством и проскользнуть ближе, ударив в сочленение между поножами, туда, где должны быть бедренные кости. Скелет шатается, но не падает, резко разворачиваясь, ударяет мечом наобум. Лезвие со свистом вспарывает воздух, звонко бряцая о каменный пол.       — Гоуди проучит тебя, дерзкий щенок!       Тав делает подсечку, и груда костей падает с грохотом и проклятьями. Она было уже заносит кинжал для удара, но меч в костлявой руке изворачивается и бьёт наотмашь, пропарывая грубые суконные штаны, оставляет багровый след на её бедре. Тав шипит, но, кажется, больше от неожиданности, рана неглубокая, хоть и ткань начинает пропитываться кровью.       — Ах ты старый костяной… — Ярость внутри закипает с новой силой, и вампир бросается вперед, в остервенении опуская сапог туда, где шейные позвонки соединяют тело с головой. Единственное не защищённое доспехами место.       Древний ржавый шлем отлетает в сторону, теперь скелет не кажется таким уж грозным. Удар, ещё удар, Гоуди дёргается, пытаясь встать, но Астарион продолжает колотить подошвой, дробя позвоночник. Тав тем временем выбивает меч из костяных пальцев, пинком отправляя его в дальний угол. Только когда груда костей замолкает и перестаёт шевелиться, вампир тяжело дыша убирает ногу. Неужели, победа? Из груди вырывается хриплый смех, который он не в силах сдержать.       — Сдох, ублюдок. Больше не будешь меня мучить, никогда! — Нога с размаху пинает безжизненный череп, тот с гулким стуком ударяется о стену, раскалываясь на части.       — Мы здесь закончили? — Густав деликатно прочищает горло, стоя у дверей. На его пальцах пляшут красноватые огоньки так и не выпущенного заклинания.       Астарион удовлетворённо оглядывает лежащую на полу массу из костей и железа:       — Вполне. ***       — Даже не будешь меня отчитывать за нарушение уговора?       Они поднимаются по ступенькам, возвращаясь ко входу в бальный зал. Вампир разве что не светится от счастья после расправы над тем скелетом. Короткая потасовка, закончившаяся быстрой победой только подняла команде боевой дух, сбросив обречённую напряжённость, что висела над ними до этого. Тав хмыкает, пожимая плечами.       — Полагаю, он заслужил.       — О, ещё как заслужил. — Астарион улыбается, запуская пальцы в растрёпанные кудри, поправляет диадему. — Как твоя нога?       — Пустяки, царапина. — Она отмахивается, пытаясь не морщиться от боли. Порез действительно оказался неглубоким, и Гус сразу же помог перевязать рану, чтобы остановить кровотечение, но всё же совсем незначительное неудобство в следующем бою могло стоить ей здоровья, а то и жизни.       — Почему ты осталась? — Его тон вдруг становится очень серьезным.       Тав ловит на себе недоверчивый взгляд, до боли знакомый ей самой:       — Может быть… — Она глотает комок в горле, признание даётся с трудом. — Мне тоже не всё равно.       С губ вампира срывается тихий прерывистый вздох. Он молчит, на бледном лице всё еще маячит тень сомнения:       — Спасибо.       — Не за что. — Она пытается придать максимум безразличия своему голосу, но в глубине души по какой-то необъяснимой причине, ей чертовски греет душу эта благодарность, что звучит искренней всех вместе взятых комплиментов и фальшивых соблазнительных придыханий.       Кольцо идеально подходит к выемке в дверях. Вздрогнув, железные створки открываются, и перед глазами троицы предстаёт бальный зал, усеянный трупами и лужами крови. Не то, чтобы Тав можно было удивить парочкой мёртвых тел, она видела всякое, но такой парад неприкрытой жестокости заставляет желудок неприятно съёжиться.       — Первый раз вижу тут такой беспорядок. — Слова Астариона отдаются гулким эхом от высоких стен. Даже он скривил гримасу отвращения, оглядывая последствия, должно быть, жуткой мясорубки.       — Видимо, сегодня особый случай. — Она чуть было не наступает в багровую лужицу, но вовремя отдёргивает ногу. — И не жалко такой дорогой паркет. Ну хоть кишки на люстре не развесили и на том спасибо. — Она пытается шутить, чтобы хоть как-то снизить градус мрачного напряжения, повисшего в воздухе.       Краем глаза Октавия наблюдает, как Гус прикрывает рот ладонью, пытаясь сдержать рвотные позывы. Бедняга, он всегда был чувствителен к таким вещам.       — Давайте уйдём отсюда поскорее. — Чародей тянет за ручку внушительной дубовой двери и та легко поддаётся.       — Что за дверью?       — Кажется, кабинет Касадора. — Астарион пожимает плечами. — Я никогда там не был. Туда он утаскивал тех несчастных, что мы ему приводили.       Значит, и маму тоже… Тав снова мутит от мысли о том, какие зверства этот садист мог творить с ней в своём логове. Сделав усилие, она сглатывает комок в горле, стараясь выкинуть из головы картины, что рисует воспалённое воображение.       Кабинет, на удивление, выглядит совершенно заурядно. Никаких пыточных инструментов и жуткой атмосферы. Она могла бы подумать, что это обычное рабочее место какого-нибудь очень богатого служащего. Аскетично, но если знать, куда смотреть, глаз сразу распознает дорогие предметы. В отличие от кричащей роскоши бального зала здесь как-то даже… слишком спокойно.       — Эй, смотрите! — Голос Густава раздаётся где-то за спиной и она видит, как брат высовывает голову из проёма сбоку, куда они ещё не успели заглянуть.       Тав сразу отмечает царапины на полу, ведущие в небольшую комнату с круглой платформой вместо пола.       — Адово пламя, это что ещё за хреновина? — Астарион присвистывает, поднимая брови.       — Хотела тебя об этом спросить, да вижу, ты шокирован не меньше. — Его неосведомлённость немного пугает Тав — На твоей карте такого не было. — Честно говоря, на ней вообще мало что было.       — Здесь кнопка. — Гус тянет палец, чтобы нажать, но, поймав грозный взгляд сестры, отдёргивает руку.       — Мы не знаем, куда оно ведёт, братец. Может, мы окажемся прямиком в ловушке?       — Ну, во всяком случае, если будем стоять тут и размышлять, то никогда и не узнаем. Напомню, что времени у нас не так много. — Вампир невозмутимо нажимает кнопку под недовольное ворчание Октавии.       Платформа вздрагивает и медленно ползёт вниз, затягивая их глубже в змеиную нору, из которой теперь только один выход: через труп Касадора.