Under your scars

      — Тав, ты уверена? — Гус напряженно разглядывает сестру, пытаясь понять, как её решение могло так кардинально поменяться за такое короткое время.       — Нет, но это наш единственный выход. — Девушка вертит между пальцев монетку, самый верный способ успокоить нервы. — У него тоже есть причины ненавидеть Касадора, Гус, я уверена, он может быть полезен. К тому же… без него нам точно не одолеть вампирского лорда.       Маг чуть колеблется, затем сердито вздыхает:       — Такая же упрямая, как она, — бормочет он под нос. — Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, но ничего не обещаю. В зачаровании предметов я не очень силён, ты знаешь.       От очередного сравнения с матерью сердце болезненно холодеет, но Тав быстро берёт себя в руки:       — Я достану тебе всё, что ты хочешь, любой артефакт, ты знаешь, для меня нет ничего невозможного, братишка. — Уверена ли она, что даже втроём они выстоят против Зарра? Конечно нет. Вся её показная бравада перед вампирским отродьем позапрошлой ночью улетучилась, как только Октавия подумала об этом на холодную голову, хорошенько выспавшись на следующий день. Яростный порыв избавить мир от тирана, замешанного в массовой краже жителей города для собственного насыщения, сменился предательским страхом и неуверенностью. Всё-таки Астарион прав: чтобы победить такое древнее существо, недостаточно простого кинжала и базовых заклинаний. Но есть ли у них выбор? Очевидно, нет. Они уже зашли слишком далеко и отступать поздно.       Где-то внутри маленькая малодушная её часть бьется в агонии, крича о том, что им с братом нужно скорее бежать из города, оставить эту дурную затею с местью, просто собрать вещички и сматывать, что есть сил. А Астарион? Да что ему будет! Посидит в клетке, пока действие заклинаний не ослабнет, а дальше Касадор с его слугами сделает своё дело… Тав упрямо качает головой. «Ты для того столько лет строила планы, ждала своего часа, чтобы вот так просто сбежать? И что будешь делать? Постоянно прятаться? Жить в вечном страхе, что однажды тебя всё-таки найдут? Смалодушничаешь и пойдёшь на сделку с совестью, как тогда с Флиммом?» Последняя мысль заставляет тело содрогнуться от отвращения, вызывая жгучее желание помыться.       — Мне нужно прогуляться, — угрюмо бормочет себе под нос девушка, вставая со стула.       Густав провожает сестру долгим тяжёлым взглядом, наблюдая, как она надевает плащ и открывает дверь.       — Постой, — окликает чародей и спешно достаёт перо, чернила и бумагу, что-то второпях записывая. — Вот, в магазинчике при Башне это всё должно быть. Только осторожнее, Тав, там все предметы зачарованы, просто так не украдёшь, лучше купить.       Тав молча кивает, берёт листок, аккуратно складывает и засовывает в карман. Оказавшись снаружи, она накидывает капюшон почти на глаза и лёгкой пружинистой походкой скользит в оживлённый людской поток на главной улице. Уже сутки, как девушка так и не отваживается вновь спуститься в подвал. Астарион не сказал ни «да», ни «нет» на её предложение, и Октавия медлит, боясь услышать окончательное решение. Ведь каким бы оно ни было, это с большой вероятностью будет суицидальная миссия с одной лишь разницей, что с отродьем на их стороне шансы всё же несколько повышаются.       Проходя по шумной рыночной площади, воровка ловкими пальцами в открытых перчатках цепляет с прилавка пару бутылок вина, почти машинальным движением, заставляя их исчезнуть под плащом с едва слышным сквозь гул толпы звяканьем.       Ноги сами несут за пределы города, в Ривингтон, а оттуда на высокий холм с раскидистым древним дубом, где как на ладони под ногами простираются Врата Балдура. Тав садится, прислонившись спиной к огромному стволу, откупоривает одну из бутылок, делает пару глотков и кривится. Ну и кислятина, как такое вообще пить можно, когда есть пиво? Впрочем, сегодня ей плевать, что пить, главное — прочистить голову.       Это место всегда было особенным для неё и брата. Когда они были совсем малышами, сюда водил их отец, когда отец умер, близнецы сбегали на холмик вдвоём, а когда не стало и матери, каждый из них приходил сюда, если дела начинали идти под откос. Тав гладит большой плоский валун, на котором неровными буквами нацарапано «Корделия Фарадезис, 1436 — 1477» — самодельный мемориал, который Октавия сделала в тот день, когда близнецы окончательно приняли тот факт, что мама больше не придёт.       — Что мне делать, мам? — Сейчас, как и в тот злополучный день, она ощущает себя покинутым одиноким ребёнком. — Мне страшно… ***       Дверь подвала открывается с тяжёлым скрипом, пробирающим до костей, отражаясь гулким эхом от каменных стен. Астарион отрывает взгляд от книги. Днём тут почти светло: рассеянные лучи, проникая сквозь маленькое занавешенное окошко под потолком, создают приятные сумерки и его привыкшие к темноте глаза могут читать даже тогда, когда свет оставленной для него лампы уже потух. Чтиво, что принесла девчонка, действительно занимательное, он даже почти потерял счёт времени, увлёкшись трактатом. Сколько уже прошло? Сутки? А к нему пришли только сейчас… Эльф подскакивает с места, в нетерпении, предвкушая, как он отчитает Октавию за то, что покинула его так надолго, а потом они вместе устроят небольшое собрание книжного клуба с обсуждением прочитанного, но на удивление вместо девчонки он видит её брата.       — Не подвал, а проходной двор, — притворно вздыхает вампир себе под нос, украдкой наблюдая за парнишкой.       — Пришёл обновить заклинания, — бубнит угрюмо Густав, кажется, так назвала его по имени Тав, делая магические пассы руками в сторону клетки.       Пространство вокруг загорается синеватыми огоньками, затем их сменяют жёлтые искорки, завершая под конец россыпью зелёных всполохов. Астарион не может оторваться от всего этого цветастого великолепия, почти кожей ощущая наэлектризованный от магии воздух.       — А ты и правда талант. — Эльф рассматривает чародея с нескрываемым интересом, однако парень намеренно его игнорирует. — Ну же, чем я заслужил такое отношение? — с наигранной обидой в голосе он отчаянно пытается обратить на себя внимание. — Мы с твоей сестрой выяснили, что я вам не враг, у нас общая заноза в заднице по имени Касадор.       — Не сбивай концентрацию, — бормочет сквозь зубы парнишка, делая движения руками, он невероятно сосредоточен: брови нахмурены, челюсти стиснуты, на виске пульсирует тонкая венка, с таким выражением лица паренёк ещё больше похож на сестру, очаровательно.       Закончив, Густав шумно выдыхает, прислонившись к холодной каменной стене. Похоже, сил у него осталось совсем немного. Астарион подходит ближе к решётке, обхватывая металлические прутья и внимательно наблюдает, склонив голову:       — Ты закончил? — его голос мягкий и почти вкрадчивый, эльф уже понял, что сестра в их тандеме лидер, но заслужить расположение брата никогда не будет лишним.       Парнишка хмуро кивает, какое-то время стоит молча, собираясь с силами для разговора.       — Хочешь что-то спросить? Давай, не стесняйся… — подбадривает Астарион, изобразив на лице игривую и слегка соблазнительную полуулыбку.       — Не знаю, как у тебя получилось так быстро её расположить на свою сторону. — Густав пытается выглядеть угрожающе, но получается крайне неумело, он скорее напоминает злого щеночка. — Но только попробуй её обидеть! Она… и так столько всего пережила, что… — он осёкся, понимая, что, возможно, сказал лишнего.       Как мило! Где-то совсем в глубине души Астарион начинает завидовать этим двоим. Они есть друг у друга, защищают друг друга, заботятся. У вампира же не было никого, кто мог бы когда-либо в жизни вступиться за него. Его названые братья и сёстры по несчастью, скорее просто соратники, что делят одно горе на всех. Они могут посочувствовать твоим травмам, помочь вытереть кровь или перевязать рану, но когда мастер пытает кого-то, остальные молчат, вжавшись в стены от страха, не в силах перечить хозяину. А ещё они без всякого стыда подставят тебя, чтобы выслужиться перед хозяином и выторговать себе условия получше или отвести от себя гнев Касадора. Да что греха таить, он и сам так неоднократно делал.       — Октавии повезло с братом, — лишь тихо произносит эльф, слабо улыбнувшись. — Я обещаю, что не буду её обижать, Густав, даю тебе слово. Если… если всё получится, и мы каким-то чудом осуществим то, что задумала твоя безумная сестрица, я клянусь, что я уйду и вы никогда меня больше не увидите.       Какое-то время парнишка раздумывает над его ответом, затем едва заметно улыбается:       — Тогда я постараюсь найти способ сделать тебя полезным для сражения с Касадором.       Астарион молча кивает. Книжка, которую притащила девчонка, действительно вселила надежду, что он может выстоять против мастера: в ней не называлось никаких имён, но подробно описывались ситуации, когда, как и при каких обстоятельствах отродья убивали своих хозяев.       Густав уже собирается уйти, но эльф останавливает его, притворно надувая губы:       — Постой, не покидай меня так быстро! В этом чёртовом подвале даже поговорить не с кем, а вы бросили меня одного здесь почти на целый день! — Астарион какое-то время изучает мага внимательным взглядом, всё-таки паренёк кажется менее озлобленным на мир, чем его сестрица, вытянуть из него полезную информацию будет куда проще. — Расскажи мне о вашем детстве. ***       Тав не помнит лицо отца, но хорошо помнит его голос, чувство тепла и комфорта, наполнявшее дом, когда он приезжал из дальних торговых путешествий. Помнит, как мама надевала красивое платье и готовила что-нибудь вкусное к его возвращению, помнит, как он катал их с Гусом на плечах, как привозил каждый раз из долгой поездки близнецам редкие сладости, а любимой жене украшения, косметику или духи. Мама, конечно, ворчала, что он тратится на столь дорогие подарки, но всегда светилась от счастья в такие моменты. Пока был жив отец, они обитали в Верхнем городе, благо положение зажиточного торговца позволяло семье купить небольшой, но весьма уютный домик с видом на сад.       Октавия делает очередной щедрый глоток из почти опустевшей бутылки. Алкоголь позволяет расслабить тело и мысли, отпустить спутанный разум дрифтовать куда-то на задворки сознания, задевая случайные воспоминания из прошлого.       Тав помнит, как пришли какие-то люди в сером с постными лицами и долго говорили о чём-то с мамой, заставляли подписать какие-то бумаги, а когда они ушли, мама заперлась в своей комнате и почти сутки истошно кричала. Близнецы не догадывались тогда, что произошло, но чувствовали её боль и чёрную ауру скорби, что с этого дня расползалась по каждому закоулку дома. Папа не явился домой ни через неделю, ни через месяц. Постепенно слуги перестали приходить на работу, из комнат стали исчезать дорогие предметы интерьера, а затем и вовсе их уютное жилище было продано, и семья, точнее то, что от неё осталось, переехала в затхлую лачугу в Нижнем городе. Мама всё чаще пропадала на разных работах, игривый огонёк в её глазах сменился пустотой и непроглядной мрачной обречённостью, мелкие морщинки прорезали лицо всё заметнее с каждым годом, а нежные ласковые руки покрылись заусенцами и грубыми мозолями. Однако Корделия продолжала давать близнецам те крохи любви и заботы, на которые оставалось способно её кровоточащее сердце. Тав и Гусу рано пришлось повзрослеть, уже лет с шести они делали всю работу по дому, за которую могли взяться. Чем старше они становились, тем чаще мать начала пропадать в тавернах после тяжёлого рабочего дня, прикладываясь к кружке, а затем и вовсе не вернулась.       Октавия переводит взгляд на пустую бутылку, иронично хмыкает. «Мы с тобой доверяем свои жизни одному и тому же подлецу, мама. С одной лишь разницей, что я хотя бы предполагаю, насколько рискованно это может быть. А знала ли ты?» Она пытается представить, как именно Астарион мог убедить вдову с двумя детьми, потерявшую всякий интерес к жизни, пойти с ним. Нет, лучше не думать об этом, от таких мыслей на душе становится ещё гаже.       Тав помнит, как они с братом шли в ночлежку, которую так любила мама за дешёвый алкоголь и отсутствие вопросов. Бармен сразу узнал детишек, ведь они часто приходили сюда забирать мать под утро, когда накануне она напивалась до такой степени, что не могла сама дойти до дома. Но этим утром её нигде не было. Старый Мэлвин, который хотел было уйти поспать после ночной смены, сказал, что видел Корделию в компании какого-то белобрысого эльфа тем злополучным вечером. Близнецам невероятно повезло, что у старика была феноменальная память на лица, к тому же загадочного эльфа с яркой внешностью он видел не в первый раз.       Думала ли тогда Тав о возмездии? Нет, тогда она думала лишь о том, как выжить дальше. Но образ бледного эльфа не покидал её разум. Раз загадочный незнакомец видел маму последней, значит, мог что-то знать, или… сам мог являться причиной её исчезновения. Прокручивая эту мысль в голове каждый раз перед сном, она представляла, что скажет незнакомцу, если вдруг случайно встретит, пока однажды вечером так и не случилось. Белокурый незнакомец, точь-в-точь подходящий под описание, сидел в ночлежке в компании какого-то дварфа. К сожалению, на тот момент старый Мэлвин уже благополучно отошёл в милость богам, спросить было не у кого, но она абсолютно точно была уверена, что это именно тот самый эльф. У тогда ещё молодой и почти наивной Октавии сердце оборвалось. Как подойти? Что спросить? Столько лет прошло, наверняка он и не помнит уже. Тав просто сидела в отдалении, не спуская глаз со странной парочки. Красноглазый мужчина агрессивно флиртовал, а его вусмерть пьяный собеседник, пыхтя и потея, пытался засунуть свою толстую ручищу с короткими пальцами в его узкие кожаные штаны. А потом, когда они направились к выходу, Октавия, повинуясь какому-то шестому чувству, будто тень скользнула со своего места, поглубже натянув капюшон на глаза, и пошла следом. Та ночь выдалась прохладной и дождливой, девушка упрямо шлёпала по грязи, пытаясь оставаться незамеченной. Тав проводила парочку до высокой башни, что хорошо охранялась, путь через неё вёл скорее всего, куда-то в Верхний город. По тому, как хищно улыбался беловолосый незнакомец, как подталкивал пьянющего, спотыкающегося дварфа вперёд, она поняла, что беднягу не ждёт счастливый финал. Тав слишком уж хорошо знала повадки и жесты убийц в этом чёртовом городе и даже была знакома с некоторыми из них. Тогда-то Октавия и поняла, что за судьба постигла их маму в ту злополучную ночь, тогда-то и закипела в её крови обида и злость, желание расквитаться за всё, что пережили они с братом за эти годы. ***       Тав тяжело поднимается на ноги и мотает головой, чтобы сбросить с себя опьянение. Вторая бутылка так и остаётся нетронутой, и Октавия просто кидает её в заплечный мешок. О чём она вообще думала, беря вторую? Нет, нужно сохранять ясность ума и дойти до чёртовой Башни Рамазита хотя бы ровным шагом, по пути раздобыв денег на все эти магические штучки для брата. Впрочем, проблем с деньгами не возникает, она легко срезает увесистый кошель с пояса зазевавшегося толстопузого посетителя магазинчика в красиво расшитой робе. Бедняга даже не заметил лёгкого прикосновения к своему бедру, продолжив разглядывать полки.       Тав подходит к прилавку с улыбчивой рыжей девчушкой-продавщицей и молча протягивает ей список, стараясь сохранять серьёзное лицо и молясь всем богам, что ей не будут задавать лишних вопросов. Все эти магические магазинчики не оставляют у Октавии, ни черта не смыслящей в магии, ничего, кроме чувства дискомфорта и тревоги, поэтому она терпеть не может, когда Гус посылает её раздобыть что-то из его реагентов. Девчонка за прилавком с серьезным видом вчитывается в записку, как-то подозрительно смотрит смотрит на Октавию, но, к огромному облегчению последней, молча начинает собирать всё необходимое. Продавщица протягивает мешочек с ингредиентами, Тав отсчитывает нужное количество монет и с натянутой улыбкой направляется к выходу. «Надеюсь, это действительно пригодится, братишка, твои реагенты проделают дыру в нашем бюджете», — ворчит она про себя, уходя прочь из ненавистного места.       В кармане приятно позвякивают остатки краденого золота и девушка решает побаловать себя, зайдя туда, где действительно будет в своей стихии. Еле заметная с улицы вывеска «Кинжалы и яды» над старой покосившейся лачугой, зажатой между двумя высокими каменными строениями, едва держится на паре ржавых гвоздей. Когда Тав открывает хлипкую дверь, где-то под потолком слышится мелодичный перезвон колокольчиков, оповещающий владельца о прибытии нового клиента. Внутри пахнет затхлостью, пылью и резкими сладковатыми нотками ядовитых растений. Старый гоблин выныривает из-за прилавка и скалит в улыбке два ряда кривых острых зубов:       — Ха, кого я вижу? Злая близняшка решила почтить мою скромную халупу своим присутствием, — его хриплый смех переходит в кашель.       — Трор, старый ты чертила, не сдох ещё. — Октавия широко улыбается в ответ, подходит к прилавку, опираясь на потёртую локтями множества клиентов дубовую столешницу.       — Да вот пытаюсь, всё не дают. — Из его рта даже на приличном расстоянии разит гнилым мясом, и Тав пытается не думать, откуда взялся этот запах.       Само помещение магазинчика, такое же древнее, как и его владелец, а может, и ещё старше, освещено лишь тусклой зеленоватой лампой, отсветы от которой зловеще пляшут на стенах. Несмотря на день на улице, здесь всегда царит полумрак. Как объяснял Трор, из-за того, что некоторые яды не любят прямых солнечных лучей, но Октавия подозревает, что и сам гоблин солнце недолюбливает. Зато каким-то образом узнаёт абсолютно все сплетни города первым.       — Как делишки, что там улицы шепчут? — она старается непринужденно улыбаться.       Старик притворно обижается:       — А я уж грешным делом подумал, что ты о моём здоровье справиться пришла, плутовка, — он хрипло смеется. — Говорят, какой-то могущественный хмырь потерял свою игрушку и теперь пытается поднять на уши всех наёмников Нижнего города, — гоблин снова громко закашливается.       — Игрушку?.. — В груди тяжёлым камнем нависает нехорошее предчувствие.       — Какой-то богатей, пожелавший остаться неизвестным, ищет своего беглого раба, платит много золота за его поимку, обязательно живым. И приметы у него бишь такие странные… Глаза, говорит, красные, волосы белые. — Янтарный взгляд из-под тяжелых седых бровей подозрительно изучает лицо Октавии. — У тебя рожа, как будто ты лягушку проглотила, Тав, поди знаешь об чём это я?       Адова сера, ещё этого не хватало! Тав едва сдерживается, чтобы не выругаться вслух, понимая, что гоблин видит её сейчас насквозь.       — Нет, Трор, я ничего не знаю. — Горстка золотых монет под ладонью движется в сторону хозяина магазина, царапая старую дубовую поверхность прилавка, тот накрывает её своей морщинистой ручищей с длинными желтоватыми ногтями и смеётся.       — Оставь себе, малявка, я ж тебя вот такой соплёй ещё помню. — Он выглядит серьёзным, даже немного обеспокоенным. — Лучше расскажи мне, во что ты опять вляпалась?       Тав с облегчением вздыхает, однако делиться своими новостями с гоблином она пока не готова. Трор, конечно, всегда относился к ней с некоторой теплотой, но слишком уж хорошо она знает старого лиса: он никогда не упустит возможность извлечь выгоду из чужих проблем. Вот и сейчас он скорее предпочтёт её жалким грошам свежую сочную сплетню, которую можно потом продать тому, кто заплатит дороже. Но и совсем отрицать очевидное тоже не стоит, гоблин и так раскусил её с потрохами, кто знает, может, он всё-таки чем-нибудь да поможет.       — В одно очень неприятное дерьмо, Трор, но сейчас пока ничего сказать не могу. Однако… — она понижает голос. — Ты можешь быть полезен, если найдёшь с своих запасах что-то, что поможет справиться со… скажем так, очень сильной нежитью, имеющей особенную чувствительность к свету.       Трор удивлённо поднимает бровь:       — Нежитью? — Старый гоблин потирает бородавчатый подбородок. — Есть одна штука, которая может сгодиться… Но это не точно.       Он ныряет под прилавок и достаёт коробку, в которой что-то позвякивает.       — Световые бомбы. — Старик слегка кривится. — Не думал, что эта пакость кому-то пригодится, но кажись, тебе как раз то и нужно. Сразу скажу — на практике не проверял, но чем дьявол не шутит.       Тав приоткрывает коробочку, комнату тут же заливает мягкое свечение, рука Трора спешно ложится на крышку, возвращая в магазинчик привычный полумрак.       — С ума рехнулась? Не открывай эту дрянь здесь, все яды мне попортишь! — шипит гоблин, плотнее закрывая коробку.       — Извини, я не думала, что они такие… яркие. — Тав на всякий случай убирает руки подальше. — Знаешь, я, наверное, возьму всё. И парочку хороших токсинов и паралитиков на сдачу. — Она отсчитывает монеты и протягивает их хозяину лавки.       Гоблин загребает золото, доставая склянки с ядами. Тав кидает всё в заплечный мешок, успевший с утра изрядно потяжелеть, прощается со стариком и уходит прочь.       Оставшуюся дорогу до дома Октавия идёт, погружённая в свои мрачные мысли. Значит, их вампира уже ищет хозяин, пока об этом широко не известно, но скоро весь Нижний город будет стоять на ушах. Тав пытается стряхнуть липкое чувство паранойи: нет, Марв не посмеет их сдать, слишком уж они давно и тесно друг друга знают, но надо бы послать к нему Гуса, на всякий случай. ***       Астарион расслабленно откидывается на подушки, лениво потягиваясь. Где-то наверху снова скрипит дверь и эльф вальяжно восклицает:       — Густав, дружище, это ты? Так быстро принёс вино? — Его взгляд натыкается на полные недоумения глаза Тав.       — Во имя девяти преисподних… какого дьявола тут происходит? — в её голосе едва слышна начинающая закипать ярость.       Вампир самодовольно улыбается, обнажив клыки, удовлетворённый произведённым на девушку впечатлением.       — Мы с твоим братом нашли общий язык. Он мне много чего интересного рассказал. Оказывается, малышка Октавия была занозой в заднице с самого детства, — Астарион хихикает, довольно наблюдая, как брови Тав ползут наверх. — Ты, кстати, его там не видела? Я послал паренька за вином, — его тон подчёркнуто будничный, он наблюдает, как Октавия переводит взгляд на открытую дверь его импровизированной тюрьмы. — Дорогая, не волнуйся ты так, я никуда от вас не убегу.       Девчонка пулей вбегает внутрь клетки, прыгает на него сверху, будто кошка, придавливает своим весом к подушкам, приставив к горлу холодное лезвие кинжала.       — Что ты ему наплёл? — шипит сквозь зубы Тав.       Астарион замечает, что в гневе на таком близком расстоянии она особенно прекрасна, эти изумрудные молнии глаз и раскрасневшиеся щёки, бьющаяся жилка над виском, точь-в-точь, как у брата. А ещё он замечает, что от неё исходит слабый запах алкоголя, точнее, какого-то дешёвого кислого вина.       — Полегче, милая, остынь. Ты пьяна, а я — ещё нет, — он нагло ухмыляется, упираясь в неё абсолютно бесстыжим взглядом, ловкие пальцы находят её бедро под плащом, медленно скользят вверх, легонько сжимая мягкую плоть сквозь кожаные штаны. Как и ожидалось, девчонка краснеет ещё больше и отскакивает назад, теперь держа кинжал в вытянутой руке. — Я ваш союзник, забыла?       Эльф не может не отметить, как участилось её дыхание, как бешено колотится сердце, как кинжал в руке еле заметно подрагивает. Неужели всё-таки сдалась его чарам после того насквозь притворного флирта в таверне? Он медленно поднимается с подушек, подходит ближе, в грудь упирается холодное лезвие.       — Убьёшь меня сейчас, и вам не выстоять против Касадора, — Астарион говорит низким хриплым шёпотом, прожигая её огненным взглядом.       Тав выплёвывает ряд цветистых ругательств и опускает оружие, предпочтя выйти за пределы клетки, на безопасное расстояние.       — Так значит, ты всё же с нами? — Девчонка всеми силами пытается взять себя в руки, неумело скрывая смущение.       — Если твой брат найдёт способ вытащить меня отсюда, у меня просто не останется выбора, я тоже хочу отомстить Касадору, Октавия, — тут он говорит совершенно искренне, ничего в своей жизни он не желает так страстно, как вонзить осиновый кол в сердце своего истязателя, освободившись наконец от его власти.       — Он тебя уже ищет, поэтому времени у нас не так много, — угрюмо сообщает девчонка, складывая руки на груди.       Если бы его сердце билось, то от её слов оно бы точно ухнуло куда-то в пятки. С этого момента Астариону становится совсем не до шуток.       — Полагаю, — он старается скрыть дрожь в голосе, — тогда нам нужно поспешить.