День Гая Фокса

Шерлок не мог заснуть, у него болели глаза. Он весь вечер читал английский перевод «Химических элементов» Антуана де Лавуазье. Днем на уроках Шерлок успел нахвататься каких-то деталей из жизни очередного британского поэта, и ему нужно было срочно наполнить голову чем-то по-настоящему полезным. От нечего делать он покурил в окно, убедившись, что никто не обнимался в кустах неподалеку. — Холмс, открывай! — кто-то заколотил в дверь так, словно наступила Пасха. По голосу Шерлок узнал младшего сына барона Чаттера — он дружил с ним на почве ненависти к собственному брату. — А что я за это получу? — Шерлок покрутил ручку двери. Он себя уважал и ничего не делал бесплатно. — Если не откроешь, получишь пиздюлей! Нас тут… четверо… трое… Короче! Нас больше. Шерлок закатил глаза и повернул ключ в замке. Три мальчика ввалились в комнату. Они под руки вели четвертого, в котором Шерлок узнал старину Орландо Уоллеса, и у него явно была разбита голова. — Милости прошу, джентльмены! — Шерлок шутливо поклонился. — В моей скромной обители рады почти всем. Помните о правилах поведения в этих райских кущах. В комнате Шерлока было несколько правил: ничего не ломать, не шариться в шкафах, не воровать, не портить воздух зимой (окно промерзало, и его невозможно было открыть), а еще был список запрещенных имен, состоявший из одного имени. Если кому-то очень надо было поговорить об этом человеке, Шерлок разрешал использовать три заместительных слова: «этот», «тот» и еще одно — но последнее не для печати и оскорбит вкус всех читателей этой славной биографии. — А в этой комнате раньше жил архипиздрит? — спросил Чаттер, придерживая Уоллеса за голову. Шерлок покачал головой. Архипиздрит жил в другой комнате, и она сгорела при загадочных обстоятельствах, когда он выпускался из Итона. Никто так и не узнал, что же там случилось. Потому что всем все равно. Итон не был единым строением. Скорее, это кучка домиков, теснившихся вокруг древнего здания колледжа. Шерлок жил в самом старом из общежитий, прилегавших непосредственно к колледжу так плотно, что они считались его частью — крылом. — Что вам надо? — он решил не терять время. — У меня тут не лазарет. — Досталось от старших, — кивнул один из мальчиков. Шерлок почему-то не помнил, как его звали, но он был рыжим. Этого пока хватит. — Еле ноги унес. — Где водка? — Чаттер стал оглядываться по сторонам. — Я знаю, что у тебя есть. Давай промоем ему голову. Иначе бац — и зараза попадет. Придется отрубить. Бедный Орландо Уоллес побледнел, как дочка маркиза перед первой брачной ночью. — Да-да, — засмеялся рыжий. — Мы позовем Роберта Листона! — Роберт Листон уже умер, — Шерлок поспешил просветить неумех. — Он уже никому ничего не ампутирует. Старина Листон! Самый быстрый скальпель Империи. Он умер в год, когда родился Майкрофт. От брата всегда были одни проблемы. Шерлок узнал о нем из медицинского журнала «Ланцет». Пока все примерные мальчики читали в журнале «Фрезерз» статьи о том, как правильно держать ложку, он читал, что происходит с людьми, когда те теряли много крови. Он в уме взвесил все за и против и решил, что если Уоллес умрет у него в комнате, это будет проблемка. Уоллес был полным и неповоротливым, даром что сын баронета. Он так и не освоил искусство убегать от старших мальчиков — одно из важнейших в Итоне. Если вы никогда не были в частной школе для мальчиков, придется пояснить: это страна внутри страны, причем с почти такой же строгой иерархией. И рано или поздно (хотя скорее рано) люди с верхушки придут к людям пониже за налогами. Или за развлечениями. Шерлоку страшно повезло быть спортивным с детства. Он сел на лошадь в пять лет, занимался боксом и саватом. И он никогда не давал себя в обиду. Правда, пару раз он натравливал брата на других старшекурсников — но это был социальный эксперимент. В помощи он не нуждался. Таким как Орландо Уоллес приходилось туго. Их зад оказывался в опасности буквально каждый день. И не надо делать такое лицо, насилие — часть любой закрытой школы. Не говорите, что вы не догадывались. Сначала мальчик постарше дарит тебе подарки, потом просит разрешения прикоснуться к твоей щеке, позже — кладет руку тебе на бедро, ну а дальше происходил, как говорилось в учебнике биологии, священный союз. Не путать с союзом России, Пруссии и Австрии! Выход только один: быть сильнее. Показывать, что с вами шутки плохи, и если что — обидчик всплывет в Темзе, с брюхом, набитым мышьяком. От одних только мыслей об этом можно радостно подпрыгнуть на пару футов вверх. Если и была от Майкрофта какая-то польза, то исключительно боевая. Первый бой за свою честь Шерлок выиграл потому, что брат когда-то посоветовал ему: не знаешь или не успел заметить, куда нужно ударить — бей в голень. И никогда не прикрывайся локтями, Шерли, потому что получить по ним — это больнее всего. Хорошо учиться на чужих ошибках. В остальном брат был так же бесполезен, как болотный слизень. — Ладно, — сказал Шерлок, открывая вонючий пузырек с водкой. — Давайте спасем Орландо от неминуемой гибели. — Ты пойдешь смотреть на Альфреда Хаттона? — спросил Чаттер, пока Орландо Уоллес шипел от боли. Рыжий старательно обрабатывал его голову носовым платком, вымоченным в водке. Дьявол. Альфред Хаттон! Шерлока не очень интересовало фехтование. Что может быть интересного в том, чтобы вставать в смешные позы и орать что-то типа «Ан гард!» Кулаки куда надежнее. Но фехтование — одно из главных увлечений в жизни мамы. Так вот, Альфред Хаттон — знаменитый фехтовальщик, и он собирается в Итон, чтобы покрасоваться. Должно быть, он уже вернулся из Индии, где от него было бы куда больше пользы. Когда мальчики ушли и поползли по своим общежитиям, Шерлок задумался. Придется опять отвлечься на славную историю Холмсов. Но что делать? В любой биографии великого ученого есть место для его семьи. Не для всей. Для некоторых родственников. Для нормальных. Адель любила рассказывать историю своего знакомства с отцом. Их было две. Одна — правдивая, другая — брехня для соседей и для бесед за чаем. В одной истории они встретились под «сенью дуба, очарованные красотой друг друга». В другой Адель так отделала отца шпагой, когда они были молоды, что он перестал спать и есть, пока не женился на ней. Какая правдивая — решайте сами. Отец как раз производил впечатление человека, который ценил умение и силу. Одного его профиля было достаточно, чтобы Майкрофт проглотил язык, вспомнил свое место и забыл все слова, кроме «Да, сэр». Такого же эффекта при желании могла добиться только бабушка. И, возможно, Альберт Мориарти, если очень постарается. Шерлок не был особо близок с отцом. Их разделяло досадное наличие старшего сына. Но он не мог не уважать отца. В первую очередь потому, что он никогда не бил домашних. Ни самого Шерлока, ни маму, ни, к несчастью, брата. Хотя мог: все они были его собственностью. Жена и дети для мужчины — все равно что вещи, как зонтик или табуретка. Шерлок узнал об этом из какого-то толстого юридического справочника в тот день, когда ему нечего было делать, сидя на ночной вазе. Его так вдохновило это, что он несколько месяцев называл брата «табуреткой Холмс». Брат думал над ответкой в течение позорных нескольких часов и в итоге остановился на «буре в свинарнике». Нет-нет, Майкрофт никогда не опускался до слов, которыми обычно величают младших братьев. Он бы никогда не сказал «шмакодявка», например. Он всегда останавливался на самых изысканных вариантах. «Клоп», «ушлепище», а если у него было поэтическое настроение, то он выбирал «ослиное седалище». Может, отец просто боялся, что опять получит от Адель по шее, если тронет кого-то из них. Но он не выглядел трусом. Его правый глаз всегда оставался неподвижным, бледным — и, кажется, ничего не видел: через всю правую половину лица шел едва заметный шрам. Отец получил его во время визита в Империю Цин. Нетрудно догадаться, что визит был не дружеский. Шли Опиумные войны, и китайцы напали на лодку с британскими дипломатами и другими представителями британской делегации, которые приехали просить китайцев вернуть им тела английских солдат. Отец выжил — отстрелялся, но с тех пор немного хромал. Это он научил их с братом держать оружие. Охота была его страстью. Собственно, только он в семье и мог охотиться — лорд есть лорд. Отец приносил домой утку или другую дичь на праздники, но запрещал держать любые чучела. Вид таксидермии вызывал у него заметное отвращение. Никто в семье не знал, почему так вышло, но Шерлок догадывался. Проведя полжизни в разных странах, охваченных войной, отец наверняка насмотрелся на застывшие во времени скрюченные тела. Не было нужды тащить мертвое животное домой и замораживать его страдание. Снова. Шерлоку нравилось огнестрельное оружие. Взять хоть капсюльные револьверы. Они наполнялись взрывчатыми веществами — скажем, свинцовой солью азотистоводородной кислоты. Это даже звучит как музыка, а выглядит и того лучше. А вот фехтованием Шерлок не очень интересовался. Хотя Адель и пыталась привить ему любовь к маханию острыми предметами, Шерлок в итоге выбрал то, что ему нравилось больше — махание ногами. Но у Адели был еще и другой сын, из которого она могла лепить то, что только душа попросит. Адель любила говорить, что у Майкрофта левая рука — от Доменико Тремамондо, а правая — от Генри Анджело. Шерлок понятия не имел, кто это. Должно быть, какие-то неудачники. И было вопросом времени, когда он получит письмо от мамы с просьбой встретить ее — она ни за что не пропустит визит фехтовальщика такого калибра, как Хаттон. Черт-черт-черт и гремучая ртуть! Столько дел. Мистер Коттикут, профессор Вотерстоун, а теперь еще и Хаттон! Они с Уильямом уже какое-то время придумывали план. Приоритета было три: 1) Жизнь Коттикута. 2) Безопасность Альберта. 3) Наказание для Вотерстоуна. Последний пункт внес Уильям. Вообще он сказал «возмездие», но Шерлок сдуру написал «наказание». Они лежали на низких могильных плитах на кладбище, и Шерлок криво записывал их план в тетрадь. Тетрадь предстояло сжечь. Никакой умный человек не хранит важные заметки. Когда люди уже научатся? Все неприятности — от сохраненных бумаг. Если вам есть, что скрывать — сожгите это сегодня же. «Тут уютно, — сказал Уильям. — И никто не мешает». Кладбище было местом силы для Шерлока. Можно прийти и отдохнуть, порыться в химических справочниках или даже поспать. Никто не тронет мальчика, уснувшего на могиле. Скорее всего, люди подумают, что вы оплакиваете родственника, и просто пройдут мимо. Ну, было еще кое-что. Шерлок стал замечать, как часто они с Уильямом друг друга касались. Вот Шерлок шутливо бил носком ботинка ботинок Уильяма. Вот они ворочались на могильных плитах, сталкиваясь локтями. Все это по непонятной причиной становилось самым ярким воспоминанием дня. Обычно люди ходят в церковь, чтобы получать такие… впечатления. Альберт вот регулярно бегал в капеллу и дружил с викарием. Но было трудно не заметить, что главным источником веры и ответов на вопросы для него был именно Уильям. Шерлок мало что помнил о религиозной истории своей семьи. Ему когда-то точно об этом рассказывали, но он выбросил это из головы, как соплю на ветер. Холмсы были католиками еще с тех времен, когда на месте Букингемского дворца находилась выгребная яма. Но об этом помалкивали. Особенно после всего того, что устроила королева, которую теперь называли не иначе как «Кровавая Мэри». К счастью, среди предков Шерлока нашелся умный человек. Он задался разумным вопросом: если хватило монарха-католика, чтобы испортить кровь сразу всем католикам, то стоит ли вообще относить себя к какой-либо конфессии? Ну, допустим, Холмсы стали бы примерными англиканами. Следующий монарх, проповедующий англиканство, зажарил и съел бы свою племянницу — и что? Опять отнекиваться? Наше поместье с краю, а сами мы вообще из Франции? Может, проще ходить в англиканскую церковь для вида и заниматься своими делами? Так Холмсы и поступали уже много лет. В Итоне можно было отлынивать, но вот на каникулах Адель выгоняла семью в церковь. Самая большая ваша проблема в церкви — это найти скамью на четырех человек. Шерлок решил эту загадку за секунду. Он видел скамью, на которой сидел выводок дочерей какого-нибудь лорда, и начинал демонстративно раздеваться. «Сейчас мускулы покажу», — говорил он, стягивая выходной пиджак. Тогда все дочери сначала краснели, потом бледнели — и с цыплячьим криком вскакивали со скамьи и убегали. Каждый в семье смирялся с воскресеньями по-своему. Майкрофт снял с Библии обложку и подшил в нее очередной толстый роман. Он сидел на службе и с видом святоши пялился в книгу. Если с ними не было отца, брат внаглую спал. Шерлок каждую службу изображал из себя побитую собаку. Однажды он так плохо выглядел, что ему дали милостыню. За всю службу накопилось если не на кружку пива, то хотя бы на полстакана. Он побирался так несколько дней, пока Адель об этом не узнала. Деньги пришлось отдать в церковный общак. Адель тоже не молилась в привычном смысле. Но она была женщиной, а значит, обязана была демонстрировать, что кроме Спасителя Христа ей не интересен ни один мужчина. Что, конечно, вранье: у нее два сына. Так что хотя бы два раза Христу пришлось малость потесниться. А вы думали, детей трубочисты в камин кидают? Повзрослейте! Ну а во время зачатия Майкрофта Христос просто стукнул себя по лбу и на время удалился из этого бренного мира, другого объяснения просто не было. Отец вел себя наглее всех в церкви. Он даже мог пропускать службы из-за работы, и Адели приходилось иногда его оправдывать. Но он стабильно жертвовал деньги, так что со временем религиозный пыл сошел на нет. Вот вам и цена веры: отремонтированные церковные ворота. Хотя иногда Шерлоку хотелось какой-нибудь религиозной войны. Мысль о том, что брата сожгут на костре, грела ему сердце. Вызывала теплые эмоции. Вспыхивала радостью. Ну, вы поняли. * Как и ожидалось, Адель приехала в Итон посмотреть на Хаттона. Шерлок встретил ее при полном параде — в чистой одежде. Комнату пришлось прибрать хотя бы для вида. Будет честным признать: с дедукцией у Адели не очень. Но она могла видеть сквозь дверцы шкафа и находить вещи, которые нужно было постирать или починить. Просто по щелчку пальца. Вот и теперь она прищурилась и выискивала, к чему бы пришить оторвавшуюся пуговицу. — В шкаф не надо смотреть, — подсказал Шерлок. — Я туда так все запихал, что если открыть, оно повалится наружу. Адель вздохнула определенным образом. Так вздыхают только те, кто когда-нибудь воспитывал маленьких мальчиков. Шерлок сообразил им чай, подкупив людей с кухни. Вы даже не представляете, сколько возможностей вам открывает пузырек с водкой. Носите один с собой на всякий случай. Шерлок принес на подносе чай и джипси-тарты. Адель ковыряла свой вилкой. Ее тревога понятна: ей вообще нельзя тут находиться, но Шерлок наврал, что у него приступ бешенства, поэтому мама нужна срочно. Хорошо жить среди идиотов: никто не знает, что делать при бешенстве и чем тут может помочь мама. Что наврать для пропуска в спортзал, Шерлок решит потом. Кто-то постучал в дверь, и он сразу узнал этот стук. Короткий, четыре длинных, три коротких. Такой шифр они разделили с Уильямом. Шерлок подскочил, открыл дверь пошире, демонстрируя, что он не один и что говорить о деле сейчас не нужно. Уильям замер с книгами в руках. — О, — сказал он. — Добрый день. Миссис Холмс, я полагаю? — Верно, — Адель повеселела, поставила чашку на поднос. Она явно хотела подняться, чтобы поздороваться или даже пожать руку, но одумалась и осталась на месте. — Это Уильям Мориарти, — Шерлок закрыл за Уильямом дверь, забрал у него книги и положил их на ближайшую тумбочку. — Он сейчас вам все про вас расскажет. — Все-все? — Ну, не все. Только хорошее, — намекнул Шерлок и подмигнул. Уильям считал все, что нужно, и невинно похлопал глазами. Ну что за пройдоха. — Я вижу, — он аккуратно сел рядом с Аделью, — что вы любите пить чай и есть джипси-тарты. — Прекрасно, профессор, — похвалил Шерлок. — А как ты понял про джипси-тарты? — Фокусник, — Уильям прикрыл глаза, — не раскрывает своих секретов. — Уильяма тоже нужно угостить, — сказала Адель. — Шерли, найдешь еще чашку? — Чашек больше нет, — Шерлок порылся в тумбочке и извлек из нее пузатую колбу. — Лиам, бери мою чашку, я попью из этого. Оставалось надеяться, что в этой колбе никогда не было яда. — А как вы познакомились? — спросила Адель. И тут же добавила: — Если простите мое любопытство. — Простим, — сказал Шерлок, прожевав кусочек тарта. Он очень активно двигал левой ногой, и Уильям заметил. — Мы… — начал он, приглядываясь к судорогам. — Мы вместе читали псалмы. Все-таки он настоящий гений. Чтение псалмов — прекрасный ответ, к которому невозможно пристать. Брава, как говорят итальянцы. — Как чудесно, — Адель поверила. В ее голове очевидно сложилась богоприятная картинка двух мальчиков, которые сидели в капелле, склонившись над «Английским сборником псалмов». На самом деле они перекатывались по полу, испачканные кровью друг друга, и дрались как в последний раз. Адель придвинула к Уильяму самый большой тарт. Кроме требующей починки одежды, она также безошибочно могла определить сироту. Она и сама росла без родителей. Уильям был слишком хорошо воспитан, чтобы начать скромничать или отказаться. Так что просто вонзил свою вилку в тарт. Адель с пристальным вниманием смотрела на его руки. — Знаете, — сказал Уильям, прожевав, — сейчас как раз тот самый момент, когда вы начинаете рассказывать смешные истории из детства Шерлока. — Я буду орать, — предупредил Шерлок. — Громко. Адель широко улыбнулась: — С какой начнем? — С самой смешной, миссис Холмс. Шерлок мог почувствовать, как зашевелились мысли внутри головы Адели. Она упорно вспоминала историю, в которой не фигурировал Майкрофт. На случай, если у нее не выйдет, Шерлок вспомнил все оскорбления, которые знал. — Однажды… кое-кто, кто учил китайский язык, научил маленького Шерли английским ругательствам. Но сказал ему, что это китайская колыбельная. Адель не справилась. — Так, — Уильям внимательно слушал и пил чай. Шерлок ждал, пока чай в его колбе остынет — это происходило мучительно медленно из-за узкого горлышка. — И Шерли исполнил эту китайскую колыбельную перед всей семьей на Рождество. — Между прочим, это были не просто ругательства, — напомнил Шерлок. — Это был портовый сочняк. Сама кровь и плоть английского языка. Я больший англичанин, чем Шекспир. — Шекспир довольно много ругался, — Уильям решил поумничать. И как обычно, очень к месту. — Я знаю, что в Итоне учат древнегреческий и латынь. Но китайский… — он задумался, нахмурившись, а потом его лицо просветлело. — Я понял. — Я знаю одну колыбельную, — улыбнулся Шерлок. — Хочешь, спою? Уильям засмеялся и покачал головой: — Я стал на шаг ближе к тому, чтобы понять, как думает один шахматист. Скорее всего, он знает, как играть в китайский аналог шахмат — сянци, — и заимствует приемы оттуда. Спасибо, миссис Холмс. Адель ничего не поняла, но обрадовалась быть полезной. Она выглядела необычно задумчивой. — Знаете, Уильям, — сказала она, поставив свою кружку на стол. — Я слукавила. Моя любимая история про Шерлока не самая смешная. Я могу вам довериться? Уильям весь обратился в слух. Шерлок уже заранее его пожалел. — Он спас мне жизнь, — продолжила Адель. — Когда он родился, мне было так плохо, что я оставила семью на какое-то время. Я никогда не забуду того, что муж и первый сын сделали для меня, но… Я вернулась и увидела этого ребенка — годовалого, но с такой волей к жизни, что даже заплакала. — И он до сих пор такой, — согласился Уильям. — Я не знаю людей более полных жизни, чем Шерлок Холмс. Шерлок почувствовал себя на сцене ярмарки. Ему было одновременно лестно находиться в центре внимания — и одновременно хотелось, чтобы это поскорее закончилось. — Начинаю орать, — сказал он. — Прошу прощения, — Адель провела пальцем под глазами так, будто смахивала слезы. — Мы с мужем любим шутить, что Шерлока нужно отдать в полицию — он будет отговаривать самоубийц. Уильям помрачнел на какую-то долю секунды, но быстро замаскировал это под приступ понимания: — О, я вижу. Все трое помолчали. А потом Уильям стал заваливаться назад, перед этим незаметно указав пальцем на карман на шортах. Он ведь для чего-то пришел сюда, и Шерлоку надо было узнать, зачем. Адель ойкнула, но Шерлок оказался рядом и подхватил Уильяма: — Все в порядке, у него аллергия на семейные истории. Ему нужно поспать. С помощью Адели они перенесли Уильяма на кровать, и Шерлок сказал: — У меня там где-то порвана рубашка. — Где? — Адель оглянулась, и Шерлок улучил время, чтобы вытащить комок бумаги из чужого кармана. Сработало. Он сунул бумагу в свой карман и демонстративно потер лоб. — С ним все будет хорошо? — Адель помяла носовой платок. — У него руки настоящего… настоящего мечника. Руки убийцы. Она хотела сказать — руки убийцы. Но в английском языке редко что-то называют своими именами. — Да, а нам уже пора. Если вы не хотите стоять. — Шерлок пригласил Адель в коридор и бросил взгляд на кровать. Кажется, в этот раз Уильям действительно спал. Шерлок захлопнул дверь. Уильям проснется и уйдет — он знает, где ключ. — Он твой друг? — спросила Адель, пока они шли через весь двор колледжа прямо на встречу с Альфредом Хаттоном. Почему матери всегда задают вопросы, на которые уже знают ответ? Шерлок кивнул и сделал вид, что у него развязался шнурок. Он присел так, чтобы Адель его не видела, и развернул бумажный комок. Бумага выглядела обгоревшей. Но текст, написанный от руки, все еще читался. Адель терпеливо ждала. Шерлок узнал бы формулы, выведенные на бумаге, даже если бы не хотел. PbCl2 и C18H21NO3. Благодаря мистеру Берцелиусу химики нашли способ общаться друг с другом — даже если сами говорили на разных языках. Было в этом что-то от музыки. Но самое главное скрывалось прямо под формулами, отделенное жирной и неровной чертой. Это была фамилия профессора Вотерстоуна. Голова Шерлока заработала так, что могла бы протянуть поезд из Эдинбурга в Лондон — и осталось бы еще доехать до Брайтона. — Мне нужно постоять на голове, — объявил он. — О, — сказала Адель. Это было материнское «О». Шерлок слышал его миллионы раз, начиная с тех пор, как они с братом раскручивали друг друга на качелях до тошноты — и заканчивая старой доброй братской традицией душить друг друга пальмовыми ветвями каждое Пальмовое воскресенье. Адель не стала бежать за сыном до первого попавшегося дерева. Шерлок подтянулся на ветке, раскачался, закинул ноги на ветку повыше — и застыл. Да, так определенно лучше. Ему хватало зацепок восстановить то, о чем ему хотел, но не успел рассказать Уильям. У него в руках было обгоревшее доказательство, вырванное, вероятно, из «Реестра проданных ядов». Это такая неприметная, но интересная книжица, которая хранится на столе любого аптекаря. Дорогой Вотерстоун закупился свинцом и опиумом. Эта комбинация использовалась для лечения, и чаще всего — спазмов или кашля. Такая покупка, даже регулярная, скажем, раз в месяц, не вызвала бы никаких подозрений. Но почему он купил все это сам? Очевидно, что отвечать за организацию преступления должна была именно его любовница и жена мистера Коттикута, ведь она жила с их жертвой. Разгадка скрывалась на поверхности. Миссис Коттикут далеко не дура. Шерлок с сожалением понял это из ее писем профессору. Во-первых, они общались абстрактными фразами, в которых опознать их план можно было, только если ты с самого начала знаешь о свинце. Так что предъявить эти письма полиции в качестве доказательства нельзя — профессор выкрутится, а Альберт далеко и надолго нырнет в ближайшую могилу. Спокойнее! Нужно думать дальше. Миссис Коттикут не гнушалась манипулировать мужчинами с помощью секса, если верить письмам. Ей нужно было какое-то заверение в том, что, пойди все по одному месту, профессор окажется с ней в этом болоте. Старине Вотерстоуну просто пришлось хотя бы один раз поучаствовать и выкатиться до ближайшей аптеки — иначе он был лишился доступа к королевскому пирогу, если вы улавливаете. Шерлок почувствовал отвращение. Что-то происходило между этими двумя людьми, что-то, заставившее их пойти на убийство. А ведь они оба не глупы. Зачем цепляться друг за друга? Что это, любовь? Уильям наверняка подцепил этот клочок бумаги в камине в кабинете Вотерстоуна. Мысль о том, что Уильям был там один, пугала. Но, может быть, он просто зашел к брату по разуму на чай — обсудить уравнения. Почему эта улика всплыла именно сейчас? Потому что Вотерстоун видел полицию — и решил перестраховаться. Письма тоже наверняка сгорели и превратились в пыль. Шерлоку захотелось повыть на луну. Кто бы ни надоумил полицию приехать в Итон, он знал, что делал. Он предположил, что это вызвало бы панику у каждого, у кого за душой болталось по грешку. Так и вышло, и убийца сделал ошибку. Осталось сделать последнее умственное усилие и понять, при чем здесь Майкрофт, который общался с полицией после той ужасной игры в шахматы. С тех пор как брат стал мальчиком на побегушках для Теневого кабинета, Шерлок решил, что искать логику в его поступках — все равно что пытаться вскрыть вены фарфоровой чашкой. Может, и получится, но нервы себе попортишь знатно. Казалось, прошла вечность, но Шерлок провисел на дереве с минуту или две. Что ж, хорошего понемногу. Адель явно попыталась взять Шерлока за руку, но остановилась. Она была очень тактичной и не делала того, что могло вызвать приступ бешенства. — Скажите, — Шерлок уже заранее ненавидел себя за то, что он собирался делать, но выхода не было, — чем сейчас занимается брат? Он уже убил кого-нибудь? — Шерли, — Адель посмотрела на него с упреком, и Шерлок пожал плечами. Майкрофт — это тот человек, который никогда не клал локти на стол. Очевидно, что он псих, таких закрывают в Бедламе с запретом чесать зад без разрешения. — Ну, — Адель старалась не смотреть в глаза мальчикам, которые шли мимо них, — он учится. Живет и дома, и в Оксбридже. Я стараюсь не мешать ему, Агата тоже. — А что насчет тайных сборищ? — Шерлок неопределенно повел рукой. — Ах, — улыбнулась Адель. — Это. Все по-старому. Это ничего не дало, придется думать самому. Чтобы распутать загадку, нужно иметь какое-то предположение. Оно неприятное, но делать нечего: допустим, брат знает, что происходит в Итоне. Это объяснило бы его интерес к полиции. Майкрофт видел свинец в ту ночь, когда Шерлок и Уильям пробрались в лабораторию. Но Майкрофт не видел письма. Кто-то должен был проболтаться ему. Кто-то, кто знает сразу обо всем, кто-то, с кем брат виделся с ночи в лаборатории и до сегодняшнего дня. И этот кто-то был тем, кто следил за Шерлоком и Уильямом после их химических экспериментов. В Итоне только один такой человек. — Брат был в Лондоне на выходных? — спросил Шерлок, хотя в этом не было необходимости. — Да, — сказала Адель. — Как ты догадался? Он не ответил. Поймите правильно: брат не тупица. Его можно ненавидеть уже только за это. Но он вреднючий, противный и может все испортить. Если это брат ответственен за приезд полиции, то он уже немного помог — но его следующий шаг может быть опасным. * — Подпишите для Адель Холмс. А-д-е-л-ь. — Шерлок сунул Альфреду Хаттону книгу. Сама Адель не могла просто подойти к нему — это было бы вульгарно. Повисло неловкое молчание. — Это я. Я Адель Холмс, — Шерлок ткнул в себя большими пальцами. — Я думал, что Адель — это женское имя. — Альфред Хаттон задумчиво листал экземпляр своей же книги. Какая-то нудятина о фехтовании, Шерлок не читал. — В прогрессивной стране живем… или нет? — протянул он. Альфред Хаттон оказался в ловушке. Если сейчас он скажет «нет», то он не патриот. А это значит, что у Шерлока, как у студента Итона, было полное право плюнуть ему в рот. Древнее искусство ведения беседы. Альфред Хаттон ушел от плевка в рот, подписав книгу. Спортзал выглядел комично: на длинных лавках расселся весь спортивный свет Итона — и Адель. Ее белое с синим платье и крупные рюши выглядели пышно, как реакция крови с пероксидом водорода, и выделялись на фоне черных мантий. Шерлок задержал дыхание. Его ждал час бубнежа и скуки. Интересно, проснулся ли Уильям. Альфред Хаттон закончил подписывать свои книжульки и стал прогуливаться по спортзалу, как павлин. Он что-то рассказывал, шутил, но Шерлок не слушал. Зато Адель чуть ли не подлетала. — Он посмотрел на меня, — смутилась она, прикрыв рот рукой, когда Хаттон бросил короткий взгляд в ее сторону. Но ему хватило такта промолчать. Мужчина в переднем ряду обернулся и изучил Адель с ног до головы. — Леди замужем, — прошипел Шерлок, и мужчина отвернулся. — Как вы знаете, — начал Хаттон поставленным голосом военного, — меня пригласили кое-что вам показать. Но мне нужен противник. Есть смельчаки? — Найдутся, — сказали откуда-то слева, и все, включая Шерлока, повернули головы туда. Знаете это чувство неравновесия, когда экипаж несется с бешеной скоростью, и вас вжимает в обитые тканью сиденья? Смельчаком оказался профессор Вотерстоун. Шерлок ощутил момент, который он называл «моментом ничего». Это та секунда абсолютного ничто, когда вы только-только вкололи ампулу, но наркотик еще не подействовал, и вы застыли между мирами. Шерлок аккуратно осмотрелся, но Альберта в зале не было. Хаттон принял вызов. Профессор Вотерстоун не толстяк, он был очень высоким и спортивным. Его сидячую работу выдавали разве что очки. Неудивительно, что женщины липли к нему. Шерлок понял, что он недостаточно о нем знал; нужно было навести справки чуть раньше, нужно было верно оценить своего противника. Но теперь, когда Вотерстоун встал наизготовку напротив Хаттона, у Шерлока появилась такая возможность. Это не просто бой, подумал он, это демонстрация силы. Да, профессор ошибся, запаниковал, когда уничтожил улики, но теперь он пришел показать, что с ним шутки плохи. Когда шпага Вотерстоуна скользнула по боку Хаттона, у Шерлока свело зубы. Альберту нужно забиться под ближайшую церковную скамью и не вылезать оттуда, пока все не закончится. — Мама, — тихо сказал Шерлок и одернул сам себя: он редко звал Адель «мамой». — Если можете, скажите, как дерется тот, что в очках. Адель задумчиво сощурилась. — Это интересная техника, — так же тихо сказала она. — Его уколы концом шпаги — это из классического итальянского стиля… А стойка как будто из английской школы. — Я ничего не понял, — сквозь зубы признался Шерлок. В детстве он воровал яблоки у соседей, пока Майкрофт потел в фехтовальном зале. — Он хорош или нет? Адель с восхищением ответила: — Очень хорош. Вот дьявол, подумал Шерлок. Когда бой закончился, он даже не хотел знать, кто победил. Он увидел достаточно. Тупое чувство страха засело где-то под ребрами. У них с Аделью был план: свалить из спортзала раньше, чем лекция Хаттона закончится, чтобы никто не полез с расспросами. Пора было развернуть представление. Шерлок потихоньку съезжал с лавки, а потом лег на пол, задергался и стал имитировать речь умалишенного: — Штаэ? Гиде я? — Мальчику нужна помощь, так что мы пойдем, — быстро сказала Адель, подхватывая сына под руки. — Все хорошо, я врач. Иногда она переигрывала. * Адель сжала в руках подписанную Хаттоном книжку и спросила: — Как думаешь, с Уильямом все хорошо? — Конечно, — Шерлок изо всех сил замахал руками. — Вон он. Уильям и правда уже проснулся и сидел — по чужому плохому примеру — на подоконнике рядом со спортзалом. А книги-то в комнате оставил. Хитрец. Адель разглядела в нем брата по оружию и была с ним чересчур мила. Что ж, кажется, это не плохо. — Уильям, — сказала Адель, — я редко бываю в Итоне. Хочу воспользоваться случаем и пообщаться с другом Шерлока. Вы хотите посидеть с нами во дворе? У Шерлока глаза на лоб полезли. Еще минута — и Адель усыновит Уильяма. — Осторожно, Лиам, — он покачал головой. — Леди тебя в стойку поставит. — У тебя ведь сейчас нет уроков, Уильям? — спросила Адель. — Есть, но… — Уильям глянул на Шерлока с самым волшебным выражением на лице — у него в глазах заплясали такие маленькие черти. — Вы ведь редко бываете в Итоне, а уроки у меня каждый день. * Шерлок криво раскатал клетчатый плед по траве. Адель поправила его и присела немного по-мужски: сначала оперлась на колени, потом подтянула ноги под себя. Уильям примостился рядом с ней, сцепив руки под коленями. — Я могу идти? — Шерлок картинно упер руки в бока. — Вас одних оставить? — Ну что ты, Шерли, — засмеялась Адель. — Шерли, — повторил Уильям. Шерлок показал ему кулак. — Но, наверное, нам не помешает еще чай, — намекнула Адель, и Шерлок обреченно пополз на кухню. — Не скучайте. Пока его не было, Адель и Уильям уже спелись. Более того: Уильям умудрился стащить рапиры из спортзала, и они увлеченно что-то обсуждали. Шерлок поставил поднос, куда уложил колбы, чашки, пару джипси-тартов и пузатый заварник. Заварник он хотел нести на голове, но даже океан водки не спас бы его, разбей он сервиз. — А вообще я люблю легкие мечи, — лепетала Адель. — Хотя алебарда, конечно, прекрасно выглядит. Спасибо, Шерли! — Я жду смешных историй из детства Лиама, — Шерлок сел на плед, сложив ноги по-турецки, и сунул в рот джипси-тарт. — У меня их не очень много, — сказал Уильям. — А как же та, когда Альберт грозился лишить тебя карманных денег, если ты не перестанешь ругаться? — Ах, это, — Уильям расслабленно оперся на руки. — Мы с братом пришли к компромиссу. — Какой у тебя вокабуляр, Уильям, — ахнула Адель. — Альберт — это твой брат? — Да, у меня два брата. Альберт — старший, а Льюис — младший. Шерлок послал Адели грозный взгляд, который значил, что обсуждение братьев на этом заканчивается. И она прекрасно знала этот взгляд, поэтому сменила тему: — У тебя и познания в техниках фехтования немаленькие. Ты тренируешься? — Можно и так сказать, миссис Холмс. Кстати, об этом… Вы не окажете мне честь? Я прошу поединок с вами. О-о-о, подумал Шерлок. Бедняга Уильям и дня не может прожить, чтобы не бросить кому-то из Холмсов вызов. Но Адель была только за. Она подала Уильяму рапиру и поднялась со своего места: — Конечно. Я рада поближе познакомиться с друзьями Шерлока. Где лучше всего раскрывается человек, если не в бою? Ох! Мальчики, я вам этого не говорила. Шерлок вспомнил, как Адель талдычила ему и Майкрофту с детства: «Какая лучшая драка?», и они скучными голосами отвечали хором: «Которая не состоялась». Ни один из них не жил по этому принципу. — Ничего, — улыбнулся Уильям. — Я с вами полностью согласен. — Что ж, — Адель встала в стойку. — Нападение и защита, потом наоборот. Кто заденет противника плоской стороной лезвия, тот победил. Ан гард. Она распределила вес на обе ноги, это было видно по положению ее юбки. А потом бросилась вперед, но Уильям с какой-то противоестественной скоростью заблокировал атаку. Послышался лязг. Адель кивнула и отошла. Уильям вдавил каблуки ботинок в траву и двинулся вперед так же быстро, как защищался, если не быстрее. Адель готовилась отразить удар спереди, судя по положению ее руки, но Уильям в последний момент резанул сбоку. Темная прядь волос на мгновение покачалась в воздухе, а потом упала на землю. — Простите, — выдохнул Уильям. Адель тронула свои волосы рукой: — Не нужно извиняться за то, что ты умеешь, Уильям. Это было чудесно. Твоя победа. И она сделала какую-то совершеннейшую глупость: положила руку на голову Уильяма и легко погладила. Шерлок чуть не подавился чаем. Если бы он не знал Уильяма, то решил бы, что тот сейчас заплачет. — Ну, — сказала Адель, — наверное, мне пора. Не хочу больше никого смущать. У Шерлока возникло страшное желание взять Уильяма за руку. Оно было таким же невыносимым, как, например, чесотка. Вместе они проводили Адель до выхода, и Шерлок заметил там Агату, одетую не как горничная. Она сопровождала Адель, если было нужно, потому что ходить одной — так себе для женщины. Шерлок крикнул что-то вроде «Йо-хо!», и Агата заметила его; огляделась и активно замахала рукой. Судя по радостному лицу, она уже успела покурить, пока Адель отдыхала душой в Итоне. — Пойдем, — он аккуратно потянул Уильяма за локоть. — Поезд они найдут. — Так вот она какая, — задумчиво сказал Уильям. — Тот человек, ради которого Шерлок Холмс будет бегать за чаем… — Ты сегодня так и просишь кулака, профессор, — Шерлок сложил руки на груди. — Кстати, об этом. Почему ты разрешаешь мне тебя трогать? Я заметил, что ты не самый яростный любитель потереться телами. — Я не разрешал, — Уильям пожал плечами. — Ты просто берешь и трогаешь. Но меня почему-то от этого не тошнит. — О, — сдавленно сказал Шерлок. Разговор принял какой-то неловкий оборот. Нужно срочно выкрутить его в другую сторону. — Поздравляю, Лиам, хотя бы одного Холмса ты победил. Счет два—один. — И это я прошу кулака? — Уильям шутливо кинулся вперед, Шерлок поймал его руку в воздухе, отвел ее от лица; схватил Уильяма поперек талии, как перед броском на землю, но вместо броска крутанул его к себе поближе. — Встречаемся ночью у меня, как обычно, — шепнул Шерлок Уильяму в макушку. — Обсудим твою находку. — Мальчики?.. — сказали над ухом, и они ломанулись друг от друга в разные стороны. Альберт держал в руках книги и выглядел так, как будто недавно пережил похмелье библейского масштаба. Что за чертовщина происходила в Лондоне на выходных? * — Как называется то, что я сделал? — Альберт качнулся на носках. — Юридически? — Майкрофт высматривал кого-то в толпе зрителей. — Аморальное поведение. — Спасибо, но я не об этом, — Альберт вздохнул. — Я о том, что умолчал о… веселых историях в Итоне. — Я запутался в ваших достижениях, — с наигранной жалостью сказал Майкрофт. — Вас шантажируют, вряд ли ваше молчание будет считаться преступлением. А вот с поцелуем студента Оксбриджа все сложнее. Альберт улыбнулся в сотый раз за вечер. Они встретились каких-то полтора или два часа назад, но у него уже болели щеки. — Я слышал, что наказанием может быть что угодно, в зависимости от того, как к тебе настроен суд, — Альберт прислонился к ярусам, сложил руки за спиной. Они ушли из самой толпы из соображений безопасности — отсюда легко можно было покинуть «Глобус», если понадобится. — Учитывая вашу репутацию в Итоне, то вы бы отделались исправительными работами. — Почему вы не рассказали про меня викарию? Или полиции? — Целовать мальчиков — это старая добрая традиция Итона, — Майкрофт тоже улыбнулся. Ты не ответил на мой вопрос, подумал Альберт. Ему надо быть осторожнее с этим человеком. Возможно, у него тоже есть скрытые мотивы. Кто-то ударил в гонг, и зрители постепенно, как по волшебству, стали затихать. Альберт читал «Ричарда II» несколько раз, так что декорации и актеры были ему хорошо знакомы. Роли можно было примерно угадать по костюмам. Все, кроме одной. — Заметили что-то? — вполголоса спросил Майкрофт. — Мои глаза видели все об исторических хрониках Шекспира. С комментариями и примечаниями, — подчеркнул Альберт. — У вас нет ни одной возможности сумничать. — У меня такое редкое бывает. Вы меня заинтересовали. Нападайте. — Единственный актер, который выглядит странно для своей роли — это актер Джона Гонта. Он должен быть уже старым или хотя бы взрослым, но этот… — Очень молодой, — закончил Майкрофт. — Простите, не удержался. — Это наш? — Возможно, — Майкрофт тоже прислонился к ярусам. — Подожду. Неужели ты будешь стрелять, думал Альберт — но еще больше он думал о том, что он сам ждал неразберихи, ждал хаоса. Вероятно, ему нужно быть военным. Где больше хаоса, если не на войне. Ждать пришлось недолго. Джон Гонт читал свой нелестный монолог во втором акте. Актер лежал в импровизированной постели, изображая недовольство престарелого дяди короля. Альберт считал реплики до начала монолога. — Я, вдохновленный свыше, как пророк, в мой смертный час его судьбу провижу… — уныло протянул актер. К концу монолога актер изменился: его голос стал злее и ровнее, и Альберт прислушался. Да-да, страна великих душ, жилище славы… А дальше? На сцене кто-то охнул, и Джон Гонт, по тексту пьесы на последнем издыхании, вскочил с кровати и ринулся в середину сцены. — Англия! — крикнул актер так, что Альберт вздрогнул. — Не пора ли платить по твоим старым счетам? — Это не Шекспир, — сказал Майкрофт и положил руку во внутренний карман пальто. У Альберта быстро-быстро забилось сердце, но не от страха. — Миссис Мельбурн! — актер поставил ногу на декорации, и Альберт встал на цыпочки, чтобы рассмотреть его. Было видно, что он молод, одет не для своей роли — он будто в чем-то восточном и, судя по тому, как вечернее солнце играло рядом с его лицом, у него были проколоты уши. — Мы ждем вашего внимания не только к мертвым мужьям, но и к вашему народу! Зрители превратились в единое целое, и это целое заговорило, зашептало и очень, очень заволновалось. — Правительству либо подчиняются, либо его меняют! — кричал актер. Кто-то с мест для черни аплодировал ему, кто-то кидал в него обувь и еду. — И у нас больше нет желания подчиняться нынешнему! Альберт шумно выдохнул. — Ваша половина правая, моя левая, — Майкрофт взял его за плечо. — Разделим людей на центры и попросим уйти отсюда. — А зачем нам… — Альберт не успел договорить. Актер вытащил из своих пышных восточных одежд револьвер и выстрелил в крышу над сценой. Это был холостой выстрел, но толпе достаточно одного вида оружия: она стала превращаться в испуганное нечто. Альберт просачивался между людьми, искал глазами тех, кто был спокойнее, и сам ровным голосом просил их пройти к выходу. Кто-то кричал, бегал, а актер носился по сцене и стрелял в воздух. Майкрофт оказался прав: разделить людей — это хороший способ их успокоить. Они потеряли друг друга из виду, и ноги сами понесли Альберта в сторону сцены. Если у него не получится поговорить с актером, то он должен хотя бы посмотреть ему в глаза. Актер нашелся под сценой; он держал кого-то на мушке. — Хороший голос, — громко сказал Альберт, и актер повернулся, сережка качнулась в ухе, зазвенела. Человек выбежал из-под прицела, с криком пробежал мимо Альберта, ветерок коснулся лица. — Спасибо, — весело отозвался актер. Револьвер качался в его опущенной руке. — Но никто до конца не дослушал. Репетируешь, репетируешь… Каждый раз одно и то же. Он наигранно вздохнул. Альберт прикусил губу, чтобы не спросить, сколько ему лет — нельзя ничего узнавать об участниках подполья. Это может стоит жизни. Но актер очень молод — сколько ему, семнадцать? — И куда только бегут, — актер покачал головой. — Странные ребята эти «аристократы», — он выделил голосом свое отношение. — У всех на гербах оружие, а как только увидят дуло, так ссут в исподнее. Ты такой же? — Не знаю, — Альберт почему-то улыбался, не смог сдержаться. — Проверишь? Актер улыбнулся в ответ — и вытянул руку с револьвером. Что-то пролетело рядом с его лицом, он дернул головой. — Да нет патронов, — он устало покрутил револьвер в руке. — Извини, — сказал Майкрофт где-то рядом. — Я отсюда не увидел. — Давай больше так не делать, — сказал четвертый голос, и Альберт резко обернулся. — Роджер же сказал, что у него нет заряда. Широкоплечий человек отделился от толпы и теперь упирал Майкрофту в бок то, что напоминало короткое ружье. — Не советую выебываться, — добавил человек. — Он так не умеет, — сказал Альберт. Ему хотелось установить какую-то связь с этими людьми. Роджер закинул голову назад и захохотал. Майкрофт помедлил секунду и убрал револьвер. — Сколько раз я говорил, — процедил Роджер, становясь серьезным, — не называй меня по имени, когда мы на задании. — Вы чартисты? — Альберт переводил взгляд с Роджера на его из ниоткуда явившегося сообщника. — Ты слышал, Роджер? Чартисты, — человек издал какой-то скрипучий звук, отдаленно напоминающий смех. Он тоже убрал оружие. — Что я только что сказал про имя, — Роджер потер висок. — Тебя чуть не подстрелили, — человек постучал Майкрофта по плечу. — Уходим, скоро бобби прибегут, тебе мало не покажется. — Я вербую людей, не мешай, — сказал Роджер. Провел ладонью по волосам так, что Альберт на секунду заподозрил: Роджера и его товарища связывало не только подполье. Что там было, аморальное поведение? — У меня через час встреча с твоей мамашей, Роджер, — человек говорил уже очень громко. — Шевелись, иначе я опоздаю. Роджер вскинул голову, когда услышал стук копыт; полиция была уже недалеко. Его друг с помощью оружия убедился, что ни Майкрофт, ни Альберт не помешал бы им уйти. Альберт пропустил момент, когда они остались в «Глобусе» практически одни. * — За мои лучшие выходные, — Альберт залпом выпил водку, которую сделал Шерлок Холмс. На вкус это было ужасно, как будто Альберт стал глотателем огня в цирке. Он поморщился. Что тут намешано? Они сидели в какой-то рыбацкой лодке недалеко от «Глобуса»; вода медленно покачивала лодку, почти баюкала, и Майкрофт уже несколько минут настраивал гитару, которую выкупил у безногого из паба. — Вам не надо было их поймать? — спросил Альберт. Его забрало за считанные минуты, сознание поплыло, и он уже десять раз вспомнил Шерлока Холмса и его невинное лицо, с которым он предложил свою водку. — Их и без меня повесят, — ответил Майкрофт. — Готово, можно играть. А что вы выпили? Как же он не стесняется переводить разговор на нужную ему тему. — Лучше не спрашивайте, — Альберт вытянул ноги вперед, почти за низкие борты, и прикрыл глаза. Уже стемнело и похолодало, но ему не хотелось обратно в Итон. Майкрофт поиграл что-то на манер песни «Правь, Британия!», но вместо текста сказал: — Я думал о том, что вы мне сказали. Альберт открыл один глаз. — Ваш отравитель играет на своем поле, — Майкрофт посмотрел на свою левую руку, пока брал аккорд. — И почти ничем не рискует. — Я не могу ничего сделать, даже если хочу, — Альберт положил руки под голову. — Но я могу. Скажем, обратиться в полицию, чтобы они приехали, показали себя. Но нужен повод. В Итоне недавно никто не умирал? Альберт медленно сел в лодке. Если ему повезет, все будет хорошо. — Девочка, — ответил он. В горле что-то застряло, и Альберт прокашлялся. — У двух учеников умерла сестра. Повесилась. Майкрофт положил ладонь на струны, прекращая звук. Стало очень тихо и очень плохо. Альберт опустил взгляд на воду. Вот оно: река пошла красным. Кровь поползла по волнам из-под лодки, а он сам, кажется, стал задыхаться. Потому что ему положили ладонь на плечо и сказали: — Смотри на движение реки. И дыши со мной. Мысли разбегались из одного уголка сознания в другой: почему мы на «ты», почему я жив, а она умерла, почему я ничего не сделал, почему-почему-почему. Но глаза отвлекались на мерное шевеление волн и игру уличных фонарей в воде; красное растворялось и исчезало. Альберт подстроился под ритм чужого дыхания, в груди полегчало, как будто кто-то слез с него и уполз обратно в свою нору. — Уличная магия? — хрипло спросил он. — Факир из Калькутты научил, — Майкрофт медленно убрал руку. — А, вы такой британец, — Альберт закрыл лицо ладонями. — Я в порядке. Дайте мне время. Он находился на краю какой-то пропасти, далеко не изученной и слишком опасной, но это не было связано ни с самоубийством девочки, ни с Итоном. Что это, думал Альберт, что это — и почему оно болит хуже, чем любая полученная на тренировке рана. Что-то с криком пролетело мимо; Альберт вспомнил чучело хищной птицы на столе отца и разозлился. Злость вернула все на свои места, он смог выпрямиться. — Не люблю больших птиц, — сказал Альберт, и это прозвучало, как оправдание. — Я тоже. Больше люблю голубей. Альберт ругал себя за наивность. Когда, устало подумал он, когда это случилось. Когда ему в руки передали книгу Свифта? Когда Майкрофт подошел к нему вплотную, впершись грудью в пустой пистолет? Или когда он подхватил «Зеленые рукава»? Или сейчас? — У меня вопрос, — губы у Альберта дрожали, но молчать было нельзя. Он хотел спросить: пьяны ли мы оба настолько, чтобы не вспомнить ни о чем завтра? Или: поцелуешь меня? Или: поможешь мне? Или: помоги мне. — Когда последний поезд в Виндзор? — Ты же не это хотел спросить, — сказал Майкрофт. Но все равно достал часы. — Через полтора часа. Успеешь. — Нет, совсем не это, — Альберт устало опустил голову на свои колени. — Но сейчас я не выдержу твоего ответа. Он ждал уточняющих вопросов, а еще, наверное, осуждения. Но Майкрофт просто сказал: — Тогда в другой раз. И подал Альберту руку.