Восстание ландышей

Однако судьба явно решила посмеяться над новоиспеченной маркизой. Прошло несколько лет, титул был, возможности тоже, а вот с детьми дело застопорилось. Явным образом виноват в том был старый маркиз, хотя он скорее бы дал себе отрубить… что-нибудь… чем сознался бы в подобном изъяне. Хорошо хоть не пытался подавать прошения о том, чтобы его развели с «бесплодной» женой. Да и зачем, если в остальном Элена его устраивала, вела дом, достойно представляла их семью в обществе, внушала любовь к сюзерену и повелителю всем, кто населял его земли. Ну и воспитывала маленького Марселя Говэна де Лантенака. Во всяком случае пыталась. Нянчилась с ним, пока он был маленьким, однако мальчик относился к ней настороженно, и было ясно – матерью для него она едва ли станет. А уж когда настала пора учиться грамоте – тогда он и подавно вышел из-под ее влияния, чтобы перейти к тому, под чьим присмотром просто преобразился. Симурдэн. Вот к нему мальчик просто тянулся. Боготворил. Считал своим идеалом. Оно, надо сказать, и неудивительно. Элена, как ни ругай она себя за это, сама не могла полюбить Марселя искренне. Кажется, слишком была настроена на то, чтобы родить свое собственное дитя и дальше работать на его будущее. Нехорошо, прямо типичная злая мачеха из сказки. А вот Симурдэн смог приоткрыть свое сердце и впустить туда воспитанника. Своя семья не предвиделась, с паствой он привык быть суровым. Но совсем другое дело – это маленькое и будто никому не нужное создание, мягкое, как воск, на котором так легко оттиснуть свои мысли и идеалы. И получать ответную привязанность, не слишком явную, но глубокую. Явно – все было по законам этого замка, прилично и с соблюдением вековой иерархии. На людях, особенно перед лицом маркиза, никто бы никого не опозорил. А наедине… наедине много чего скрывали окрестные леса и поля. Могли спрятать священника, катающего наследника де Лантенаков на своих широких крестьянских плечах, а могли… – Отец Симурдэн, вас может повергнуть в ужас то, что я сейчас скажу, но, с другой стороны, мы так давно друг друга знаем, все эти сходки в университете, ваше благословение на то, чтобы мы с вами оба оказались здесь, ваши широкие взгляды на все… В какой-то мере это подразумевалось с самого начала. В какой-то мере вся жизнь у вас в стране стоит на этом… Он смотрел, явно не понимая, или боясь понять, о чем это она. Пора было переходить к сути: – Маркиз недоволен моей бесплодностью. Как и я. С этим нужно что-то делать, и я прошу вашей помощи. – Правильно ли я понимаю, госпожа маркиза… – Для вас, как и прежде, просто Элена. Скажите мне честно, что для вас обет безбрачия? Часть принятых на себя обязательств перед Господом или часть самого вашего существа? – Нечто… от чего я добровольно отказался во имя выбранного пути. Но путь был выбран для людей и перед людьми. То, что между мной и Господом, – да останется в сердце моем. – Благодарю, вы меня обнадеживаете… Шарль. Признаюсь, вы не такой, как отец Монтанелли. Он явно мог бы поддаться страсти, но потом его бы замучила совесть. – Вы правы. Монтанелли слаб и воистину подвержен страстям, именно поэтому он и отправился туда, где множество опасностей, но соблазнов нет. А я… Страсти не для меня, поверьте. – И это хорошо. Главное расчет и думы о будущем. Так что давайте просто это сделаем. И будем надеяться, что одного раза хватит. Мы друзья и делаем одно дело. Даже ничего личного, правда? – Разумеется. Я согласен, – взгляд у Симурдэна был решительный, но она рассмотрела в нем и неловкость. В общем, вполне объяснимую. Приводить план в исполнение оказалось тоже весьма неловко. Для обоих. И все же Элена не смогла удержаться от мысли – этот единственный раз стоил больше, чем все, что было до этого, вся ее добропорядочная жизнь с маркизом. Да и что было-то… настоящее. Теперь Элена готова была пожалеть, что не начала натягивать нос де Лантенаку с самого начала, не пришла к нему «с прошлым», как в целом и подобало бы прогрессивной женщине. Раз уж не было у нее любви, а только увлечения. Раз уж самонадеянный старый болван не видит дальше своего носа. Пока же все обитатели замка радовались скорому появлению наследника. А Элена думала о том, что, наверное, всю любовь, какая только в ней есть, она отдаст ребенку. Конечно, маленький Марсель не осознает, чего лишился. Ведь у него же есть Симурдэн. Который, похоже, всю свою любовь уже отдал и теперь продолжал выковывать Марселя по своему образу и подобию, пока что вовсе не думая про свое будущее кровное дитя. Кстати, абсолютно никому пока не приходил в голову такой вариант, что ведь может родиться и девочка. И тогда придется попытки повторять… Но железная уверенность не обманула. Все случилось в срок и как надо. Имя – Артур – Элена выбрала сама, благо, никто не запрещал. Малыш Марсель, к счастью, совсем не чувствовал ревности к своему новорожденному… ему было проще считать, что брату, как разобраться в тонкостях. Казалось, мальчик даже обрадовался, что появилось еще одно существо, которое можно любить. Или это оттого, думали взрослые, что он совсем еще ребенок? Такие точно не озабочены глупостями вроде титула и наследства… К тому же мальчик помалу впитывал мысль: у него свое предназначение. У него будут свои, завоеванные права. Права менять мир, нести справедливость в массы. А пока дома надо носить маску, и тем больше будет вылазок в таинственный мир за стенами замка. За Марселем теперь особо никто не следил, что, в общем-то, давало ему возможность жить так, как хотелось – если не хотеть чего-то совсем запредельного. А вот на Артура, как на кровного наследника, навалилась огромная ответственность. Что, конечно, ограничивало влияние на него со стороны передовых сил. Кто научит его любить людей не напоказ? Открывать свое сердце и читать в чужих? Симурдэн знает только беспощадное милосердие, а к матери Артура все сильнее прирастает ее маска, все сильнее в ней стремление быть идеальной, соответствовать собственным высоким и странным стандартам. И ребенок, по ее понятиям, тоже должен соответствовать, да еще за всех четверых, которых она мечтала родить. Она по-прежнему считала себя прогрессивной, смотрящей вперед, думающей о народе, но не видела: все, что она делает, для этого самого народа выглядит лишь подачками. А гроза революции уже близилась, и если для кого-то маркиз и его супруга оставались хозяевами и благодетелями, то большая часть народа всерьез желала заявиться к ним с факелами и вилами. Уже входящий в пору юности Марсель был против уж такого радикального насилия. И не потому что полыхни народный гнев – он сам оказался бы на улице или в канаве, и хорошо если живой. Просто как-то само получалось, что ему ближе были более гуманные и радостные методы. Совсем еще юный, он все же осмеливался спорить с наставником, доказывая свою правоту. И как-то исподволь учил Артура любви к миру. Похоже, это только ему и оставалось делать. Так и ускользали все они от Элены. Чем дальше – тем суше и формальнее общался с ней в том числе и сын родной. И ей не дано было понять, что в том она сама и повинна. Подменила суть формой.