Вдвоём против всех

Маленький мальчик лет шести неторопливо вышел во двор старого здания, желая немного подышать свежим воздухом после душного затхлого помещения, что именовалось его личной комнатой. Он мог бы радоваться тому, что живёт один в комнате для двоих. Возможно, это и давало больше личного пространства, но ему порядком надоедало снова и снова избавляться от нежеланных соседей. Последнего он выдворил пару часов назад, с удовольствием глядя на полные ужаса глаза и дрожжащие губы, шепчущие: «Т-ты с-сумасшедший». Но просто сидеть в комнате, наслаждаясь триумфом, сейчас почему-то не хотелось, и он вышел взглянуть на такие редкие солнечные лучи для первого дня последнего месяца осени. — Эй, Реддл! — громко позвал его гнусавым голосом восьмилетний Стокерс. — И зачем же ты выполз на свет из своей норы? — его дружки вокруг противно захохотали. — Ты живёшь в такой же норе, как и я, — спокойно ответил мальчик. — Да неужели? Вот только почему-то ты один стал мерзким червём там. Том сжал кулаки от злости и обиды. Он понял, что у него не будет здесь друзей уже тогда, когда только смог держать ложку. Многие попали в приют Вула в сознательном возрасте, ведь тяжёлая война отбирала близких у многих детей. Как жаль, что она не отобрала жизнь у Стокерса и его друзей, думал часто Том. Этот коренастый верзила, выглядящий намного старше своих лет, быстро получил расположение других детей. Многие старшие легко собрались вокруг него, чтобы вместе вымещать свою злобу на более слабых. Те, кто был совсем взрослым, старше двенадцати, держались особняком и не обращали внимания на малолеток. Многие из них часто сбегали. Им было сложнее принять потерю родных, чем малышам, едва помнящим мам и пап, братьев и сестёр; они со временем довольно быстро забывали их лица, а потом и личности. Они привыкали к приюту. Но не Том. Хотя ему рассказали, что он родился на крыльце здания, что это буквально с рождения и есть его дом, Тома тошнило от мысли, чтобы считать это место таковым. Реддла боялись, считали странным, быстро сбегали с соседней койки в одной комнате. Ему стоило бы это намного больших усилий, если бы не Стокерс, стоило это признать. Наглый мальчик понял очень скоро после попадания в приют, что Том никому тут не был особо нужен, и быстро выбрал его объектом своих нападок. Поначалу Том даже плакал, доставляя неимоверную радость старшему. Тот снова и снова задирал его, наедине или даже при всех. Никто бы не встал здесь на пути Стокерса и его компании, а тем более никто не вступился бы за маленького нелюдимого мальчишку. Наоборот, дети предпочитали отходить в сторону и смеяться над ним все вместе. Обзывательства были очень грубыми, но отчасти правдивыми. Касались его одиночества, странности, даже факта его рождения на свет на пороге приюта. Это, конечно, было самым обидным, потому что и его самого этот факт расстраивал и злил. Но насмешки и глупые шутки были довольно посредственны, мало отличались друг от друга, и Реддл привык, вообще перестав реагировать. И тогда его стали задевать физически, что было уже большей проблемой, учитывая весовое и возрастное преимущество Стокерса и дружков. Том избегал встреч с ними, но они жили в одном небольшом приюте, ходили в одну столовую, гуляли в одном дворе. Это не было поводом безвылазно сидеть за закрытыми дверями, Том быстро понял это, хотя и не боялся их, но физическое взаимодействие всегда заканчивалось, мягко говоря, неприятно. Старшие дети окружали его кольцом, наслаждались любыми эмоциями даже совсем немного испуганного Тома. Стокерс что-то говорил, все ржали над его шуточками, а когда не получали его реакции таким образом, добивались другим. Толкали от одного человека к другому, больно сжимая пальцы на хрупких ещë плечах, бросали на пол до ссадин на ладонях и коленках. Они ещë побаивались причинить серьëзный вред, потому что он был слишком мелким для них, к тому же у них были и другие объекты для нападок. Просто остальные жертвы слишком быстро сдавались: плакали и умоляли отпустить. А этот малолетка никак не хотел превращаться в запуганного блеющего ягнëнка, какой повеселил бы их от души, и они злились на него сильнее, задевали снова, и снова, и снова. Пока это не были серьёзные травмы, но к этому всё и шло, а Реддл не хотел усугубления ситуации. Жизнь заставляла его взрослеть быстрее сверстников, он буквально мечтал о достаточных знаниях и силе, чтобы отомстить Стокерсу, чтобы никто больше не смел его обижать. Раньше он терпел молча, но ему хотелось дать отпор, хотя бы на словах. — Конечно ты не стал червём, Стокерс. Ведь ты как был, так и остался тупым растением в одном горшке с твоими друзьями. — Что ты сказал? — опасно спросил собеседник. — Надо преподать ему урок, — согласно закивал Грэмс, лучший друг и телохранитель постоянного врага Тома. Он и в длину, и в ширину был больше маленького мальчика в два раза. Ребята медленно двинулись в направлении Тома, но внезапный шум за тяжёлыми железными воротами отвлёк всех участников ссоры. Одновременно обернувшись, дети увидели группу воспитательниц и монашек, сопровождающих какого-то ребёнка. Их приют был не очень далеко от церкви, там же было ближайшее место, более менее похожее на военный госпиталь. Туда иногда привозили раненых либо залечивать раны, либо же доживать последние дни. И туда же чаще всего приводили детей, внезапно ставших сиротами. Но этот мальчик был немного странноват и выглядел ещё меньше, чем Том. — Это точно последний? — донёсся ворчливый женский голос. — Из последней вечерней группы точно. — Почему же его привезли позже других? Почему к нам? Он же из какой-то очень дальней деревни? — Да. Его привезли оттуда на поезде. Когда его забирали, попутчики передали нам только, что им самим было сказано — большинство тех детей погибли, а других отвели в другие приюты. Этого нашли позже. — Говорили ещë, что его дом практически не пострадал, а вот родители умерли, всë там было в крови, его самого от неё еле оттëрли. Но мать вроде целая, но тоже вся в крови, хотя не могло же у двадцатилетней разорваться сердце без внешних воздействий? — торопливо поделилась сплетней одна из женщин. — А вот отец представлял собой практически фарш, — женщин слегка передёрнуло. — Непонятная какая-то история, мутно всë и вообще… Уж не знаю, чем задело ребёнка, но у него только странный шрам на лбу, видите? — на секунду все глянули на молчавшего мальчика. — Что же, он всё видел? — Скорее всего. Но он скоро всё забудет. Он же простой ребёнок, в их возрасте воспоминания ничего не значат. Женщины уже стояли у ступеней, очень близко к настороженно внимавшим всем доносившимся словам детям. — А сколько же ему лет? О самом ребёнке вообще что-то известно? Он в состоянии говорить? Том, слушавший всё это, закатил глаза. Он не понимал странной суеты вокруг очередного новенького, которых недавно прибыло человек двадцать со всей округи. Но всё же его раздражало, что всё это время о ребёнке говорили как о собаке, хотя он стоял рядом с женщинами. — Ну, что ты молчишь, говори, — строго сказала одна из монашек. Том напрягся, заинтригованно ожидая ответа. Мальчик поднял лицо, до этого опущенное вниз. Оно оказалось опухшим от слёз, сильно покрасневшие глаза смотрели безжизненно. Голос оказался таким же безразличным, глухим, тихим. — Гарри Поттер. Мне пять. Больше ничего. Он снова опустил голову вниз, безразличный к своей судьбе. Казалось, он находится очень далеко отсюда, возможно, его сознание до сих пор не хотело принимать последние события его жизни, и он до сих пор пытался вернуться мыслями прошлое. Вспоминал родителей? Или их смерть? Это могло быть что угодно. Том пожал плечами. Он не знал, что такое родительская любовь. Ему было не по чему тосковать, а потому понять странного мальчишку было ещё сложнее. — Ясно, — сварливо произнесла одна из женщин. — Сейчас запишем всё, что знаешь о себе, а потом возьмёшь форму и отправишься в комнату, — очень неприятным тоном закончила она и подтолкнула ребёнка внутрь. — А вы, — она словно только заметила собравшуюся компанию, — марш по спальням, после восьми на улицу нельзя, или мне заставить вас выучить и рассказать мне весь устав наизусть? Дети нехотя зашли внутрь, хотя Реддл и вздохнул с облегчением. Эта драка состоится хотя бы не сегодня. Стокерс с дружками сразу же прошли к себе в комнаты на первом этаже под пристальные взгляды наблюдательниц. Незаметно отстав, поднимаясь в свою комнату на втором этаже, Том проследовал за новеньким, не в силах бороться со странным желанием узнать больше. Этот мальчик казался ему не таким, как остальные, больше похожим на него самого, к тому же история показалась Тому интереснее, чем очередная бомба или обстрел. Конечно, эти вещи тоже безумно страшны по своей природе, но Тома они не касались. Прижавшись к двери, он снова услышал голоса. — Ты помнишь, когда ты родился? Сколько тебе лет? — Тридцать первого июля. Мне недавно стало пять. — Хорошо. Как звали твоих родителей? — Лили и Джеймс Поттеры. — А ты у нас, значит, Гарри. Мальчик молчал, видимо, не счёл нужным отвечать на это. — Что ж, совсем скоро придёт миссис Коул, она смотрит всех новичков, даст тебе форму. Том отвлёкся и резко обернулся, услышав стук невысоких каблуков по деревянному полу. С лёгкостью найдя укрытие за выступом в стене, он услышал, как закрылась дверь и продолжил подслушивать. — Здравствуй, — намного мягче, чем все остальные до неё, проговорила вошедшая женщина лет тридцати пяти. Заглянув в журнал, она продолжила, — Гарри. Я заведую приютом Вула. Зови меня миссис Коул, — оглядев мальчика, женщина с тяжёлым вздохом вынула из шкафа маленького размера форму. — Где у нас есть свободные кровати, Марта? Задумавшись и ещё раз пролистав последние страницы записей, она угрюмо выдохнула: — Осталась только одна. На минуту воцарилась гробовая тишина. В то же мгновение до Тома дошло, что имеется в виду кровать в его комнате. Он и сам не хотел соседей, он привык держаться особняком, в одиночестве, но именно этот тихий мальчик мог бы, кажется, его устроить. Марта наконец продолжила. — Есть ещё места в спальнях самых старших, но вряд ли это хороший вариант для столь маленького ребёнка. — Тогда оставим это на крайний случай, Марта. Если мальчики…не уживутся. — Да тот — сущий кошмар, он же просто убьёт его! Посмотрите, какой этот тихий, зашуганный. А тот — просто бес! — визгливо воскликнула какая-то женщина. Том ухмыльнулся. Тем более, он словно чувствовал, что Гарри так и не поднял головы. Ему было всё равно. — Марта проводит тебя, Гарри.

***

Том отскочил от двери и почти в мгновение ока очутился на своей кровати, сделав вид, что сидит и удручённо смотрит в окно. Ожидаемо, через минуту дверь распахнулась. — Реддл, — выплюнула Марта, — у тебя новый сосед. — Она пропустила Гарри в комнату и указала на свободную кровать справа от входа. Сев, мальчик вроде бы заинтересованно приподнял голову, глядя из-под пушистых ресниц большими зелëными, практически изумрудными глазами прямо в глаза Тому несколько долгих секунд, а затем снова опустил взгляд. Том почти обиделся, он не был скучным. Слегка сменив тон на более усталый и, возможно, даже отчасти дружелюбный, женщина, так и не подойдя, тихо сказала: — и, Том, ему правда больше некуда идти, если только ты не хочешь заставить его отправиться к самым старшим мальчикам. Дай ему хотя бы шанс. Пожалуйста. Печально взглянув на Гарри, она сочувственно вздохнула и, посоветовав лечь спать, закрыла дверь. Том чувствовал, что надо начать разговор. Более того, он хотел это сделать. — Итак, — привлекая внимание, произнёс Реддл, — Гарри. — Том, — кивнул ему собеседник, показывая, что тоже умеет слушать чужие имена. Но голос звучал так же безжизненно и незаинтересованно. Том незаметно нахмурился. Конечно, ему это не понравилось — он не был неинтересным. Но всё же сейчас он, наверное, мог понять такой тон. — Расскажешь мне, что это за невероятная история с тобой? — спокойно спросил он. — Ты мне не поверишь, — явно привычным жестом ероша тёмные волосы, превращая причёску в воронье гнездно, ответил мальчик, не смотря на собеседника, и неуверенно добавил, — решишь ещё, что я странный. — А ты попробуй, — Том попытался настоять, пока просто словами. Он мог и иначе, если бы захотел. — В другой раз, — ещё более неуверенно сказал Гарри. Ему не хотелось ни о чëм говорить, но, в отличие от всех взрослых, общавшихся с ним только что, Том и то казался более заинтересованным. — Ладно, — не стал настаивать Реддл, но это пока что. Ещё успеет. Потом решил добавить ещё кое-что, чтобы поддержать разговор и заставить мальчика ему верить. — Знаешь, многие здесь считают меня странным. — А есть за что? — Гарри снова поднял взгляд из-под ресниц. Его большие зелёные глаза теперь выражали что-то странное, не страх, но какое-то волнение. Но Том пока не привык определять по ним эмоции. Впрочем, он был уверен, что быстро и легко научится. — Не знаю. Я никогда не считал себя похожим на кого-то из них, — он не скрывал гордость в голосе, испытующе глядя на нового соседа. — Это ещё не значит, что ты странный, — пробурчал тихо Гарри, решивший, что мальчик просто чем-то хвастается, а ему не хотелось слушать это. Он всë ещё желал снова тихонько забыться в своих мыслях. — Да, пожалуй, — кивнул Реддл чуть насмешливо. Том не собирался жалеть нового соседа, но вместе с тем хотел приблизиться к нему, узнать больше, может быть, даже выразить сочувствие. Словно что-то внутри откликнулось на присутствие новенького, что-то, из-за чего он казался знакомым. Непривычно и странно. Его и самого порядком это удивляло, поэтому он решил не развивать тему и обдумать всë. Он доверял своей интуиции, но сейчас не мог понять, почему этот Поттер так странно ощущается и отзывается в душé. Наступило молчание, в котором каждый думал о своём, не мучаясь обществом соседа. И если Гарри даже не замечал этого, то Том, конечно, обратил внимание. Потому что это тоже было для него впервые — молча сидеть с кем-то рядом, не думая о том, как от него избавиться и прогнать из комнаты. А если подумать об остальных детях в общих комнатах или на улице, то и подавно невозможно было чувствовать себя комфортно рядом с ними. Они взаимно не любили друг друга, пусть и по разным причинам. — Обычно мне с первого взгляда не нравятся мои соседи, и я выживаю их из комнаты, — почти внезапно для самого себя честно признался Том, уже немного запутавшись в чувствах. — Но к тебе я не чувствую такого… Надеюсь ещё, ты не храпишь. Так он намекнул, что избавляться от него пока не будет. Гарри тихонько хмыкнул. — Нет, но мне рассказывали, что я говорю во сне, — честно поделился он. — Если это так, я тебя задушу подушкой, — полусерьёзно сказал Том. Мальчик наконец-то стал говорить длинные предложения, и ему почему-то очень хотелось продолжать разговор. На самом деле, он не пытался угрожать, но его юмор уже стал довольно специфическим, хоть он и едва осознавал это. Впрочем, это было не страшно, потому что Поттер даже не думал испугаться его слов. — О нет, скорее посмеёшься перед сном. Ты не станешь меня душить, — Гарри тихо хихикнул, к своему удивлению, и Том тоже негромко рассмеялся. Потом мальчик немного помолчал, выглядя очень задумчивым. — Не думал, что вообще смогу когда-нибудь ещё хотя бы раз даже улыбнуться, — признался Гарри расстроенно. Он держался хорошо, но пятилетний ребёнок просто не может так долго держать всё в себе, не говоря никому ничего. И он решил сказать Тому. И пусть они мало знакомы. Плевать, что его могут посчитать сумасшедшим — он бы и сам себе не поверил, наверное, если бы услышал такое. Но он не мог не выговориться. — Всё так плохо? — тихо спросил Реддл. Не то чтобы он действительно понимал чужие чувства так хорошо, но это было логично. — Том… Я… — мальчик вдруг всхлипнул, хотя до этого, по крайней мере с прихода в приют, не плакал. По опухшим глазам было видно, что он уже немало лил слёз до этого. Том наклонился чуть ближе, ожидая продолжения. — Я до сих пор вижу перед глазами это лицо… Он пытал его… Папа так кричал, я видел, что с ним стало. Потом пытал маму… Она кричала и плакала. А потом был зелёный свет, и она резко замолчала. А потом я… Гарри понял, что сказал многие вещи, нуждающиеся в объяснении, но замолчал. Том тоже задумчиво молчал. Затем, поддаваясь интуиции и странным чувствам, никогда не испытываемым раньше, которые стали его одолевать, словно что-то его толкнуло, резко встал, перешёл через комнату и присел рядом с ним на кровать, неловко сжав его плечо. — Я знаю, ты скажешь всё позже, — уверенно и искренне стал говорить он. — Понимаю, как тебе, должно быть, трудно сейчас. Всё будет хорошо, Гарри. Он, если честно, всё равно не совсем понимал, но знал, что так нужно было сказать. В конце концов, ему было очень интересно. И, наверное, то странное скребущееся под ложечкой чувство — это сочувствие? Оно ему не нравилось, если это и было оно. Просто то необъяснимое, что тянуло его к Поттеру с самого начала, почему-то ещё и заставляло это терпеть. — Откуда ты можешь это знать?! Ничего больше не будет хорошо! — взорвался вдруг мальчик, но Том лишь приобнял его за плечи ещё крепче. Гарри заплакал, сначала тихо всхлипывая, а потом упал лицом в подушку и плакал громко и долго, рука Тома всё это время невесомо лежала на спине Гарри, и он чувствовал, как дрожат его плечи. Том хотел бы ему помочь, хотя его порядком раздражало и его странное желание, и проснувшееся сочувствие, и рыдания, но он терпел и всё ещё хотел помочь. Он не знал как, но он умел влиять на эмоции людей, как-то же он выгонял своих бывших соседей — а уж он действительно отточил этот навык. Он хотел внушить что-то и Поттеру, но почему-то не захотел случайно навредить, ведь раньше он только пугал, а не защищал или успокаивал. Он просто слегка поглаживал чужую спину, и вот Гарри, спустя, казалось, пару часов, хотя на деле, конечно, меньше, всё же успокоился. — Надо спать, — очень тихо сказал Том. Гарри молча кивнул, и, лишь разувшись, послушно полез под одеяло на своей кровати. Том ушёл к себе на кровать, но тоже не стал переодеваться этой ночью.

***

Странные звуки доносились снизу. Гарри спустился на половину лестничного пролёта со второго этажа, немного заспанный, желая выяснить источник, не показываясь, и тут же еле успел прикрыть рот ладошкой, чтобы не закричать. Страшный высокий человек в чёрном балахоне — мантии, он видел такое на картинке в книжке, и мама с папой говорили ему, как она называется, стоял у них в прихожей. А родители лежали, связанные, на полу, там же. Мама ближе к стене, папа прямо у ног страшного человека. Гарри чуть не задохнулся, так крепко прижал руку к лицу и боялся вдохнуть. Что происходит? Они ведь не играют во что-то, они никогда с ним в такое не играли. Он хотел спуститься, но было страшно, и что-то словно не пускало его дальше, заставляя стоять на месте. — Прошу тебя, не надо, — плачет и кричит мама, уже, наверное, не первый раз. Страшный человек тыкает в папу какой-то короткой палочкой, а Гарри даже не знает, почему мама так боится. Откуда Гарри было знать, что ему ничего не говорили о палочках, потому что пытались уберечь, знали, что стоит переживать за это, не хотели посвящать раньше времени, и он даже не видел их раньше. И он ничего не мог сделать сейчас. Он боится, как и мама, и молчит, стараясь даже дышать через раз и очень тихо. Вдруг красный луч срывается с кончика этой палки странного жуткого гостя. Папа корчится и кричит от боли. Потом еще какие-то лучи, а иногда их не было, только странные, как будто выдуманные или иностранные слова, и появилась кровь, много. Почему её так много? Гарри слышит крики боли папы и отчаяния мамы, видит, как папе больно. Его кости хрустят, ломаясь, что слышно даже тут, сверху, и вылезая наружу, протыкая кожу и мышцы, каждая по очереди, в руках и в ногах, потом на груди, Гарри знает, что там есть рёбра, но видеть это было ужасно и странно. Льётся кровь из вспоротого заживо живота, оттуда выпадают какие-то внутренности, Гарри ещё совсем в этом не разбирается, даже не понимает толком, что это такое. На самом деле, из-за того, что он едва ли ещё имеет представление, как работает тело человека, что из себя представляют органы, сосуды, нервы, зачем они нужны и где располагаются, он даже не совсем понимает, почему именно что-то выпадает из разреза — ещё бы, где он мог раньше видеть кишки? Но догадаться, что это жутко страшно, невыносимо больно и плохо, совсем несложно. Изо рта вдруг вылетает отрезанный язык, когда папа смог ещё что-то зло прокричать незнакомцу. Кровь льётся ещё хлеще. А папа всё ещё мог кричать, только это и мог, со странным неприятным бульканьем, вырывающимся из горла. На какое-то время Гарри зажмурился, надеясь, что так всë это быстрее закончится, и прикрыл уши руками, продолжая слышать крики и какие-то слова, но не понимая смысл. У него кружилась голова, а от запаха, который он ещё не мог опознать, как запах крови, но чувствовал очень сильно, даже во рту — от этого очень подташнивало. Но он не мог прятаться так и дальше, поэтому снова открыл глаза, прикрывая руками нос, чтобы не так ощущать тошноту от запаха. Очередной луч прорезал горло, и вместо крика теперь только булькающие звуки и хрип, красный фонтан бьёт из шеи папы. Мама кричит надрывнее, срывая голос, но находятся силы кричать снова, через хрипы. Ей и самой, кажется, больно, Гарри не понимает, но ему так страшно и жалко маму, он бы так хотел помочь! Мама почти воет, когда всё ещё судорожно корчащийся папа отступает на второй план для гостя, а в маму летят красные лучи друг за другом. Гарри не заметил, что давно уже плачет, слёзы текли по щекам ручьём. От страха голова кружилась ещё сильнее, но отчаянное переживание за маму заставляло держаться и смотреть. Он всё ещё не мог сойти с места. Еë крови не было видно, только тонкая красная струйка внезапно побежала из уголка губ, хотя весь пол стал красный от крови папы. Одежда мамы — когда-то белое прекрасное платье, с кружевными оборками на подоле и рукавах и красивым вышитым воротничком — насквозь ей пропиталось, став полностью алым. Чёрная мантия гостя, впрочем, тоже, она была мокрой от крови и блестела красным на свету. Гарри плачет, не в силах произнести ни звука, вероятно, адреналин в крови в несколько раз превышает всё допустимые значения, и он вдруг чувствует, что словно наконец отмер, ноги снова слушаются его, и он сразу же отчаянно бросается к маме. Казалось, увидев его, она закричала намного, намного громче, хотя как это вообще возможно? От отчаянного страха за сына её всплеска магии, хватает, чтобы избавиться от жутких магических пут, броситься к Гарри и прикрыть его своим телом. Она насквозь промокла в тëплой липкой крови, и одежда Гарри тоже начала ею пропитываться. Капелька с маминого лица упала ему на щëку, перемешиваясь с его солëными слезами. Она старается не кричать, но не может, когда ей в спину снова донеслось мало что значащее для Гарри это выдуманное или, может, на каком-то другом языке, он не знает, слово «Круцио!». Она вся дёргается, но сжимает своего малыша и успевает через боль прокричать ещё: «Только не Гарри!», когда её настиг зелёный, яркий-яркий луч и другие непонятные слова, из того же странного языка, «Авада Кедавра». Её тело подлетает в воздух от силы магии волшебника, ударяется о потолок и падает рядом с Гарри. «НЕТ!» Кричит теперь Гарри. Только он один. Он не встречался раньше со смертью, но подсознательно понимал, что родители вряд ли снова встанут когда-либо. Мама не проснётся в этом алом платье, а папа тем более, он ведь даже на человека уже не очень походил. Какой-то ледяной ужас охватил его, по телу побежали мурашки. «Кто вы? Что с мамой?» — спрашивает он сквозь слëзы. Человек смотрит на него внимательно, что-то говорит или спрашивает, но в ушах стучит собственное сердце, глаза застилают слёзы, голова всё ещё кружится от избытка всего, поэтому, как бы он ни пытался сосредоточиться на словах незнакомца, они не желали сложиться во что-то понятное у него в голове, словно вдобавок ко всему, что чувствовал Гарри, этот человек не желал помочь, неся какую-то чушь. Говорил он с акцентом, но какую-то чепуху и всё сливалось для Гарри в один сплошной шум. А потом адская боль, которая сопровождает красный луч и выдуманное слово, то же самое, как было и у мамы и папы, и это… он бы не описал словами сейчас. Ему просто кажется, что он умирает от боли, что тело сейчас взорвëтся. Настолько это невыносимо. Человек вдруг лишь смеётся, начинает снова что-то говорить, но Гарри отказывается это воспринимать, он физически не может сделать этого, всë его тело словно разрывает на кусочки, он сам кричит и плачет, когда человек что-то тихо бормочет, а потом громко и отчëтливее проговаривает, наклоняясь ближе: «…раз твои родители не захотели. И в тебе, очевидно, ничего такого. Лучше тебе присоединиться к ним, верно? Семья будет в сборе. Тогда считай, что я твоя смерть, малыш Гарри Поттер!» Потом он хохочет, Гарри видит зелёный луч, а затем получает резкую, ослепляющую боль в голове и, к своему удивлению, слышит крик страшного гостя. Кое-как раскрыв глаза, хотя даже мышцы век отчаянно сопротивлялись любым движениям, он видит, как человека окутывает зелёное пламя, а потом в глазах потемнело. Последнее, о чём он успевает подумать, это то, что зелёного огня не бывает. Очнулся он нескоро, среди незнакомых людей. Поезд покачивался под ним, но он не ездил раньше на поезде, поэтому было странно чувствовать это. Хотя странная, тяжёлая, как густой дым апатия не давала Гарри чувствовать что-либо, не давала думать, не давала вспоминать. И так было до тех самых пор, пока очередные незнакомцы, передающие его из рук в руки, словно куклу, не отвели его в приют. Только Том смог рассеять её, и Гарри перестал плакать лишь когда слёзы просто устали течь из глаз и стали приносить им боль.

***

Белые, но, кажется, не седые волосы, голубой правый глаз, карий левый. Он, наверное, никогда в жизни не забудет эти глаза, это лицо. И словно безумие в этих глазах. Точнее, безумное ликование. От злости и хмурых бровей до злорадной насмешки за считанные мгновения. «Я твоя смерть!» Дикий хохот. Он стал отдаваться эхом ото всюду, стал звучать со всех сторон, знакомая комната исказилась и поплыла. «Посмотри на своих родителей! Они мертвы! Посмотри, папочка вывернут наизнанку, мамочка не дышит! Они не помогут тебе, никогда! А что же ты не помог им, а, Гарри? Ты ведь мог прийти раньше, а не смотреть? Может, твоему папе не было бы так больно, а? А на белоснежном потолке не осталось бы красного следа от пропитанного кровью платья? Ты такой эгоист, Гарри, они страдали из-за тебя! Хочешь, попытаем их ещё?! Или перейдём к тебе? Они ведь мучались из-за тебя, и только так, Гарри, только ты виноват!» Он не знал уже, чей это голос, он лишь хотел, чтобы он замолчал. Ему было больно, но слышать это было ещё хуже. Хотелось бежать, спрятаться от этого голоса, но бежать было некуда. Потому что всё это было у него в голове. Он закричал. «Не надо! НЕЕЕЕТ!» «Проснись же!» — Нееееет! — Гарри, Гарри! Проснись! Гарри резко распахнул глаза, и тогда это вдруг случилось в первый раз. Том тряс Гарри, крепко держа его за плечи. Его голубые глаза были точно напротив изумрудно-зелёных. И ему очень хотелось знать. Том почувствовал в себе странную уверенность и сказал негромко, но почти как приказ: — Покажи мне. И внезапно он это увидел. Всё, что видел и мог вспомнить Гарри. Это было само по себе странное ощущение, перед глазами было лицо мальчика, широко распахнутые яркие глаза, но в мыслях он ясно и чëтко видел совсем другую, ужасающую картину. Как будто собственными ушами слышал тихие насмешливые обвинения, потом неясные разглагольствования с акцентом, а потом и угрозу. И зелёный огонь, почти такого же цвета, как глаза перед ним, но с каким-то приглушённым бледным светом. Он понял, что слова можно разобрать, просто сам Гарри не хотел этого. Под конец мальчик начал вырываться, разрывая длительный зрительный контакт и часто-часто моргая. — Что ты сделал, Том?! — испуганно и удивлённо воскликнул он. Почему-то ему сразу стало понятно, что именно произошло: Реддл как-то смог заставить его подумать обо всём произошедшем и смог это увидеть сам. Но разве такое возможно? — Как ты…? — пробормотал уже тише. — Я не знаю, правда… — почти честно ответил Том — на самом деле он догадывался, что это связано с тем же, как он мог влиять на эмоции других детей, чтобы запугать их. Иногда он мог слышать чужие мысли, это был его главный секрет, но это всё равно ни разу не было похоже на то, что произошло только что. Хотя, конечно, почему он так мог, он действительно пока не знал. Он просто внезапно стал уверен, что сможет это сделать, и сделал. Но он разберётся, позже. Сейчас предстояло что-то сказать насчёт увиденного. — Гарри, Боже, Гарри… Это было чудовищно… — Это я! Я во всём виноват! Я должен был!.. — он снова заплакал, не в силах справляться с эмоциями. А недавний сон только усугубил всё ещё больше. — Нет, дурак, замолчи! — прикрикнул Том. — Этот человек убил бы вас троих тогда, а так ты остался жив. — Я смотрел, как папа и мама умерли, Том! — в отчаянии воскликнул он, давясь всхлипами. — Они так мучались! Они… — он снова очень громко всхлипнул, прерывая сам себя, пытаясь стереть со щëк слëзы. Нос был давно заложен и опух вместе с глазами, поэтому дышать он мог только ртом, и говорить одновременно было тяжело. — Кто бы это ни был, он чокнутый, — уверенно заявил Реддл. — Вы бы все страдали ещë больше, если бы ты пришёл сразу. Но вышло так, понимаешь? Я рад, что ты жив, Гарри, — удивляя сам себя, сказал Том чистую правду. То, что он увидел, было просто непередаваемо ужасно, и он не знал, как бы пережил это, окажись он вдруг на месте Гарри. Хотя, он всё-таки считал, что держался бы лучше, потому что был сильным сам по себе, и всё издевки старших детей здесь легко сносил. Но, может, если бы он был к кому-нибудь привязан, ему бы тоже не удалось просто так смотреть, как они умирают. И всё же, он сказал правду — по разным причинам он действительно был рад. — Ик, — отходя от истерики, опять шмыгнул младший мальчик. — И я… Я не хотел говорить никому об этом, — тихо сказал он. — Послушай. Я никому не скажу, если ты так хочешь, честно. — Кому бы он рассказал в этом противном приюте? — Мы можем… Мы разделим эту тайну… на двоих, — наконец сказал он, чтобы убедить мальчика, и звучало это красиво. Да и потом, кроме ужасных, но самых необычных картин в своей жизни, которые он увидел у Поттера в мыслях, было что-то и в нём самом. Что-то особенное, как будто знакомое. Потому ли, что и в нём самом было кое-что особенное, о чём он никому не говорил, но очень гордился? Было ли то же самое у Поттера? — Слышишь, Гарри? — Да, Том, — он шмыгнул и заглянул испытующе Реддлу в глаза снизу вверх. Том был несколько выше. Но увидев там полную увереность в его словах, Гарри уже более решительно согласился: — Да, хорошо… — Я тебя не брошу, — твëрдо пообещал мальчик. Он пока не был уверен, зачем ему это, но, в отличие от остальных детей, Гарри и правда был другим. Чувствовалось это какое-то странное родство, его не хотелось прогнать, скорее наоборот, не отпускать, изучить. — Постарайся забыть, что сможешь, ладно? — Том подумал, что в чём-то та группа женщин, которые привели его, были правы: если бы обычный ребёнок в таком возрасте что-то пережил, он бы, вероятно, смог это забыть. Только почему-то он чувствовал, что с Поттером не будет, как с обычным ребёнком. Но так было бы проще. — Просто постарайся, так, наверное, будет лучше. — Я не хочу забывать семью, — Гарри нахмурился и упрямо сжал губы. — И не надо, — качнул головой Реддл, — забудь только тот день. Ясно тебе? — потом слегка усмехнулся. — А не-то я снова попробую влезть в твои мысли. — Научи меня, — совершенно неожиданно вырвалось у Гарри. Он всё ещё чувствовал боль в груди, ни на секунду не забывая ни о чём, легче почти не стало, но он смог-таки немного отвлечься. Благодаря Тому. — Я не знаю, как сделал это. Но я выясню, — решительно пообещал Том уже сам себе, слегка задумчиво ухмыльнувшись. Они немного промолчали, он взглянул в окно: солнце уже вставало позже, чем раньше, но всё-таки довольно рано. — До подъёма где-то час. Думаю, ложиться не имеет смысла. Так что ты, например, можешь наконец переодеться.