Магический возраст

На удачу Кристины, выступление было отменено и перенесено на следующий день из-за непогоды — недавно поднялась сильная буря, отчего каретам сложно куда-либо добраться — все сидят по домам. Потому девушка спустилась в дом на озере почти в полдень. Эрик на кухне, готовит — по запаху на плите консоме, а в печи — пироги. Муж стоит спиной к ней, и её не видит. — Сколько тебе лет? — спрашивает она. Эрик не пугается, он догадывался о её присутствии, потому отвечает спокойно. — Пятьдесят два, — он обернулся к ней. Кристина округлила глаза, её взгляд мечется от Эрика к плите и наоборот. — Что? — Тебе же неудобно стоять на ногах долго, и ты готовишь. Боже! — Не всегда, только после долгой прогулки, — возразил он, не желая соглашаться с тем, что ноги действительно начинают «ныть». — И раньше я со всем прекрасно справлялся, — сварливо добавил он, всем сердцем ненавидя свою немощность. Девушка закатила глаза. — Именно поэтому, когда мы ехали в парк и умудрились задремать в карете, у тебя болели ноги, да? Эрик, да, это сложно принять, но ты стареешь. Мне тоже это не нравится, я волнуюсь, оставляя тебя одного. Раньше ты был моложе, и потому я не беспокоилась, видя, что ты занят несколькими делами одновременно. Но сейчас… Эрик вздохнул и спросил, понуро опустив голову: — Ты когда-нибудь чувствовала себя беспомощной? Кристина печально хмыкнула и обняла себя руками, словно от холода. — Ты спрашиваешь об этом у той, для кого беспомощность чуть ли не второе (или третье) имя. Когда мамы не стало, папа всерьёз собирался оставить меня одну в доме, а сам бы уехал. Я была напугана, я была очень маленькой — как маленький ребёнок, да к тому же, девочка, будет выживать один в доме? Я не умею ничего. Словно бы папа и хотел, чтобы я не выжила, но всё равно взял меня с собой. И в консерватории тоже учёба не ладилась, бывали дни, когда всё валилось из рук. — Я чувствую себя таковым сейчас, — признался Эрик. — Всё то, что мне привычно, сейчас очень трудно делать, и это раздражает, злит. Я и раньше не особо мог любить себя, но сейчас ненавижу себя ещё больше. Кристина подлетела к нему и обняла, а он её в ответ. — Я знаю, знаю. Но, пока я рядом, ты можешь отдохнуть. За обедом я пригляжу. — Но ты не умеешь готовить. — Что верно, то верно, но я и не собираюсь — всё, что мне осталось — проверить консоме и выключить плиту и печь, когда всё будет готово, и вынуть пироги из печи — уж это я смогу. Я хоть и неумёха, но не настолько криворукая. — Я никогда не считал тебя таковой, милая.

***

Поначалу, первые несколько часов, это было очень даже приятно — получать заботу от Кристины и отдыхать. Но к концу вечера… Эрик и сам не понял, как и когда успел оказаться в их постели, ведь всего полчаса назад он читал книгу, сидя на диване; с тремя подушками за спиной, и двумя тёплыми одеялами, а Кристина принесла ужин на подносе и собиралась кормить Эрика буквально с ложечки. Может, ему и трудно, но взять в руки ложку — это вполне посильная задача. Посильная, но Кристина так смотрит на него, с таким беспокойством, что он просто бессилен ей возражать. Он безропотно съел всё, что она скормила ему, не желая мешать её заботе. Кристина осталась ночевать здесь, потому утром ему было по-прежнему пятьдесят два. Она легла на одеяла, чтобы не тревожить его сон. Утром, к сожалению, повторилось всё то же самое. И сейчас за спиной у него снова подушки — три штуки, а жена собирается накормить его… обычным печеньем. Наверно, Эрик стерпел бы и это, вот только взгляд Кристины… — Не нужно! Кристина, у меня достаточно сил, чтобы взять в руки печенье самому, — сопротивляется он. — Да, но всё же, ты ослаб… — Но не настолько же! Он погладил запястье её руки. — Скажи, что происходит? Я не настолько беспомощен, Кристина, и ты это знаешь, — вкрадчиво и мягко, потому что в глазах девушки есть что-то практически болезненное. — Что случилось, милая? Завтрак ненадолго забыт. Кристина, словно маленькая девочка, легла к мужу на плечо, сжавшись и смяв в ладони его рубашку. — Я уже говорила, что мама до последнего притворялась здоровой. И, даже если бы я знала, что она потихоньку умирает, от меня бы вряд ли была бы польза. Но сейчас ты тоже… и я, наверно, просто пытаюсь помочь тебе, как не могла помочь маме. Знаешь, словно моя помощь воскресит её и не даст умереть тебе, — её слёзы утопают в его рубашке. Эрик обнял её одной рукой за спину, прекрасно зная, что она недоговаривает. Отца она тоже любит, он видел это на кладбище, и тоже по нему скучает, но не признается, что это так, ведь он много раз причинял ей боль. Как сам Эрик и его мать. Не первый раз он разделяет боль Кристины, полностью её понимая. — Думаю, твоей маме очень повезло с дочкой. Даже от твоей лучезарной улыбки и звонкого смеха есть польза — это обеспечивает прекрасное настроение, словно волшебное снадобье. Мне кажется, что это немного уменьшало её боль. Всё в порядке, мой Ангел. Но перестань гнаться за мёртвыми, никого нельзя воскресить.