И смерть

      — Я услышал плач и стенания галактики, она взывает к спасителю! И, если ты будешь моей правой рукой, я наконец явлю себя ей! Будут те, кто пойдут против меня, поэтому мне и нужен ты. Вентрексиане самые свирепые воины в галактике, а ты, Авокато, самый свирепый из всех!       Отравленный дурманящим соком из уст Лорда Командующего, закалённый в сражениях, погибший сотни раз он наблюдал за тем как из руин агонизирующей столицы уходила королевская семья и свита. Боль пульсировала в голове и висках, блокируя все мысли, и непослушные руки сами тянулись к тяжёлому гранатомёту. Тяжёлый дым от пылающего моря огня, в который превратился город глубоко засел в лёгких, обжёг глотку.       Желтоватый глаз старательно выцеливал поднимающийся вверх шаттл, на котором ввысь поднимались король и королева, почти горделиво и надменно уверенные в собственном успехе и бегстве, бесчестные трусы.       С чего начнём?       Мне нужна Вентрексия. Принеси мне трупы короля и королевы!       «Я ли это?»       Рука на миг дрогнула, расфокусировав орудие.        Принеси мне трупы короля и королевы!       «Что я делаю?»       Время подходило к концу. Война внутри. Прежние идеи отжили. Шаттл уже был готов вот-вот улизнуть, это был последний шанс закончить гребаную войну раз и навсегда. Утопия так близка и от неё отделяет одно нажатие. Пара смертей.        Принеси мне трупы короля и королевы!       «Я меняю одних господ на других. И в чём смысл?»       «Чтобы всё закончилось»       «Но разве я прекращу убивать?»       «Война закончится. Смерти больше нет. Рай так близок.»       «Эта война закончится, но прекращу ли я убивать?»       «Очнись! Хватит! Закончи начатое!»       «Прекращу ли я убивать?!»       — Товарищ генерал, — сзади вдруг раздался знакомый голос, — Ваш приказ?       Авокато оглянулся. Среди горящих руин на него смотрели десятки глаз подчинённых солдат — тех, что также примкнули к Лорду Коммандеру, когда тот спас их из тривуулианской засады.       Генерал сам не заметил, как тряслись его руки, и как потерялся он в самом себе, не дыша, скованный внутренним боем. Гранатомёт сам выпал из рук неосторожно, под немым свидетельством боевых товарищей.       — Товарищ генерал, — вновь обратился к нему уже обеспокоенный Полковник, его правая рука и самый близкий друг, если его так вообще можно назвать, — что нам делать?..       — Я… не могу. Не могу! — вскричал вдруг Авокато, и настороженные солдаты чуть отступили, не считая Полковника, — К чёрту Лорда Коммандера. Мы пойдём своим путём.       На миг повисла тишина. В этот миг каждый думал о чём-то своём. Они уже готовы были предать всю Вентрексию ради высшей цели — и отказываются от великой идеи за миг до спасения мира? И ради чего? Бесконечной войны?       Но в следующий миг тишину, нарушаемую лишь отдалёнными криками и потрескиванием пожаров, разорвал громкий хлопок — королевский шаттл вдруг сбивает выпрыгнувшая из самой бездны эскадрилья чёрно-зелёной расцветки, явно принадлежащей тому же космическому флоту, что спас Авокато и его отряд из той засады.       — Всё кончено!       Многие отвернулись от Авокато, разбежались как крысы по норам, поняв, что они обречены, если останутся с недопредателем во главе, который сам не может решить на чьей он стороне. Эта слабость стоила ему многих хороших солдат.       «Ты и впрямь думал, что мог что-то поменять?»       Собственный ли это голос был? Или речи Лорда Коммандера были глубоко посажены на задворках сознания вентраксианца, и теперь проросли в этом бредовом сне?       «Теперь ты никто — ни старых господ, ни новых. Лишь смерть тебя ждёт.»       Перед покрасневшими и слезящимися от едкого дыма глазами Авокато наблюдал за падением королевского шаттла. За падением старых идеалов, старого духа, и старого Авокато. Громкий треск и гул, и ворох искр и пыли что поднялся столбом вверх — шаттл разбился о землю, сотряс весь город, оповестив о гибели Короля и Королевы, прежней власти, и новая уже заполонила небо — десятки звездолётов, подобно чёрным тучам закрыли солнце, сжимая удавку на шее генерала и последних его подчинённых.       — Это… Это не конец. Вдруг, все мысли очистились, ушли из головы, подобно воздуху из разгерметизированного коридора звездолёта, оставив после себя лишь образ рухнувшего королевского транспортника.       — Мы служили королю и королеве Вентраксии, и мы продолжим свою службу, во что бы то ни стало. Даже если это стоит жизни, — он не верил даже самому себе, цепляясь за призрак прошлого себя, и прежнего мира.       Генерал больше не смотрел на своих солдат, чьё поредевшее число не могло не печалить, но он знал — те, что пойдут за ним сейчас, будут идти за ним до конца, до смерти.       — Куда выдвигаться? — в голос полковника вернулась уверенность и сила.       — К разбившемуся транспортнику короля и королевы. Наша задача найти членов действующей династии и двигать в сторону космопорта. Найдём в ремонтном ангаре самый пригодный корабль и валим отсюда в новую столицу-крепость.       — Так точно! — отчеканили последние верные Авокато вентраксианцы, и вместе они побежали сквозь горящие развалины прямиком в ад.       Авокато не помнил, чтобы хоть когда-то они действовали также слаженно и чётко, с обречённостью смертников и храбростью безумцев. По небу плыли десятки (сотни?) кораблей, словно назойливая мошкара, или подобно стае свирепых хищных птиц, выискивающих своих жертв. Они ныряли в своей кровожадности к самой земле, пытаясь выцепить вентраксианских смельчаков, дерзнувших бросить вызов Лорду Коммандеру. Но самых свирепых воинов в галактике не так просто поймать на их же земле. С не меньшим проворством они проходили огонь, руины и обстрелы вражеских звездолётов, обходили десант тогда ещё малоизвестных слуг злого зелёного мелкого тирана-псионика и перебивали тривуулианских тяжёлых пехотинцев, наводнивших павшую столицу.       — Сюда! — то ли прокричал, то ли просипел Авокато, завидев вдали вспышки лазерных карабинов, пулемётов и бластеров. Они бежали так долго, что потеряли счёт времени — или так быстро, что обогнали свет? Некоторые погибли, но сейчас уже не было времени горевать. Вентраксианцы, позабыв про усталость и раны, окровавленные, обожжённые, наконец преодолели все препятствия и наконец лицезрели место крушения шаттла.       Немногочисленная выжившая королевская гвардия едва отражала совместные атаки сотен вражеских солдат, как тривуулиан, так и пособников Лорда Коммандера. Что-то несвязно прокричав, то ли в попытке отдать приказ об атаке, то ли бросив боевой клич, Авокато бросился в гущу сражения, опрокидывая врагов, прыгая по головам, рубя их и испепеляя. Обломки шаттла были усеяны мёртвыми слугами короля и королевы, их верными солдатами, но где же они?       — Мы задержим их! — крикнул Полковник, и голос его потонул в море крови, стонов, криков, хрипов, свиста пуль, стрёкота лазеров и агонии разбившегося вдребезги транспортного судна.       Авокато нырнул в пылающий разрушенный звездолёт, и языки пламени целовали его морду, сжигая шерсть и уродуя кожу, оставляя навсегда ноющие рубцы. Едва погасив пламя, воитель бросился вглубь шаттла, задыхаясь от дыма, уклоняясь от проникших внутрь врагов, коих не было числа, отбрасывая от себя ещё живых, но уже обречённых раненных беженцев и свиту, пока не добрался до расколовшегося на части мостика, засыпанного щебнем, грунтом и чем-только можно. Пилоты превратились либо в обугленные скелеты, либо в кашу после столкновения с землёй. Несколько трупов стали похожими на решето — дело тривуулианского пулемёта. А рядом с ними как раз и лежали те самые тривуулиане, чудным образом проникшие на осколок мостика после падения того.       Шаттл заскрипел, норовя провалиться под собственным весом, что-то закряхтел бортовой ИИ, но необратимо повреждённый он едва ли мог функционировать. Время было на исходе, и Авокато, уже шатаясь, отравленный ядом пламени, стал рыскать как ходячий труп по развалинам, ища хотя бы намёк на королевскую семью.       Она лежала тут, неподалёку. Спрятавшись под разбитым компьютером управления. Король погиб, истёкший кровью, сжимая в руках лазерный пистолет. Королева была подле него, лежавшая на полу вниз животом, укрытая своим золотистым тёмно-пурпурно-красным плащом, изломанная и разбившая голову.       — Нет… — прохрипел Авокато и обречённо упал на колени перед королевой и королём, — нет. Нет!       Он не мог поверить, что всё кончено. Несмотря на очевидную смерть монархов, воин стал проверять их пульс, дыхание, вслушиваться, но слышал лишь то, как рушился шаттл. Он был уже готов остаться тут, вместе с ними, умерев скорее не из бесконечной преданности, но из отчаяния, вины за собственную беспомощность и слабость, податливость, из-за обиды на весь мир, и на весь род вентрексианский, не способный прекратить проливать кровь… Как вдруг тихий-тихий вой донёсся до ушей Авокато. Он исходил от королевы… или чего-то под ней.       Обгоревшими, непослушными руками он коснулся неправильно согнутого тела погибшей, и осторожно, едва ли способный на большее усилие, перевернул ту на спину.       В руках её переломанных покоилось дитя. Его белые пелёнки, испачканные в материнской крови и покрытые сажей и грязью, хранили малыша, с мехом цвета рыжего заката, и пучком волос на темечке, цвета чище и ярче самого чистого и яркого полуденного неба Вентраксии.       Мужчина чуть не потерял сознание, выбравшись из-под завалов рухнувшего шаттла, искалеченный, но живой, живее всех живых. Рукою он прижимал к груди маленькое дитя — наследника королевской династии. Глазами, полной непривычной для него нежностью и любви, он огляделся, одной рукой опираясь об осколок разбитого корабля.       Солдаты его и гвардии королевской продолжали бой, скорее по привычке, по инерции, не надеясь уже ни на что, теряя силы и рассудок с каждым убитым товарищем. Но, услышав посреди поле боя плач младенца, увидев своими глазами принца вентрексийского, они преисполнились духом. Они вдруг наполнились такой силой, что готовы были бросить вызов самим богам.       В ужасе тривуулиане и прислужники Лорда Коммандера бежали, но это было временное отступление. Это не победа.       Но найденный детёныш короля и королевы стал уже отдельной победой и целью жизни для всех находившихся здесь, и в особенности для Авокато, даже на секунду потерявшийся в себе, не отводя взгляд от младенца. От взгляда на него теплело где-то там, за нагрудником лёгкого доспеха. Воспоминания прошлой жизни. Его погибший сын.       — Идём… — взял он в себя в руки на миг и отвёл взгляд от вдруг замолчавшего младенца, заворожённо глядевшего куда-то вверх — то ли на Авокато, то ли на небо, упавшее им на головы, заволочённое чёрными звездолётами и дымом.       Если Авокато думал, что до этого его солдаты дрались как в последний раз, то сейчас он понял, как глубоко ошибался. Они бились не жалея себя. Бились за своего принца, словно патриотизм ударил в голову. Хотя, наверное так и было. За ними, едва поспевая бежали королевские гвардейцы — дезориентированные, раненные после падения, а за ними бежали чудом уцелевшие беженцы, но почти всех их пришлось оставить позади, когда их с группой солдат генерала разделила тривуулианская танковая группа. Но все эти вентрексианцы погибли не напрасно — и они знали об этом, знали, что их смерть подарит жизнь будущему королю.       Космопорт был разбит в щепки — Лорд Коммандер успел предусмотреть возможное отступление предателя-Авокато, но вот про ремонтный ангар забыл. А вот заклятые вентрексианские враги не забыли, и уже вовсю бежали закладывать взрывчатку в уцелевшую подземную ремонтную мастерскую.       Вентрексианцы взревели все разом, так, что тривуулиане даже опешили и остановились на миг, чтобы в следующий миг познакомиться с оружием самых свирепых воинов галактики поближе.       Прикрылся телом убитого мигом ранее тяжеленного бронированного пехотинца тривуулиан от вражеского обстрела. Отправил на тот свет ещё пару вставших на их пути врагов. Отточенные до совершенства приёмы и трюки совершались по себе, подобно автоматизированной машине смерти, коей возможно Авокато и являлся. Подобно ему, его подопечные также превосходно и ловко расправлялись с неповоротливыми, хоть и крепкими детьми Тривуулы.       Они спустились в ремонтный ангар, скрытый под землёй, залитый красной и фиолетовой кровью. Немногих оставшихся механиков уже успели перебить, но не отомщёнными они не остались. Добив последних вставших на их пути вражеских солдат, за миг до того, как те могли бы подорвать этот ангар, вентрексианцы стали искать транспорт, что был на ходу.       Разрушенный. Карантинный. Проклятый. Всё не то, и с каждым изученным шаттлом искра надежды угасала, весь проделанный ими путь мог быть ради ничего… Пока не был найден хороший, уже почти что готовый к эксплуатации шаттл, не считая крайне малых размеров, но оглянувшись, Авокато с горечью поселившейся на вечное проживание в груди понял — уместятся все.       Последний выживший королевский гвардеец тут же сел за штурвал пилота, и обождав пару секунд, чтобы дать время всем пристегнуть ремни, расстрелял и пробил потолок и вылетел через него и поверхностный ангар прямо в чёрную дымную завесу, удачно укрывшей их от некоторых шальных лазеров и ракет кораблей тривуулиан и Лорда Коммандера. За иллюминаторами осталась сгоревшая столица, и вместе с ней оборвалось множество судеб, но что самое мрачное — это ещё не конец, ни страданиям, ни войне.       Молчание, тихо разрываемое плачем принца и хрипами раненых солдат, воцарилось на маленьком звездолёте. Авокато сидел посреди своих верных товарищей, не отводя взгляда со своего маленького сокровища. Младенец уже устал плакать, хотя глаза его красные не переставали слезиться. Но он был жив. В нём текла кровь древней династии — возможно, ужасной, кровожадной, но надежда на то, что этот малыш всё изменит была столь велика, что заставляла двигаться даже со сломанными ногами. Ему, наверное, даже годика нет, но на него совсем скоро взвалит надежды вся нация.       — Вентралона была подготовлена как новая столица и резиденция короля и королевы, — говорил гвардеец, прокладывая курс, — будем через 7 часов.       Голос пилота утонул в звоне воцарившегося в голове хаоса.       Внезапное появление Полковника под боком, лишь немного удивило генерала. Поглощённый тяжёлыми мыслями, успокоенный внезапным чувством важности, необходимости, нужности, Авокато лишь минутой позже заметил состояние своего ближайшего товарища. С переломанными руками тот каким-то чудесным образом выжил и даже добрался вместе со всеми досюда. Если бы Авокато спросили, кого он считает самым сильным из своих бойцов, то наверняка бы назвал именного этого парня.       — Будущее, — лишь прошептал едва-едва воин и нежно коснулся окровавленным сломанным когтем гребешка на голове малыша, ядовито синего цвета, цвета морской волны, цвета морозного неба, — Мы… защитим.       Авокато лишь кивнул, слегка растерянно. Сколько лет он уже воевал, не зная что такое неуверенность и страх? Не зная, кем он сам является и чего хочет, кроме конца войны.       — Будет день, Вентрексия возродится из пепла, — мечтательно, или скорее как приказ произнёс Авокато, и окружающие вентрексианцы согласно кивнули, — Сегодня мы подарили мир этому малышу, а потом он подарит его нам.       «И я отдам жизнь, чтобы защитить это чудо, если потребуется.»

***

      Очередная ночная вылазка, ставшая такой привычной, подходила к концу. Крепость-столица Вентралона. Голографические знамёна Вентрексии развевались на ветру горделиво, а чернеющее небо изрезали желтоватые прожектора, своим светом затмевавшие звёзды, а стены, убежища, дзоты, артиллерийские установки, казармы, ангары простирались до самого горизонта, представляя собой беспорядочное, но в то же время гениальное нагромождение защитных боевых построек. А в центре возвышался замок Королевского Чертога, протыкая небеса, так был он высок и велик, ощетинившийся орудиями ПРО и ПВО.       Като хорошо знал свою столицу. Его владения, но к этому он не мог привыкнуть. Уставший, весь в ссадинах и порезах, промокший насквозь от внезапного дождя (который, в силу засушливого климата происходил нечасто) укрывшийся в чёрном маскировочном плаще. Используя магнитные ботинки и перчатки, и остатки последних сил, нашёл свой тайный лаз в Королевский Чертог, спрятанный за голограммой, пролез по узкому техническому туннелю о котором знало полтора вентрексианца, выбрался в коридор.        С его внешностью скрываться среди простого народа было… тяжело. Всё-таки, на него были обращены взгляды всей нации. Почти каждый знал, как он выглядит. Поэтому, выбираясь наружу, он почти не светился, что в условиях военного городка было не менее затруднительно. Но сноровка и ежедневные изматывающие тренировки давали о себе знать. Като удавалось проскользнуть мимо всех патрулей, сенсоров, и любопытных глаз, и поглядеть на мир таким, каким он есть. Или, скорее, на Вентралону, ставшую оплотом режима Главнокомандующего-Регента. Мир за стенами — страшный мир, горевший адским пламенем… но такой таинственный, полный стольких загадок для подростка.       И эта поздняя прогулка могла бы легко сойти с лап Като… вот только пройдя через ещё один тайный проход в свои покои (на входе всегда стояли солдаты) он вдруг обнаружил, что находится не один.       — Сегодня ты поздно, — мрачный, обжигающе-холодный, как пламя в чаше изо льда, голос послышался от сидящего в кресле спиной к мальчику мужчины.       — Ой, вот какая неожиданность, папа, хе-хе, рад видеть тебя! А я тут э-э-э… тайный ход нашёл, представляешь! Вот так, да! — нервно смеясь отвечал провинившийся.       — Прекрати этот цирк, лгун из тебя не такой хороший, как лазутчик. Мы уже говорили об этом. До комендантского часа ты должен быть уже дома.       — Простите, отец… — вмиг посерьёзнев и повесив голову ответил Като, — Я… Ну, мне было это нужно.       -Я же тебе говорил, что… — мужчина развернул кресло лицом к мальчишке, и суровый лик его, обезображенный рубцами, вдруг смягчился, а глаза, готовые прожечь насквозь, стали обеспокоенно бегать по силуэту Като.       Послышался шелест упавшего листа — это звучал военный китель Авокато, когда тот в тихом, но резком прыжке преодолел расстояние между ним и подростком и стянул с него маскировочный плащ, обнажая кровоточащие ранки свалявшуюся мокрую грязную после ползания по техтуннелям шерсть.       — Тебя что, канализационные крысы погрызли? — злился Авокато куда-то в пустоту, даже не на Като, — чёрт возьми, ты знаешь сколько солдат ложится от пневмонии или вентраксианских блох? У нас пять кварталов под карантин размещено, скажи мне, ты же не ходил в них?!       — Успокойся папа, всё хорошо! Я уже не маленький мальчик! Я не сахарный, не растаю под дождём, да и в карантин я не заглядывал… ну, на крышах же блохи не прыгают. Да ведь?       Авокато тяжело вздохнул, слегка отстранился от подростка и присел на одно колено перед ним, положив лапу тому на плечо. Во взгляде его желтоватых, слегка мерцающих в темноте глаз, резко контрастирующих с бело-тёмно-синей шерстью, читалось беспокойство, усталость и уже привычная серьёзность.       — Катэйто… и даже не начинай, это имя дали тебе твои родители, — Като, состроивший гримасу полного раздражения тут же убрал её с лица, — Послушай, малыш. Я знаю, что тебе тяжело.       — Нет, не… — вырвалось вдруг из уст нетерпеливого мальчишки, но под пристальным взглядом названного отца он замолчал.       — С рождения твоей судьбой было стать Королём Вентрексии. Ты последний из рода своего Китнирийского. Я понимаю, это тяжело взваливать на себя эту ношу. Поэтому я не останавливал тебя. В твоём возрасте я совершал выходки и посерьёзнее, куда серьёзнее. И я хотел подарить тебе эту же возможность — пускай моё сердце и обливалось кровью каждый вечер…       Авокато кажется на миг застыл, чуть сильнее сжав плечо подростка, оставляя на придавленной шерсти следы от когтей. Перед глазами мужчины плыли прожитые годы, полные битв, лишений, бесконечной работы и страхов.       — Но вчера тебе исполнилось четырнадцать лет. Ты знаешь, что это значит?       — Я уже не ребёнок…       — Именно. Ты ещё не достиг совершеннолетия, но и уже не малыш. Народ требует от тебя серьёзности и опыта умудрённого жизнью взрослого, на которую ты пока не способен. Это тяжело — соответствовать чужим ожиданиям, позабыть о своих желаниях ради большинства… Но в тебе течёт кровь древних владык, с малых лет готовых разить врагов, и ты…       — Плевать мне на кровь! Я почти не помню никого из своей родни, но я помню твои уроки! Я брал с тебя пример — с тебя! Когда ты разил врагов пачками и побеждал там, где это было невозможно — я хотел быть с тобой! А не подобиться «древним владыкам», ставших не больше чем легендой!       Морду Авокато на секунду исказила горькая улыбка, смешавшая стыд, радость и боль.       — Я воевал не потому что это круто, а чтобы защитить тебя и подарить тебе надежду на светлое будущее. Скажи мне — ты убивал?       Катэйто покачал головой стыдливо.       — А в твоём возрасте уличные дети частенько уже воюют. И убивают. Моим первым был раненным тривуулианом, которого я нашёл спрятавшегося в овраге.       Малыш Като помрачнел, нервно сжимая запястье одной лапы другой.       — Я не пытаюсь тебя выставить каким-то слабаком или избалованным аристократишкой. Хочешь, скажу один секрет? Я и вполовину не был так хорош в бою в четырнадцать лет, как ты.       — Правда? Не верю! — слегка повеселел Като и даже хихикнул над словами отца, не веря в них.       — Правда. Ты самый ловкий и крепкий вентраксианец, которого я знаю. И именно поэтому ты справишься с тем, что тебя ждёт. Завтра твоя коронация.       Малыш Като вдруг резко подался назад, сбросив лапу с плеча, нахмурившись донельзя. Он вдруг крикнул:       — Я не хочу быть королём!       Тут уже терпение Авокато стало подходить к концу. Раз мольбы и разговоры не помогли, то придётся быть чуть серьёзнее.       — Ты им станешь, — почти прорычал Авокато, нависнув над принцем широкой чёрной тенью, затмевая свет одинокой лампы, и лишь жуткие жёлтые глаза мерцали в темноте, в которую превратился силуэт отца, подчёркнутые белым острым оскалом.       — Всё уже решено! Ради тебя было сделано столько, столько пролито крови, ты представить не можешь. Многие нырнули в ад вместе со мной, чтобы вернуть тебя, и немногие вернулись, и ты хочешь, чтобы их жертва была напрасной?! Я усилю охрану у твоей комнаты и удвою патрули. Даже не пытайся сбежать больше!       Като едва удержался, чтобы не заплакать, но с какой-то аристократической гордостью стойко выносил все слова отца, ранящие так глубоко в сердце. Мальчик даже смел скалиться в ответ, чем, правда, злил Авокато лишь больше.       — Я тебя ненавижу! Уйди! Уйди! Уйди!       Внезапно, это отрезвило Авокато, и вспышка гнева угасла также скоро, как и появилась, оставив после себя головокружение и пустоту в душе. Слегка шатаясь, мужчина отступил, и больше не оборачиваясь покинул покои принца, даже не хлопнув дверью. Стража молча проводила его взглядом.       Тяжело дыша, Като Младший, плача, стал рвать и метать всё, что видел в своей комнате — полетели стулья, книжки, электронные книжки, лампы, одеяла и подушки, одежды из шкафа, и это продолжалось достаточно долго, чтобы так измотать мальчика, что тот даже не переодевшись свалился без сил на кровать, изорванную его же когтями. В голове крутилось «Ненавижу!» и с каждым разом ненависть, вложенная в эту фразу, становилась лишь сильнее. А когда сон накрыл тело тяжёлым, неподъёмным одеялом, погружая во тьму, хотелось лишь заснуть и не проснуться, хотя бы проспать, пропустить день коронации, и жить дальше так, как сейчас.       Новый день нагрянул внезапно, как ливень прошлой ночью. Тяжёлый, беспрестанный стук, казалось, тысячи лап, норовил сбить дверь с петель. Голова словно налилась свинцом и болела невыносимо, словно изнутри что то давит, не давая думать или подняться. Като Младший поднялся еле-еле с кровати, тело всё зудело и болело, но он кое-как заставлял себя двигаться.       Он отворил дверь и целая компания разношёрстных слуг и служанок влилась в комнату, волной своей чуть не сбив с ног принца. В руках своих они несли всевозможные украшения, одежды сияющие и блистающие так, что глаза слепило, различные духи и мыла, расчёски и щётки и даже огромный таз с водой.       — О, Ваше Высочество, вас как будто протащили по траншеям старой столицы! Неужто вы позабыли о коронации?! До неё осталось совсем немного, уже считают секунды до вашего выхода! — говорили они и даже не спрашивая разрешения начали усердно чистить голову, руки и ноги Катэйто, — ну ничего, дайте нам пять минут и мы всё сделаем!       Их раболепство перед Като вызывало в последнем бурю негодования, а та, смешавшись с раздражением от боли превращалась в настоящую ярость, сдерживать которую было крайне нелегко. Но принц удержался чтобы не пустить свои когти в ход, и лишь закричал как можно более приказным тоном (что вышло совершенно нелепо):       — Хватит, слуги! Оставьте меня в покое! Я сам всё сделаю! И это приказ, да-да!       Испугавшись, что сделали что-то не так, слуги бросились наутёк едва разложив на столы и тумбочки все приборы и одёжки, закричав где-то из коридора:       — Ваше Высочество, Главнокомандующий-Регент ждёт вас в течение получаса в Штабе, просим — спешите!       «Чёртовы слуги, чёртовы наряды, чёртова коронация, чёртов…» — перечислял у себя в голове всё ненавистное Малыш Като, пока пытался (не слишком усердно) привести себя в порядок, скорее имитируя деятельность, чем и впрямь пытаясь что-то сделать. Пытаясь растянуть время до злополучного мероприятия. Хотя, помыться и впрямь не мешала — но у вентрексианцев было не принято принимать какие-то ванны, чаще всего они просто обтирались влажными полотенцами, салфетками, на крайний случай вылизывали. Проведя все нужные процедуры и избавившись от зуда, и вместе с тем ослабив боль, терзавшую его тело и дух, Като принялся наряжаться на скорую руку. В этот момент он искренне поблагодарил всю цивилизацию Вентрексии за то, что в нарядах, даже церемониальных ценилась практичность и удобность, а лишь потом роскошь и символизм. Его торжественный бело-фиолетовый наряд, расшитый узорами золотистых нитей, повествующими о сражениях старины, из которых состояла вся их история, отлично подошёл к нему — шили явно на заказ, впрочем, другого и быть не могло. А плащ тёмно-пурпурного цвета, с подкладкой из лазерных отражателей, слегка утяжелённый но качественный, хороший, давал какое-то чувство защищённости.       Выданные полчаса подходили к концу. Малыш Като не мог заставить себя идти дальше. Руки сжались в кулак, всё тело затряслось от беспомощности и безвыходности.       Като любил познавать новое, он был любопытен, почти бесстрашен, но главным его страхом была золотая клетка, на которую он был обречён с самого рождения, и которая вот-вот должна была захлопнуться. Ему придётся взять на себя ответственность за миллионы, миллиарды вентрексианцев по всей галактике. У него больше не будет времени на вылазки, и все его заботы должны будут сводиться к взываниям народа. Он не был готов к такому. Даже зная, что за его спиной будут десятки генералов, и его отец — ну, опекун — он боялся, боялся так никогда и не покинуть своего дома, и навечно быть прикованным к разорённой войной Вентрексии.       И всё же, переборов себя, он вышел из своих покоев, на ватных ногах поковылял вглубь Королевских Чертогов, прямиком к Штабу, под восторженные, взбудораженные взгляды проходящих мимо слуг и солдат. Где-то там, далеко-далеко, слышался шум толпы — кажется, в Вентралону съехались не просто сотни тысяч, а миллионы… и все они ждали появление своего монарха. Четырнадцать долгих лет страданий, раздробленности, упадка должны были подойти к концу.       — …а также колонии Сектора Красной Стрелы А-1 и даже флотилия пиратской королевы Муршмелл готовы примкнуть к нашей группе войск, тем самым у нас появятся силы отбить…       Голоса генералов вдруг стихли, как в проходе показался Като Младший.       — Ваше Высочество! — сказали все как в один голос и поклонились мальчику, кроме, разве что, Авокато, молча, с каким-то неясным взглядом наблюдал за каждым шагом будущего короля с другого края штаба, отчего у того шерсть дыбом вставала на спине.       — Оставьте нас с Отцо… Главнокомандующим-Регентом, — кое-как пытаясь соблюдать какие-то нормы этикета (как всегда безуспешно) сказал Като Младший.       Генералы молча, не вставив и слова против послушались наследника королевства и покинули Штаб, оставив отца с сыном наедине.       Их взгляды пересеклись в молчаливом противостоянии: принц до сих пор смотрел с какой-то ненавистью и злобой на отца, а тот отвечал поначалу строгостью во взоре, но затем, вдруг, наполнился какой-то неясной, бесконечной печалью и сожалением.       — Подойди сюда, пожалуйста.       Принц, осторожно, словно опасаясь какой-то ловушки, готовый в любой момент дать дёру, пошёл за Авокато, который привёл его к зеркалу.       — Взгляни в зеркало. Кого ты видишь?       Кого-то сломленного. Потрёпанного, истерзанного жизнью. И кого-то рядом. Такого маленького, но полного сил свернуть горы.       Като не имел желания играть сейчас в какие-то тайны и загадки. Тем более с отцом, ставшим для подростка причиной всех этих несчастий.       — Не хочу играть я в твои шарады! — прошипел Като Младший и опрокинул зеркало. То громко упало на пол, разбившись на сотни осколков. Морда Авокато вдруг дёрнулась, то ли в злобе, раздражении, или грусти, но он лишь вздохнул беспомощно и присел на колени перед мальчиком, прямо на осколки, проткнувшие офицерские штаны и впившиеся в шерсть.       — Отец! Ты чего? — вскрикнул Като Младший, пытаясь поднять отца на ноги, но тот упорно оставался на полу.       — Просто позволь мне дать кое-что тебе.       Мужчина засунул руку в свой китель, и неожиданно достал из внутреннего кармана поясную кобуру, со вставленным в неё незнакомого вида пистолетом, расцветки точь-в-точь наряда Като Младшего.       — Это пистолет королей и королев Вентрексии. Я знаю, тебя учили обращаться почти со всем оружием, и с этим пистолетом ты справишься. Когда-то им твой отец защищал свою семью, а теперь пришла твоя очередь. Этот пистолет — самая дорогая реликвия твоей династии. Он перезаряжается сам, и ему не нужна подзарядка, и он рассчитан служить ещё не меньше тысячи лет… Теперь он твой.       Авокато передал кобуру прямо в руки Малыша Като, и тот нехотя взял, чем немного порадовал отца и у того даже блеснула улыбка на морде. Принц тоже натянуто улыбнулся, пока чуть не сгибался пополам от веса пистолета, и тяжесть эта была не сколько физическая, сколько моральная — сколько до него вентрексианских монархов погибло, защищая себя и народ? Сколько судеб было перемолото ими и сколько из них закончили свой путь в мире? Какое будущее ждало самого принца?       Мальчик закрепил кобуру на поясе, и в отражении пола, усыпанного осколками зеркала, увидел короля Вентрексии — но не Като.       — Идём, сын, — сказал Авокато, поднявшись с окровавленных колен, которые, казалось, почти не причиняли неудобств бывалому вояке, переживавшему и куда более страшные ранения.       Мальчик пошёл за отцом, но с каждым шагом сердце его тяжелело, с каждой пролитой каплей крови в нём оставалось всё меньше надежды, и невидимые цепи тянули его неизбежно вниз, навечно приковывая к этой земле.       Под взором тысячи солдат, молодой королевской гвардии из мальчишек и девчонок того же возраста, что и сам принц, ещё больше количества слуг и многих генералов и воевод отец и сын шли к балкону, где их уже поджидал последний член старой королевской гвардии, державший в раскрытых лапах мелкую золотую корону, острую, как самый тонкий из ножей.       Мальчик выглянул из-за заборчика балкона замка, и увидел сотни кораблей (может тысячи), миллионы будущих подданных собрались площадях, крышах зданий, знамёна многих провинций, стран и колоний вентрексиан развевались на ветру, и дневная звезда ярко мерцала на горизонте, знаменуя начало новой эры. Все кричали имя Като, то, что дали ему при рождении, но не было его именем. Сердце перестало биться, само время остановило свой ход.       «Сейчас или никогда!»       — Катэйто из Дома Китнирийского, Первый Имени Своего, Рождённый Из Пепла, Возродивший Вентрексию, Владыка Войны и Мира. Сегодня, народ Вентрексии вступает в новую эру — эру процветания, эру побед, эру возрождения… — голос гвардейца постепенно мерк, с каждым произнесённым словом, и кажется даже свет преломился под неестественным углом. так, что кроме слепящего солнца Като не видел ничего… пока что-то холодное и острое не было положено ему на голову.       Куда он приведёт свой народ? Не лучше ли оставить всё как есть? Не в первый же раз пропадает монархия Вентрексии, так ведь? Они справятся и без него. К чему им бесполезный лидер, не способный ничего, кроме как ловко бегать и лазать? Да ведь? Они поймут. А он не готов.       «Ничего страшного, ничего страшного, ничего страшного, я сбегу, я уйду, спрячусь, меня не найдут, а что дальше? А дальше я что-нибудь придумаю! Я только здесь и сейчас.»       — Поприветствуйте вашего Короля Вентрексии!       — Нет! — закричал вдруг решительно Като и сорвал с головы назойливый символ власти. Тот звонко ударился об землю, и тогда все голоса стихли разом.       Что-то заставило обернуться Малыша Като. И в тот же миг уверенность дрогнула, а сердце забилось в ужасе. Главнокомандующий-Регент стоял, руки его нервно сжимались в кулаки, а клыки скрипели, но глаза его — в них было ничего, но шторм из беспорядочных чувств, и казалось ещё мгновенье и он как дикий зверь накинется на мальчика.       «Пора!»       Уже не принц, но Король бросился наутёк, мимо Авокато, мимо Полковника кричащего жалостливо что-то вдогонку, мимо солдат, гвардии, слуг, и в какой-то момент спохватились сразу все.       — Поймайте его! Поймайте! Не навредите ему! — отдавал приказы Авокато, бросившийся вдогонку за сыном с такой скоростью, которую Король никогда не видел. Все Королевские Чертоги переполошились, превратившись в один большой комок хаоса, пытавшийся сжаться и поймать в свои сети беглого короля. Но какой кошмар происходил снаружи даже представить страшно.       У Като не было времени даже на секунду задуматься о том, что происходило снаружи, или какие его ждут последствия. Он использовал самые потайные ходы, короткие пути, ползал через технические туннели, применял самые грязные свои трюки, но Авокато, словно став тенью самого монарха, преследовал его, куда бы он ни скрылся, и сейчас король не воспринимал его как отца — но как угрозу, как хищника, устремившегося за своей жертвой, и никогда в своей жизни Като не видел своего названного отца таким — таким быстрым, таким свирепым, ловким и злым.       «Вниз! Налево! Налево! Вверх! Вперёд! Через люк!» — только и вертелось в голове у мальчика, когда он уже на своём затылке ощущал дыхание смерти, и как сердце било тревогу, норовя вот-вот выпрыгнуть из груди. Что произойдёт, если его поймают?       И едва успев избежать цепкого захвата рукой Главнокомандующего-Регента, Король выскользнул через бойницу для орудия, кое-как успев открыть её, и вдруг полетел вниз.       «Надо было остаться! Болван, что я творю?!» — ругал сам себя Като Младший, ветер развевал его плащ на ветру и хлестал по морде, отчего пришлось как можно сильнее прищурится. К счастью, вовремя сообразив активировать ботинки, подросток прицепился к стенам замка и начал стремительный, с трудом контролируемый спуск вниз. Он не первый раз бежал по стене вот так, но никогда не в таком стрессе. Внизу на него были обращены взгляд сотен тысяч глаз… и одна пара глаз наверху.       К своему невероятному ужасу, Авокато бежал за ним, и с не меньшей скоростью, ловко и рискованно прыгая на опережение. Рывок влево — и отец уже пролетел на десяток метров ниже, хотя и король едва не сорвался со стены с таким-то приёмом. Если бы Авокато не был так зол, то наверняка бы гордился…       Эти кошки мышки продолжались от силы минуту или две, но первым на земле оказался регент, уже вставший ловить глупого королька у подножья замка, в космопорте, где столпились сотни солдат.       И тут мальчишка применил последний свой козырь — включил магнитные перчатки, что прятал под неприлично длинным рукавом наряда. Используя их, он побежал по стене в бок, как настоящий паук, отчего солдаты даже немного опешили и не знали, что делать.       — Поднимайте все звездолёты! Не дайте ему уйти! — закричал Авокато и тут же солдаты кинулись на опережение.       Перед глазами короля взлетали десятки звездолётов, и с каждым мигом угасающая надежда подстёгивала монарха ускориться ещё, ещё, и ещё!       Като рискнул, оторвался от стены и кувыркнувшись приземлился прямо у какого-то маленького космического одиночного кораблика. Это был его шанс! Какой-то солдат уже открыл дверь звездолёта, пытаясь сесть на место пилота и поднять в воздух это судёнышко, но внезапный рывок сзади швырнул солдата на землю (тот, конечно же, приземлился на лапки), освобождая место под короля. Его учили управлять множеству видов транспортов, так что освоился довольно быстро… Но когда он уже думал, что свобода уже тут, стоит только нажать одну кнопку прыжка…       Вот только краем глаза он тут же уловил быструю тень на стене — а после дикий, весь взъерошенный лик Авокато, отпрыгнувшего от стены замка и зацепившегося за корабль.       Оцепенев от кошмара, в который воплотился его отец (наверное, это же чувствовали те, кто оказывались с ним на одном поле боя), король отпустил рычаг, почти сдаваясь. Ситуация была безвыходная: прыгнешь — убьёшь отца и можно считать себя самым поганым вентрексианцем на этом свете. Не прыгнешь — как вынести этот позор, и как жить в этой клетке? Он и так задыхался от всех этих запретов, занятий, а их предстояло только больше, и больше…       От бессилия и страха глаза сами как-то начали слезиться, но что хуже всего — его отец совершенно прекрасно видел его в лобовом окне звездолёта. Увидев слёзы на лице сына и страх, настоящий животный страх в глазах его, гнев вдруг исчез — и словно всё стало таким бессмысленным.       «Что я творю?»       Авокато посмотрел на свои руки и ноги покрытые ссадинами и кровоточащими порезами, и на сломанные когти его рук. Затем ещё раз на лицо своего сына.       Наверное, чего не ожидал король, так это того, что его названный отец вдруг… отпустит его. Он перестал держаться и упал, к счастью, удачно, было не так высоко. Это было раскаяние? Или своеобразное «извини»?       «К чёрту!» — крикнул Като Младший и вылетев в стратосферу нажал на кнопку прыжка.       Авокато провожал его взглядом, сидя на коленях, задрав морду кверху, наблюдая за удаляющейся точкой, пока, за последовавшей вспышкой всё не исчезло, и лишь белая ссадина-полоса на токсично-голубом небе была молчаливым свидетелем побега Малыша Като. В голове Главнокомандующего теперь была лишь пустота — лишь лицо сына, искажённое ужасом при взгляде на отца застыло перед глазами.