Три дорогих вещи*

      Гермиона ждала в условленном месте, напротив пустой стены на седьмом этаже. На лестнице, ведущей из другого крыла замка тоже была низкая верхняя ступень. Встав обеими ногами на предпоследнюю, Гермиона перепрыгнула на ровный пол этажа. Теперь количество шагов на каждую ногу было равное, но общее число — не чётное, потому она нервно переступала с ноги на ногу на мысочках, такими маленькими шажками, будто пыталась не задевать швы плиток намного меньших, чем длина стопы. Гермиона отчаянно пыталась сбиться со счёта, но педантичный голос в голове чётко отчеканивал числа, и даже частый неритмичный стук каблуков не мог его ни запутать, ни заглушить.       Гермиона пыталась заставить себя задуматься о чём-нибудь, но даже раскатистый грубый голос великана Хагрида из вчерашних воспоминаний не мог перекричать монотонное звучание чисел. Единственное, что было громче него — это тишина. Тишина, которую Гермиона последний раз слушала в Дании. Отец и мать тогда сильно разругались. Миссис Грейнджер после ссоры поднялась в спальню. А мистер Грейнджер в это время стоял на крыльце и курил. Гермиона же сидела в своей комнате и пыталась сосредоточиться на чтении.       Затем настали последние пятнадцать минут абсолютной тишины в её жизни. Девушка расслабленно выдохнула и умиротворённо перевернула с трудом дочитанную в шуме ссоры страницу. Папа сейчас докурит и придёт наставлять её, чтобы занималась только учёбой и не спешила выскакивать замуж, ведь видит же, чем вылилась ошибка молодости её родителей. Гермиона уже может рассказать эту лекцию слово в слово. А мама выскажет всё, что думает о супруге фотографии своей матери, положит на диван в гостиной запасной комплект постельного белья и придёт пожелать спокойной ночи. Она всегда выгоняет отца из общей спальни после ссоры.       Но кажется, оба родителя в этот раз решили изменить своим привычкам. Отец защёлкал барабаном телефона и попросил кого-то приехать, а мама протащила вниз по лестнице что-то тяжёлое. Затем снова разговор на повышенных тонах. Звук мотора подъехавшей к дому машины. Незнакомый женский голос. Миссис Грейнджер зашла в комнату Гермионы и ровным, безэмоциональным тоном попросила как можно скорее упаковать чемодан.       Случайно, не задумываясь, Миона схватила за потрёпанные уши плюшевого зайца, которого подкладывала под голову, и закинула его на дно сумки. Что-то из шкафа, что-то с книжной полки. Жужжание застёжки. Внизу в гостиной, на диване, на котором Гермиона сегодня утром раскладывала школьные принадлежности и сверялась со списком, сидела заметно беременная девушка всего на пару лет старше самой Гермионы и доедала вафли, которые мама приготовила на завтрак.       Затем всё время что-то звучало. Сначала мотор такси, потом стук колёс поезда, затем шум волн, нёсших паром к берегам Великобритании и снова гудок паровоза. В замке сквозь щели в стенах выл ветер, чем-то шуршал и скрипел Пивз, золотые ложки стучали о тарелки, бормотали студенты. Даже в пустой гостиной трещали дрова в камине.       А Гермиона так хотела снова услышать тишину, как в последние минуты дома, как в последний день, когда Грейнджеры были семьёй, а не людьми с одинаковой фамилией.       Сквозь кирпичную стену стал медленно проступать контур двери. Самой обычной, не похожей на ту, что была в прошлый раз. Точно такая же дверь, как в комнате Гермионы в Дании. Гермиона приоткрыла дверь, заглянула внутрь, но зайти так и не решилась. Ведь всё было как в том самом воспоминании. Приоткрытый ящик шкафа, из которого торчала бледно-розовая ночнушка. Гермиона взяла именно её с собой в Англию. На прикроватной тумбочке лежит «Пособие по чарам и заклинаниям для студентов выпускных курсов», а на одной из недостаточно высоких для чтения подушек валяется Канинхен. — В этот раз хочешь разнести свою комнату? — из-за спины послышался приятный, но холодный голос Тома. — Воля твоя. Прошу, — он распахнул дверь и приглашающе повёл рукой.       Пока Гермиона робко ступала в помещение, вглядываясь в каждую деталь и удивляясь идеально правильному расположению вещей, словно она была по-настоящему в своей комнате, Том по-хозяйски большими шагами прошёл вдоль комнаты к рабочему столу, взял за спинку деревянный стул и одним ловким движением развернул его так, чтобы сидя на нём можно было видеть всё происходящее. Хозяйка всё ещё неуверенно оглядывалась по сторонам и проводила руками по пушистому синему покрывалу, не осмеливаясь сесть на собственную кровать. Гость вальяжно откинулся на спинку стула и поставил локоть на край стола, чтобы подпирать ладонью подбородок.       Медлительность и сентиментальность — два самых раздражающих Тома человеческих качества, но даже в этом шоу невиданной смазливости было нечто, на которое он почти любовался. Искренние душевные терзания. Риддл чувствовал себя выше всех, способных их испытывать. Эти жалкие, отвратительные эмоции были чужды Тому, и поэтому он считал себя сильнее, неуязвимее, чем жалостливый сборд, позволяющий себе страдать, скучать, сожалеть и раскаиваться. Риддл получал острое странное удовольствие, наблюдая такие сцены. — Хватит ныть, — Том грубо прервал размышления Гермионы, когда та села на ковре на колени, стянула с кровати плед, накинула его себе на плечи и стала кутаться. — Ты отвратительна. — Настолько же, насколько ты тактичен, — всхлипнув последний раз, шёпотом ответила Гермиона. — сэр Порядочность.       С этими словами она встала на ноги и скинула плед, растворившийся в пустоте в ту же секунду, как коснулся пола. Девушка вытерла влажные дорожки на щеках, глубоко вдохнула и шумно выдохнула. Выручай-комната снова принимала тот же вид, что был в прошлый раз. Стеклянные дверцы шкафа и зеркало на столе со звоном растрескались, и осколки, как и плед, пропали в вихре пустоты. Погасли одна за другой лампы в люстре, и пространство залилось сумеречным, синеватым светом, холод которого можно было ощущать кожей. Светлые обои желтели, тлели и скрученными уголками отклеивались от стен, будто за последние несколько секунд прошёл не один десяток лет.       К Гермионе снова вернулось ощущение жжения в коленях. Оно нарастало с каждой меняющейся деталью интерьера, будто в суставах густой горячей жидкостью концентрировалось желание идти домой. — Я слышала, есть магия, которая позволяет возвращаться в прошлое, — произнесла Гермиона, когда Выручай-комната потеряла все сходства с её спальней. — Тело, но не разум, — спокойно отозвался Том, сидевший теперь не на скромном деревянном стуле, а в мягком кресле с удобными подлокотниками. Миона не ожидала ответа, тем более такого серьёзного. Её удивило, что он не стал сыпать оскорблениями, насмехаться над эмоциями, игнорировать или переводить тему. — Какой смысл тебе пытаться что-то предотвратить в прошлом, если в настоящем ты это уже пережила? — он поднял одну бровь, упрекая девушку в слепом следовании желанию не испытывать боль. — Какой смысл не давать человеку бросить тебя, если ты уже знаешь, что ему на тебя плевать? Ты, конечно, можешь вернуться и предотвратить это. Но уже зная, как человек к тебе относится, спроси себя, действительно ли ты хочешь, чтобы он остался? — пока Риддл говорил, он несколько раз прокрутил чёрный камень на кольце Марволо Гонта вокруг пальца. — Ого… — Гермиона растерялась. — Звучит, будто ты не одну ночь не спал, раздумывая над путешествиями во времени. Кого ты хотел вернуть? — Никого, — отрезал Том. — Я не слезливая девчонка чтобы возвращать кого-то, — он сделал акцент на последнем слове. — Мне нужна была информация. Очень удачно, что теперь я знаю, где искать в настоящем, и мне больше не нужен маховик времени, способный вернуть меня во времена основателей.       Гермиона хотела спросить, чего он хотел от основателей Хогвартса, но здравый смысл подсказывал, что ответа она не получит. Прежде, чем она успела придумать, на какую тему перевести разговор, в сантиметрах от её лица просиял зелёный луч, всё пространство наполнил рык Тома, какое заклинание он произнёс было понятно только по цвету и и выражению лица, на котором читались злость и ярость. Гермиона назвала бы ещё и разочарование, если бы Том вообще мог быть в ком-то очарован. Секундой позже на полу рассыпался ковёр опалённой соломы. Когда девушка обернулась, черт лица манекена уже невозможно было различить — убитая Томом женщина исчезала за ненадобностью. — И ты не ищи способы вернуть, как было, знаешь ведь теперь, что так никогда не было, ты просто не замечала, — он продолжал свою почти сочувственную речь. Если бы его голос не был таким ровным и равнодушным, Гермионе бы показалось, что Том пытается её поддержать. — Не тяни время, начинай мучать своего маггла, и все твои идиотские идеи пропадут сами собой. — Все ошибаются, — она бормотала себе под нос. — Нужно уметь прощать.       В центре комнаты появился мужчина со шрамом на щеке, но это не был манекен. Не такой живой, как человек, явно не настоящий, но не манекен. Он подошёл к Гермионе, положил ладони ей на плечи, плавными движениями опустился до кистей её рук, упал на колени и полным отчаяния и сожаления голосом завыл извинения, обещания исправиться и просьбы дать ещё один шанс. — Ты прав, — Гермиона с отвращением оглядела мужчину и перевела злой взгляд на Тома. Она вырвала свои ладони из цепкой хватки и вытерла их об мантию. В уголках её глаз снова появились слёзы, но на этот раз не ностальгии, а бессилия и смирения перед суровой правдой. — Круцио! — она не дала голосу дрогнуть, не позволила ни одному вздоху или всхлипу вырваться наружу. Маска жестокости прятала под собой нежелание заплакать перед этим человеком. — Это даже приятно.       Том, казалось, вовсе не изменился в лице. Признание Гермионой тёмной стороны его будто совсем не удивило, словно он знал, чем всё кончится. Подёргивающееся тело на полу всё не исчезало, хотя Миона давно опустила палочку и просто наблюдала. Её взгляд был тяжёлый, изучающий, ненавидящий. Морщинка между бровей показывала, что Гермиона не просто любуется, но и думает, что делать с жертвой дальше. Её внутренний голос уже не боится предлагать то, чего на самом деле хочет, хотя бы не вслух. Но решение даётся девушке тяжело. Она вот-вот поднимет палочку, её ладонь уже дрогнула, она набрала воздуха в лёгкие, чтобы произнести проклятие. Собираясь с мыслями, она переступила с ноги на ногу.       «Один, » — произнёс голос в голове вместо заклинания.

***

— Ты много времени с ним проводишь, — игриво улыбаясь, заметила Елена. — Через день прячетесь в Выручай-комнате, — подмигнула она. — Будь осторожна. — Ты не то подумала, — Гермиона устало завалилась в кресло напротив камина. — Программы Хогвартса и Дурмстранга сильно различаются, а он мне помогает. Хагрид, кстати тоже, — подчеркнула она. — Во-первых, что бы между вами ни было на самом деле, каждый видит то, что хочет видеть, — не унималась Елена. — Я не предохраняться тебе напоминаю, а остерегаться девушек, которые вот уже седьмой год борются за его внимание. А с Хагридом вы всегда на виду, да и про него такие сплетни ходить не будут, — усмехнулось привидение.       Школьная репутация волновала Гермиону меньше всего. После того, как подсознание не дало ей расправиться с фантомом, таким же жалким и отвратительным, как и реальный человек, Миона чувствовала себя разбитой и слабой. Она не смогла сопротивляться самой себе, а толпе разъярённых фанаток Тома и пытаться не будет. Пусть думают, что хотят. — Как успехи, кстати? — сменив тон с дружеского на наставнический, продолжила Елена. — Я привидение факультета и должна помогать своим студентам, — пояснила она, заметив непонимающий взгляд Гермионы. — Вчера я выслушала скучнейшую лекцию про фей, а сегодня еле отделалась от Рубеуса, — монотонно рассказывала девушка. — Он хотел затащить меня в класс, который сам же и разнёс. Говорил, что там живёт боггарт, хотел попробовать поставить перед шкафом зеркало и выпустить несчастное существо, чтобы посмотреть, как оно на самом деле выглядит. Идиот, — заключила она. — Почему? — идея Хагрида понравилась призраку. — Сходи в следующий раз.       Гермиона и без советов понимала, что надо было пойти, ведь Хагрид единственный человек в школе, способный достать живого дракона, а потом совершить глупость и отдать его. Но встречаться лицом к лицу со своим страхом она пока не готова. Тем более после того как Выручай-комната приняла обличие её спальни. Гермиона предполагала, что её боггарт станет отцом или его любовницей. Одной мысли об этом хватало, чтобы в суставах потянуло, будто они склеены жевательной резинкой. Гермионе будет не до смеха, если она кого-то из них увидит. Она использует другое заклинание. — Завтра я его сама позову. Я взяла дополнительное задание с гиппогрифами. Хагрид оценит, — она с минуту молча смотрела на огонь в камине, потом встала и поднялась в общежитие. За дверью в спальню девочек седьмого курса слышался смех, шуршание, голоса, что-то оживлённо обсуждавшие. Но расслышать, что они говорили не получалось. Да и по интонации не понять, что за разговор там происходит. Каждая, казалось, говорила о чём-то своём: первый голос визгнул и заливисто засмеялся, второй что-то недовольно проворчал, а третий крикнул на обеих, но беседы не прервал.       Гермиона толкнула дверь и вошла в комнату. Голоса стихли в ту же секунду. Соседки переглянулись, пожелали друг другу хороших снов и укутались в одеяла.