Когда подует восточный ветер

      — А-Цзю, а, А-Цзю! — младшая из сестёр Цинь, Цинь Ваньжун, кружила вокруг растерявшегося мальчика, игриво улыбаясь. Она явно что-то задумала, но даже Лю Минъянь, наблюдавшая за ними, резвящимися в саду, из резной беседки для чаепитий понятия не имела, что именно.       — Что, шицзе Цинь?       — Красное или зелёное? — она широко улыбнулась и дёрнула плечами. Рукава её расписного ханьфу скрывали то, что Цинь Ваньжун держала за спиной, но сладкий запах вился вокруг, лишая игру всяческой интриги.       С наступлением осени в городе начинали продавать танхулу, и дворцовые повара старались не отставать, заковывая в сахарное стекло резные фигурки из фруктов и ягод. Только вот малыш Цзю почему-то совсем их не брал, даже когда ему предлагали, и этим заставлял весь гарем недоумённо переглядываться.       — Зелёное, — ответил Сяо Цзю, практически не раздумывая, и Лю Минъянь позволила себе ухмыльнуться, пока на неё не смотрели. Если её мысли были верны и ребёнок действительно был воплощением погибшего Шень Цинцю, то такие мелочи должны были уже начать проявляться.       Холодность, отстранённость и надменность — три черты, определявшие главу пика искусств. Любовь к изящным и дорогим вещам. И неизменная страсть ко всему зелёному. В карикатурах лордов, тайком передающихся из рук одних учеников к другим, его часто изображали как белого кота, презрительно скривившего мордочку. Получалось очень похоже.       И как было славно, что маленький Цзю перенял от старого кошака только любовь к зелёному, а во всём остальном оставался хоть и слишком забитым, но всё-таки обычным ребёнком.       Цинь Ваньжун наигранно важно кивнула, принимая выбор мальчика, и протянула ему виноградную танхулу. Ягоды украшала тонкая резьба, превращая их в светло-нефритовых рыбок, блестящих от сахара. Во второй её руке было ещё две шпажки: красная, с ягодами гранатового дерёна, и фиолетовая, из слив белой полуночи — которые она протянула в сторону беседки, явно предлагая тоже угоститься.       Лёгким пассом ци сливовая танхула перелетела несколько метров и приземлилась ровно в левую ладонь Лю Миньянь. Цинь Ваньжун тут же надула губки:       — Сестрица Лю, ты забрала самое вкусное…       — Самое вкусное забрал Сяо Цзю, когда выбрал нефритовый виноград. А ты не слишком ли ещё молода, чтобы есть сливу белой полуночи?       — Не слишком! — младшая Цинь скрестила руки на груди. — Моё золотое ядро развито достаточно, чтобы справиться с её чрезмерно пьянящими свойствами.       — И ты хотела напугать Сяо Цзю? — Лю Минъянь укоризненно посмотрела на неё, и чужой пыл совсем сдулся. — Ешь свой гранатовый дерён, говорят, в этом году он уродился особенно вкусным.       — Твоя забота лучше всякой приправы, — Цинь Ваньжун сморщила носик, но покладисто откусила кусочек красной ягоды, тут же брызнувшей соком из трещин в сахарном стекле, а потом перевела взгляд притихшего ребёнка. — А ты почему не ешь, Сяо Цзю?       — Они такие красивые… — задумчиво ответил мальчик, разглядывая, как играли солнечные лучи на резных виноградинах. — Этому ребёнку жалко их есть.       — Не стоит жалеть еду, — покачала головой Лю Минъянь, — ведь её приготовили именно для того, чтобы съесть. Будет ведь куда грустнее, если эта красота испортится, как думаешь?       — Шицзе Лю как всегда права, — покорно склонил голову малыш Цзю, заставляя её саму негромко и печально вздохнуть: свои мысли мальчик всё ещё ставил гораздо ниже мыслей окружающих. — Этот ребёнок обязательно съест всё, только можно он ещё немного посмотрит?       — Конечно, малыш. Сколько угодно, — Лю Минъянь кивнула ему, ещё одним пассом ци легонько потрепав по волосам, и повернулась к Цинь Ваньжун. — А тебе стоило бы поучиться вежливости у Сяо Цзю. По сравнению с ним ты выглядишь избалованной дочкой мелкого князька.       — Эта просит прощения у старшей сестрицы Лю за своё неподобающее поведение, — не слишком искренне извинилась младшая Цинь. — Эта обещает исправиться.       — Мы обе знаем, что ничего не изменится, но сделаем вид, что эта Лю тебе поверила.

***

      За стенами палатки неумолимо темнело, и плотная ткань медленно перетекала из алого цвета в сумрачно-пурпурный. Сейчас войска встали на привал, и над ними уже начинали плыть запахи костра и сытной рисовой каши, которую варили где-то на другом конце лагеря. Император Ло Бинхэ откинулся на подушки и с хищной улыбкой наблюдал, как Ша Хуалин покачивала бёдрами, окутанными газовой тканью, пока разливала горячее вино.       Воздух внутри палатки императора клубился от струящейся от него ци, и даже караулу, стоящему возле входа, уже начинало дурнеть. Но не прекрасной принцессе порока. Она, как и другие старшие жёны, была к этому давно привычна.       — Не желаете ли испить со мной, господин? — она обернулась, держа в руках поднос с чарками, и соблазнительно улыбнулась. — Эта Ша смогла найти прекрасное вино.       — Этот император выпьет с тобой, — Ло Бинхэ чуть склонил голову к плечу, становясь похожим на того кокетливого мальчишку из далёкого прошлого, и в ней огоньком вспыхнуло желание. — Если ты расскажешь ему что-нибудь любопытное.       — Эта Ша даже не знает, что рассказать господину, которому известно всё, — она присела рядом и подала ему вино. — Но эта хочет знать, слышали ли вы слух, будто где-то на юге людского царства научились делать ткань из лотосовых стеблей…       Конечно, он знал и даже имел несколько прекрасных полотен, присланных в качестве дани торговцами, но сделал вид, что нет, позволяя речи Ша Хуалин литься звенящим ручейком и убаюкивать его проснувшуюся интуицию. Что-то внутри металось и не находило себе места, вилось узлами и тут же развязывалось, как недостижимо-желанная цель.       Таких в жизни императора Троецарствия оставалось немного, и каждую из них он берёг пуще собственного трона.       Например, ему хотелось повернуть время вспять, вернуться в юность, отказаться от демонического наследия и жениться только на одной девушке. Или снова встретиться со своей приёмной матерью, на могилу которой он приходил каждый год, сколько бы декад не прошло.       Или бросить всё и умереть, как вековой старик, которому опротивело всё, что он видел.       Или увидеть, как в презрительных глазах зажигается нежность, обращённая к нему. К нему, а не к его безвольной слезливой копии.       Император перебирал свои недостижимые мечты, обласкивая вниманием каждую, пока его руки точно так же ласкали знакомое и податливое тело Ша Хуалин. Она была одной из самых пылких его супруг, из тех, которым даже его ненасытная похоть была в радость.       Не потому что спасала от всех болезней или была частью их долга. Просто потому что была желанна и походила на истинную любовь.       Вот почему Ша Хуалин отдавалась ему с таким рвением. Ей, кровавому генералу императорских войск, не знавшей пощады ни в поле брани, ни в мирной жизни, тоже просто хотелось любви.       Император потянул прочь её газовые одежды, и они послушно стекли по разгорячённому телу на пол, оставляя её практически обнажённой. Огни блестели в многочисленных украшениях так же, как и в глазах — расплавленным пошлым золотом.       Ло Бинхэ оставлял на ней многочисленные кровавые метки, врываясь в знакомую тесноту, и наблюдал, как раны затягивались на глазах. Ша Хуалин ласкалась, льнула к рукам, впиваясь в них алыми ноготками, и не сдерживала криков. Ей нравилось быть громкой.       Ей нравилось думать, что так она затмевает всех остальных.       Самому императору, находившемся в нескольких цунях от того, чтобы сорваться в привычное безумие, думалось, что если бы одно из недостижимых его желаний всё же обратило на него свой спокойный и мудрый взор, он бы и пальцем к нему не притронулся. Сгорел бы от собственного проклятия, сжигая всё вокруг, утопил бы мир в крови, но к нему бы не прикоснулся.       Потому что образ в светлых одеждах посреди чуждо-знакомого бамбукового леса не способна запятнать даже кровь его мерзавца-учителя.       Недостижимым мечтам лучше всегда оставаться где-то за горизонтом, чтобы не потерять собственной ценности.       Император прижимает Ша Хуалин к себе ближе и позволяет себе забыть обо всём.

***

      Если бы весь спектр эмоций Сяо Цзю можно было описать одним словом, это было бы недоумение.       Нин Инъин с каким-то странным довольством наблюдала, как он нерешительно двигался между торговых рядов и неверяще посматривал на стражников, которым, будто бы и в самом деле впервые в жизни, нет до него совершенно никакого дела.       — Шицзе Лю, а этому ребёнку точно можно тут быть?       — Конечно, малыш Цзю. Ведь мы все вместе пришли сюда, чтобы купить тебе новую одежду, — Лю Минъянь ободрительно дотронулась до его плеча. — Всё хорошо, так что расслабься и будь чуть увереннее. Эти старшие сёстры смогут тебя защитить в случае чего, ведь они обучались у лучших мастеров Цанцюн.       — Если проблему можно решить деньгами, это не проблема, а вынужденные расходы, — проворчала себе под нос поравнявшаяся с ними Цинь Ваньюэ. Её полынного цвета одежды горделиво переливались на солнце, а лицо выражало презрение ко всем окружающим. И вместе с тем она была крайне довольна. — А если шицзе Лю не терпится помахать мечом, ей стоило присоединиться к шицзе Ша в сопровождении императорских полков.       — Сестрица Цинь как всегда в своём репертуаре, — беззлобно подколола её Нин Инъин и погладила Сяо Цзю по волосам. — Старшая сестра Лю права, баобей, не стоит так бояться. Никто не причинит тебе вреда здесь. Мы защитим тебя.       — Этот ребёнок обещает быть смелее, — потупился он. — Просто ему нужно привыкнуть к тому, что его больше не считают за вора или попрошайку.       — Ты справишься, малыш. У тебя есть всё время мира.       Нин Инъин не лукавила. До тех пор, пока стояло бы Троецарствие (да будут благославенны император и его земли), Сяо Цзю ничего не грозило. Власти Ло Бинхэ хватило бы на защиту десятка таких пророков даже в змеином гнезде дворца, а во внутреннем саду гарема ему совсем нечего было бояться: вряд ли даже самая глупая из жёнушек приревнует к супругу мужчину, как бы красив лицом он не был. Единственным условием оставалась милость императора, но ей почему-то казалось, что с этим проблем не будет.       За мыслями о том, каким красивым юношей вырастет малыш Цзю, Нин Инъин не заметила, как они дошли до лавки портного. Она помнила её ещё ученическим скромным закутком при более опытном мастере и выступала когда-то давно за отделение талантливого ученика и развитие его собственного дела. Именно её решение подарило молодому портному статус императорского поставщика, и за это он чтил её своей духовной покровительницей.       — Госпожа Нин соизволила посетить нашу скромную лавку, этот мастер невероятно счастлив! — взрослый мужчина раскланялся с ней, а потом и с другими вошедшими. — Благочестивые старшие жёны, вы как всегда прекрасны. А этот юный господин, наверное, тот самый…       — Маленький гость императора, — улыбнулась Цинь Ваньюэ, краем глаза наблюдая, как красный от смущения Сяо Цзю склонился в глубоком поклоне. — Вы правы, мастер. И сегодня эти жёны пришли, чтобы заказать несколько костюмов именно для него.       — Этот клянётся, что не ударит в грязь лицом и сможет оправдать доверие, ему оказанное. Недавно с юга поступили новые ткани, этот как раз отложил их до особого случая, а что может особеннее вашего прихода… — мастер защебетал что-то о цветах и тонкости работы, и его умудрённое годами лицо расцвело как у того мальчишки, которого двадцать лет назад Нин Инъин отыскала в серых кварталах ремесленников. Очаровательное зрелище.       …интересно, не будь она императорской женой, они могли бы тогда сойтись?..       — Нам нужно два выходных комплекта для Сяо Цзю, три повседневных, теплую накидку к холодам и пять комплектов белья. Справитесь? — Лю Минъянь, рассматривавшая до этого образцы вышивки, обернулась к лавочнику. — Один парадный нужен особенно срочно.       — Этот мастер ручается, что всё будет выполнено в кратчайшие сроки и в лучшем виде.       — Эта Цинь хотела бы заказать новые выходные одежды для себя и сестрицы, — Цинь Ваньюэ выступила чуть вперёд, легким касанием подталкивая вперёд и Цзю.       — Тогда этот просит проследовать внутрь, чтобы снять мерки с юного гостя императора и обговорить наряд с благочестивой госпожой Цинь, — мастер подозвал помощников, похожих на него как две капли воды, и приказал юноше подать чай, а девушке — проводить господ во внутренние комнаты.       — Ваши дети так выросли, мастер, — негромко сказала ему Нин Инъин.       — Время летит совершенно незаметно… — мужчина неловко пожал плечами. Только с ней он всё ещё вёл себя как будто зелёный ученик. — А вы совершенно не изменились, госпожа Нин.       — Так распорядились небеса. Когда-нибудь и моя юность увянет.       — Этот мастер надеется, что умрёт раньше, чем это случиться. И что в его памяти вы всегда будете той прекрасной девушкой, которая снизошла на него величайшим благословением два десятка лет тому назад, — его тон на мгновение стал совсем мечтательным, а потом вновь посерьёзнел. — Этот просит прощения за своё любопытство и нескромный интерес, но юный гость императора — это ваш родственник?       — Это действительно всего лишь юный гость императора, — ответила вместо Нин Инъин Лю Минъянь. — Не стоит беспокоиться, если у нашей благочестивой госпожи Нин будет ребёнок, вы узнаете об этом в числе первых.       — Этот господин польщён таким вниманием, но едва ли он имеет ко всему этому хоть какое-то отношение… — мастер слишком быстро откланялся и скрылся во внутренних комнатах.       Нин Инъин перевела взгляд с дверей на Лю Минъянь. И даже если её лицо было частично скрыто вуалью, ехидство, разом окрасившее нежные черты, пробивалось даже через неё.       — И что это было, позволь узнать?       — Как что? Продолжение вашей романтической истории. Вы так мило флиртовали, что мне стало искренне жаль Цинь Ваньюэ, которая это пропустила.       — Он всего лишь человек, которому я когда-то помогла.       — И который назвал в честь тебя дочь.       — Это было его решение! — Нин Инъин шикнула на неё, давя в себе желание щёлкнуть нерадивую сестрицу по лбу, как она иногда щёлкала младших учеников по лбу, когда ещё сама жила на Цинцзин. — И не тебе поучать меня. Если наш дорогой супруг не знает, что именно ты сочиняешь про его ближайших подчинённых, это не значит, что я не могу ему это рассказать.       — Туше, — Лю Минъянь подняла ладони. — Но признай, даже малыш Цзю сказал, что они будут вместе.       — Конкретного этого он не говорил.       — Но всё же. Лорд Севера в последнее время слишком беспокоиться о маленьком хомяке тридцати трёх министерств, а это что-то до значит.       — На всё воля небес и императора. А там и посмотрим.       Дверь открылась, и юноша-помощник начал сервировать стол для чая. Они замолчали.

***

      Император почувствовал чужое присутствие сразу. Просто в один момент волоски на затылке встали дыбом, а интуиция подняла голову. Не было признаков слежки, человеческой или магической, не было и следов чужой ци вокруг, но что-то внутри раз за разом твердило что что-то не так.       Ни многочисленные офицеры, ни личный гарнизон, ни прекрасная Ша Хуалин — никто не подавал ни малейшего признака беспокойства, и первое время Ло Бинхэ списывал покалывающее ощущение чужого взгляда на Синьмо, голодающего от долгого отсутствия битв и оргий.       Но что ещё хуже, изнутри императора затапливало странной, спокойной радостью, от которой не хотелось ни упиваться кровью, ни тащить в постель десяток жён за раз. И это погружало его в смятение и ярость одновременно.       До нового города оставалось меньше трети дня пути, и полки встали на ночь в мелкой деревушке ремесленников, когда император буквально загривком почувствовал чужой тёплый смешок, пустивший искры по позвоночнику. Девы Ша рядом не было, да и подобные ласки не были ей свойственны, поэтому Ло Бинхэ выхватил меч и одним движением снёс ближайшие деревья на десяток чжанов вокруг, но кроме пней и обрушенных стволов там больше ничего не было.       Смешок повторился, оседая в животе горячим всплеском азарта, и исчез, словно дуновение ночного ветерка.       Этой ночью Ша Хуалин раз за разом ласкала шею супруга подобным образом, но совершенно не преуспела. Теперь его нутру снова хотелось почувствовать на себе этот смеющийся взгляд с укоризной, позабытый взгляд сверху вниз, и чужое подобострастие только раздражало.       В мысли пришла мысль приказать кому-нибудь себя выпороть, а потом убить наглеца, но тут же исчезла. Это ему не поможет. Только оголит ещё больше внутренней жажды, которую уже никто не сможет утолить.       Наутро, когда ещё едва рассвело, войска двинулись в путь, и императора не отпускало ощущение, будто разгадкой водили прямо перед его носом.       Потому что Бинвуан-шу, город Ледяной чаши, был абсолютно пуст. Только несколько бродяг да караул на трясущихся поджилках ждали пришествия императорской армии. Усталый офицер, из тех, что уже одной ногой стоят на почтенном покое после многих лет службы, бесстрастно наблюдал, как все чины вражеских войск расступаются перед своим предводителем, пропуская сначала полыхающую гневом деву Ша, а потом уже и самого Ло Бинхэ.       — Вы сдаёте город без боя? — император положил ладонь на навершие Синьмо и усмехнулся. От него по земле зазмеилась тёмная ци, но последнему настоящему офицеру в Бинвуан-шу было как будто всё равно. — Не кажется ли вам, что это предательство самих себя?       — Да будет известно почтенному императору, что три ночи подряд Белая дева, покровительница этого города, танцевала над стенами, предвещая ваш скорый приход. Жители благоразумно решили послушаться её и уйти, оставив вам подношения и караул для их охраны. Люди надеялись, что вы примете дары и ключи от города и не станете разрушать Бинвуан-шу, а позволите ему войти в ваши владения и оставите его в целости, — усталый офицер поклонился, и караул, всё ещё испуганный до смертельной бледности, склонился тоже.       — Как смеете вы ставить условия императору! — вспыхнула гневом Ша Хуалин и уже замахнулась, чтобы отрубить голову наглецу, как Ло Бинхэ придержал её за плечо. Колокольчики на её одеждах звякнули почти разочарованно.       — Занятно, — усмехнулся он. — Поднимись, офицер, этот император внял мольбе жителей города и не станет его разрушать. А твоя смелость заслуживает награды. Чего ты хочешь?       — Милости почтенного императора, сохранившего мой родной город, этому более чем достаточно. Моё сердце полниться радостью, когда я знаю, что у нового владыки этих земель такое доброе сердце.       — «Доброе сердце», как давно этот император не слышал таких слов, — он обернулся к притихшим войсках и махнул рукой: — Ликуйте, сегодня город Ледяной чаши становится нашим без боя! Пейте, празднуя победу. Но не смейте сломать хоть что-то. Тот, кто опорочит честь императора, будет казнён с особой жестокостью!       — Да здравствует император! — тут же заголосили солдаты. Долгие походы утомляли и их, жадных до крови, поэтому возможность отдохнуть в настоящем городе, а не в лесах или поле, находила в их душах искренний отклик.       «Щедрость императора не знает границ», — прошептал шелест листьев на деревьях вокруг, и по загривку Ло Бинхэ побежали вниз знакомые искры. Он сложил пальцы печатью обнаружения, но если загадочный наблюдатель и был где-то поблизости, его ци потонула во всплесках его обрадованной армии.       Император скрипнул зубами. Что-то внутри алкало чужих прикосновений и похвальбы, и неудовлетворённое желание грызло изнутри так же сильно, как и голод Синьмо, которому уже было мало одной только Ша Хуалин.       Это было похоже на необходимость есть только пустую рисовую кашу тогда, на пике Цинцзин, когда он уже знал вкус домашней еды его приёмной матери и восторг от дешёвых конфет.       Ло Бинхэ почувствовал, как где-то внутри начал закипать гнев, а метка на лбу полыхнула жаром — первый признак подступающего безумия.       Кажется, ему пора было уже возвращаться во дворец и здорово повеселиться со скучающими жёнами, а потом устроить показательную расправу над распоясавшимися чиновниками.       — Отведи этого императора к сокровищам Бинвуан-шу, — одёрнул Ло Бинхэ усталого офицера. — Нечего стоять тут и терять время.       — Как будет угодно достопочтенному господину, — склонился тот и жестом подозвал к себе какого-то солдатика. — Этот знает лишь часть пути, вторую хранит в памяти этот мальчишка. Так устроили для надёжности.       — Умно, — съязвил император и двинулся к городским воротам. Его провожающие шли позади, негромко сообщая, где следовало свернуть, поэтому не могли видеть, как жадно оглядывает их новых владыка закрытые лавки и брошенные дома. Интуиция и без того растревоженная выходками наблюдателя буквально вопила, что он был где-то неподалёку.       — А что за Белая дева, которая охраняет этот город? — как бы от скуки спросил у офицера Ло Бинхэ.       — Это древняя легенда Бинвуан-шу. Как говорят старцы, триста лет назад дочь местного князя увидела во сне, как к городу приближаются полчища тварей, но никто и слушать её не стал, ведь она слыла мечтательной юной госпожой, которая часто выдумывала невесть что. Сначала и она сама так подумала, но когда на следующую ночь сон повторился, она переоделась небожительницей и танцевала на городской стене до стёртых в кровь ног. Когда стража поднялась за ней, один из них увидел дым от костров вдалеке, как раз оттуда, куда она показывала до этого, и тогда они решили проверить её слова, выставив полный гарнизон на следующую ночь. Так город был спасён, а образ Белой девы, танцующей небожительницы, остался в памяти как предостережение об опасности.       — Занятно.       — Говорят, Белую деву можно призвать. Если в знаменательный день положить на городские ворота венок из снежных ирисов, она может прийти и оставить какую-нибудь вещь. Например, монету или небольшое украшение. Многие матери делали так раньше, когда рождался долгожданный первенец, но сейчас традиция забылась.       — Тогда этот император последует традиции и поприветствует хранительницу Бинвуан-шу. Никогда не помешает быть вежливым.

***

      — Император сообщает, что город Ледяной чаши взят, — лениво бросила старшая сестра Цинь, когда они с Шан Цинхуа играли в го в беседке у западной галереи. Партия тянулась как патока, им обоим нужно было просто убить время, ей — пока у малыша Цзю не закончилась тренировка и Лю Минъянь не освободится для обсуждения нового торгового пути, ему — пока Лорд Севера не вернётся с очередного совещания внутреннего армейского командования, куда не было хода даже пронырливой крысе Аньдин.       Они оба безнадёжно скучали.       — Потрясающе, — в тон ей отозвался Предавший лорд и поднял взгляд с доски на соперницу. — Благочестивая старшая сестрица хочет, чтобы этот сопроводил её для осмотра новых владений императора?       — Ещё чего, — Цинь Ваньюэ дернула точёным носиком. — Смотреть, как ты изводишься вдали от своего господина, конечно, забавно, но для этого необязательно ехать в такую глушь.       — Память шицзе воистину заслуживает восхищения, — Шан Цихнуа дёрнул рукавами, изображая вежливый поклон, но они оба знали, что за этим ничего не стояло. В конце концов, когда они были одни, очень многие дворцовые условности стирались как пыль. — Прошло столько времени, как была пущена эта сальная сплетня, а старшая сестрица всё ещё помнит о ней.       — Уж не думаешь ли ты, что старшая жена нашего царствующего супруга может быть какой-то простушкой? — она изобразила на лице слишком наигранное удивление, но заметив, как губы Предавшего лорда начинают расплываться в нехорошей улыбке, вернулась к обычному выражению лица. — Не будем о Ваньжун. Всем ясно, что этой в дуэте достались мозги, а младшей сестрице отошла красота.       — Этот не считает, что всё настолько категорично. Старшая сестра тоже весьма привлекательна. Пока не открывает рта.       — Теперь я понимаю, почему у Лорда Севера только один жених. Будь таких как ты целый цветник, ядом бы затопило всё Троецарствие. Хомячьим ядом, прошу заметить.       — Это в любом случае лучше, чем настой из уксуса и отравы цветов внутреннего дворца.       — Любезен как всегда, Предавший лорд.       — Вы тоже не изменяете себе, благочестивая шицзе.       Партия продолжилась. Когда догорела палочка благовоний и наполовину осыпалась вторая, в западной галерее послышались голоса, и они, не сговариваясь, прислушались.       — Этот ребёнок очень похож на старого кошака Цинцзин, — ровным тоном проговорил Лорд Севера. Цинь Ваньюэ тихонько фыркнула, наблюдая, как Шан Цинхуа оживился, услышав хозяина. — Однако император не высказал ничего по этому поводу.       — Старшие жёны тоже были удивлены этим сходством, — голос Нин Инъин мягким ручейком прорезал холодные монолиты слов Мобей-цзюня, — пока не поняли, что малыш Цзю похож на него только внешне. В душе он милый и добрый. Полагаю, что император разглядел именно это и не стал обращать внимание на лицо.       — Старшей супруге Нин виднее, этот может лишь делать предположения. Но что этот знает точно, так это то, что это ребёнок входит в нужный возраст для формирования золотого ядра. Вы тренируете его умственно и физически, но совсем не занимаетесь развитием меридиан.       — Император не давал никаких указаний на этот счёт, — вклинилась в разговор до этого молчавшая Лю Минъянь. — А мы не хотим каким-либо образом нарушать его возможные планы. Пока мы лишь хотим обеспечить Сяо Цзю жизнь, которую он заслуживает. Небольшое мгновение детства, без проблем и забот.       — Этот не думает, что это мгновение станет панацеей от годов рабства.       — И всё же попробовать стоит, — голос Нин Инъин обрёл непривычные стальные нотки, и в обычном образе заботливой старшей сестры проступили черты первой супруги императора. — Даже если это не загладит всю боль, первая ступенька к излечению души должна быть заложена ещё в детстве. Чтобы он не озлобился на мир, как…       — Как маленькая копия белого кошака Цинцзин, — закончила за неё Лю Минъянь.       — Старшие супруги знают, что делают. Этот может лишь поддержать их на этом пути, — всё ещё отстранённо, но чуть более почтительно подытожил Лорд Севера, и все трое ступили из галереи в сад.       Шан Цинхуа тут же подорвался и склонился в почтительном поклоне. Цинь Ваньюэ расплылась в короткой кислой улыбке, адресованной изрядно припозднившейся сестрице Лю, и кивнула подошедшей ближе Нин Инъин.       — Эта рада видеть шицзе в добром расположении духа.       — Достижения нашего супруга радуют эту Нин, — улыбнулась Нин Инъин.       На самом деле завоевания императора не играли в её настроении никакой роли. Ни Лю Минъянь, ни Цинь Ваньюэ так до конца и не смогли понять, что именно сначала ввергло Нин Инъин в уныние, а потом вернуло в обычное состояние духа, но то, что малыш Цзю каким-то образом смог на неё повлиять, они заключили достаточно быстро.       Имело ли дело новое пророчество — оставалось загадкой.       — Человек, генералы спрашивают, можно ли наладить снабжение императорских полков в обход горной гряды на западе. Через Бинвуан-шу, — Лорд Севера повернулся к Шан Цинхуа, и тот быстро защебетал что-то про ускорение доставки грузов. Лю Минъянь переглянулась с Цинь Ваньюэ: они обе были уверены, что кончики волос, выбивающиеся из пучка вечно спешащей куда-то крысы Аньдин, радостно подёргивались от присутствия рядом Мобей-цзюня.       Как будто хомяк махал крошечным хвостиком от восторга.       Нин Инъин хмыкнула, глядя на них, заворожённо следящих за движением каштановых прядок и переводящих взгляд с них на Лорда Севера и обратно. Даже если внешне леди Лю и старшая дева Цинь выросли и стали походить на знатных дам, внутри они оставались всё теми же подростками, которые шептались в углу ученической спальни о том, между кем из учителей существует не только дружеские привязанности.       И леди Лю, на тот момент ещё просто язвительная Минъянь в полутьме спален, усердно сводила собственного старшего брата с главой пика искусств. Ей, безусловно, было видней, но не чтобы Нин Инъин нравилось об этом думать.       Как не нравилось сейчас осознавать, что эта страсть к сводничеству никуда в ней не делась. А казалось бы, благородная леди, глава дома Лю…       — Лорд Севера, эти скромные жёны вынуждены откланяться, — Нин Инъин подхватила Цинь Ваньюэ и Лю Минъянь под локти и, быстро раскланявшись с Мобей-цзюнем, который, по-видимому, едва заметил их скоропостижный уход, увела их по галерее прочь, обратно в покои внутреннего двора.       Иногда старшая сестра должна воспитывать младших. Тем более, если те уже и так насмотрелись достаточно, чтобы пустить новую сальную сплетню.

***

      Цзю рассматривает себя в зеркале, но не узнаёт. Ханьфу на нём — дорогая струящаяся зелёная ткань, гладкая и нежная — подогнано идеально. Нигде не торчит и не просвечивает. Ни ниточки, ни складочки.       Сшитое исключительно для него.       Цзю чувствует себя куклой. Редкой игрушкой, которую холят и лелеют уставшие одинокие взрослые.       На ум идут чьи-то бело-металлические похороны в ослепляющем свете. Человек, носящий его лицо, радостный от приближающейся смерти. Словно Небеса говорят ему: ты здесь лишний. Чужой. Нездешний.       Как будто мудрый Яньло-ван ошибся, отправив его сюда.       В отражении медного зеркала на незнакомого мальчика смотрят двое мужчин с одинаковыми лицами. Один — холоден и жесток, прикрывает ладонью провал вместо глаза и кривит губы, второй — мягок и любопытен, постукивает по губам веером и игриво склоняет голову к плечу.       «Выбирай, — шепчет подсознание. — Выбирай будущее, которое уже прошло».       Но Цзю не может. Не может прикоснуться к ним, стоящим по ту сторону зеркальной глади. Цзю роняет скупые слёзы и утыкается лицом в ладони. Он бесполезен.       Через несколько часов его будит Ше’я, вылизывающий ему волосы. Страшный сон опять закончился ничем.

***

      — Добрый вечер, дедушка Мэнмо. Вы наконец-то решили поприветствовать этого путника? — молодой мужчина удобно устроился на толстой ветке дерева и наблюдал, как вдалеке пировали войска, не пролившие ни капли крови.       — Никакого уважения к опыту старика. Ни ты, ни этот мальчишка-император ни в грош не ставите мои седины.       — Будет вам, — мужчина рассмеялся. — Я ценю ваш опыт и ваши знания, но вот ворчание ваше одинаково будет везде.       — И ему есть причина. Нечасто встретишь демонического мастера, вынужденного нянчиться с маленьким ребёнком и приглядывать за толпой наложниц.       — У императора есть ребёнок?       — Скорее просто маленький гость, — «дедушка Мэнмо» немного помолчал. — Почему не покажешься ему? Твои выходки изрядно попортили ему крови.       — Ваш император слишком скучает. А так ему хотя бы есть, над чем поломать голову, — мужчина отхлебнул немного вина из бутыли, которую держал в руках, и предложил демону. — В любом случае, пока я не захочу, он не сможет обнаружить меня до конца. Эта игрушка, — он дёрнул шнурок печати, чёрным пятном лежащей на светлых тканях одежд, — не даст.       — Не стоит играть слишком долго. Иначе за твоей головой явится кто-то другой, кому нет дела до тёмной супружеской метки.       — Тогда ему придётся отведать моего меча. Или вы, дедушка Мэнмо, сомневаетесь во мне?       — Годы идут, а этот демонический мастер остаётся. Я увижу и смерть этого императора, если захочу дожить до этого. Мне всё равно.       — Вам просто надоело быть нянькой.       — Возможно.       Мужчина покачал головой и отпил ещё вина. Вечера ранней осенью были особенно хороши.