Клятва рыцаря.

Как удивительно. Руи словно был рожден для жизни в перелесках и заросшей местности, но этот лес ему был абсолютно не знаком. Рядом с его благородным белым рысаком, шагала аккуратная, а главное, красиво расчесанная лошадка. Кайто обожал заплетать своим подопечным конным друзьям косички, да с таким исскуством он это делал, что даже дамы в опыте стали бы невольно завидовать. Прошел целый месяц, холодало еще стремительнее. Деревья уже приняли свое королевское облачение, сверкая рыжими, красными и, самое главное, золотистыми красками свободы от привычной зелени. По стеленой ковровой дорожке лошади ступали с характерным шорохом, тревожа сон зайцев в норах. Что же здесь делали два рыцаря исключительно важного для государства значения? Может, выехали на тренировку, а-ля, лучший против лучшего? А может, в отъезде в другое королевство с важным поручением? Вдруг случилось какое-то событие экстремальной важности? На самом деле, они просто прогуливались. Камиширо с самого утра чувствовал себя тревожно. Ну, во всяком случае, утро он встречал в королевской постели, нервничать при короле положено ему не было... Вроде. То, что происходило в пределах королевских покоев Руи предпочел бы никому и никогда не рассказывать. Как постыдно, его Высочество каждую ночь крайне нежно умудрялся «отыметь», необходимо было хранить в строжайшей тайне. Одному радовался рыцарь. Они снова вместе, снова счастливы и снова вдвоем. — Уже уходишь? — Цукаса явно недоволен. Он еще не избавился от ночной сорочки, но уже со скучающим видом сменил позу, улегшись на животе и занимательно наблюдая за тем, как Руи переодевается. — Я не твоя свита, чтобы носиться с тобой днями и ночами, — сухо отвечает он, тоже в большом расстройстве чувств. Тенма не привык к тому, что ему кто-то в состоянии возражать. По ночам Камиширо умоляет, выкрикивает не его имя, а титул. «Ваше Высочество». Два простых слова. А по утрам Руи злится, упрямится, натягивая свои рыцарские сапоги. — Так просто? — вскинул брови Руи, словно изъявляя желанием подойти обратно. — Нет-нет, мой дорогой рыцарь, вы все уже сказали, обратно дороги нет, — притворно отвечает ему Цукаса, прежде чем проворно вскочить с кровати. Это игра, ведомая лишь им двоим, игра одного против одного, которая никогда не узнает победителей. — Как вы щедры, мой король, — он точно знает рамки дозволенных ему прикосновений, знает что можно говорить, а что нельзя. Удивительно, но даже тому, кого правда любишь и тому, с кем ты провел полжизни сказать возможно далеко не все. Сейчас, на свежем воздухе, в приятном иступлении, Руи освежался. У Цукасы сейчас, наверняка, скучный совет с вышепоставленным лицами, а он, как вольная птица может пойти куда ему угодно. В этом их самое большое различие. Камиширо не обладает таким же набором обязанностей, как и его возлюбленный король. Новый наряд подлеска приятно воодушевлял, щипал и тревожил душу, но только вот Руи и сам не знал, что его волнует, а потому местность, всегда так сильно действующая на его расположение духа, совсем его не трогала... А лес вокруг него меж тем жил, жил собственную жизнь, но эта жизнь словно бы и тоже была другой. Не такой, как в предгорьях, где Руи являлся чаще, чем во дворце. Эта экосистема примыкала к южной границе, а, следовательно, не была для юноши ни родной, ни знакомой. На полянке за березками величественно паслись благородные олени, что от тонкого шепота листьев вскидывали могучие головы, увенчанные ветвистыми сильными рогами, и неприязненно смотрели на чужеземцев, которых раньше видеть никогда не приходилось. На дереве, стараясь согреться в осеннем холоде заливисто пел соловей, восславляя солнце и детей его, отроков и потомков. Под самыми копытами лошадей пробежала лисица, мелькнув рыжим хвостом-огоньком в жимолости. Залаяли где-то поодаль собаки, преследуя несчастную перепелку, заплутавшую в кореньях дуба, выдавая где-то недалеко деревушку. Все было спокойно и совсем не так, как должно было бы быть в обычном, нормальном лесу. В родном лесу, где Руи знал каждый сучок и кустик. А мысли о поселении малого масштаба вывели рыцаря не в то русло, куда бы он хотел. Он снова думал о своем доме, о том, кто он на самом деле, о своей душе. Самый главный страх человека, обычно, самый нелепейший его порок. Больше всего на свете Камиширо боялся не стать таким рыцарем, каких обычно видят люди в сказках, повестях и сагах. Он боится не стать тем самым героем легенд, боится, что в его сердце и душе есть что-то неподвижно тяжелое. Это "что-то" было с ним всю жизнь, тянуло его вниз, к самым бесчестным поступкам и низостям. И Руи боялся. Боялся самого себя, боялся того, что может сделать меч в его руках, боялся, что одним утром он может проснуться другим человеком. В рукояти его меча есть власть, а в лезвии заключена сила, что тонкой веткой переплетена с любовью — смерть. Кинув наставнику пару слов, мол, возвращайся, а я догоню, он свернул на неизвестную ему тропу. Проблем с границами за собой Руи не имел, поэтому незаконного пересечения не случилось бы, зато он, наконец, остался наедине со своими страхами, со своей душой. Ему до ужаса хотелось понять себя, но он был всего в шаге от своей цели, пока она неумолимо от него отходила. Камиширо спешился и поводья накинул на одну из нижних ветвей, чтобы его верный друг не ускакал без него. Теперь он точно абсолютно один, теперь ему не надо делить свое существование еще с кем-то. Изъяснения перед самим собой не шло, смысла пытаться все это провернуть не было, потому что он снова подумал о своей семье. Ему вспомнились муторные слова тетушки, про его "дядю". Об этом человеке он ничего не знал и вряд ли когда-либо узнает... Наверное. Его потоки мыслей прервало шуршание в кустах. Руи остановился как вкопанный, нащупав на поясе рукоять своего холодного оружия и внимательнее вглядевшись в кусты. Нет... Шорох был не с той стороны, а где-то чуть поодаль. Там был берег реки и, словно бы, в ивняке кто-то застыл. Кто-то, кто явно не хотел стать замечанным. Некто знал, что его раскусили, но показываться не спешил, словно внимательнее вглядывался в лицо рыцаря. В крайнем случае... Из зарослей, аккуратно ступая, вышел мужчина. Человек он был не самой приятной наружности, но и "уродцем" его не окрестишь. Руи тогда не слишком всматривался, зато вот его аппонент мерил его изучающим взглядом, будто раньше людей живых не видел. В каждом его движении виднелась осторожность, а под плащом явно скрывалось оружие. На такие вещи у юного рыцаря было чутье. От пронзительного взгляда карих, почти черных, глаз у Камиширо сперло дыхание. Он снова поднял голову, пытаясь сказать, что страха он не испытывает, но, как ему показалось, убедить в том более опытного воина у него не получилось. — Ты должен был умереть еще 16 лет тому назад, почему же ты стоишь здесь, на этой самой земле? Мертвые не возвращаются, — Руи уже подумал, что либо он с ума сходит, либо мужчина юродивый. — Простите? — переспросил он, чутка опешив. Мужчина чуть задумался, прежде чем выдать имя, от которого Камиширо перекосило. — Руи? — его тон был неясным на определение. То ли интересующийся, то ли удивленный... Откуда? Откуда ему было знать, каким первым годом Камиширо должен был умереть? — Ты был совсем еще ребенком, последний раз, когда я видел тебя, — он сделал шаг ближе и осторожно потянул руку к щеке оторопелого рыцаря, который стоял, не зная что и сказать. — Младенцем. Как же?... Я думал, что ты остался погребен тем самым проклятым домом, — пальцы достигли щеки. Мужчина был чуть выше, чем сам Руи. Он до ужаса пронзительно смотрел в глаза, лимонными дольками недоверия взиравшими на него, словно хотел залезть в его душу, наглядеться воспоминаний, как заблудший путник в пустыне жаждет воды. — Где же вы были все это время? Тетушка говорила, вы погибли, — вскинул брови Руи и пошатнулся в другую от него сторону. — Прости, мой дорогой мальчик, — юноше тут же стало не по себе. Так его называла Нене, и никто больше не смел прикоснуться к этому личностному прозвищу. — У меня были дела, видишь ли, я совсем не ожидал увидеть тебя, живого. Но теперь... Теперь мы вместе, обязаны мстить, — он снова кинул ему эту противную улыбку. — Мстить?.. Но, кому? За что? — Камиширо начинал чувствовать себя загнанным в угол этим диалогом, а дядя все так же продолжал вытеснять его, все больше оказывая давления своими словами. — Конечно же, правящим крысам. Королю и его семье, — юноше показалось, что у него в глазах потемнело и ему стало так тошно. Этот человек совсем не казалася адекватным, а его слова трогали то, что было дороже всего. — Руи, идем со мной. Я обо всем тебе расскажу, я поставлю тебя рядом с собой и ты будешь жить более чем счастливо... — Нет, — оборвал его Камиширо, тут же обнажая свой меч. — Вы нарушили границу с такими затеями и теперь поплатитесь своей головой за дерзость, нанесенную моему королю. Огонек во взгляде мужчины тут же исчез, и он посмотрел зло, с выражением неимоверной скуки, с выражением, которое чрезвычайно Руи не понравилось. — Что ж, оказывется умом ты пошел в свою легкомысленную мать, но взгляд у тебя тот же, что у отца и это... — его снова перебили. Но на этот раз юноша перебил его атакой, которая сразу же была пресечена и отвергнута. Камиширо проскользил дальше, чем стоял его дядя, чуть не расстянувшись на земле. — Знаешь, я любил свою семью. А существо, что ты зовешь королем... — снова дядюшка оказался перебит, ведь рыцарь снова попытался нанести атаку. На этот раз, его все-таки сбили с ног, и его родственник, совсем не с родственной заботой, стал ему на грудь тяжелой подошвой дорогих сапог. — Твой наставник отвратительно научил тебя сражаться, меча ты не достоин, мальчик мой. А теперь беги, беги так быстро, как понесут тебя твои ножки, беги на помойку, которую ты зовешь домом да скажи всем, что я иду. И что останавливаться я, отнюдь, не намерен.