Падший ангел

      Натаниэль посмотрел в зеркало ванной комнаты, словно от более длительного изучения образ в нем мог измениться. Но нет. Все те же голубые глаза, рыжие волосы и впалость, выражающаяся в заостренных скулах и синяках под глазами, холодный тон кожи, который совпадал с цветом обоев в комнатах, отведенных для «пешек». Веснински не мог поспорить с тем, что красота в его внешности присутствовала. Правда Натаниэль ее не видел и не чувствовал. Возможно, он попросту игнорировал многие вещи, например реакцию других, но сути это не придавало.        Взгляд упал на ранее приобретение. На шее была метка. Натаниэль не хотел воспроизводить в голове тот день, когда с ним сделали то, что он считал и считает ненормальным. Убожество его тела, искажение его принципов и отзывы отца по этому поводу. Шлюха. Натаниэль был в какой-то степени с ним солидарен. Он никогда не воспринимал подобные вещи нормой. Но он был омегой... Этот факт многое менял. И то, что он не уследил за собой во время течки — его проблемы. Он же и поплатится за это.        Натаниэль достал кинжал из своего пояса, покрутил его, проверяя вес, и наставил на метку. Когда он попробовал вырезать это недоразумение, то отпрянул так же быстро, как начал. По телу прошлась боль. Не сильная, но заставила, даже с выдержкой Натаниэля к подобным вещам, прекратить. Парень прикусил губу, держа себя под контролем. «Нет, так дело дальше не двинется». Натаниэль выронил кинжал в раковину и подошёл к маленькому и чёрному чемоданчику, что он прихватил с собой для этого дела на всякий случай. Он открыл крышку и принялся за работу, открывая и смешивая необходимые средства. Наконец-то то, что Натаниэль в своей голове придумал, смогло получиться. Он взболтал получившийся раствор в колбе, сделанной из специального материала, чтобы смесь «чудовищ», как называла подобное Лола, не расплавила её. Натаниэль надел перчатки и взял железный прибор, чтобы держать металл и нагревать его. Он делал это в течение пяти-шести минут, чтобы убедиться в его раскаленности. Веснински вылил чудовище на металл, смесь противно зашипела от резкого нагрева. Он встал с колен и подошёл к зеркалу, держа металл с помощью прибора. Натаниэль снял ртом перчатку со свободной руки и зажал ткань между своих зубов. Парень знал, что надо следить за тем, чтобы не потерять сознание от боли, и быть предельно быстрым. Но его стремление, чтобы свести это уродство с него, взяло верх. Поэтому, не обдумав до конца хорошо все детали, Веснински приставил металл к метке.        Боль пронзила его тело так резко, будто в каждую клеточку его тела попала пуля. Боль прошлась от метки до самых пят и головы. Натаниэль взревел, стараясь держать крики и слёзы при себе, но выходило плохо. Глаза намокли, а крики и стоны боли продолжали исходить из его рта. Благо он был один в комнате. Его любимый партнер после совершенной ошибки сбежал. Все остальные были на задании.        «Это лишь ошибка моего тела», — думал он, но мысль та не успокаивала ужасную боль.        Подобные процедуры в нормальном обществе проводятся более гуманно, под наркозом, используя менее вредную химию, но все еще больно. Боль эта исходит не только от тела, но и души. Метка врезается в самые корки сознания, и психика привыкает к ней, несмотря на то, насколько ужасен человек, который ее оставил. У «пешек» не было привилегии, чтобы убрать метку безболезненно, если ту оставляли. Натаниэль относился к этому проще, даже с особой радостью, чему многие бы устрашились. Убрать убожество самому, своими руками, вытерпеть боль еще раз доказывает, что он властен над своим телом.        Натаниэль дрожащей рукой убрал с помощью прибора металл. На месте метки остался расплавленный след в форме круга. Веснински выронил перчатку на пол. На его лице медленно появилась улыбка, а гордость за выполненную работу переполняла его. Перед глазами предстал образ этого недоумка, что решил попробовать склонить его. Какова будет его реакция, когда он увидит это? Натаниэль сделает ему визит в ближайшие дни и сможет узнать это.        «Ты не сможешь управлять мной, ублюдок, ты никогда больше не увидишь меня на коленях».        Но после короткой радости вновь пришла боль. Натаниэль убрал кусок металла остывать в кейсе, прибор просто уронил на коврик, а сам упал на пол со стоном от дичайшего месива, что он чувствовал. Его охватили судороги и отчаянные всхлипы. Слезы не прекращали течь, как бы он не пытался их остановить.        «Больно, как же больно», — проносится у него в голове. Тоска, отвращение к себе, ненависть, горе, физическая невыносимость, которую невозможно, как думает Натаниэль, передать словами — все смешалось воедино.       Когда он пришёл в себя, обработал рану сквозь шипение и спустился в подвал, то увидел Лолу, что точила ножи. Женщина посмотрела на него заинтересованным взглядом и изогнула бровь в насмешке.        — Умно, — сказала Малкольм.        Натаниэль выдержал ее издевательский взгляд и принялся за работу. Надо было все подготовить. Скоро придут новые «пешки», с которыми нужно провести урок.        После этого Лола ещё дотрагивалась до перевязанной шеи, где раньше была метка. Натаниэль даже не вздрагивал, но чувствовал покалывание. Лола в момент засомневалась в своей какой-то догадке, что несомненно была схожа с настоящим, но Натаниэль не знал точностей, поэтому все же сняла повязку и от увиденного засмеялась.        Над ухом пронесся женский голос:       — А это оказалось куда веселее, чем я предполагала, Младший.        Веснински никак не отреагировал, а лишь открыл ящик и достал от туда новые бинты, чтобы перекрыть заживление. Другие назвали бы это травмой, но для Натаниэля это оздоровление, ведь с его тела убралось напоминание о недавнем подчинении. И остался только след того, что Натаниэль вновь владеет своим телом. Больше он не разрешал Лоле прикасаться в этот день. 

* * *

      Отвратительная правда заключается в ее противоположности, во лжи. Каждый человек с возрастом становится патологическим лжецом. Возможно, это слегка преувеличенно и стоит сказать более мягко и этично. Мы не врем, а умалчиваем. Проглатываем все истинные слова перед начальством, потому что нам все еще нужна премия. Умалчиваем нелестный комментарий, который так и рвется из уст в сторону раздражающей сотрудницы, потому что хотим казаться в глазах коллег хорошим человеком. Мы вруны, просто по-своему.        Натаниэль всю жизнь видел ложь, в каждом человеке. Его улыбка — вранье, его слова — лесть без единой правдивой мысли, иногда даже внешность человека является ложью. Мы делаем так, потому что это способ выживания в обществе. Поэтому и Натаниэль не считает должным себя за это наказывать. Порой мы врем для благой цели (или лишь так считаем), мы находим себе оправдание, желая жить без зазрения совести, и в итоге начинаем врать самому себе. Мы вруны во всем, что делаем.        До своих пятнадцати лет Натаниэль редко использовал ложь, как способ спасения, он выживал, пытаясь подняться выше, прекратить то, что не прекращалось. Повзрослев, он столкнулся с тем, что его союзником стала ложь. Он врал в глаза отцу, не испытывая стыда, врал Лоле, людям вокруг себя, и в конце концов врал себе. Вранье превратилось в необходимый инструмент, частью его жизни.        Оно спасало его от гнета, физической кары, истерики и возводило его в числа ближних. Натаниэль был покладистым, что самое главное верным, послушным перед отцом, уверенным в своих решениях и словах, обдуманным и тихим механизмом. Он не выделял себя, люди сами это делали, создавая ему кровожадный образ, опускал голову перед действиями отца и наблюдал. Ждал и смотрел. Становясь роботом без задних мыслей в глазах Натана, он узнавал о том, где тот хранит ключи, когда он любит покидать офис и насколько, где хранится карта с отмеченными базами, какой замок на его двери и сколько запасных выходов из основной части здания. Он ждал.       Сейчас он вновь врал, в этот раз близкому человеку. Натаниэль сидел на корточках у ног Элисон, та смотрела на него, но словно в пустоту. Взгляд ее не выражал ничего, кроме боли и попытки ее унять. Рейнольдс старалась взять себя в руки, успокоить трескающееся сердце в ее груди. Сет не был человеком, он был «пешкой», рабом таким же, как и они. Он умер, как мог бы умереть каждый из них, и его нужно забыть. Забыть все воспоминания с ним, его внешний вид и окровавленное тело. Элисон не сможет забыть, Натаниэль и Натали это знали.        — Все будет хорошо, — врет Веснински, стараясь звучать уверенно и обнадеживающе, вбивая эти слова в сознание Элисон, чтобы она в них поверила.        Она оправится, залечит разбитое сердце, больше никогда не скажет имя Сета и продолжит жить дальше, но навсегда останется с горем, которое не уйдет от нее спустя года.        Натали села рядом с Элисон на кровати, обнимая подругу так крепко, как только могла, гладила ее по волосам и прижимала к своей груди. «Все будет хорошо», — думали они все вместе, пытаясь верить в это.       Во время сна Натали осталась с Элисон в комнате, Натаниэль лишь понимающе удалился, осознавая, что Рейнольдс одну оставлять сейчас опасно. Он никогда не любил кого-то так, как это было у Элисон, поэтому не мог до конца понять ее ощущения, мог лишь посочувствовать и сказать, чтобы она оправлялась. Натали была более с этим знакома, так что знала, что делать и говорить в таких случаях. Он не хотел мешать.        Разбитое сердце не собрать и не склеить самостоятельно, оно может сделать это только само, а мы вынуждены просто помогать и надеется, что процесс не будет слишком долгим. Натаниэль не думал, что сможет хорошо выспаться, но другого варианта не было, пришлось хотя бы попытаться. Сон действительно не шел. Натаниэль смотрел в потолок, лежа в удобной постели. Год назад он купил себе и Натали новые матрасы, о чем не жалеет по сей день. Лучшая покупка за все время.        Натаниэль думал о будущих заданиях. До Рождества они должны выполнить не малый график. Разъезжать по штатам было не самое любимое занятие, так как он был, хоть и мало известной, но все еще узнаваемой личностью. Его также могли случайно спутать с отцом, и от этого проблем становилось еще больше. Но, если быть честным, Натаниэль любил выполнять задания, уезжая надолго из Балтимора. Это создавало иллюзию свободы, словно он здесь не для того, чтобы сыграть роль посла отца, а начать жить обычную жизнь среди других.        Натаниэль думал о новеньких, конкретно об Эндрю. Перед тем, как отправиться на задание с Натали, он выкрал данные о нем. Вся информация о «пешках» была записана в базе, доступ к ней имели Малькомы и отец. Натаниэль зашел в офис Лолы, зная о том, что женщина уедет на встречу вместе с Натаном, прочистил ее ноутбук и прочитал все, что было известно о Миньярде.        Эндрю Миньярд попал в лапы Веснински из-за долга. Последний заказ оказался провальным, в ходе которого его брат-близнец, Аарон Миньярд, был задержан полицией. Эндрю согласился пойти на сделку с Натаном во благо спасения брата из тюряги, суд состоялся через несколько месяцев и закончился удачно. Информации об Аароне Миньярде и его нынешнем проживании не было. Цифра долга триста тысяч долларов.        Все это звучало, как бред. Натаниэль знал, как отец ведет дела и какую помощь он позволяет оказать, а какую — нет. Оплатить такую крупную сумму за подкуп судьи, плюс за хорошего и грамотного адвоката звучало нелепицей. Кроме того, срок выплаты у Миньярда стоял два года с половиной, что еще больше подвергло в шок. Что-то было не так. Натан был жуликом, поэтому вполне вероятно, что он мог сделать это по своим усмотрениям. Но что заставило его пойти на такие большие траты? Эндрю был ценным киллером или их что-то связывало? Может, Натан знал что-то такое, что вынудило его пойти на это?        Что еще было непонятно, так это причина Натана обратиться к Эндрю, а не попросить убить нужного ему человека кого-то из «пешек». Натаниэль подозревал, что отец дождался прибытия Эндрю в Балтимор или нашел его в одном из других штатов и попросил кого-то из «пешек» вычислить его и предложить авантюру. Для чего-то. Натаниэль пока не мог понять для чего конкретно.         Ответ был закапан глубоко под землей. Или Натаниэлю так только кажется. Он надеялся узнать побольше, но в итоге получил еще больше вопросов. При следующем отъезде, как предстоит возможность, нужно будет покопаться в этом деле более основательно. Начать стоит, пожалуй, с человека, которого нужно было убить по заказу Миньярду. Сэм Миллер. Кто он такой, почему отцу понадобилось от него избавиться, и почему именно Эндрю со своим братом должны были это сделать. Натаниэль не знал почему, но вся эта информация вызывала в нем слабую тревогу. Обычно такого не случалось. Что-то произойдет, что-то не очень хорошее, и он пока не мог ответить точно, что именно. Натаниэль будет слабо надеется, что это не обернется вокруг него неудачным образом. 

* * *

      Тренировка прошла так же, как и самая первая, если не считать чужие перешептывания. Лола выглядела обычно, совершенно нетронутая смертью очередной «пешки». Эндрю проглотил весь ужин, несмотря на его отвратность, так как не смог нормально пообедать, и заснул без задних мыслей. Окровавленное зрелище ничуть его не взбодрило, а наоборот, вымотало. Единственное, что заставило его взгрустнуть, это необходимость убрать кровавые следы. Ни шорох пугливого партнера с соседней кровати, ни бубнеж, доносившийся из другой комнаты, не помешали его крепкому сну. Замечательное снотворное.        В так называемое утро у него болело все, особенно спина, и вставать ему совсем не хотелось, но голод был разъедающим, а противная мысль натирала мозоль в его голове. Он вдруг вновь остро осознал, что у него нет выбора.       Встать с кровати было тем еще испытанием, но вот кое-как собраться и дойти до столовой было в два раза сложней. Коридор заполнило сборище переговаривающихся «пешек», большая часть из которых обсуждала вчерашнюю трагичную сцену, без особого сожаления, перемалывая, как данное или больше как развлечение в повторяющихся днях. Удивительно, как у них хватало сил на это. Эндрю провел здесь только сутки, а уже думал о самовыпиле. Он, конечно, утрирует истинные мысли, но они приближены к абсурдным идеям, вроде побега любыми способами, который привел бы его к незамедлительной смерти.       Все время на завтрак он думал о побеге и освобождении. Приятные фантазии о быстром уходе, яркой и прекрасной свободе озаряли горькую реальность. Эндрю хотелось заснуть и остаться в представлениях о лучшей жизни дольше, как он делал в детдоме. Такое явление было сравнимо с дождем в жаркий день, прекрасным только в момент и в два раза ужаснее уже после, потому что после неизбежного возвращения в реальность, жизнь становилась еще ужасней.         Но, если все же допустить вариант ухода, то события все равно не выглядят хорошо. Судьба киллера никогда не бывает иной. Скорее всего, Эндрю бы уехал далеко за пределы этого штата и ближних к нему, куда-нибудь очень далеко, но в пределах своей страны. Пожил бы так около года, а после свалил бы в Германию или еще куда.        Эндрю думал, как там Аарон. Что с ним, где он, с кем он. Наверное, один. Может быть, он нашел убежище, скрылся у кого-нибудь или сам приобрел безопасное место. В голове пролетела страшная мысль, что брат может быть мертв. Аарон никогда не был приспособлен к бродячей жизни, она угнетала его с куда более быстрой скоростью, чем Эндрю. Ему всегда было тяжело в ней, сейчас будет еще хуже. Надежда на его нормальное проживание все еще есть, и Эндрю не намерен переставать в нее верить.        И все же мысль о том, что он страдает за уже мертвого брата не покидала его, как чарующий кошмар.       Следующее задание отличалось по конкретике от прошлого. В этот раз его передала Лола. Женщина хищно улыбалась, смотря на них, как на свежее мясо. Это было похоже на бред отчаявшегося или на взгляд сумасшедшего. Лола была очередным черным сигналом в этом месте, глубокой дырой, которая не пощадит тебя и заберет все тебе дорогое, кем бы ты ни был ей, братом, партнером, отцом, любовью, стоит на нее ступить.       Таких людей Эндрю остерегался, он знал, что им нельзя доверять и что перед ними опасно показывать слабость. Лола напоминала ему Кэсс, только без фальшивого образа доброй матери. Малкольм наслаждалась страданиями других, подливала масло в огонь, дабы разжечь его до огромных масштабов. Дай ей в руки ядерное оружие и она сожжет им весь мир. Такие люди хороши в убийствах, но только в том случае, если их контролировать.       Рассуждая о второстепенным поле, любой философ пытался найти смысл для каждого из них, трактуя свою точку зрения и преподнося ее за сокровенную и не оспоримую истину. Но истина такова, что он останется навсегда вторым, а не второстепенным. И, как бы не влиял на нас он, мы все еще будем людьми, эгоистичными в чем-то, со скрытой ненавистью, с разумом, который отделен от инстинктов. Эндрю видел это. Мы люди, которыми в определенные моменты завладевает тело, но являемся ими по натуре. И самый верный исход — это гармония с разумом и телом. Кто-то полностью отдает себя инстинктам, пытаясь одичать до первобытного образа, а кто-то отвергает свою вторую натуру. И те, и те сходят с ума, просто по-разному.       Эндрю видел это в приемных родителях, в заботливых сводных братьях, которые оправдывали свое поведение инстинктами, обвиняя их.       Глубина человеческого сознания поражает. Она как неизвестный и сложный механизм, сломанный, отчего происходят неожиданные сбои, приводящие в шок. В свое время Эндрю прочитал много книг по психологии и психосоматику. Все еще не показан вариант, когда человек полностью подавляет в себе один из полов, потому что это по биологии нереально, они равно сильны, но Эндрю за всю жизнь видел удивительные примеры людей, у которых почти получилось.       — В этот раз вам нужно найти должника, — произнесла женщина. — Отыскать и взыскать все возможное. Все нужные данные записаны на листке.       Она протянула к ним титульный лист, помеченный синей пастой. Эндрю взял его в руки, ощущая шершавую сухость и неприятную грязную поверхность, с остатками гадких частиц, имеющих металлический запах. Уже скоро им провоняют его пальцы.       На листе не было имен, лишь улица и примерный рисунок татуировки.       — Роб, — пояснила Лола, — так я его называла, живет в доме с треснутыми кирпичами. Носит татуировку шипов роз, без самой розы, на шее, о которой успел сто раз пожалеть. Он не высовывается, тихо ходит на свою никчемную работу, скидывая последние копейки Мяснику, но на днях он виделся с идиотом, который согласился его вывезти из штата сегодня ночью, — говорила ровным тоном Лола. Последующие ее слова отличались от предыдущих тактом. Она четко и без прежней скукоты в приказном тоне сказала: — Забрать все деньги и объяснить, чтобы он больше не пытался пойти против, а его дружку устроить урок.       Взяв с собой оружие, веревки, перчатки и другие нужные для такого дела вещи, они, без слов удачи и любых других деталей, которые могли бы показаться важными, отправились на свое первое серьезное задание.       — Это несправедливо, она не представила никакой корректной информации, — жаловался Алан рядом с ним. — Какой толк в том, что он живет в доме с треснутыми кирпичами и что его татуировка на шее в виде розы? — негодовал он. — Может, таких домов полно в городе! Мы что же должны обыскивать каждый?       Эндрю не горел желанием с ним спорить, но был с ним не согласен. Со стороны действительно может показаться, что информации мало и не по делу, но это не так. Дом с треснутыми кирпичами говорит о не лучшем месте проживания, названная улица сужает круг возможных, татуировка на видном месте сделает их более внимательными, заставляя разглядывать любых прохожих с похожей. Хотя Эндрю подозревал, что парень наверняка знает, что его ищут, и потому скрывает ее. Ну это по крайней мере не заставит их ошибиться. Время отъезда не назвали, но обычно, по опыту Миньярда, если люди хотели свалить по-тихому из штата, не оставляя следов, то они делают это ближе к двум ночи. Со стороны названного Роба это был бы опрометчивый поступок, ведь большая часть прислужников Натана работает ночью. Может, у него просто не было другой возможности. Отчаявшись, он решил взяться за последний шанс на нормальную жизнь. Люди часто совершают что-то глупое, когда у них остается выбор между шансом на просвет и продолжением отвратительного скитания.       — Кто-то должен будет обыскать дом, — сказал Эндрю спустя долгое время.       Алан шел почти на ровне с ним, оставляя маленькое пространство между ними, идя чуть сзади него, что говорило о его непонимании и неуверенности. Вероятно, он даже не в курсе, по какому принципу Эндрю ищет этот дом. Гадство. Он все еще не может поверить, что ему придется выживать с глупым, немыслящим идиотом все это время.       — Ты это сделаешь, — говорит Эндрю тоном, не терпящим возражений.       Он думает, что если Алан спугнет должника, то тот сразу же захочет найти пути отступления, и Эндрю отыщет каждый, карауля его для эффекта неожиданности. Если они поменяются ролями, то есть шанс, что Алан не сообразит вовремя.       — Я буду здесь на случай, если он выйдет, — продолжил Эндрю. Он думал, как бы сделать это легче и проще. Брать напролом казалось идеей до безумия глупой. Такая тактика была не надежна, если объект будет превосходить тебя в силе и массе. Эндрю не знал, кто этот парень, но, исходя из информации Лолы, он мог предположить, что тот был худ от недостатка еды или как минимум слаб. Это давало несколько преимуществ.       Алан явно не хотел оставаться один на один с ним в замкнутом помещении, но противиться не стал, выбрав более легкий вариант просто послушаться Миньярда, как самый слабый и никчемный партнер. Эндрю считает, что это для его же блага.       Изначальная задача заключалась в том, чтобы найти место проживания дурака. Ночь ухудшала возможность поисков, но не исключала полностью. Дома в неблагополучных районах отличались примитивностью и грязью. А люди в них, словно тараканы, собирались, обживали их и жили в них, хотя это сильно сказано. Скорее, существовали, а не жили.       Эндрю разгуливал между зданиями, ища именно тот дом, который им нужен. Алан шел рядом. Знакомая обстановка. Эндрю рос в таких условиях и вероятно родился не в лучших, раз его мамаша избавилась от него еще в младенчестве, но теперь это ощущалось иначе. Словно только сейчас, поведав много других мест, он понял в полной мере, как же это паршиво. Он не намерен долго оставаться в этом дерьме, он выбрался из него когда-то и сделает это снова.       В конце концов его взгляд упал на дом со странным цветом кирпичного. Крыльцо было с трещинами, как говорила Лола, кусок камня из угла был надломан и лежал рядом среди травы. Со стороны может показаться, будто там никто не живет, и это только увеличивало шанс, что они на верном пути.       — Здесь, — сказал Эндрю, уверенный в своих действиях.       Алан без лишней просьбы сам перелез через забор. Эндрю последовал за ним. Они направились к окнам. Тишина улицы удручала. Район выглядел прискорбно, как и дома в нем, но этот отличался своей абсолютной обветшалостью, словно кто-то не раз приходил портить его внешний вид намерено. Ему подумалось, что они пришли не на то место, но потом он заметил слабый свет в одном окне, тот был настолько блеклый, что, будь сейчас день, остался невидим. Окно было приоткрыто, и Эндрю мог предположить, что это один из вариантов ловушки, если бы соседнее окно не было бы разбито полностью. Это либо действительно заброшенное место, которое так великодушно занял их заказ, либо теория про вандализм оказалась верна.       Алан забрался в разбитое окно, поморщившись, когда остатки осколков впились ему в ладонь и оставили мелкие порезы. Эндрю остался ждать. Первое время все было тихо. Он обошел дом еще раз, двигаясь тихо и изучая местность. За это время он нашел на участке несколько брошенных кем-то белых кирпичей, обломанных и запятнанных какой-то густой грязью.       Его брат был прав, говоря, что он мастер находить очередную брешь.       Его идиллию нарушил грохот. Эндрю подорвался с места, направляясь к звуку. Его взору предстал образ более крупного мужчины, чем он ожидал, свалившегося на землю из открытого окна. Миньярд не думал, когда схватил его за шиворот. Стоило ему заметить нужную татуировку на шее, и он ударил парня по лицу, не сильно, не так, чтобы вырубило, но так, чтобы было достаточно больно, просто для начала. Они пришли сюда не убивать.       Роб глухо застонал, и Эндрю перекрыл ему рот, морщась от запаха грязи. Это отвратительное сочетание феромонов с вонью. Знаете, когда тело начинает гнить, то истинный запах человека смешивается с феромонами. Этот был почти таким же. Он омрачняется и начинает напоминать пахучесть грязной псины или человеческой мочи, которой дали хорошо настояться. Это также происходит, если человек перестает мыться, просто менее сильно.       Они отвели его прямо в дом. Может, кто-то и слышал его попытки высвободиться, возможно даже видел, как они затаскивали его в дом, но не пошел за ним, не вызвал полицию и не попытался помочь.       Эндрю держал Роба и зажимал ему рот, в то время как Алан туго привязал его к громоздкому столу, что было единственной мебелью в одной из комнат. Миньярд сделал ярче лампу, которую, как видимо, парень специально включал слабо, дабы никто не знал, что в этой заброшке вообще кто-то живет.       — Слушай, — обратился к нему Эндрю, — если ты сейчас заорешь, то я вырежу тебе бровь вместе с кожей, как снимают кожуру с картошки, и заставлю тебя ее есть и давиться.       Роб застыл, его глаза были широко раскрыты, но теперь он стал тише. Эндрю убрал ладонь и оглядел его. Он был крупного телосложения, остатки бывалой жизни, но голод и плохие условия сказались на нем, теперь его тело было до скелета худым, так что Миньярд ощущал под руками его выпирающие кости.       Им надо было выпросить деньги, но он подозревал, что у парня их просто нет, хотя стоит узнать точно ли.       Эндрю поймал взгляд Алана и сказал:       — Обыщи здесь все. Если есть деньги или что-то приличное, бери.       Алан кивнул и ушел.       — Так, а теперь побеседуем с тобой.       Эндрю достал из рукавов нож, покрутил его между пальцев и ловким движением прижал острие к шее парня.       — Расскажи, кто хотел тебе помочь и так любезно подвезти тебя, м?       Парень молчал. На лице Роба был запечатлен плохо скрываемый страх. Он тяжело дышал, задыхаясь через каждый вдох, и нож у его горла ухудшил это состояние.       — Давай, соберись, Роб, — Эндрю заметил, как парень вздрогнул на этом имени. — Скажи мне все: кто этот человек, на какой машине он должен был приехать и где, во сколько. И давай быстрее, ночь имеет свойство заканчиваться.       — Я… я не хотел, — с дрожью начал он.       — Конечно, ты не хотел, — кончик ножа скользнул ниже горла, оставляя яркую рану на ключице. Эндрю наблюдал, как из длинной полосы начали стекать тонкие капли, и ощущал, как в нем разрасталось наслаждение, глубокое и легкое. Оно граничило с испытываемым им спокойствием к этому делу. — Но мы то знаем, что это не так.       Эндрю разговаривал с ним, как с ребенком, — это был способ и посмеяться, и вжиться в нужную роль.       — Я отменил встречу, я отказался.       — Ты должен был, ведь Мясник больше не стал бы оставлять тебя в живых, если бы узнал об этом.       Роб дрожал под его руками, но Эндрю это не убедило. Разные люди могли по-разному имитировать страх, лишь бы их пожалели и оставили. Поэтому он решил начать с малого. Оглядев тело Роба, он спросил:       — Кем ты работаешь?       — На заводе раньше.       — А сейчас?       — Никем, меня уволили, но я ищу новое место, совсем скоро я продолжу отдавать деньги, обещаю!       Эндрю в этом очень сомневался. Из всего возможного больше всего Эндрю ненавидел ложь. Он всегда легко опознавал ложь, он видел людей, созданных из одного вранья, понимал лживость чужих эмоций и слов, он не переносил это.       Когда Эндрю срезал его бровь и затыкал ему рот, заглушая крики, то обдумывал всю информацию. Вероятно, Роб думал уехать сегодня, может быть ближе к утру, надеясь избежать к тому моменту «пешек» Натана. Для этого он уволился с завода, возможно он копил и откладывал, чтобы подкупить человека с машиной, поэтому присылал меньше денег, чем мог. Опрометчиво.       — Кто должен был тебя отвезти и во сколько? — повторил Эндрю, когда Роб стал тише.       — Сэм… — хрипло от криков произнес он, — …Миллер.       Кровь продолжала течь из его раны, а Эндрю переклинило. Сэм был тем, кого он должен был убить в тот злосчастный день и кого не смог. Тот, кто знал о его приходе и вызвал копов. Это тронуло его больше и сильнее, чем то, как Роб кричал, чем то, с какой легкостью он заставил его раскрыть все.       — Я договорился, чтобы он вывез меня из Мэриленда в пять утра, — продолжил он, растеряв всю надежду на свое освобождение.       — Машина.       — Мазда, черная. Номер… 5YDW382       Алан вернулся сразу, как только крики окончательно стихли и кинул Эндрю мешок, стараясь не смотреть на искалеченное лицо Роба.       — Это все, что я нашел. Здесь около сотни.       Эндрю выгнул бровь, выразительно посмотрев на Роба.       — Твой друг согласился рискнуть жизнью ради ста баксов или ты прячешь где-то еще?       — Больше у меня нет.       Эндрю хватило лишь взять нож в руки, когда Роб вскрикнул:       — Нет! Нет! Я не вру, это Сэм. Он помогает таким, как я бесплатно. Эти деньги не для него, а для меня. Он обещал, что сможет меня только вывезти, а дальше я сам. Я… — он сглотнул, — …я надеялся, что этого хватит на первое время, а дальше я смогу найти работу или типа того.       — Что ж, походу тебе придется вернуться на прежний завод или искать другое место, — сказал Эндрю. — Куда он приедет?       — У Bethlehem Steel.       Эндрю встал, протянул Алану нож и сказал:       — Развяжи его и выруби. Надеюсь, тебе это по силу, напарник.       Алан сглотнул, но сделал так, как его просили. Правда на случай перестраховался и сначала ударил Роба по голове, а уже после освободил от веревок. Они ушли, потушив свет в лампе. До пяти утра оставалось два часа. За это время надо было найти завод и понять, в какое место Сэм должен приехать.       Больше Эндрю не совершит подобную ошибку. Он закончит прошлое дело, всегда заканчивал.

*

      Когда Эндрю наблюдал за тем, как горит черная мазда, то думал, что эта ночь прошла не настолько ужасно, как могла бы. Огонь поднимался и озарял улицу. Он выглядел красиво и устрашающе.       Рассматривать они его долго не могли. Люди всполошились, кто-то вызвал скорую и пожарных, и они ехали сюда.       Сэм ждал их не далеко от завода, Эндрю сел к нему на переднее сиденье, и тот не успел даже сообразить, когда Миньярд схватил его за голову и со всей силы ударил об руль. Миллер упростил работу в несколько раз, так как имел плохую привычку курить. Эндрю изучил его принадлежности, нашел зажигалку, сигареты и ключи от машины.       Идя к одному входу в бездну, который был им известен, Эндрю курил, наслаждаясь никотином. Он не курил с тех пор, как ввязался во все это, но теперь, после задания это было словно даром свыше, благословением. Алан шел рядом, поникший, как будто был расстроен.       — Что? — поинтересовался Миньярд. — Первая жертва?       — Нет, я уже убивал людей, но желания возвращаться в это не было.       Эндрю решил упустить момент, что самую ужасную часть работы выполнил он, и позабавился:       — По каким же тогда привилегиям ты попал сюда?       — Меня, эм, взяли из другой семьи, а если быть точнее, то продали. Горила, как мы в шутку называли нашего главного, проиграл Мяснику в игре на ставки и отдал меня под залог. Он должен вернуть все деньги до определенного числа или меня убьют.       «Игра на ставки» между разными бандами представляла собой, как взаимопомощь, но немного иначе обычной. Одна преступная организация помогает другой, скажем, делясь деньгами или помогая избежать судимости кого-то важного из мафии. После этого та должна отдать долг тем способом, который был согласован. Что-то вроде оказания помощи в долг, но называется игрой, так как в случае, если долг не вернут, то последует проигрыш всей банды. Это было честно только если банды были равны, однако никого не волновала честность.       Так что, когда Алан говорил, что его убьют, то он подразумевал всю свою семью, к которой он когда-то принадлежал. А если нет семьи, то он никогда к ней больше не вернется и останется у Натана на неизвестный срок, скорее всего навсегда. Из него выжмут столько, на сколько его хватит, и дождутся, когда он умрет.       Горькая истина.       Они дошли до нужного места в молчании.       В бездне было шумно, когда они вернулись. Кто-то из «пешек» обговаривал с Лолой задание, кто-то чистил оружие. Стоило Лоле увидеть их, как она дождалась от Миньярда денег и фразы «Все прошло хорошо».       Оставшееся время перед тренировкой они провели за тем, что чистили оружие, отдыхали и Эндрю еще успел принять быстрый душ. Дешевое мыло с кислым запахом плохо смогло справиться с запахом пота и вони крови, но дышать стало легче. Эндрю не привыкать, он давно не мог избавиться от чужих смертей на себе, чем бы он не пользовался.       Тренировка началась с того, что Лола объявила о смене партнеров. После смерти одной из давних «пешек» все только и ждали этого вердикта.       Лола стояла, как обычно, в центре подвала. На ее лице была усталость, когда она говорила:       — Теперь в парах будут стоять Элисон Рейнольдс с Натали Шилдс и Натаниэль Веснински с Эндрю Миньярдом.       Когда знакомая фамилия прозвучала вместе с его собственной, Эндрю подумал, что он мог бы совершить побег, все равно это означало бы то же самое, что будет его ожидать.       — И эти же пары отправятся на специальные задания через месяц, считая те, что я уже называла.       Обстоятельства становились все более ужасными. Эндрю не знал, что хуже: что он будет стоять в паре с самым жестоким человеком из всех возможных здесь или что ему придется рисковать жизнью в два раза чаще.