Иносказательно

. . .       Фил выскочил на улицу, как только получил сообщение. Пелена дождя закрывала расстилающуюся перед домом пустошь. Два последовательных рывка — чуть дальше от крыльца, чтобы разглдеть хоть немного больше. Одинокая фигура Гостбура действительно маячила где-то там, и Фил цыкнул от досады и беспокойства. Он не любил летать в дождь, и кроме того, его порченые на пожаре Манберга перья теперь плохо терпели экстремальные условия. По мере приближения к цели ему всё больше хотелось ругаться — призрак правда таял, прямо с шипением, похожий на обсыпанный солью лёд. Филза торопливо поднял и так вымокшее крыло над полупрозрачной головой.       — Ф-Фил?       — Что ты здесь делаешь? Идём под крышу.       — Я… Я хотел немного погулять, и… Дождь усилился, стало ничего не видно, а потом… Филза вздохнул. Тягу к саморазрушению, как выяснилось, смерть вылечить не может. Они шли быстро, так что по пути Призрак постоянно спотыкался на скользкой земле, много благодарил и извинялся.       — Спасибо, что встретил меня, Фил… — сказал Гостбур в очередной раз с тёплой улыбкой. Его взгляд всегда казался Филу каким-то слепым.       — Почему ты просто не переждал в теплице? Если бы Фанди не предупредил меня, что сегодня ты снова самонадеянный, всё, что от тебя осталось бы — лужица на траве. Как вообще работает твоя призрачность?       — Фанди… Предупредил тебя? — Гостбур просиял, не замечая, что его сажают у печи. — Мой сын беспокоится обо мне! Фил, мой сын беспокоится обо мне! Филза только сунул ему в руки плед. Он не знал, как начать разговор про Эрета, и вместо этого только показал на стоящий у окна горшок.       — Кстати, он просил передать тебе вчера. Во влажной земле рос скромный куст петунии, и её бутоны склоняла вниз обида.

***

      — Хэй, Фил? Мы можем поговорить?       — Да, привет. Призрак крутил в руках цветок колокольчика. Такой же, как тот, который он только что отдал Фанди. Колокольчик может и зазвенел бы, но призрак попросил его помолчать, пока идёт звонок.       — Хэй, Фил… Я сейчас говорил с Фанди, я… Вернул ему его вещи… И… Он приносил тебе какие-нибудь… Книги на подпись?       —…Нет, — ответил слегка напряжённый голос.       — Бумаги? — не сдавался Гостбур. — Вопрос для решения? Он обсуждал с тобой какие-нибудь… Пункты документов? Филза замешкался.       — Кхм, он, э… — начал он после недолгого молчания. — Хотел бы отца? Ну, ты в курсе, что прямо сейчас у него… Нет отца.       — Ах, хорошо, — Гостбур говорил едва слышно.       — У него правда нет…       — Да, да, да, конечно, эм, отлично, я… Здорово… Эрет? Эрет его… Выбор? Давным давно, в прошлой жизни, Эрет предал Алайвбура, и призрак знал об этом. В гимне, который сочинил Алайвбур и помнил Гостбур, Эрет был ненавистной фигурой. Но дело было даже не в этом.       — Видимо, так, — с трудом ответил Фил. — Но я собираюсь проверить, хорош ли он на роль отца для Фанди, я… Хочу быть уверенным.       — Хорошо.       — Я должен быть уверен, что он будет там в безопасности.       — Да… Чтобы он не совал пальцы в розетки, ха…       — Чтобы не поджёгся факелом там. Гостбур закашлялся. Он был рад, что Фил не видит его. Рана от меча из комнаты с кнопкой начала кровоточить. Так смешно… Обычным оружием призраку ничего не сделаешь, хотя он и материален — он просто возродится. Но вот рана, полученная даже не этим телом, никогда не заживает. Как напоминание о том, что от своих ошибок не убежишь, даже назвавшись другим именем.       — Да… Я хотел спросить, Фил, насколько… Ужасным я был, Фил? Фил, насколько ужасной личностью я был? Потому что так не делают обычно, ты знаешь, когда у кого-то умирает отец, он обычно хранит его наследие, а не… Ищет нового, знаешь… Я… Просто хочу понять, насколько отвратительными человеком я был? Филза тяжело вздохнул.       — Ну… Большую часть твоей жизни ты был лучшим отцом. Ты был замечательным. Но… В какой-то момент ты повернул в сторону, и… Замарал руки. Солнце почти село, но призрак всё шёл, не разбирая дороги.       — Хорошо. Это не… Я не… Это просто… Я не переживаю, я не… Я не расстроен, я просто интересовался, ха, и это было что-то вроде, знаешь, я, я…       — Ты правда ничего не помнишь?       — Нет, ничего, ха… — пробормотал Гостбур через нервную улыбку. — Я помню некоторые осколки, я помню вещи, которые делали меня счастливым. И белый шум на месте грустных частей. Спасибо, что помог мне запомнить некоторые, я… Больше не держу тебя, возвращайся к веселью, хоро-… Спасибо, я… Мне нужно идти.       — Я рад, что ты помнишь меня.       — Конечно, я помню тебя! Я помню тебя очень хорошо, я помню, как ты убил меня, это… Это у меня в голове. Я не знаю почему ты убил меня, но это выглядело, будто ты был чуть-чуть героем из-за этого. Это здорово.       — Помнишь, как я сказал, что ты свернул в сторону, и… Немного сошёл с ума к концу?       — О, да! — призрак говорил слишком быстро, не в силах подавить панику. — Я думаю, этого хватит, Фил, спасибо, я весь в памяти, хах, спасибо, я… Повеселись с Томми, и, ещё увидимся! Спешно оборвана связь, тревожно зазвенели головки колокольчика на тонких стебельках, плачущие и не понимающие, зачем позволять другим мучить себя. Он стоял перед входом в пещеру, слишком знакомым. Память об этой пещере отдавалась в душе жгучей болью, причины которой всё ускользали и не давались в руки, бежали прочь, опережая друг друга. Призрак вошёл. Спустился по ступеням, со смутным беспокойством проводя прозрачными пальцами по расставленным тут и там кнопкам, которые, должно быть, значили что-то, что было тяжело осознать. Он зажёг факел и остановился, рассматривая доски с надписями. От выжженных на дереве имён появилось ощущение щемящей теплоты. С тех времён, когда Алайвбур ещё не сошёл с ума?       — Фанди нужен отец, — сказал Гостбур вслух. Боль от забытого раскалывала ему голову. — А мне нужно всё вспомнить. . . .