Цепи, что нас связывают

Speramus Meliora Resurget Cineribus

1. По белому мраморному коридору, расцвеченному полосами света, падающими из красочных витражей, то и дело озираясь, крался человек. Прижавшись спиной к глянцевой облицовке стены, за которой скрывались ящики с полуистлевшими мертвецами, он двигался медленно, осторожно, стараясь почти не дышать, чтобы не издавать лишних звуков. Худая рука, покрытая запекшейся кровью, скользила по неровностям плит мавзолея. Пальцами незнакомец касался полированных табличек с именами, при этом неотрывно вглядываясь в белизну коридора, щурясь, словно не привык к свету. В его свободной руке был стиснут длинный нож, который, судя по всему, незнакомец был готов при необходимости пустить в ход. Даже если бы кто-то и увидел его в этот момент, то вряд ли смог бы разобрать черты: лицо было почти полностью скрыто космами грязных длинных волос, в которых пробивались седые пряди. Те же приметы возраста украшали черную бороду, не стриженную, похоже, так же давно, как и остальная шевелюра. За спутанными прядями едва угадывались плотно сжатые губы, покрытые кровавой коркой; глаза, глубоко запавшие в глазницы, тревожно блестели. Незнакомец то и дело затравленно озирался, поглядывая на ответвления коридора спереди и сзади. Одет он был в полуистлевшую рубашку, точнее, в ее рваные остатки, над которыми время поработало так сильно, что цвета ее было уже не разобрать. Покрытые застаревшей кровью, они свисали лоскутами с худого торса, на котором были видны порезы и ожоги. Его запястья были окольцованы толстыми, потемневшими от времени и ржавчины металлическими наручниками с болтающимися концами массивных цепей. Они то и дело позвякивали при ходьбе; наконец, неизвестный остановился, посмотрел на них, обмотал цепь вокруг свободной ладони и крепко сжал ее. Он почти дошел до конца коридора, переходившего в галерею с витражными окнами, когда что-то привлекло его внимание. Он снова остановился, прислушался и прижал нож к груди. В глазах мелькнул страх, он вжался в стену, судорожно втягивая воздух и пытаясь угадать, откуда доносится звук шагов, гулко отдающихся в его сознании. Завертел головой, будто преследователи окружили его кольцом и медленно надвигались одновременно со всех сторон. Похоже, галерея, куда он направлялся, тоже была небезопасна. Беззвучно выругавшись и что-то пробормотав, он осторожно сделал десяток шагов назад и нырнул в смежный коридор. 2. Копиа никогда не думал, что будет задерживаться в городе допоздна. Всматриваться в витрины магазинов, наблюдать за людьми, притворяясь таким же обычным человеком — серым, маленьким и незначительным. Таких обычно не замечают. Но ему такое положение дел вполне нравилась. Если подумать, он почти всю жизнь был невидимкой — нелепым и даже в какой-то степени жалким. Такова была удобная роль, которую он привык играть с детства, стараясь не показывать свою истинную натуру. Никому не было дела до кардинала, перебирающего бумажки в пыльных архивах и бегающего по поручениям полубезумного старика, которого тихо ненавидела почти вся Церковь. Но так он видел больше и всегда мог рассчитывать на то, чтобы узнать тайны, не предназначенные для его ушей и глаз. В ожидании своей очереди Копиа остановился у окошка ресторана с едой на вынос. Наконец-то он смог затеряться в толпе людей, будто и правда был одним из них. Наслаждаясь собственным статусом инкогнито, он разглядывал меню, как самый обыкновенный человек, а не Папа дьявольского культа. Все думают, что настолько статусные особы не заботятся о том, что можно взять на ужин, и уж точно не делают выбор из пасты, острых крылышек или пиццы. Точно ли он выглядит, как все, и ничем не выделяется из толпы? Он осторожно огляделся по сторонам, нервно сжимая груцификс в кармане удобной спортивной куртки. Скоро настанет его очередь, и ему придется оказаться лицом к лицу с работницей кассы и сделать заказ. Ну почему его бросало в жар, и он начинал потеть каждый раз, когда нужно было совершить элементарные социальные операции вроде этой? Почему так сложно попросить что-то для себя? Да, его жизнь сильно изменилась, когда кардинал занял место, которое, по большому счету, никогда ему не предназначалось. А он, на удивление для себя самого, справился. Смотрел на себя в зеркало и не мог понять, кто он теперь и где тот серый крысенок, который всю жизнь прятался в чужой тени. Сколько себя помнил, Копиа мечтал стать Папой: в детстве он, наслушавшись историй про похождения Папы Нихила в клубе «Wiskey a Go Go», заворачивался в простыню и тихонько напевал под нос отрывки из любимых песен. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда он будет делать это на сцене, в лучах софитов и под рев совершенно счастливой публики? Ему нравилось, правда нравилось. Но было одно «но»: он словно перестал быть собой. Тем самым кардиналом, который любил смотреть на то, как другие исполняют свои мечты, плетут интриги и к чему-то стремятся. Ему и в голову не могло прийти, что он когда-нибудь окажется на их месте. Это было трудно, ведь все происходящее противоречило принципам, внушаемым ему с самого детства. Должность Папы оказалась для него слишком большой ответственностью. Иногда вся эта куча дел с организацией, созданием новой музыки, образов, текстов и вплетением метафор между строк утомляла. Но Сестра Император неустанно напоминала ему: «чтобы чего-то добиться, нужно предпринимать решительные действия». А он, как всегда, не в силах отказаться, делал. Черт возьми, ведь он всегда делал то, что ему говорили! Не чувствуя от этого ничего, кроме сомнений. Да, все это привело его к успеху, но почему же теперь он покидал стены Церкви ради того, чтобы посмотреть, как живут другие? Слиться с толпой, ощутить себя в своей стихии. Наконец-то почувствовать спокойствие и гармонию с собой. Может, всего лишь на пару часов, но это было необходимо ему как воздух. Он вздрогнул: его очередь наконец-то подошла, и нужно было делать выбор. Слегка замешкавшись и все еще неуверенно поглядывая в меню, он попросил первую попавшуюся пасту и пару сэндвичей на утро. Дождавшись, когда его заказ приготовят и соберут, он забросил пухлый, ароматно пахнущий бумажный пакет на потрепанное сиденье своего «бьюика». «Третий ездил на лимузине, — раздраженно подумал он, поворачивая ключ в замке зажигания. — Почему мне не полагается лимузин?» 3. Оказавшись в коридорах Министерства, он сунул пакет с едой под мышку и невольно задержался, разглядывая имена, выгравированные на табличках. Хоть мавзолей и был всегда заполнен покойниками, непосредственные предшественники Копиа лежали не здесь. Они готовились отправиться в собственный «тур почета» под крышками стеклянных гробов: тихие, неподвижные, словно погруженные в сон. Каждый раз при виде их у Копиа перехватывало дыхание, и, вглядываясь собственное отражение на гладкой стеклянной поверхности, он представлял внутри труп с собственным лицом. Он не знал, долго ли продержится в качестве Папы: с одной стороны, он прекрасно справлялся, а с другой... Ведь рано или поздно все заканчивается, правда же? Невольно ему снова вспомнился Третий: о нем в Министерстве чаще всего старались помалкивать, словно следуя непонятно кем заведенному негласному правилу. Будто и не было никогда Папы Эмеритуса Третьего. И Копиа не решался нарушить это странное правило, словно стоит лишь упомянуть то самое имя вслух, и за тобой явится его неупокоенная душа. Судорожно вздохнув, он огляделся по сторонам и прикрыл глаза. Вокруг не было ни души: вопреки ожиданиям людей, в Церкви никогда не было много служащих. Все были заняты чем-то важным, в отличии от Копиа, которому решили дать немного «творческой свободы». Было в этом что-то настораживающее. В последнее время ничего не случалось просто так. Всё было взаимосвязано: загадочная смерть предыдущих Пап, сердечный приступ Папы Нихила, назначение Сестры Император на должность, означающую ее фактическое главенство над Духовенством. Но что будет дальше? Ведь каждый теперь считал своим долгом напомнить Копиа, что его время на исходе. Затылком он прижался к холодной мраморной облицовке: это помогло привести мысли в порядок. Не зря он вспомнил о Терцо: тот тоже оказался в похожем положении, стал заложником неопределенности. Людям наивно казалось, что все вокруг него было наполнено чудесами, комфортом и красотой, но на самом же деле существование Третьего было далеко не таким уж сказочным. А может, и поделом ему? Если подумать, то при жизни он не был учтив или обходителен с Копиа, скорее смотрел на него как на пустое место. Это раздражало. Копиа не был уверен, помнил ли Третий... нет, Терцо его имя, существовал ли кардинал в его картине мира. Должно быть, для этого звездного Папы он был кем-то вроде серой противной крысы со сломанным хвостом, которая путается под ногами. Или же птички, которая где-то на заднем плане что-то щебечет о своих незначительных делах. Но Копиа простил это отношение к себе. Незавидная судьба Терцо заставила в какой-то степени примириться с его высокомерием и сделать мысленный шаг навстречу. В тот самый момент Копиа понял, что должен сделать. 4. Беззвучно, словно тень, он шел по длинным коридорам, прижимая к себе пакет так, будто он был единственной ценностью в его жизни. Почему, почему каждый раз Копиа возвращался сюда? Может, он сошел с ума? Да, иногда он разговаривал с обитателями склепа, воображая, что за именами на табличках прячутся призраки реальных людей. Шутил, острил и делал комплименты. Мертвым это нравилось. «Как поживает ваше Преосвященство этим прекрасным утром? Не совсем развалились в пыль, и это радует? Эмм... Хочу сказать, что для вашего возраста вы выглядите просто чудесно!» Он представлял себе, что машет кому-то невидимому со стороны, а призраки машут ему в ответ. Может, у него было слишком богатое воображение, но в этом была своя особенная прелесть. К тому же, ему это нравилось. Правда там, куда он шел, подобное поведение не поощрялось. Там Копиа не любили. Вот и сейчас, стоило лишь подойти ближе к высокой арке, украшенной готической резьбой, его прошиб озноб. В полутемном зале, освещенным лишь лунным светом, пробивающимся из круглого мозаичного окна-розы, выставленные полукругом, стояли три стеклянных гроба. Всякий раз, когда Копиа пытался войти сюда, у него учащался пульс: казалось, что тени по углам шевелятся, складываясь в нечеткие фигуры. Что на него смотрят откуда-то из тьмы, ненавидят и желают зла. Копиа невольно вздрогнул. Он ясно представил, как это могло бы быть: вот перед ним, оперевшись плечом о стену, стоит тот, кто уже давно стал его персональным кошмаром. Такой же безупречный, каким был при жизни. Тот же внимательный, изучающий и тяжелый взгляд, под которым невозможно пошевелиться. — Что же ты не заходишь? Или тебе, как лирическому герою-вампиру, нужно особое приглашение, — взмах руки в белоснежной перчатке, — что ж, я тебя приглашаю. Подходи ближе. Я, знаешь ли, не кусаюсь. Уже не могу. Его смех казался скрежетом позолоченных когтей по стеклу. Копиа, не в силах ответить, невольно пригляделся: вот же он, лежит неподвижный в свете фиолетовых отблесков, окружающих его, подобно ореолу. — И так каждый раз, — Терцо поправил волосы и бесшумно подлетел к нему, заставив отшатнуться. — Может, хоть раз ты войдешь и скажешь мне что-нибудь? Не думай, что я не в курсе. Я знаю, чего ты боишься. — Я... не... — если бы Копиа и захотел что-то возразить, то попросту не смог бы. — Да, ты знаешь, — белая перчатка легла на плечо, — ты знаешь, что времени осталось мало. Бежать и прятаться бесполезно. Но я бы посмотрел на твои действия. — Тебя... тебя не существует, — Копиа сделал пару шагов назад и уперся в стену, не в силах пошевелиться под силой гипнотического взгляда, пронзавшего его насквозь. — Ты плод моего воображения. — Знаешь, это было довольно неприличное замечание с твоей стороны. Но о манерах я поговорю с тобой в следущий раз, а сейчас скажи лучше, мучает ли тебя совесть? — улыбка Терцо казалась пугающей. — Подумай сам, сколько раз ты приходил сюда? Просто стоял и смотрел. О нет, ни за что не поверю, что ты не мог ни на что повлиять. Ты не хотел. Эгоистично прятался в кокон безразличия. — Прости, мне… мне пора... Непонятно откуда взявшаяся сила будто подхватила Копиа, и он побежал, не разбирая дороги, подальше от этого проклятого места. — Ты вернешься, обязательно вернешься, — звучал в ушах насмешливый голос Терцо. 5. Только оказавшись достаточно далеко от зала, вселявшего ужас в каждую клетку тела, Копиа смог отдышаться. В голове все еще звучал гулкий смех Терцо, и казалось, стоит лишь обернуться, как Копиа снова встретится с ним лицом к лицу. Был ли он наваждением? Прикосновение было слишком реальным, казалось даже, что можно было расслышать его дыхание. Невольно Копиа огляделся: Терцо ведь не сможет далеко уйти от стеклянного гроба, к которому привязан навеки? — Да, точно... это нервы, всего лишь нервы… Копиа вздрогнул. В звенящей пустоте коридора его голос отдавался жутким и гулким эхом. Он снова прижался к стене и медленно посмотрел по сторонам. Нет, конечно же, ничего не было. Копиа всегда был слишком впечатлителен. И как бы он ни пытался скрыть собственное отношение к убийству своих предшественников, произошедшее заставляло его быть осторожным. Не делать, а главное — не говорить лишнего. Такого, за что позже придется оправдываться перед Сестрой Император. — Прекрати меня изводить, — сейчас ему ничего не угрожало, и в голосе прибавилось уверенности. — Почему бы тебе не сказать это, глядя мне в глаза? — в голове тут же зазвучали до боли знакомые насмешливые нотки. Внутри все похолодело от осознания. Копиа страдальчески поднял взгляд к потолку, тяжело вздохнул и сделал шаг вперед: конечно же, здание Церкви — и его дом тоже. Он прятался в каждой тени, в каждом тихом неприметном уголке, поджидая Копиа. Да, Терцо всерьез вознамерился стать духом возмездия, той силой, которая не отпустит душу Копиа до самого конца его дней. А этот самый конец, если верить многочисленным намекам мистера Салтариана, может наступить совсем скоро! — Ах, нет-нет, — Копиа резко обернулся, намереваясь воспользоваться предложением Терцо и взглянуть в глаза собственному страху. — Знаешь, я не такой как они. Но я делаю, все, что могу. Чтобы... Из переплетения теней тут же выступила знакомая фигура, распространяя запах тленных цветов. И этот воображаемый образ был настолько ярок, что Копиа практически мог разглядеть гусиные лапки в уголках его глаз. Этот хитрый прищур. Он ничего не говорил, лишь таинственно улыбался, чуть склонив голову на бок. Наверное, находил сказанное забавной чушью. Ведь ему лучше самого Копиа было известно, что все эти красивые речи — ложь от первого и до последнего слова. — Впрочем, — Копиа махнул рукой и отвернулся, не в силах вынести тяжелого взгляда, — ты не... Он хотел было сказать что-то едкое, что заставило бы Терцо отпустить очередную остроту, но на этот раз их привычному спору помешали. Посреди коридора, слегка покачиваясь, вырос огромный черный волк. Никогда прежде Копиа не видел ничего подобного: как правило, эти животные были не настолько впечатляющих размеров — чуть больше немецкой овчарки — но этот был просто огромным. От угольно-черной шерсти валил дым, пахло кровью и горелой шкурой. Глаза янтарного цвета смотрели на Копиа с ненавистью и угрозой. — Тише, — машинально выставив вперед правую руку, Копиа стал медленно обходить животное кругом. Волк, в свою очередь, оскалился и утробно зарычал, обнажая острые белые клыки. — Я не причиню тебе вреда, — Копиа старался говорить как можно спокойнее: ведь они не терпят неуверенности, они чувствуют все… — Тебе нельзя здесь находиться. Эти правила придумал не я, но им нужно следовать. В горле волка снова что-то заклокотало. На мгновение Копиа показалось, что он еле сдерживался от порыва сорваться с места и вцепиться ему в горло: он чувствовал его ненависть, его голод, будто сам стал таким же, будто между ними появилась непонятно откуда взявшаяся мистическая связь. Но волка мучило что-то еще… жажда. Крови и мести. Волк хотел рвать на части все, что преграждало ему путь, и кто знает, что он уже успел натворить. — Нет, — Копиа сам поразился твердости, с которой прозвучало это слово, — если ты это сделаешь и со мной, то только усугубишь собственное положение. Просто иди, — он сосредоточился, вкладывая в свои слова мысленный приказ, понимая, что здесь и сейчас он и не имел никакой силы, — я сделаю вид, что ничего не случилось. Уходи! Не спуская с Копиа глаз, будто бы он был отличной закуской, на которую можно обрушиться в любой момент, волк, пятясь и подгибая под себя заднюю лапу, стал отступать в сторону выхода. Послышалось глухое рычание, что-то зашипело, где-то раздался звук разбитого стекла. Свет настенных светильников несколько раз мигнул, погружая все вокруг во мрак. Когда в коридоре снова стало светло, там не было никого, кроме перепуганного Копиа. Все так же, прижимая к себе пакет, он попытался последовать за волком. На всякий случай он внимательно осмотрел несколько пустых залов, но не нашел и следа незваного гостя. Вздохнув, Копиа приложил к разгоряченному лбу руку в перчатке. Ужасный день. Совершенно неудачный. Лучше не испытывать судьбу и спрятаться у себя. Возможно, волк тоже был игрой воображения. Но почему тогда до самой комнаты Копиа преследовал едкий запах гари и крови? 6. Комната встретила его приветливым теплом и уютом. Копиа с нежностью дотронулся до лавовой лампы, стоявшей на низком столике возле дивана. Включив её, он вгляделся в неподвижный комок масла на дне: со временем вся эта масса должна прийти в движение, вот тогда-то и начнется самое интересное. Появится нужная атмосфера волшебства, прямо как в детстве. В те времена он любил прятаться в шкафу, воображая, что он вот-вот сможет найти вход в волшебное королевство, но этого ни разу так и не случилось. А воспитывавшие его Сестры Греха настороженно спрашивали, как он вообще мог додуматься до подобной чепухи. Но Копиа уже давно не был тем наивным мальчишкой, хоть в глубине души и верил в чудеса, которых с ним попросту не могло произойти. Он положил пакет на диван и повернул выключатель лампы, прибавив мощность. Волшебства не существует. Есть только темные мессы и ритуалы, но ни один из них не сможет помочь ему выпутаться из паутины, в которой он очутился. Но лучше подумать об этом позже, не сегодня: день и так был слишком насыщен непонятными, даже неприятными событиями. Такая атмосфера не слишком-то способствует здравому рассуждению. Лучше отложить все до завтра — он сможет спокойно проводить Император в деловую поездку, а сам зажжет свечи, включит любимую телепередачу... — Да, как же я мог забыть, — он повернулся к этажерке, на которой, в прозрачных высоких стаканах из толстого стекла стояло несколько уже успевших оплавиться свечей. — Вот так, сейчас я вас зажгу, и... Он осекся. Возможно, за этот день и вправду произошло слишком много странностей, но Копиа всегда хорошо помнил расположение своих вещей. Особенно тех, которыми он пользовался довольно часто. И тот факт, что подсвечники, обычно расставленные в форме треугольника, теперь стояли совершенно иначе — в неровный ряд — его озадачил. Он пригляделся внимательней: похоже, в комнате кто-то был, и свечи гостя слишком заинтересовали. У одной из них даже был сломан фитиль. Интересно, на что рассчитывал тот, кто решил влезть в его комнату? Посмотреть, как роскошно живет нынешний Папа? Или стащить что-то из его вещей? Про себя Копиа даже усмехнулся: так или иначе, загадочный посетитель мог бы с уверенностью разочароваться. Папа Эмеритус Четвертый был кем-то вроде вымышленной фигуры, существующей только для сцены. Реальной власти он никогда не имел, за него все решал Совет, которым управляла Сестра Император. Конечно же, все это довольно сильно било по самолюбию Копиа, но все, как заведенная музыкальная шкатулка, раз за разом говорили ему о том, что власть — это не дело Папы. Дело Папы — музыка, и не стоит соваться дальше своих обязанностей. Да, быть Папой — большая ответственность, но получив столь желанную должность, Копиа понял, что разочаровался и в этом тоже. Он думал, что получит больше. Больше привилегий, больше свободы, больше шансов выразить свои мысли так, как когда-то это делал Терцо. А в итоге он стал голосом, который озвучивает лишь то, что было удобно другим, но не ему самому. Хотя, дело, наверное, было именно в нем. Он не такой, как Терцо, и не смог бы так же убедительно рассказывать о чем-то и играючи отстаивать свое мнение. Вздохнув, он аккуратно расставил свечи по своим местам и начал зажигать их, но тут из угла послышался шорох. Рука дрогнула, пламя одной из свечей погасло, и Копиа, ойкнув, уронил прогоревшую спичку на пол. 7. Как он не подумал об этом? Почему не был осторожен? Конечно же, нужно было сразу включить свет и все проверить! И это называется быть готовым к чему угодно, особенно в такое время, когда все только и говорят о смерти? — Какая неприятность, — его голос был ровным настолько, чтобы не выдавать смятение и страх, — вот ты где... Он сделал вид, что ищет на полу погасшую спичку, а затем выпрямился, стараясь выглядеть максимально естественно, медленно прошел к шкафу и открыл дверцу. Руки в черных перчатках подрагивали, пока он рылся в коробках, спрятанных среди вещей. Одна, вторая, третья... он нащупал в темноте тяжелый сверток и незаметно сунул его в карман куртки, которую так и не успел снять. — А… — он успел лишь обернуться. Пара дурацких фраз, сказанных скорее самому себе, смогли бы придать ему хоть немного уверенности в этой ситуации, но непроизнесенные слова так и застыли где-то внутри. Он не мог издать ни звука, глядя на надвигающуюся прямо на него темную фигуру. Воля его покинула, мысли разбежались. Он мог только медленно отступать назад, пока не уперся затылком в стену. К горлу тут же уверенно приставили длинное лезвие ножа, поблескивающее в свете свечей. В нос ударил резкий неприятный запах, будто кто-то решил устроить помойку прямо в комнате. Почему он был настолько невнимателен, что не почувствовал этого сразу? — Это что, кухонный нож? Но вы не похожи на повара, — нервный смешок показался жалким даже ему самому. Где же этот чертов Терцо, ехидство которого так пригодилось бы в этот момент? А он бы явно нашел, что сказать! Съязвил бы снова, что теперь Копиа уж точно станет настоящим Папой: ведь только лежа в стеклянном гробу, можно обрести должное признание! — Давайте... давайте решим эту проблему цивилизованно, — на этот раз голос был более уверенным, хоть глаза и начинали слезиться от ужасного запаха, явно исходившего от его гостя. Незнакомец на это только резко дернул головой, заросшей косматой гривой. Лица его Копиа так и не смог разглядеть как следует: длинные пряди практически скрывали глаза. Все это сопровождалось металлическим позвякиванием: только бросив взгляд на грязные руки незнакомца, Копиа заметил наручники, к которым крепились массивные звенья цепей. Кто же ты? — Цивилизованно, да? — голос незваного гостя был хриплым и низким, будто говорить ему доводилось не так уж часто. — Цивилизованно, — Копиа кивнул, — послушайте, зачем вам меня убивать? Я, по сути, не имею здесь никакого влияния, к тому же, — он попытался улыбнуться, говорят, что так можно войти в доверие к нападающим, — я и сам, в некотором роде, уже почти труп. То есть, скоро буду… Давить на жалость — не совсем то, чего хотелось бы Копиа в тот момент, но ему нужно было тянуть время. Незнакомец снова дернул головой, и Копиа показалось, что один его глаз под слипшимися смоляными прядями светлее другого: игра света, или?.. Он сильнее вжался в стену, стараясь находиться на более безопасном расстоянии от лезвия, неумолимо приближающегося к его шее. Еще немного и ему действительно вспорют кожу. Но этот непонятно откуда взявшийся… человек? Да, это точно был человек, который колебался, всматриваясь в лицо Копиа. Пытался прочесть его и понять, чего следует ожидать? — Не ори и не психуй, понял? А то убью на хрен, — неизвестный покосился на дверь, все еще не спеша отводить свое оружие, как будто горло человека напротив было единственным, что он контролировал в своей жизни. — Ты один? — Знаете, как будто похоже, что я жду кого-то на свидание? — очередной нервный смешок был подавлен лезвием, которое стало еще ближе к шее Копиа. — Да-да, извините, конечно же один. Я действительно никого не жду. Если вам интересно. Но наверное, нет. Извините. «Ну сколько можно вести себя по-идиотски!» — мысленно выругался он на себя. Кардинальская привычка включать дурачка в сложных ситуациях не отвязалась от него с получением титула Папы. Даже теперь, когда явно неуравновешенный и опасный индивид, а по-другому его было назвать попросту нельзя, проник к нему и решил зарезать. Копиа снова пригляделся: этот псих воспринял довольно неловкую попытку отшутиться с едва скрываемым нетерпением, но было в этом что-то странное. Он будто внимательно вслушивался в звуки голоса и при этом все больше и больше хмурился, словно в его мозгу происходила сложная работа. — А вы? — осторожно начал Копиа, все еще пытаясь вглядеться в лицо, скрытое за грязными волосами. Этот взгляд казался ему неуловимо знакомым. Нужно было спокойно подумать, чтобы сказать наверняка, но обстановка к этому явно не располагала. — Вы кого-то ждете? Или вы хотите извлечь выгоду из происходящего? Может, вам нужны деньги, и вы хотите взять меня в заложники? С этим типом было что-то не так, и его замешательство было Копиа на руку. Незаметно он засунул руку в карман и нащупал там тяжелую ручку, тиснение которой чувствовалось даже через тонкую кожу перчаток. Нужно выждать еще немного, чтобы покончить с этой неприятной ситуацией. И тут незнакомец, наконец собравшись с мыслями, набрал в грудь воздуха и затараторил: — Заложник, да, чудесная мысль, просто фантастика, так что стой здесь и ни хрена не шевелись… Вот так… Кто бы ты ни был со своим сраным Люциферовым оком, только дернись, и я… — он начал отступать назад, держа нож на вытянутой руке, прицеливаясь в Копиа, словно это могло удержать того у стены. — Мне нужно укрыться, и если будешь хорошо… Мне кажется, я тебя знаю, но… странно… — он моргнул и снова дернул головой. Черные пряди колыхнулись, и полубезумный белый глаз, словно отражение такого же у Копиа, уставился на него уже совершенно явно. Копиа все еще ждал момента, когда незнакомец отойдет на достаточное расстояние, чтобы можно было достать револьвер. И успеть выстрелить, если тот попытается достать его своим ножом… Его взгляд невольно упал на лохмотья, под которыми видны были увечья на исхудавшем теле. Откуда взялся этот человек, и почему его лицо казалось таким знакомым?.. 8. Осознание пришло слишком поздно. Призрак. Это точно призрак, или... но кто еще это может быть? Этот взгляд! Все верно, его невозможно было спутать ни с одним другим: тысячи раз Копиа видел, как он будто бы ломал препятствия перед собой, но всегда удавалось уворачиваться и не попадать под его влияние. А теперь эти глаза смотрели прямо на него: левый — белый, как полная луна, правый — цвета болотного мха... — Ты не... нет! Ты должен лежать там, в том зале с витражами, я же видел тебя, как ты выбрался? Все ясно! Решил меня преследовать, или... да, ты пришел за мной... но я был готов, слышишь?! На этих словах он выхватил из кармана свой «Смит и Вессон». Револьвер привычно лег в ладонь, как на тренировках. Все остальное было отрепетировано уже давно: Копиа взвел курок и наставил дуло на того, кого попросту не должно было быть. Где-то в голове промелькнула мимолетная мысль: это бесполезно, ведь пули ничего не смогут сделать! Духов, жаждущих мести, убить невозможно. Словно в подтверждение этому, Третий хищно осклабился, а потом вдруг рассмеялся — хриплым, кашляющим, до ужаса знакомым смехом. Как скрежет позолоченных когтей по стеклу. — Что, будешь стрелять в призрака? А?! — резкий взмах руками, в полутьме снова блеснуло лезвие ножа. — Хочешь посмотреть, что будет? Копиа вздрогнул от резкого движения, чуть не нажав на спусковой крючок. Почему он не узнал его раньше?! Лицо больше, чем когда-либо, напоминало череп, словно на нем проявились черты старого грима: почерневшие впалые щеки, провалы вокруг глаз — оставалось только догадываться, сколько ночей он провел без сна... Фирменный угрожающий взгляд сделался более диким и затравленным. Копиа словно воочию увидел эту заросшую сгорбленную фигуру, но только уже в храмовой ризе, с высоким головным убором, с прямой осанкой, гладко выбритым лицом и идеально пропорциональным гримом. Это был он. В этом не могло быть никаких сомнений. — Что тебе от меня нужно? Прекрати… меня... преследовать! — голос Копиа дрожал, он судорожно сжимал в руках револьвер, целясь в воплощение собственных страхов. Третий, или, по крайней мере, его тень, снова рассмеялся. Копиа почудилось, будто он слышит, как медленно и со скрипом отодвигается стеклянная крышка гроба в комнате с круглыми витражными окнами. Нет. Такого не может быть! Он всегда выглядел иначе, когда приходил! — Зачем мне тебя преследовать? — его белый глаз словно отражал тусклый свет, исходивший от лавовой лампы и нескольких свечей. — Ты... И тут он внезапно умолк, будто прислушался. Копиа невольно навострил слух: первое время он слышал только стук собственного сердца и шум в висках, но вскоре он различил и другие звуки. Кто-то шел по коридору. Спешка, гулкий стук от соприкосновения металлических набоек каблуков дизайнерских туфель с кафельным полом. Это мог быть только один человек. Эта догадка одновременно вселяла надежду, но в то же время и пугала. Тут произошло еще одно странное событие. Копиа смог разглядеть, как белый, проклятый глаз Третьего округлился; казалось, что волосы на его голове приподнялись у корней. Страшным глухим голосом он произнес: — Спрячь меня! Потом все объясню. И Копиа, подхватив эту нервозность, стал судорожно озираться по сторонам, будто бы впервые видел собственную комнату. Не придумав ничего подходящего, он включил свет в маленькой ванной и бесцеремонно впихнул туда Терцо, а затем посмотрел на свои руки и чертыхнулся. Револьвер! До шкафа Копиа уже не добежит, так что придется оставить его прямо здесь — не идти же с ним, никто не должен знать, что у него вообще есть оружие! Неловко развернувшись лицом к Терцо так, чтобы он не видел рук, Копиа незаметно сунул «Смит и Вессон» в корзину для белья, прикрыв его первым, что попалось под руку. Вот так. Не станет же Терцо там копаться, это ведь выше его достоинства... — Сиди здесь, только тихо и без фокусов, — еле слышно прошептал Копиа, а затем, не дожидаясь ответа, пулей вылетел из ванной, выключил свет и закрыл дверь. Встав посередине комнаты, он снова прислушался: звуки каблуков становились все громче и отчетливее. Или же это стук его сердца? Внезапно он снова чертыхнулся: запах! Как он мог не подумать об этом? Но экстремальные ситуации, похоже, всегда заставляли его находить странные решения: он подлетел к этажерке и задул свечи. Воздух тут же наполнился запахом гари: возможно, это заглушит неприятный запах, оставшийся после незваного гостя. Не успел Копиа перевести дыхание, как в дверь постучали.