Корабль, спущенный на воду

Всю ночь она не может уснуть. Отрез ткани имбирного цвета свисает с мачты, сохнет, с него мерно капают капли, попадают на макушку и плечи, и девушка, вздрагивая, вновь и вновь пытается что-то рассмотреть в предрассветном воздухе, окунается, разочарованно обсыхает на берегу, прижавшись спиной к кораблю, кожей ощущая, как что-то непонятное заполняет её. Корабль готовит ей ночное какао, и девушка благодарно улыбается. Лишь с восходом солнца она засыпает, уютно свернувшись, и корабль накрывает её термопледом. Она устроила из корабля на колёсах подвижный дом — на мачтах сушится бельё, на палубах уютный и милый её сердцу бардак; книги, посуда, одежда, разобранное оружие, подушки и плюшевые игрушки; двери кают нараспашку, старенький радиоприёмник играет Элвиса и Джулию Лондон, и у борта синяя гитара на крючке. Девушка ходит собирать фрукты и ягоды, купается, загорела мягко, кожа сияет. Ночи и дни полностью в её распоряжении, и она занимает себя каждую секунду, чтобы ни о чём не думать, не вспоминать. Пушистый Тимофей путается под ногами, устраивается на коленях, уютно ворча, и девушка кормит его семечками и дольками местных гесперидий. Вечерами она исследует скалистые спуски, заводи, над которыми склонились тонкие деревья с пышной листвой, похожие на ивы, плавает под водой с фонарём, но лишь пополняет запасы жемчужин и особенно красивых раковин. Кажется, таинственная обитательница вод ей всё-таки привиделась. Тихий костёр догорает, и девушка, поджарив нерасторопную рыбку, сидит по-турецки и блаженствует — белое прохладное вино, аппетитные запахи, ветер свежий и ясный, и Тимофей смешно пыхтит, пытаясь забраться на колени. В воздухе что-то нежное, едва уловимое, грудь волнуется под тонкой тканью, и девушка, сделав ещё глоток, без сомнения сбрасывает рубашку, усаживает пушистую кляксу подальше от горячих углей, а сама забирается по лесенке на высокий борт — здесь нежность в воздухе самая ощутимая, концентрированная, её хочется пить большими глотками; хочется, чтобы воздух мягко сгустился и пролился воском на горячую кожу. Прикасаешься кончиками пальцев к груди — леденцовый взрыв ощущений до живота, до пальцев ног, и спина распрямляется от заполняющих эмоций. Что же это такое, думает она расслабленно, прикрыв глаза; садится, избавившись от одежды окончательно, вытягивает ноги, и сегодня даже прикасаться к себе не нужно, бережный ветер и ароматы делают всё за неё, и тихая музыка замирает в такт её ощущениям, когда горячее и нежное заполняет живот и бёдра, и тело кажется растопленным, янтарно сияющим в свете красноватой луны; вода внизу тоже волнуется, плещется нетерпеливо. Девушка расплавленная и мягкая, даже подняться получается не сразу. Но она спускается с палубы на траву, которая приятно охлаждает босые ступни, входит в воду и обессиленно садится на один из плоских камней. Волны окупывают её почти до пояса, и это невыразимо приятно. Она набирает пригоршни воды и выливает себе на грудь, на плечи, на волосы — они и так влажные и спутанные. Кажется, так можно сидеть вечно. Воздух ещё более мармеладный, и ветер тихо касается мокрой кожи, расслабляя и лаская. Веки тяжелеют, девушка улыбается своей слабости, встаёт и, на прощание устроив ногой небольшой фейерверк из брызг, выходит на берег. Корабль устроил плавную иллюминацию, неяркую, и это очень в гармонии с ощущениями. Под ногами мелкие гладкие камешки, и волны на прощание облизывают ноги до колен. Шелест волн, шум ветра, шорох листвы, но слух девушки чуткий, и она оборачивается — новый шелест, слишком неправдоподобный — «не уходи» — едва заметным шёпотом. И замирает, увидев. В свете уходящей голубой луны тело блестит, и, заворожённая, девушка снова медленно спускается к воде. Рассматривает, затаив дыхание; слушает снова и снова: «не уходи…» — очень тихое, и губы едва шевелятся. Тело в блестящем полумраке кажется совсем девичьим, грудь маленькая, почти скрыта волосами — а волосы длинные настолько, что расплескались по поверхности воды, по плечам целыми водопадами, и глаза оттенка чая в солнечный день. По пояс в воде; тонкие ладони лежат на том камне, где только что сидела девушка; ночная гостья легко отталкивается и исчезает под водой — снова на мгновение мелькает обнажённая худенькая спина, и весь водопад волос тоже скрывается следом. Лишь круги на воде, и снова тишина. Девушка понимает, что забыла дышать. Она переводит дух. И, чтобы убедить себя, что ей это сейчас не показалось, говорит негромко: «Русалка…» Слово странно остывает на губах. Когда называешь то, что увидела впервые, это приобретает ещё более осязаемую реальность — как в совсем нежном возрасте, когда всё без исключения новое и значимое. Девушка нерешительно заходит в воду ещё глубже, забирается с ногами на тот же самый камень и садится на корточки, вглядываясь в воду. Ничего не видно. И все ночные шорохи смолкли. Лишь в отдалении ночная птица что-то невнятно прокричала. Девушка садится поудобнее, поставив перед собой ноги, обнимает коленки и задумчиво изучает звёзды. Сколько миллионов километров нужно было пролететь, чтобы в жизни стало происходить что-то сказочное? Пусть это игры воображения, переизбыток свежего воздуха и впечатлений, но до чего хорошо сейчас и в мыслях, и в теле. Она улыбается, прикрыв веки. Потоки воздуха струятся, обнимают, едва заметно колышут листву старых деревьев и снова уносятся прочь. И тогда она чувствует прикосновение. Она почти не дышит, чтобы не спугнуть ночную гостью. Медленно открывает глаза — те же волосы водопадом, почти серебряным, та же прозрачная кожа, те же чайные глаза и удивлённо приоткрытые губы. Сейчас, вблизи, гостья ещё более тоненькая, почти неправдоподобно, словно собралась из капель воды на несколько мгновений и скоро снова превратится в расходящиеся круги. Это чуть-чуть щекотно, но приятно — ночная удивительная гостья дотрагивается до её ступней, до пальцев ног, осторожно проводит кончиками пальцев по царапинам, скользит ладонью по щиколотке вверх. Её руки невесомы, касания едва ощущаются. Поддавшись порыву, девушка хочет отвести серебристые волосы, чтобы рассмотреть тонкое лицо получше, но не успевает — испуганный взгляд, растворяющееся движение руки, и снова знакомое скользящее движение. И только круги на воде в ночной тишине. Девушка порывисто вздыхает — чуть разочарованно, что спугнула, и чтобы насытить грудь воздухом — почти не дышала всё это время. Но успела рассмотреть. Как будто тонкой кисточкой несколькими штрихами нарисованные линии, и влажные блики, и если прикрыть глаза, этот невесомый растворяющийся образ ещё виден, и потоки серебристых волос, и удивительный взгляд чайных глаз. Хорошо, что корабль решил включить иллюминацию. Узкие плечи, нежные ключицы, трогательная грудь — это всё, что было видно над водой; скулы необычные, словно в ней смешались все расы, и кожа сияет, только света никакого нет. Звёзды таинственно перемигиваются, как будто что-то знают. Внутри воздуха больше, чем вокруг. Девушка рассматривает свои ступни и осторожно проводит по ним ладонями: после прикосновений ночной гостьи они едва заметно мерцают. Звёздная пыль. В ногах лёгкость, как будто можно нырнуть и плыть бесконечно, и даже на поверхность не нужно будет подниматься. Она же русалка, со странным замирающим чувством думает девушка, вот почему форма ног для неё так удивительна. Через час никто так и не появляется над водой, а нырять бесполезно, это уже понятно. И девушка с сожалением бредёт обратно, шлёпая по мелководью. В душе лёгкая горечь от того, что удивительные мгновения длились так недолго, но всё тело заполнено чем-то искрящимся. Ещё долго, завернувшись в плед, девушка лежит и любуется звёздами в светлеющем небе. Тайком от самой себя она проводит пальцами одной ноги по другой — ощущения и привычные, и немного новые, как будто в ступнях мягкие потоки тёплого сияния, никому не видного. Ей хочется этих прикосновений ещё и ещё. В нежных мыслях она засыпает. На краешке сновидений невесомые руки прозрачной гостьи скользят по её ногам и выше, и кругами по телу, как по воде, расходятся эти касания… Утром свежий ветер, и девушка ещё плотнее укутывается в плед с подогревом. Даже пахнет как тогда — в электричке, выстуженным воздухом, пустотой и тишиной.