Потерявшийся цветок

      Смиренно ноющий плач отчаявшейся скрипки. Неугомонные рассеивающие насвистывания флейт, пляшущих среди деревьев. Терпко утешающая их густая строгость скрипучей виолончели. Мокрые от горя и робкие от страха стеклянные прикосновения ксилофона. Удручённое усталостью, во всю разлёгшееся гудение исцарапанного валторна. Назойливо бубнящее снисходительный приговор матовое ворчание кларнета. Отчаявшиеся в иллюзиях удары мембраны большого барабана, падающие на отражающую твёрдую поверхность. Удалённое наверх, ещё верующее в возможную светлость хрустальное дрожание речной арфы. Всего этого тревожного оркестра досадно не хватает одиноко пустующему в глуши роялю. Он исполняет свою напряжённую партию, но его совсем никто не слышит. А вместе с ним и не слышно играющего Александра, который слишком сильно бьёт невинные чёрно-белые клавиши. Но по-другому выражать ненависть и обиду за самого себя его не научили. Так эмоции перевоплощаются в слышимое для физического уха симфоническое эхо.       Зачем он соврал в тот раз Майлзу, и в предыдущий, когда, казалось бы, всё было хорошо, и вообще с самого начала знакомства? Для чего это было? Он не знает. Это как-то само вышло. Он просто боится. Боится всех и вся вокруг, и себя в том числе. Что ему ожидать от мира, где каждую секунду что-нибудь да меняется. Для планеты Земля и её населения нет инструкции, в которой бы был чёткий план людских действий. Не существует такого единого правила "делать последующий шаг по расписанию". Нет. Такой план был только у него, чтобы принести в закупоренную местность дома ещё больше порядка. Как можно вообще выходить на свет, когда человек, идя по улице, до сих пор не знает, какой будет пить чай вечером, под какой тематический подходящий к заварке сериал он будет это делать, сколько серий ему останется посмотреть сегодня, чтобы равномерно распределить полный просмотр? Например, если в сезоне двадцать четыре эпизода, то рационально будет смотреть по четыре в день, и так за шесть дней сезон будет осилен. Тогда употреблять чай стоит через серию, то есть по две чашки в день, двенадцать на всю неделю. Значит, если в одной упаковке находится двадцать чайных пакетиков, то её не хватит и на два сезона, следовательно, нужно будет купить столько, чтобы хватило на всю продолжительность показа серий. Но человек, идя вечером домой, не продумывает эти детали. Их продумывает Алекс. Поэтому ему страшно выходить за собственные ворота комфорта к остальным. И он придумал себе имя и возраст, чтобы соответствовать ожиданиям. Чтобы оставаться как все и не выдавать свои непростой характер и привычки. Защитная реакция. Он крайне сожалеет о том, что Майлз теперь рассержен на него. Опять виноват.       Клавиши под бегающими пальцами мучительно быстро затрещали. Бассовые ноты сегодня не особо звучат, ускакивают. У него никогда не было подобного близкого "друга", а сейчас всё испортилось. Нужно что-то предпринять... Или нет. Восьмой раз исполнения Cello Suite No. 1 in Gmaj* завершён. Александр успокоился. "Надо быть идиотом, чтобы пропустить столько дней полива цветов! Они погибнут". "Лживый подонок". "Года идут, а ты не меняешься". "Пороть тебя нужно". "Кажется, что-то мешается в глазу. Проведи пальцем по глазу". "Жди следующей недели, чтобы провести генеральную уборку, это воскресенье пропущено". "Совсем разгулялся с этим". "Больной".       А вот голоса, наоборот, разбушевались. Странно, но теперь он слышит их как фон. Не так отчётливо. Хотя таблетки не принимал столько дней... Или же?       Теперь уже и ветки за окном озлобленно стучат по стеклу. И пол начинает невыносимо скрепеть. И мёртвые тельца коллекционных бабочек и стрекоз в рамочке под стеклом почти специально ожили, чтобы издавать неприязненное жужжание. И молоточки на басовых клавишах тяжелее бьют по струнам в рояле. Всё в округе гонит его из дома.       Впавшему в очевидную меланхолию, пианисту хочется вещественно заглушиться. Он, конечно, не пьёт, но пабная выпивка весьма напомнит о Майлзе.

***

      Душно. Спёртый воздух едко сжал тонкие сосуды в носу. Кислород покинул полость лёгких. Захотелось моментально встать. Алекс открыл глаза и увидел пустующее место, до сих пор отдающее человеческое тепло. Стало грустно. Он прекрасно понимает, что становление профессиональным врачом требует много времени, и что его право на покойный сон уважают, и что его другу нужно было идти рано на учёбу, и поэтому Майлз его не разбудил, но всё же... Грустно.       Зато теперь есть возможность детально изучить квартиру Кейна. Тёрнер, конечно, не был спецагентом или фсбшником, чтобы проводить обыск помещения, но доскональное погружение во что-либо его всегда будоражило. Просто увидев расположение вещей и расстановку мебели, можно достаточно сказать о проживающем здесь гражданине. Даже сейчас, просто лёжа на кровати, возможно заметить пару моментов: Ал лежит, накрытый одеялом так, как если бы на него с утра его специально накинули с заботой. Но то, что Майлз неравнодушен к чьей-то слабости, уже давно стало понятно: вчера, например, он не отставал от побитого, пока не докопался и не разузнал, кто и за что на него напал. Оказалось, тот всего лишь не собирался покидать занятое им место в пабе возле окна, а серьёзные люди, привыкшие получать желанное сразу, сочли это за оскорбляющий знак. Но Алекс тоже не дурак и сопротивлялся кулакам достойно, хотя и слишком слабо, как обычно.       Ещё момент: разводы складок на простыне застыли в той позе, из которой Майлз вставал с кровати. Видно, что при подъёме он был развёрнут в сторону спящего, потому что не видно очертаний лежащей прямо спины — уловимы лишь линии упирающихся в матрас колен. Видимо, чтобы не создавать лишнего шороха. А ещё подушка приняла силуэт головы, развернувшейся в сторону другого лежащего. Ал не особо помнит как уснул, но последние всплывающие кадры, что выдаёт сонный разум — это его же просьба крепко обнять, чтобы спокойнее спалось. Всё-таки встать с кровати сейчас необходимо, уж очень душно.       Александр направился к незашторенному закрытому окну. Неужели Майлз посчитал, что одеяла будет недостаточно для согревания ночью, и ввиду этого не оставил ни надежды свежему утреннему туману заглянуть через щёлочку к ним в спальню? Или, может, просто не знал о холодолюбивости оставшегося друга. Вся комната, в целом, не особо чистая. Даже трусы на батарее. Понятное дело, что не каждый человек обязан перед законом морали и ответственности соблюдать порядок как в голове, так и в доме, как Тёрнер, но всё же вещи могли бы лежать и поприбранней. Иначе какой толк от стула, на который невозможно не то чтобы сесть, но и просто отодвинуть с места, к которому он будто прирос? Как Майлз сидит, когда выполняет работу? А впрочем, Ал почитал разбушевавшиеся на столе бумаги с конспектами, которые было тяжело разобрать из-за непрерывной кривой линии, значайщейся почерком, и понял, что студент особо-то и не учится. Такой бред, по-другому и не скажешь, запросто оскорбит любую хоть немного, но образованную личность. Что значит "рекомендуемая доза пенталгина — три таблетки через каждые два часа в сутки"? Это притом, что максимально – четыре, иначе будет передоз. Ах, подрисованные смайлик улыбки и очертание человека с очками и стальными гипертрофированными усами. Шутник.       Ну, гостиную Алекс уже как-то лицезрел. Во всех этих покоцанных постерах, полароидных весёлых фотках с вечеринок, раздербаненных упаковках с пластинками, раскиданных носках — в этом есть свой шарм. Неповторимый дух свободы. Прямо как атмосфера фильмов "Мы – дети станции Зоо", "На игле", "Сид и Нэнси". Восхищает. Александра сейчас так восхищает непосредственная лёгкость и безответственность, которую Майлз распространяет каждым своим словом и радостной улыбкой. На фотографиях, в кадре, он выглядит таким беззаботно ликующим. Рядом с ним стоят какие-то люди, которые ненаигранно тянутся, чтобы горячо обняться. Алекс хочет узнать, нет, познакомиться с ними. Почему он не знает тех, кто создаёт счастливую атмосферу вокруг его друга? Тоже так хочет. Почти завидует. А винилки? Эти самые винилки, до дыр заслушанные и оказывающие великое влияние на него? Ал слушал только десятую часть от всех имеющихся у Кейна в квартире. Гость тихо взял какой-то почти белый листок и внимательно переписывает названия тех альбомов и синглов, которых не удавалось услышать ранее. Нужно их прослушать все, включая чтение текста и разбор музыкальных партий. Ну, это чтобы лучше понять, чем дышит человек-воля. А ещё плакаты... В доме Тёрнера висит только один подаренный, самый первый, уникальный. Достать такие же, как у Майлза, будет, вероятно, трудно, но закончить оформление стены нужно, поэтому Алекс также записывает названия групп и подписи на плакатах, запоминая визуальное оформление каждого.       Стоп. Вспышки воспоминаний мельтешат перед глазами. Белый кабинет, идеальной покраски потолок, монотонный голос немолодой женщины. Его просят хотя бы попытаться уловить момент появления навязчивой мысли. Для этого нужно объективно оценить обстановку вокруг, адекватно понять суть своей идеи и свести её с происходящей реальностью. Он в чужой квартире, это факт. Существующее место. От пощипывания руки ничего не происходит — значит, не сон. Что он делает? Записывает значимые для его друга имена и названия, чтобы потом лучше находить общие темы для разговора и лучше понимать строение мышления человека, абсолютно противоположного ему по характеру. В этом есть смысл? Смысл прослушивать всю дискографию по десять раз по хронологии и заучивать текст, а также знать биографию участников и название студий, в которых происходила запись. Смысл развешивать в точности такие же постеры во всю стену лишь потому, что уже висит один подаренный, а нарушать изначальный замысел, не соответствовать и не доводить до конца начатое — плохо. Смысл есть. Это похоже на навязчивую мысль? Не особо. Значит, можно продолжить.       Духи, стоящие на тумбе возле входной двери, выглядят дорого. Золотые, с каким-то аристократично ветвящимися узором. Испанский бренд. Притягательный аромат. И ещё сигареты рядышком. Алекс до сих пор не особо понимает, зачем люди целенаправленно курят, но вопреки этому поджигает одну. Нечестиво, находясь в его квартире, не использовать эту комбинацию запахов на себе. Но это только чтобы поддержать стойкий запах Майлза в его же месте проживания. Для полноты ощущений Ал ставит в проигрыватель первую по своему составленному списку пластинку. Неважно, что он пытался танцевать под неё, — важно то, как он старается. Чувствует. Вникает. Погружается.       Одна из старых навязчивых мыслей — это идея о том, что в углу всегда где-то есть камера, даже если она невидимая или встроенная, но она там есть, и смысл в том, чтобы делать каждое своё движение так, как если бы за ним наблюдали. Почти как в симуляции. Но Алекс уже смирился с этим, отчего даже танцевать с сижкой в зубах пытался красиво. Ведь иначе подсматривающие за ним будут потешаться над его нелепым видом и действиями, да?.. — Нравится? — входная дверь неожиданно отворилась.       Ал немного испугался. Ну как немного, он, растерянный, напоминал школьника, замеченного в какой-то незначительной шалости. Хотя веских причин тому не было: он же, в конце концов, не грабит квартиру, а просто наслаждается музыкой. — Да, очень. Ничего что я..? — Нет. Всё нормально. Но это забавно, что ты стоишь в одной футболке, когда уже пора идти в библиотеку. Ты же обещал мне помочь с курсовой. Думаешь, я забыл и так легко оставлю это?       Майлз мягко посмеялся и, разувшись у входа, решительно направился в свою комнату. Оттуда он принёс пару не совсем потрёпанных джинс и какую-то мятую белую футболку, которая села идеально: — Как родная. ***       Серые покровы пыльных полей напрасно перекрывали глянцевые деревянные столы — палисандр имеет яркий насыщенный оттенок, который сплошь сливается и со стульями, и с полом, и с заставленными стеллажами: куда ни глянь — всё один цвет этого дерева. У строителей, видимо, никакой фантазии не имелось, когда они строили эту библиотеку. Как в дупло посадили. Но Александр не обращает внимания на это скучное окружение, ведь перед ним ним сидит настоящая отбеленная умом и грацией "Лилия".       Она с сосредоточенным видом вдумчиво читала книгу, иногда выписывала информацию в конспект своим идеальным почерком, как от линейки. Записная книжка вызывала только восхищение, так как в ней по порядку, по полочкам, структурировано и очень аккуратно велись учебные заметки. Девушка училась достойно и имела исключительно правильную репутацию. Страшной заучкой её не назвать, потому что если чистокровный ум дан от природы, то и его польза проявляется не только в обучении. Просто то, как она говорит, завораживает речами, бархатом проводит по щекам, а потом гладит руками в креме по макушке. Элизу хотелось слушать постоянно, хоть она обычно и молчалива, даже это — проявление её мудрости: не разбрасывается звуками попусту. Красота.       Она перевернула страницу. Невероятно. Как плавно и мягко согнулась кисть, да ещё и как правильно, будто с неё рисовали пример идеальных рук. Кожа — самый изысканый и отборный вид шёлка. Пальцы вытянутые, как у опасных курящих героинь боевиков, но кожа абсолютно ровная, ни разу не порезанная, отчего кажется хрупковатой. Ногти естественные, миндалевидные округлые пластины слегка блестят от нюдового лака. Ещё и синие не выступающие от физической работы вены — точно конечность аристократа. Такую только в рамочку над кроватью. А вот она свела брови, почти испепеляя буквы в строках. Не может же там быть что-то сложное для понимания. Нет. Наверное, нашла издательскую опечатку или несоответствие каких-нибудь терминов. — Ты очень красивая.       Тёрнер умоляюще пытается глазами достучаться до её поля зрения. Но никакой ответной реакции. Даже эмоция осталась та же. Грустно как-то.       Он часто ходил с ней в эту библиотеку под предлогом помощи. На самом-то деле, ей никто лишний не нужен — в одиночку работа даётся гораздо быстрее, но он настоял на вот таких вот встречах, пообещав не мешать. Просто таким образом появлялись лишние пару часов почти молчаливого наблюдения за ней. Это такое занятие любимое — залипать. Алекс убеждён, что она — это его всё и что она само совершенство во всём своём светлом проявлении. Идеал. Все мысли об её существовании только светлые и праведные, каждый вздох чист и кристален, а запах, как благоухание его любимой благородной лилии.       Да вот только насколько она высока во всех смыслах и путях, настолько и недоступна. — Прости, ты что-то сказал? — Да, ты очень красивая.       Блондинка нежно засмущалась, и её застенчивость подчёркивала еле играющая музыка, доносящаяся откуда-то из дальнего конца библиотеки.

***

      Алекс мечтательно покачивается из стороны в сторону. Скрипочки, альты, пианино каждый раз пинают ноги и заставляют пружиниться, с этим ничего не поделать. Тёплые чувства проплывают по венам и горячо ударяют в пустующий ход мысли, отчего настроение возвышается и растворяет все временные рамки. Он подошёл к непонятно что ищущему среди книжных полок Майлзу. — Что смотришь? — Если бы я хоть слово мог понять из этих названий... Ты чего так шатаешься, весело, что ли?       Тёрнер ещё активнее закружился, полностью олицетворяя проникающий через оконную раму солнечный луч. Из-за пришедшего света витающая вокруг пыль казалась ему подтанцовкой. — Такая музыка прекрасная. — Если пол скрипит, это уже симфония для тебя, пианист? — Да нет же, только вслушайся! — Да-да, очень красивая тишина, — Кейн настороженно усмехнулся. — Так, останавливайся, пока голова не закружилась.       Но Алекса унесло полностью. Качающийся игриво, он побежал в противоположный конец прохода к окну, пародируя дирижёра. Он упорно слышал одну из известных ему классических сонат. — Учёба для лохов. — Это был очередной словесно-эмоциональный вброс от лирика. — Что? — Учатся только неучи, кому делать нечего. Не трать время на эту бессмыслицу, всё равно ты не сможешь спасти всех больных на этой обречённой планете. Настоящая сила в искусстве. Я только сейчас осознаю,что самое ценное, что нам даровано — это чувства, а нудный бубнёж стариков, которых вы изучаете, вызывает только разочарование и безысходность. Нас пытаются чипировать и запрограммировать, заставляют учить один и тот же устав. Надо следовать своей сердечной мечте, — и он, сбивая невидимые нотные знаки вокруг себя, как дурачок, правда, носился между стеллажей, почти сбивая и их, пока его не остановил за плечи Майлз. — Ты мне предлагаешь бросить поиски книжного материала и забить на моё предположительно успешное будущее? — Да! И танцевать. — Согласен, мне тоже надоело это место.       И снова они шутливо кружатся в несуществующий такт среди осуждающих портретов авторов на обложках. Однако играющую музыку слышит только один. — Вот какая у тебя мечта? Создание собственной рок-группы? Так чего ты тогда тут стоишь, звони своим старым дружкам и твори историю! — Меня, честно, немного пугает твоё настроение. Ты действительно думаешь, что из этого что-то выйдет? — Нашему могильному городу нужны новые люди, новые звёзды. Не бездарно играющим же "The Golden Beetles" заполнять эту позицию. Майлз, я уверен, что тебе это более, чем необходимо! — Может, ты и прав.       Так вышло, что в ходе непринуждённого баловства они оказались прижаты к окну и друг к другу, и в такой нескромной, романтично-игривой позе зрительного контакта было не избежать. — Ты мне нравишься.       Всё веселье из глаз Алекса сдуло далеко, в другой коридор, и остался только испуг и шары на выкате. Это было неожиданно. — Что это значит? — Просто поделился чувствами. Ты же этого хотел?       Произошёл нежный поцелуй. Первый по-настоящему осознанный после другого первого, туманного и сумбурного. Наверное, поэтому и более искренний.

***

      Как проявляется былое психическое заболевание Тёрнера в их теперь уже почти совместной с Кейном жизни?       Частенько по утрам он просыпается около пяти, как по отработанной привычке длиной в несколько лет. Проснувшись, иногда начинает пересчитывать плакаты в гостиной по дате печати и по алфавитному порядку названия группы, чтобы убедиться в том, что он не забыл их значимость для своего сожителя. Может начать пересчитывать капли на окне, дабы проверить интенсивность дождя. Может пересчитать количество ресничек на рядом спящем, ну, чтобы убедиться, что это точно он (по 234 волоска на каждом верхнем ряду и по 88 на нижнем).       Часто перед выходом на репетицию в гараже они могли задержаться, но не из-за малолетских шалостей, как можно было бы подумать, а из-за того, что Алексу нужно было отойти от зеркала с определённым выражением лица, и если оно не соответствовало некому определению "достаточно подходящее, чтобы идти в люди", то минут 20 опоздания было точно гарантировано. Или же он мог подолгу, а если написано подолгу, то это значит долгие три-четыре часа, находиться в душе. Обычная гигиена, казалось бы, но принимая душ, обжигаться горячей водой по полчаса, а потом натирать пятки до розовато-кровавого состояния обычным соблюдением чистоты не назовёшь. Когда Кейн спрашивал его: "Что ты так долго там мыл?", ответ был — "Думал". Растворяясь в кипятке, он вспоминал весь перечень придуманных им же правил, сожалел, что бросил свои цветы, обдумывал сложившуюся ситуацию и упорно пытался проститься с прошлым. Оно не приносило никакого удовольствия, а лишь страдания и вечное сжатие всех думающих органов. Потом, думая о настоящем и о живом, то есть о воплощении понятия процветающая и движущая жизнь в теле гитариста, возвращался из неприятных воспоминаний и со скрипящей кожей вылазил из воды.       Или, например, он мог раскладывать одежду Кейна по цвету и по дням недели. В среду у него пара хирургии, что соответствует красному цвету, а в пятницу фармакология — зелёный, ну и так далее. Потом он, конечно же, вспоминал, что больше таким порядком не живёт, и раскидывал чужие вещи по полу.       Это очень мило, что Майлз позволяет ему исполнять такие ритуалы, при этом объясняя всю нелепость его мыслей без осуждения. Почти как терапия, но гораздо нежнее. Он его искренне поддерживал в перерывах между репетициями и даже брал его с собой.       После того диалога в библиотеке Кейн всерьёз задумался над словами Ала. Ничего не мешает им просто взять и собраться в единую группу, тем более, что такой путь когда-то уже был протоптан. Поэтому теперь в Кембридже основан ещё один помпезный коллектив. Репетиции проходят в офигенном гараже, только на кайфе и только на позитиве. Ребята даже анонсировали своё первое выступление, отчего волнительный трепет только придавал им настроенческого заряда. Алекс поначалу не играл ни на каком инструменте и спокойненько сидел и поражённо наблюдал за мастерством объекта всех его нынешних восхищений. Но потом и его привлекли как участника, поставив на вокал. Неожиданно, да? А вот и нет. Он же поэт, продавал свои стихи как песни другим, и имеет огромные тома написанных строк, за столько-то лет изоляции. Тем более, что эти рифмы более чем соответствовали исполняемому жанру: некоторая рок-н-ролльная база с инди-элементами — то, что будет популярно всегда, в любой промежуток времени. А его без преувеличения красивый голос проявился в очень интересный момент...       Вечер. Очень тихий, по-обыденному спокойный, без скрипящего шелеста деревьев от напористого ветра, без ругани и ссор в светлых окнах домов, без суетливых гудков проезжающих под окнами машин и без надоедливых и командующих голосов в голове. Нет. Только акустическая вибрация струн, отражающаяся от ольхового корпуса, которая соединяет неровно дышащие ритмы сердец в единую плавную волну.       У Алекса как никогда замечательно получается исполнять несложные, но очень воодушевляющие переборы, умудряясь даже вставлять импровизированную отсебятину. Но, как и положено новичкам, он в течение игры ставит руки в не совсем правильную позицию. — Опять руку зажимаешь. — Майлз аккуратно подошёл со спины играющего и деликатно наложил свои руки на неправильно расположенные. — Вот эту расслабь, давай, не последнюю же чашу воды держишь, а эту повыше немного в локте, вот так, да.       У Кейна без конца приподнятое и уверенное настроение, как будто единственное, чем он способен заразить других людей — это приятная бодрая улыбка, а ещё у него почти всегда горячее, около пылающее дыхание, которое сейчас направлено исключительно в сторону чужой щеки. Для тонкокожего Александра это сравнимо с лёгким ожогом паром из чайника — по лицу, конечно же. Когда настоящий гитарист стоит рядом с ним, руки не просто не встают в нужное положение, они вообще растекаются, целиком отдаваясь в сильные мышцы. Но этот твёрдый человек в данный момент совершает такой одновременно нежный и пылкий поцелуй, что Ал начинает сомневаться: "А заслуживаю ли я вообще такого отношения к себе?" Однако не ответить он не может, и все струнные мелодии, что царили тут пару секунд назад, благополучно забываются.       Кейн расстилающимся спуском руки тянется к промежности второго. Его резко останавливает ответное нервное отстранение. — Что такое?       На него смотрят ошеломлённые от страха, до жути тёмные карие глаза. — Прости, если я тороп... — Ма, я никогда этого не делал. — Это очень значимое сокращение имени говорит о прямой откровенности говорящего. Ему неловко. Он сильно вжался в ближайшую стену и устойчиво упёрся в пол. Выглядит испуганным. — Извини, я... — Это нормально. Всё иногда случается впервые. Если ты ещё не готов... — Нет, я просто... Я... никогда, ну, вообще... В общем, я ни разу не кончал. Не мастурбировал. Никогда. Не было у меня такого опыта. Не-а. — Вот так чудо. — Майлз крайне удивлён. — Ма, я сейчас очень хочу, правда. С тобой. — Ты уверен? — Да.       Кейн стремительно, без капли сомнения подошёл к нему и сплёл мокрые рты в лихорадочном поцелуе. Таких неизданных движений он не совершал уже давно. Двумя руками он легко освободил Алекса от своих же узких брюк, а потом и от боксеров. Не поймите неправильно, но когда человек мужского пола ни разу не занимался самоудовлетворением, его яички и выглядят соответствующим, мощно разбухшим, образом. Ещё и до безобразия гладкими. Майлз старательно обхватил член девственника и, внимательно смотря ему в глаза, дабы отследить все имеющиеся чувства, начал плавно двигать рукой. Это продлилось недолго. Полминуты. — Ну как?       Алекс молчит, мягко постанывая. Он истомно закатил глаза наверх, ожидая, по всей видимости, увидеть бога удовольствия, появление которого в момент удовлетворения все поэты так любят описывать. Действительно чудо — видеть дебютную в скромной жизни сперму, которая выделилась, между прочим, в огромном, неприличном количестве. — Спасибо. Я сейчас... — Тёрнер резво побежал в ванную. Вернулся только через полчаса, что было даже противоестественно. Но это не так странно, как то, что вышел он полностью голым и почти сухим. Затерявшиеся капельки воды вальяжно стекали по рельефным костям на теле. — Ма, я хочу большего. Я боюсь, но я тебе доверяю, — слышно, как его голос явно застенчиво дрожит.       Заждавшийся сумбурно завёл обнажённого в спальню. Алекс зачем-то до сих пор прикрывает руками свой пах, по-виноватому опустив голову вниз. — Ты чего стесняешься? — Майлз игриво, но предельно осторожно устроил его на кровати.       Чтобы расслабить очевидно напряжённого друга, он вновь глубоко вскользнул языком в рот, охватывая тонкие, разгорячённые губы. Чувствует, что его пытаются прижать как можно ближе. Он снимает ненужные куски ткани с себя и пока что только легонько оглаживает слегка влажное и бархатное после душа тело. Идеальное, чёрт, гладкое тело! Ни волоска, ни пушинки. Как? Ежедневые тайные лазерные процедуры? Хотя нет, Кейн натыкается пальцами на какую-то непонятно неровную поверхность на внутренней стороне предплечья. Он поднимает его руку вверх. Они останавливаются. — Это что-то сектантское? — в настороженное поле зрения попадает загрубевший от крови прямой, как по линеечке, ряд крестиков вдоль всей руки. — Ал, это что?       Но Алекс дико набрасывается жаждущим языком на грудь в ответ в надежде забвить этот неловкий случай, требуя уже прямых и толкающих действий. Майлз не продолжил смутный разговор. Потом договорят.       В эту ночь Тёрнер кончал много. Очень, мать его, много. Его ненасытное нутро было пробуждено почти безвозвратно. Многие года сдерживания и игнорирования таких базовых потребностей привели к ярчайшему взрыву и открытию всевозможных новых путей. Больше всего ему понравилось ощущение повиновения, обладания, подчинения его тела другому. Оно проявилось как наполненость изнутри во всех смыслах, защита, как хозяйничество, властвование, исходящее от Майлза. Он почувствовал себя нужным и предельно открытым, так, как, казалось, должно было быть всегда. Он ни о чём не думал. Абсолютно. Все скучные и парящие наседающие мысли исчезли. Они и не нужны. Всё. Он приезмлился. Ногами на земле, головой на кровати, с обхваченным твёрдо стоящим членом. Наконец познал своё тело, вложил потерянную отшельническую душу в тёплый покров. Та боль, которую он выпросил, парализовала все существующие нервы, связала их в один запутанный ком и пустила пронизывающий сладкий оргазм, что прошибает весь рассудок. Этого определённо стоила бессонная жалкая ночь. Все фейерверки просто меркнут и сереют в тон облачного неба по сравнению с тем, что накрыло Алекса. Неописуемые эмоции!       А вот Кейна, помимо чудных порезов на руке, насторожило страстное влечение девственника к сжатию горла. Его всерьёз заставили наложить руки на и без того хрупкое, почти ломающееся и хрустящее костями тело, упрашивая подержать ещё подольше. Синее полумёртвое лицо не вызывает никакого восторга, как и насильно сделанные багровые засосы, как проникающий до самой стенки, долбящий со всей силой член, как и синяки на запястьях.       Но раз Ал того хотел...