Потерявшийся цветок

      Тяжелейшие частицы воды, так и норовившие проломить домики маленьких, невинных муравьёв и букашек на земле, падали не останавливаясь ни на секунду и с каждым новым глубоким вздохом колотили его макушку с очевидным укором. Но даже это не остановило Алекса от того, что он давно решился сделать в этот проклятый всеми святыми вечер.

***

"Эх, говорили же: «Иди в консерваторию!» С моими-то способностями, занимался бы толковым и любимым делом. Им столько платят, и учиться недолго... Да и вообще, за то время, что я тут просиживаю джинсы, можно бы было уже побывать на самых жарких фестивалях, объездить всю Европу, открыть самую уютную пекарню в окрестности, построить милый домик в Италии и... Да что за чушь он опять несёт?!"       Примерно такого рода мысли крайне часто гостили у Майлза в головушке во время познавательнейших лекций по философии. Хотя профессор Цукер и пытался проводить свои занятия так, чтобы студентам не было скучно, а его алкоголизм прикрывался стремлением к познанию высшего разума, многие так или иначе сидели практически неподвижно, без дела, изредка поглядывая на грязно-золотистые часы в форме огромной кружки пива.       Безусловно, на третий год почти пустого изучения этой дисциплины она порядком поднадоела даже самым усердным ученикам. Ну вот как, например, навык рассуждения на тему бесконечности пространства и совершенства природы поможет понять обучающемуся в меде студенту, перелом кости у человека или обычное растяжение? Конечно, его можно будет отвлечь от пронизывающей боли в колене, заболтав интереснейшей историей о том, как однажды их группа мучала нескольких лягушек, отправив их купаться в какой-то щёлочи под предлогом расширения капилляров для лучшей проникаемости кислорода, чтобы расширить сознание. Но навряд ли сломавшему ногу это будет полезно.       Так или иначе, пропустив весь ветер в голове, Майлз смирно оставался сидеть на своём заключённом месте и пытался хоть как-то развеяться, гладя из стороны в сторону, в основном лицезря на своих одногруппников. — Ну, на этой замечательной ноте, ребятишки, я думаю, что отпущу вас, — закончил профессор. — Сегодня мы хорошенько поработали. Не как в прошлый раз, когда вы совсем уж меня запутали, сказав, что мы уже проходили религиозное мировоззрение, суждения и взгляды Иммануила Канта, храни его земля безгрешного. А я, как наивный, отпустил вас на свободу и без багажа знаний, э-эх... «Ну наконец-то» — тихо пробормотала большая часть аудитории. Учащиеся уже быстро вскочили, как пружинки, со своих мест и были на низком старте побега к выходу... — Постойте, — слегка настороженно вымолвил старичок, — сегодня, кстати, с весьма меланхолично начинавшегося у меня утра, что неудивительно, ведь всю ночь я раскладывал свои рассуждения на тему частой зависимости современного человека от всеобщего внимания и его потребности в кураже... Ах да, утром весь педагогический состав попросил напомнить группам об осторожности при поздних прогулках в окрестностях. Хотя я вот не имею представления, какое нужно иметь нахальство, чтобы не шататься по нашим чудесным лесам, особенно в осеннюю пору... Лучше посидите дома, попейте чайку, читая рассказы, например, Эдгара По или кого-нибудь из сестричек Бронте. Ох, и сотворили же они себе всеобщую славу тех времён. Я вот, конечно, не считаю, что они заслужили столь яркую известность... — Профессор! — выкрикнул кто-то вполне обоснованным нетерпеливым взвизгом. — Ах, да, да, да, я снова заболтался. К нашему и, смею полагать, вашему несчастью, вчера вечером, — педагог замедлил свою и без того черепашью речь и явно драматизировал тональность, — к нам поступили известия, что пропала одна из наших студенток со второго курса, Элизонька. Потому и благосклонно прошу вас достать свою предусмотрительность, чтобы не оказаться в такой же неизвестности. И ещё: не балуйтесь с университетскими старыми ивами!       Разумеется, такая новость для некрупного городка Кембридж была быстро поднимающейся на уши и поэтому быстро разошлась по всем домам и учреждениям, не успели сумерки смениться рассветом. Известие об исчезновении часто подавалось вместе со своеобразной тёмной мистикой, а значит, и с глубокой загадочностью. От этого студенты, конечно, подхватили небольшой всплеск тревоги, начав шептаться и негодовать: «За что, почему и главное — кто?». Стало даже как-то не по себе. Заслуживает ли человек такой чистой натуры смерть?       Но у Майлза было своё мнение на этот счёт: он безусловно не хотел бы провести вечер в скучной компании четырёх стен и одного окна, выходящего на какое-то серое и безликое здание психиатрической лечебницы. Уверенность в том, что Элиза намеренно утопилась, увидев, что одна из её оценок не является отличной, давала ему самобытное спокойствие. Тем более, сегодня вечером намечается прекрасная погода, будто искусственно организованная для запланированного на главной площади города небольшого концерта начинающей инди-рок группы, известной, вероятно, только местным. Но до столь ожидаемого события оставалось ещё много-много часов учёбы.       Досадно, что такого рода развлечение являлось чуть ли не единственным в городе за последние несколько месяцев — настолько редко здесь проходили какие-либо праздники. Складывалось ощущение, будто даже ранние туманы тут пропитаны горькими духами академии, бессонницы, головной боли и даже слёз, что делало их не самым приятным, уж слишком давящим зловонием.

***

«Ты ничтожество». «Если ты сейчас не обойдешь стул четыре раза, то твои отросшие пакли отпадут с головы». «Смотри, сверху громадная стая пауков!» «Ты позорище». «В твоей левой вене застрял провод, ВЫТАЩИ». «Вода в бутылке отравлена крысиным ядом». «Ты никому такой не нужен».       Алекс сильно напряг все мышцы лица, резко и тяжело потряс головой. Такой жест означал, что, очевидно, он не хотел бы дальше выслушивать нетактичные высказывания в свой адрес. Ещё несколько секунд он провёл нервно и чётко, словно в ритм, колотя ладонями по коленкам, и напряжённость в лице сменилась на чистую безмятежность. Глаза можно было уже открыть. Внимательно осмотрев комнату на наличие в ней посторонних нежеланных людей, он лихорадочно подошёл к неаккуратно стоящему куску, нет, даже обломку зеркала, взглянув и дав неудовлетворительную оценку своему внешнему виду, бросил взгляд на прикроватный столик.       Сейчас 18:59, ещё одна неизбежная минута, и он смиренно проглотил горсть таблеток, проползающую по горлу, как подвеска швейных игл, и оставляющую после себя омерзительное колющее горение. Но всё должно быть чётко по расписанию.       Взятый из пустого ящика стола распарыватель очень нежно, тонко и расчётливо пронзает мягкий эпителий. Сначала просто по поверхности, а потом всё глубже и дальше, с точным направлением вниз-вверх разрывает верхний слой, оставив точечную красную полосочку. Алексу показалось, что она недостаточно однородная, и он, придавив верхние зубы к покарябанной нижней губе, провёл ещё раз по намеченной чёрточке.       Подняв вытянутую руку и убедившись, что она симметрична по отношению к колонне шрамов в виде плюсиков на внутренней стороне предплечья, он дорисовал второю полосу.       Ровно 19:02, всё по плану, можно выходить.

***

      Концерт прошёл как нельзя сказать успешно. Толпа была в восторге от интересного звучания, напоминающего смелое дитя Queens of The Stone Age и Pink Floyd. Но Майлза больше поразила лирика этих песен: в ней было что-то невероятно обворожительное, за разум выходящее.       Ему до чертиков нравилось, когда простейшую мысль зашифровывают в обёртку метаморфических строк, а уж тем более, когда музыка прекрасно добавляет по-новому играющие мотивы.        Крышесносно.       После конца выступления, как и полагается неугомонным умам, он отправился в самое доступное в окрестностях место, где можно было хоть с каким-то удовольствием провести этот пятничный вечер, — паб.       Сразу пройдя за барную стойку и заказав себе «как обычно», Майлз ощутил непривычную переполненность свободного пространства. Вокруг было настолько оживлённо и громко, что могло сложиться ложное впечатление, что здесь сейчас столпились все любители живых выступлений.       Занимая своё избранное место у окошка, что с видом на весь бар, он заметил рядом расположившегося паренька. Притом сразу же распознать тёмную и худощавую фигуру не удалось. А ведь Майлзу казалось, он познакомился в полном объёме со всеми студентами локальных учреждений, пока участвовал в различных конференциях. Его часто просили выступить то тут, то там, и как итог, он мог составить целиком и полностью списки учащихся с первого по последний курсы.       Присаживаясь, он, конечно, постарался всмотреться, насколько это было возможно, в незнакомые черты лица. Понятное дело, что волнистые, как изгибы у гитары, каштановые пряди слегка препятствовали считыванию... А, хотя... Точно! Он вспомнил, как видел подобную тень возле солиста после завершения выступления. Тогда они явно о чём-то спорили между собой. — Так ты лично знаком с самим Фредом из «The Golden Beetles»?       Молодой человек поднял тяжёлый взгляд на спрашивающего. Деликатно, как принцесса высших кровей, он отодвинул занавес волос на одной стороне лица. Его выражение могло бы претендовать на роль холодного камушка с огромной пустующей скалы. — Это имеет какое-то значение? — Э-э-э, ну... — Майлз слегка растерялся от такой серьёзности и строгости вопроса, однако, не бросая надежду провести время с весельем, продолжил: — Передай, что ему стоило бы настроить свою гитару, прежде чем выходить на люди. Ре-аккорды звучали ужасно плоско!       Уголки губ сдвинулись вверх и ясно дали понять, что колкое замечание пошатнуло бетонную стену. — Точно, как ему только уши не скрутило. Но тем не менее публика была в восторге, не так ли? — Стоит отдать должное потрясающей лирике, она перекрыла неспособность Фреда совладать с Gretsch 1957. — Воу, человек, разбирающийся в марках гитар, не может быть не связан с музыкой. Ты тоже играешь? — вопрос сопроводился нескрытой заинтересованностью в интонации и внимательным поднятием головы. — Ну да, я как-то имел дело со струнами. Знаешь, что-то вроде хобби, зародившегося в юные времена, — на Майлза наползла наивная улыбка от приятных воспоминаний. — Кстати, я Майлз, а тебя.? — А меня не интересуют лишние незнакомцы.       Нагрубивший вольно встал со своего места, задвинул за собой стул и бесследно испарился в тучной толпе.       Нашему беззаботному студенту оставалось только недоумевающе сидеть и смотреть вслед. — Придурок.