Жнецы

      Веки разлепились тяжело и нехотя. Перевернувшись на спину, Ханма сонно уставился в потолок. Прежде, чем его сознание окончательно пробудилось, он успел пересчитать порядка десяти трещин на белоснежной поверхности.         Тяжело вздохнув, он подавил желание зарыться лицом в подушку и проспать еще пару часов. Опираясь на локти, Шуджи сел, мельком оглядывая свою комнату, мельчайшие очертания которой знал наизусть.        Проведя ладонью по лицу, Ханма дотянулся до прикроватной тумбочки и вытянул из лежащей на ней пачки сигарету. Там же нашлась вскоре щелкнувшая зажигалка.        Закурив, Ханма спустил ноги с кровати, и, поглядев около десяти секунд в пол, поднялся, попутно захватив с собой сигареты. Подойдя к окну, он колебался всего мгновение, прежде чем дернуть штору в сторону, впуская солнечный свет в комнату.        Сощурившись от ударившей по глазам яркости, Ханма сделал шаг назад и остановился, ловя себя на мысли о том, что не хочет выходить в гостиную. Пройти через которую было обязательно, ведь она соединяла спальню со всей остальной квартирой.        Выдохнув дым и зажав сигарету между пальцев, Ханма лишь едва заметно качнул головой и развернулся, шагая вперед. И тем самым не оставив себе даже малейшего шанса на то, чтобы передумать.        Толкнув незапертую дверь, Шуджи перешагнул порог комнаты и замер. Пустая гостиная. Стопкой лежащие на собранном диване подушка с одеялом и простынь.        Ни намека на чье-то присутствие.        Что-то внутри ощутимо потяжелело, но Ханма вовремя среагировал и отвернулся, упрямо зашагав в сторону коридора. Как же порой раздражала эта – казалось бы – абсолютно идиотская сентиментальность, ни разу ему не присущая.         У Такемичи научился, что-ли? Хотя тот дуб дубом — дай бог поймет, что ему посочувствовать пытаются.       Он, наверное, один такой, кто смог в себе удивительным образом совместить глухую непроницаемость к людям и умение этих самых людей понимать. «Но не принимать» — дополнил Ханма сам для себя, заходя в кухню.       Этот маршрут был таким знакомым, что происходил словно на автопилоте. Даже процесс приготовления кофе пролетел за секунду.         Вот, он стоит у гарнитура и ждет, пока вскипит чайник, а вот уже сидит за столом, тупо глядя в дымящуюся чашку. Моргнув, Ханма очнулся и перевел свой взгляд на стул напротив.        Висящая на нем толстовка создавала иллюзию того, что там на самом деле сидел Такемичи, а не оставленная им же вещь. Перед самым уходом он всунул ему в руки кофту и почти тут же свалил, оставив Ханму один на один с шумом ночного моря.        Стоя там, на берегу и держа в руках эту несчастную толстовку, Шуджи из любопытства просунул руку сначала в один карман, а после в другой. Внутри обнаружились телефон и митенки.        В тот момент показалось, будто Такемичи по-настоящему исчез, растворившись, как мираж посреди пустыни. И чтобы перестать думать об этом, Ханме пришлось сделать над собой усилие; круто развернуться и направиться прочь.        Стряхнув серые комья в стоящую рядом пепельницу, Ханма досадливо вздохнул. Ни позвонить, ни убедиться в том, что Хана все еще жив.       Не то, чтобы он думал, будто тот действительно решит покончить с собой в изоляции белых стен. Просто от Такемичи можно было ожидать чего-угодно, и Ханма не был уверен в том, что вероятность его смерти минимальна.        Единственное, что он мог, так это ждать.       Прошлой ночью Ханма поцеловал его только потому, что хотел притормозить на пути к самоубийству. Ну, и если признаться хотя бы самому себе, то еще и потому, что у него тогда чуть не остановилось сердце.        Ощущение сложилось такое, будто эта их встреча могла стать последней. У Ханмы просто не было права промолчать.        Сделав глоток кофе, он вдавил сигарету в пепельницу и украдкой взглянул на висящую на стуле толстовку. Сердце неприятно заныло и Ханма раздраженно фыркнул отворачиваясь.       Через приоткрытую форточку в кухню попадал свежий воздух, помогая справиться с удушьем, ощущавшимся на уровне груди. Будто легкие уменьшились вдвое и не могли принять в себя столько кислорода, сколько было необходимо.        Потянувшись было к кружке, Ханма одернул руку и резко поднялся. Взяв со стола смятую пачку, он достал из кармана толстовки телефон. Затем схватил свой собственный и быстро вышел из кухни, вскоре оказываясь в прихожей.        Обувшись и накинув сверху куртку, Ханма отпер дверь, дернул ручку и вышел в подъезд. Находиться в неприлично тихой и пустой квартире становилось невыносимо.        Петляя, лестница вела все выше — до самой крыши, выйдя на которую Ханма наконец смог глубоко вдохнуть, ругаясь под нос от того, насколько здесь холодно.        Подойдя к краю, он несколько секунд смотрел вниз. Затем сел, достал из пачки сигарету и закурил с помощью найденной внутри упаковки зажигалки.        Ветер трепал не уложенные волосы и забирался под одежду, заставляя мурашки бежать по телу, еще не до конца оправившегося ото сна. Не ощущая пальцев, Ханма откинул крышку своего мобильника и набрал номер, подписанный именем «Хана».        Приложив динамик к уху, он услышал гудок. Лежащий рядом с его бедром второй телефон завибрировал и раздалась мелодия, когда-то им же и поставленная в качестве рингтона.        Слова песни отозвались внутри черепной коробки протяжным эхом и Ханме пришлось отодвинуть динамик в сторону, чтобы расслышать их лучше. Но прошло не так много времени, как звонок прекратится, высветившись пропущенным на загоревшимся дисплее.        Ханма увидел это лишь потому, что успел открыть крышку и не моргая уставиться на подпись «Шуджи». Спустя всего десять секунд экран погас.        С силой моргнув, Ханма захлопнул мобильник и отложил его в сторону. Затянувшись поглубже, он выдохнул дым, надеясь на то, что голова станет пустой. Но вместо этого мелькающие перед глазами воспоминания стали лишь ярче, вынуждая Ханму поморщиться.        Синева чужой радужки отпечаталась настолько сильно, что Шуджи видел ее каждый раз, стоило закрыть глаза. Будто картинка была выжжена на обратной стороне век.        Из-за этого всю ночь он ворочался, не в силах сбежать от того, что происходило в его голове. Он даже начал понимать Такемичи, который в побеге от своих мыслей хлебал алкоголь, не зная меры. Или вредил себе, параллельно втягивая в легкие дым.        Ханма умел контролировать себя и никогда прежде в себе не сомневался, но сегодня пришлось. Думая только об одном человеке, он пытался остановиться, но все без толку. Ощущение, будто его прокляли.        Ну или же Ханма проклял себя сам, когда решил остаться вопреки всему. Он знал, к чему может привести эта глупая прихоть, и все равно выбрал Такемичи. Депрессивного одинокого мальчишку, с которым его свела судьба.        Все вокруг будто твердило о том, что Ханме нужно быть подле него, и Шуджи послушался, как бы сильно не ненавидел это. Был рядом, даже когда начал понимать, к чему все идет.       Никогда прежде ему не приходилось испытывать настолько странных чувств. Одновременно желание защищать и рушить Такемичи изнутри.        Касаться и мчаться прочь. Удерживать рядом с собой и отталкивать, чтобы больше никогда не увидеть.       И сходить с ума от этого, потому что абсолютно не понятно, о чем думает сам Ханагаки. Обычно Ханме было легко прочесть все в выражении его лица, но в один момент тот будто наглухо закрылся, оставив Шуджи в недоумении.        Вот любит Такемичи все усложнять. Бросать на полпути и делать вид, будто все под контролем, когда это на самом деле нихрена не так.        И все, что в конечном счете мог сделать Ханма, так это попытаться найти ответ в его губах, склонившись и поцеловав в первый раз. Он – признаться честно – в тот момент даже не думал.        Время словно остановилось, давая последний шанс и Ханма не мог им не воспользоваться. Не мог просто позволить этому исчезнуть, растворившись песком времени между пальцев.        Хотелось сжать Такемичи до хруста костей, оставить синяки на его запястьях, но пальцы у Ханмы так и не напряглись, впервые в жизни дав слабину. И он отступил, давая Такемичи шанс на то, чтобы одуматься.       Ведь все становилось понятно не только по выражению его глаз, но еще и тону, которым он говорил о своей реабилитации. Словно уже похоронил себя, прося Ханму засыпать его землей.        Но Шуджи скорее выкопает две могилы для них обоих и ляжет рядом. Смехотворная привязанность, поначалу очень его забавлявшая, теперь тянула их к одному дну.        Потому отвоевывая право Такемичи на жизнь, он заодно спасал и самого себя. Протаскивал через все препятствия, как и обещал.        Ханма не удержался от усмешки. Давно отправив бычок вниз с крыши, теперь он вертел в руках телефон Такемичи.        Увесистая черного цвета раскладушка ощущалась бременем, брать которое Ханма совсем не хотел. Но раз даже такой безответственный человек как он смог взвалить на себя груз чужой жизни, то и Такемичи сможет просто не сдохнуть.        Это все, что от него требовалось. Большего Ханма и не просил.       Сунув оба мобильника в карман вместе с пачкой сигарет, он поднялся, при этом вовсе не чувствуя тела. От холода мышцы двигались сковано, но главное, что вообще двигались.        Шагая вниз по лестнице, Ханма потер пальцами шею. На мгновение ему вспомнилось приятное ощущение, когда он целовал Такемичи, но думать об этом сейчас означало провалиться в бездну.       Так что Ханма заставил себя отключить мозг и поставить тело на автопилот.        Зайдя в квартиру, он снял куртку и стащил обувь, одним движением ноги придвигая ее ближе к стенке.       Пройдя по коридору, Ханма вновь оказался на кухне, на стол в которой выгрузил немногочисленное содержимое карманов. Все, кроме сигарет.       Взяв давно остывшую кружку с кофе, он вылил его в раковину и, открутив кран, наполнил посудину водой, точно зная, что не притронется к ней ближайшую неделю.       А то и больше. Тут уже как повезет.        Закрутив вентиль обратно, Ханма на ходу стряхнул попавшие на пальцы холодные капли, и вышел из кухни, вскоре оказываясь в ванной. Там по какой-то причине было немного теплее, чем в остальной квартире, но Ханма почти не обратил на это внимание, открывая навесной шкафчик.       Внутри нашелся лак для волос в холодном жестяном баллончике.        Закрыв дверцу, Шуджи оценил свой вид, повертев головой влево-вправо, будто видел впервые. После чего снял крышку и встряхнул баллончик.         На то, чтобы придать волосам нормальный и привычный вид, ушло около десяти минут, по окончанию которых Ханма остался вполне доволен. И пока он поправлял прическу, то вдруг замер, заметив в отражении татуировку на своей руке.        Ханма видел ее уже тысячу раз, но до сих пор не мог привыкнуть к виду чернил на коже. Даже собственная внешность напоминала о тяжести ожидания.        Мотнув головой, Ханма отвернулся от зеркала, опуская глаза к раковине. Открутив вентиль, он набрал в ладони воду и плеснул ею себе в лицо, пытаясь то ли взбодриться, то ли отогнать от себя пессимизм. А может и все сразу, кто его знает.        Растерев щеки, Ханма резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и дотянулся до висящего на крючке полотенца. Вытерев кожу от влаги, следующие пару минут он потратил на то, чтобы наскоро почистить зубы.        Выйдя из ванной, Ханма – к своему собственному сожалению – все еще чувствовал совершенно несвойственный ему дискомфорт.       Пальцы снова потянулись к сигаретам, но Ханма остановился, так и не просунув руку в карман. На мгновение застыв, он едва смог заставить себя двигаться.        Зайдя в спальню, Шуджи стащил со спинки старого компьютерного кресла несколько вещей и переоделся. Привыкший к тому, что движения могут причинять боль, он почти не обратил внимание на то, как заныло плечо, отмеченное яркой гематомой.         Оглядев черные рукава, расшитые золотыми иероглифами, Ханма покачал головой и насмешливо фыркнул. Тосва... Какая все-таки глупость. Он что, и вправду кому-то подчиняется?        Бодро войдя в коридор, Ханма обул тяжелые армейские ботинки. Затем вытащил из кармана кожанки пачку сигарет, взял с полки ключи и выскользнул в подъезд.        Почти что забежав в лифт, Ханма нажал на кнопку первого этажа. Двери медленно закрылись, так и не впустив внутрь кого бы того ни было еще, и Шуджи оперся поясницей о железную перекладину в задней части лифта.       Кабина гудела и не торопливо двигалась вниз. На треснутом циферблате сменялись числа одно за другим.        И наконец табло замерло на гордой однерке. Движение остановилось, и двери медленно разъехались в стороны, позволяя выйти. Чем Ханма и воспользовался, оторвавшись от холодного поручня и выбравшись на первый этаж.       Меньше десятка шагов привели к тяжелой железной двери, ведущей на улицу. Раздается негромкое пиликанье и Шуджи толкает дверь плечом, легко пересиливая удерживающие ее тугие петли.        Быстро спустившись по короткой подъездной лестнице, Ханма широким шагом дошел до парковки, находящейся рядом с его домом. Широкое, ничем не огороженное пространство было на четверть пустым.        На то, чтобы найти среди обилия транспорта свой, не ушло много времени и вскоре Ханма уже заводил байк. Сжав пальцами руль, он выкрутил газ и медленно тронулся с места.        Торопиться было некуда, потому числа на спидометре нарастали медленно и вскоре замерли, перескакивая на пару цифр то назад, то вперед. Привыкший к сумасшедшей езде, Ханма ощущал себя едва движущейся черепахой.        Но отчего-то лететь по дороге с бешеной скоростью не хотелось. Как не хотелось и огибать авто на скорости, будучи на волоске от того, чтобы вписаться в одно из них и создать аварию.        Ханма чувствовал, как ветер ласково трепал волосы и одежду, обрамляя тело равномерным потоком. Успевал заметить каждую магазинную вывеску и рекламу на билбордах.       Казалось, внимание было настолько закаленным, что способно увидеть каждый пролетающий мимо жухлый лист.        Он не сразу заметил то, что почти не думал о том, куда вообще едет. И в итоге желание оказаться как можно дальше привело его той части дороги, с которой было видно пляж.         Даже отсюда виднелись пенные гребни ветровых волн, блещущие на солнце и бьющиеся о вечно мокрый берег. Находясь в движении, Ханма завороженно наблюдал за тем, как далекий морской простор медленно проплывал мимо.        Байк вез его вперед и мерно урчал, успокаивая вдруг заколотившееся сердце. Кажется, теперь он никогда не сможет воспринимать море как прежде.       Бескрайняя водная гладь больше не ощущалась осевшей глубоко в легких солью. Отныне тело отзывалось особенно трепетно, а на губах возникало слабое приятное покалывание.         Вспоминался вкус чужих губ. Обкусанных в кровь, покрытых трещинами и словно обросших иголками.       Но Ханма соврет, если скажет, что ему это не понравилось.       Наверное, он бы даже огорчился, если бы губы у Такемичи оказались нежными и бархатистыми, как принято считать о столь чувствительной поверхности кожи.        Ведь не было бы ничего интересного в том, чтобы в очередной раз почувствовать смазанные гигиеничкой губы. До разочаровывающего мягкие и податливые.        Ханма успел перецеловать достаточно девушек, чтобы ему успело это надоесть. Одно и то же, каждый раз. Пусть в этом и не было ничего плохого, Шуджи все равно не прельщало подобное удовольствие.       И когда поцелуй с Такемичи ощутился непривычным уколом, Ханма едва не засиял и с трудом удержался от того, чтобы провести по ним языком в попытке выяснить, сделает ли это его губы хоть немного мягче.       Потому сказать о том, что он был в восторге — ничего не сказать.        Даже сейчас пальцы зудели от желания обвести каждую трещинку на беспощадно обкусанной коже. Ощутить, как Такемичи кривит рот от тактильности, но не отворачивается, потому что успел привыкнуть к его прикосновениям.        Тряхнув головой, Шуджи вернул фокус своего внимания к дороге. О своем единственном настоящем (пока что) друге он еще успеет пофантазировать. Непременно.        И лишать себя такой радости Ханма не хотел, что вынудило его перестать пялиться в пустоту и наконец набрать немного скорости, позволяя ветру загудеть в ушах.       Одиноко прикуривая неподалеку от ярко-красных храмовых врат, Ханма защищал сигарету от ветра ладонями. И когда та наконец задымилась, он с наслаждением затянулся, пряча зажигалку в карман.        Чем ближе время было к закату, тем холоднее становилось на улице, и Ханма уже начал жалеть о том, что вообще высунулся наружу. От медленно тлеющей бумаги взгляд скользнул в сторону и наткнулся на приближающегося к нему Майки.        Ну, конечно. Куда без этого.        Невзирая на огромное желание развернуться и пойти куда подальше, Ханма остался на месте, словно подошвы намертво приклеились к плитке. Наверное, дело все-таки во внезапно возникшем интересе, так и не позволившем сдвинуться ни на сантиметр.        И первый вопрос, который задал поравнявшийся с ним Майки, был до безобразия прост и предсказуем:       — Где Такемичи? Я думал, вас друг от друга даже силой не оторвать.            Не сдержавшись, Ханма усмехнулся и, сделав неторопливую затяжку, на выдохе ответил.       — Его нет, – и на не понимающий взгляд Майки добавил: — Забрали на реабилитацию.         Зная Такемичи, он с вероятностью 90% успел рассказать Майки об этом. А Шуджи не был собой, если бы не положился на свою абсолютно непробиваемую уверенность.        Глаза Сано округлились и тот стал похож на только что вылупившегося птенца.        — Так его все же?.. – начал было он, на что Ханма сухо кивнул и снова вдохнул дым, будто пытался перебить этим неприятное послевкусие от напоминания о случившемся.        — Да. Три недели без Ханы, – только расслышав скользнувшую в своем тоне горечь, Ханма моментально пресек ее и добавил уже насмешливо: — Какого, а?        — Не убьют же там его, – парировал Майки, мельком усмехнувшись и в ответ получив полный иронии взгляд.        Тем не менее Ханма ничего на это не ответил, потому что его точно вырвет, если они продолжат говорить об этом.        — Мы ведь на сегодня закончили? – вдруг перевел тему Шуджи, на что Майки согласно кивнул. — Ну и отлично. До встречи, Ма-айки?        Снисходительно улыбнувшись в ответ на издевательский тон, Сано развернулся и вяло махнул рукой в знак прощания. А Ханма, отбросив бычок, направился вниз по ступенькам, стараясь не допускать даже мысли о том, насколько ему непривычно и неуютно идти домой одному.        Подойдя к оставленному у обочины байку, Ханма начал искать глазами до боли знакомый и побитый GB779A. Но поняв, что именно он делает, Шуджи цыкнул и отвернул голову, перекидывая ногу через байк и опускаясь на сидушку.        Какой же он все-таки кретин. Прав был Такемичи. 

***

      Следующий месяц прошел странно, будто облепленный неприятным туманом. Ханма не мог есть, не мог спать.        Он снова начал понимать Такемичи. На этот раз в его стремлении оказаться как можно дальше от дома. Мало было удовольствия в том, чтобы находиться в стенах, где тебе никто не рад.        Только в случае Ханмы это была невыносимость нахождения с самим собой, наедине с тишиной и пустотой. Когда начинаешь односторонний диалог, чтобы больше не слышать тишины, казавшейся оглушающей, будто Ханма в серьез лишился слуха.       Никогда прежде Шуджи не ощущал этой странной смеси пустоты и тоски, будто все внутри выкачали вместе с воздухом. Конечно он и до этого цеплялся за людей, как за спасательный круг, но подобное испытывал впервые.       Это как лишиться одного легкого: жить все еще можно, но сложно. Почти невозможно.        Кислород был слишком тяжелым, чтобы суметь полноценно вдохнуть, и Ханма чувствовал себя просто отвратительно. Дышать трудно, находиться в сознании — еще труднее, потому что некому закатить глаза на его идиотские шутки.        Некому курить с ним одну сигарету на двоих. Некому отвесить подзатыльник за излишне длинный язык. Некому составить компанию в сумасшедшей ночной поездке.        От этого на душе становилось до того паршиво, что Ханма не находил другого выхода, кроме как выкурить, а заодно и выпить больше обычного. Конечно, он не собирался скатываться в алкоголизм, но все же...        Являясь существом до мозга костей социальным, Ханма метался из стороны в сторону и не находил себе места. Готовый схватиться за кого-угодно, он в конечном счете почти перестал появляться дома.        Пропадая на уличных драках Шуджи ненадолго заглушал в себе это чувство бесконечной утраты, но оно всегда возвращалось. Каждый раз беспощадно въедаясь в сердце словно яд, отравляющий его изнутри.        Головную боль успешно глушили обезболивающие препараты, но Ханме этого казалось мало. Хотелось опустошить всю пачку, лишь бы этот пробел внутри наконец-то исчез. Испарился и больше никогда не появлялся.       Ни-ког-да. И ни за что.       Тяжело вдохнув, Ханма вынырнул из своего пессимизма из-за настойчивого стука в дверь. От неожиданности он вздрогнул и резко поднялся, отставив в сторону кружку с кофе. Не ожидавший гостей, Ханма настороженный направился в коридор.         Замок, поддавшись силе ловких пальцев, дважды щелкнул. Помедлив всего мгновение, Шуджи надавил на ручку и распахнул дверь.        Ожидая увидеть абсолютно кого-угодно, Ханма застыл мраморным изваянием, когда узнал в стоящем на пороге человеке Такемичи.       — Хана, – сорвалось с губ невольное, но абсолютно недоуменное слово.        Звенящая тишина в голове исчезла как по щелчку пальцев. Тонкие губы на бледном лице разломились в усмешке.        — И тебе привет.