Жнецы

      Кажется, Такемичи забыл, что такое боль. Возможно дело было в раскатившемся по телу онемении, либо же давал знать о себе высокий болевой порог. Но он сделал ставку на то, что лепту в это состояние внесли выпитые пару часов назад таблетки.       Пусть капли крови на одежде и должны были смутить его в гораздо большей мере, Такемичи остался непоколебим.        Зарывшись пальцами в волосы, он с нажимом провел ими по коже головы, а когда взглянул на подушечки, увидел оставшиеся на них алые разводы. Боль побеспокоила неприятной пульсацией, отчего Такемичи поморщился и опустил руку на колено.       Он думал, что последствия жесткого удара затылком об асфальт будут намного хуже, – в ушах звенело до сих пор – но по какой-то причине этого не произошло.        Такемичи четко помнил, как с глухим стуком приложился головой. А уже когда поднимался, ощутил, как вниз по шее потекла горячая кровь. Координация подвела очень не вовремя, зато не подвел Ханма, появившийся рядом через чур уж быстро.        Все еще слыша хлюпающие звуки ударов, Такемичи как-то безучастно сидел в стороне, бережно проводя пальцами по черной митенке с металлической вставкой, надетой на левую руку. Впервые взяв обе перчатки, Такемичи уставился на Ханму снизу-вверх и сказал:        — Мог бы сразу кастеты подарить, чего уж мелочиться.        Тот лишь ухмыльнулся и, беззаботно пожав плечами, ответил.       — Когда-нибудь. Кто же знал, что ты такой садист, Хана.       Такемичи его проигнорировал, но митенки надел. Осторожно так, будто в серьез боялся повредить. Металлические детали едва ощущались сквозь плотную ткань, тем не менее Такемичи уже представлял то, насколько ощутимым будет урон.       Просто кулаком в лицо получить больно, а тут еще и дополнительная амуниция. Но чем больше страданий — тем больше веселья.        Отмер Такемичи только когда Ханма поднялся с асфальта; кровь на руках, лице и одежде, горящие, медленно остывающие от пламени азарта глаза. Растрепанные волосы, которые он попытался в небрежной манере поправить.        Покосившись на оставленное на земле тело, Такемичи едва заметно скривил губы и поспешил отвернуться. Он даже не стал пробовать оценить весь нанесенный Ханмой ущерб. Увиденного хватило сполна.       Слишком много крови. Слишком много полученных сгоряча ударов.       Не поняв толком, что испытывает глядя на это, Такемичи не очень хотел разбираться. Все его понимание началось и заканчивалось тем, что эти увечья были получены из-за легкой травмы самого Такемичи.       Он почти не ощущал боли, но Ханме хватило факта того, что на Ханагаки кровь, чтобы с корнем вырвать внутреннюю кнопку «стоп», оставляя на ее месте лишь искрящиеся провода.        Пока Такемичи приходил в себя, Ханма уже снес впереди стоящего и успел нанести не меньше трех быстрых ударов. И Такемичи не хотелось знать, сколько их было всего. По всей видимости много.       Он вообще сомневался, что тот бедолага еще дышит, но и желанием проверять не горел. К херам все это.       Не заметив удивительно плавных приближающихся шагов, Такемичи оторопело уставился на Ханму, присевшего перед ним. Внимательный, сверкающий отблесками внутреннего пожара взгляд пронзил насквозь, но не вызвал неприязни.       И Такемичи даже не знал, было ли дело в таблетках или он просто не мог испытывать подобное чувство к этому человеку.        — Ты как? В порядке?        Дернув несколько прядей на затылке и не ощутив ничего, кроме застывших на коже дорожек крови, Такемичи пожал плечами.       — Не знаю, – потому что все его нутро переполнено до края, а выплеснуть это просто невозможно. — Но думаю, да.        Мельком взглянув на лежащее в луже крови тело, Такемичи сделал это лишь для того, чтобы убедиться в одном — из шеи не торчит острие ножа, и из вскрытой артерии не хлещет беспрерывный фонтан.       Это было небольшим утешительным фактом, несмотря на то, что внутри него не было места для жалости. Просто возиться еще и с этим не хотелось.       Чья-либо смерть в любом случае была делом запарным, даже если Такемичи было ровным счетом плевать. Он просто хотел утешить себя мыслью о том, что возможно все пройдет чуть более гладко, чем могло бы.        И пусть нож в кармане мог обеспечить толику безопасности, Такемичи все равно чувствовал что-то отдаленно напоминающее тревожность. Потому не мог не спросить:       — Почему ты не пользуешься ножом?       Это не имело прямого отношения к его мыслям, но было достаточно одного только вдруг возникшего интереса.        Задумчиво хмыкнув, Ханма смотрел на Такемичи несколько секунд, прежде чем цепкими пальцами схватиться за его подбородок.       Покрутив голову влево-вправо и не встретив сопротивления, Ханма произнес:       — А ты почему не пользуешься своим инстинктом самосохранения? – в ответ на потяжелевший взгляд, он бескомпромиссно добавил: — Я ведь сказал не лезть. Твои таблетки здорово мешают, а я не такой имбецил, каким ты меня считаешь.        Ханма попросил держаться подальше, а Такемичи-твердолобый-баран-Ханагаки все равно сделал так, как посчитал нужным. По собственным воспоминаниям он даже не думал. Сразу же полез в самое пекло с энтузиазмом смертника. Вот и получил.        — Это моя вина, – возразил Такемичи. Взгляд напротив приобрел оттенок иронии. — Что?       — Я знаю, что ты сделал это ради меня, – промурчал Ханма, лукаво улыбаясь. У Ханагаки едва не завелось в приступе тахикардии сердце. — Но в следующий раз просто отойди и не мешай.        — Я не мешал, – снова берется спорить Такемичи. — Это ты с пустого места завелся.        Он не мог полноценно испытать злость, но определенно где-то внутри шла отчаянная борьба за это чувство. Пусть и абсолютно бессмысленная.       Такемичи привык к этому, но все равно неприятный укол задел самый край сердца. А ведь раньше было больнее. Действительно, он просто привык.       Время позволило выработать иммунитет к этому отвратительному ощущению и Такемичи впервые почувствовал себя настолько неуязвимым.        — Мне просто необходимо что-то делать... С этим, – выпустив его подбородок из своих пальцев, Ханма вздохнул. Что-то выдавало в нем некоторую степень обеспокоенности, но Такемичи никак не мог понять, что именно.       Сев рядом, Шуджи повернул к нему голову и добавил.       — Думал, ты успел с этим смириться.        — Смиряются с неприятным. А я просто... – замолчав в попытке подобрать подходящее слово, Такемичи на выдохе произнес: — Я просто свыкся.       Казалось бы, на этом стоит закончить, но он решил довести до конца ту мысль, что упрямо вертелась на языке.       — Свыкся с тем, что ты — сказочный долбоеб.        — Захлопнись, – беззлобно отозвался Ханма. Слабо усмехнувшись в ответ на его слова, Такемичи потер пальцами шею. Липкая кровь испачкала еще сильнее, но он надеялся лишь на то, что не получил сотрясение. — И извини.        Не сразу поняв, что это было адресовано ему, Такемичи поднял на Ханму недоуменный взгляд. Помедлив, тот нехотя пояснил:       — Для начала стоило убедиться, что ты будешь в порядке, – сжав и разжав кулак ведущей руки, Шуджи дернул уголком губ. — Не подумал. Сорян.        Честно оценив попытку изобразить примирительную улыбку, Такемичи сухо кивнул. Стремительное осознание золотой стрелой пронеслось в голове, сшибая все мысли мощной ударной волной.       У Такемичи онемели губы, но он смог выдавить из себя тихое:       — Только не говори, что ты за меня беспокоишься, – он и сам не знал, были собственные слова утверждением или все-таки вопросом, потому что поверить в них Такемичи не мог.        — Не скажу, – Ханма потянулся было к его голове, чтобы растрепать волосы привычным жестом, но тут же одернул руку, будто обжегся о раскаленную плиту. — Упс. Чуть не забыл.       Не громкий смех приобрел оттенок извинения, из-за чего Такемичи тупо уставился в одну точку.        Чтобы кто-то переживал и заботился о нем... Это было в новинку. У Ханагаки за плечами несколько лет почти что добровольной изоляции, и чуть больше месяца жизни бок о бок с Ханмой.       Это непременно должно было убить его, но Такемичи все еще жив, а это значит, что пока что он движется в верном направлении.        Только недавно наступил август, а пару дней назад Майки написал ему сообщение, где было написано о том, что уже сегодня будет очередное собрание Тосвы. И они оба приглашены, ведь Майки принял окончательное решение спустя полторы недели размышлений.        Прерывисто вдохнув, Такемичи почувствовал, как кругом пошла голова. Это что же получается? Его максимально ограниченный круг общения медленно, но верно обрастает деталями?       И совсем скоро можно будет примерить на себе черно-золотистую форму... Вместе с Ханмой. Конечно же, куда без него.        Как же сильно все происходящее напоминало сон. Всего лишь месяц с небольшим смог изменить его жизнь до неузнаваемости. И если бы Такемичи в прошлом кто-то сказал, что у него появятся друзья, то он бы не поверил. Никогда и ни за что. Потому что он опасен.        — «Я должен был держаться подальше», – с сожалением напомнил для себя Такемичи. Но он еще не успел никому навредить. Так ведь?       Ханагаки поднял взгляд на Ханму. Вспомнил, как сгоряча нанес удар ему по лицу. Но это было заслуженно. Он сам хотел именно этого, хотел убедиться, что не зря тратит свое время и Такемичи был способен понять, но...        В тот момент ему стало больно. Совсем немного, но этого хватило, чтобы в промежутках между встречами начать сомневаться. Сомневаться и тянуться, как к единственному способу сбежать от холодного и одинокого существования. Ведь если бы не он, Такемичи сейчас бы здесь не было.        Эта скребущаяся на подкорке сознания мысль все не давала покоя. Получается, он обманул сам себя. И вовсе не был готов ко всему.       Просто каким-то невероятным образом у Такемичи получилось заставить себя думать, будто он знает обо всем наперед и уже сейчас способен смириться с этим.        — Останови меня, – просит Ханагаки. Тон питает бездна сожаления, граничащая с отчаянием. Что, в конце концов, с ним не так? Не стоило начинать все это. Не стоило пытаться изменить...       И все равно перед глазами заветный сентябрь, звучащий в голове хрустом осенних листьев под ногами и пахнущий свежестью свободы. Только дотянуться бы...        Ощутив ладони на своих плечах, Такемичи моментально оттаял, стоило только чужим рукам притянуть его ближе и заставить уткнуться в плечо. Напрягая ставшими слабыми руки, он обнял Ханму в ответ и позволил себе быть уязвимым. Хотя бы сейчас и как бы сильно не ненавидел это чувство.        — Я рядом, – подал голос Шуджи. Спокойный, уверенный. Как осенний ветер. Это на одно жалкое мгновение приблизило его к долгожданному месяцу. — Даже если твоя трагедия твердит об обратном.        О, да. Очень верно подобранное слово. Такемичи Ханагаки — это не что иное, как ходячая трагедия.       И если бы он мог, то непременно бы сейчас заплакал. Но его глаза пусты. Наверное даже к счастью.        — Ты потрясающий.       Такемичи не сразу понял, что он сказал это вслух. А когда все-таки понял, то был очень рад, что не видит сейчас лица Ханмы.       Он либо сейчас ухмыльнется, либо решит не портить момент своей наглой рожей. Пусть во второе Такемичи верил меньше всего.        — Смущаешь, заяц.        Отодвинувшись от плеча Ханмы, Ханагаки взглянул на него с непониманием. И все же лицо напротив окрасилось ухмылкой. Не надо было смотреть, знал же, что увидит.       — Ну, если я — лис, то ты заяц.        — Пф... Ясно, – фыркнув, Такемичи окончательно выпутался из его рук, возвращая небольшую дистанцию. Стало немного легче. — Но ты не лис. А кицунэ.        — Смысл один, – махнув рукой, Ханма взглянул на него с лукавой улыбкой. — Ты — ушастый и ужасно подвижный заяц. Эта роль тебе подходит больше всех, какие я только смог придумать, так что не отнекивайся. Мне со стороны все видно. Ясно и точно.       Закатив глаза, Такемичи с тяжестью вздохнул. Какой кошмар. Вот, что называется «дожил». Хотя хорошо, что дожил, а не наоборот.        Потерев пальцами переносицу, он некоторое время сверлил своим взглядом асфальт, прежде чем снова поднял глаза на Ханму. Тот по-прежнему не отрывал от него взора.        Смутившись на недолгое мгновение, Такемичи вдруг обратил внимание на ту деталь, которую до этого по какой-то причине не замечал.       Темно-алая дорожка крови тянущаяся от носа Ханмы до губ. Раз он ее не стер, значит и сам не заметил в пылу драки.        И Такемичи не знал, какой именно порыв заставил его это сделать, но он одним плавным движением приблизился и взял лицо Шуджи в ладони, заставляя наклониться.       Тот даже не дернулся, хотя глаза то ли предупреждающе, то ли заинтересованно сузились.        Сердце пропустило удар. Язык Такемичи медленно скользнул вдоль вязкой, кроваво-красной полоски снизу-вверх, оставляя влажный смазанный след. Ногти Ханмы несильно впились ему в бедро и Такемичи толком не понял, было ли это стоп-сигналом.       Но мозг упрямо потянул тело назад, заставляя оторваться от чужого лица.        Уши ощутимо побагровели. Благо этого не было видно под чернотой прядей. Оставшийся на языке солено-сладкий привкус заставил отвернуться и облизнуть губы.        — Прости, – отозвался Такемичи. Но он соврет, если скажет, что не хотел этого делать. Потому предпочитает сохранить молчание, слыша сбоку от себя шорох одежды.        Мельком взглянув на Ханму, Такемичи опасливо наблюдал за тем, как тот стирает след от слюны смешанный с кровью рукавом куртки. По непроницаемому выражению лица нельзя было сказать, получит ли он сейчас по голове или нет, но Такемичи все равно насторожился, приготовившись бежать.       Пусть он и сомневался в том, что сможет оказаться быстрее Ханмы. Тот был несравненно выносливее и выше... Последнее было еще одним преимуществом в беге. Так что шансы Такемичи едва ли не стремились к нулю, особенно в подобном состоянии.         — И все же я поспешил с выводами... Ты определенно умеешь удивлять, – пробормотал Ханма, не глядя на него. Прерывисто вдохнув, Ханагаки снова отвернулся, потому что иначе начал бы таять. — Но мне это определенно нравится.       Ухмылка в его тоне слышалась через чур четко, отчего Такемичи стало еще хуже. Ощущение сложилось такое, будто он скоро расплавится, как снег в жару +40°C. И ему это не нравилось. Совершенно не нравилось!        — Умоляю, заткнись, – выдавил из себя Такемичи, стоически игнорируя присутствие Ханмы. Это было лучшим решением в этой ситуации. Просто игнорировать. Просто...          Приобняв, Шуджи притянул его ближе к себе за шею и в открытую рассмеялся, когда Такемичи попытался ударить в ответ.       Остатки сил близились к критическому минимуму, так что он был лишен и малейшей возможности просто оттолкнуть от себя Ханму, вместе с его непрошенными объятиями. И те являлись откровенной насмешкой, отчего у Такемичи почти заскрипели зубы.        — Отвали, – проговаривает он, едва ощутимо хмуря брови и в конце концов опуская руки, перед этим слабо пихая Ханму локтем под ребра. Тот лишь больше повеселел.        — Зачем? – усмехнувшись, Шуджи потрепал его по макушке, а Такемичи утратил надежду на то, чтобы побыстрее отделаться от него.       Казалось, любая попытка обречена на провал. От понимания этого у Такемичи противно кольнуло висок.        — Даже если я под таблетками, это вовсе не значит, что ты меня не бесишь. Так что отстань и не пользуйся моей беспомощностью.       Слегка ослабив хватку, Ханма все равно его не отпустил, по-прежнему удерживая Такемичи на месте.       Будь он в нормальном состоянии, точно смог бы дать Шуджи по затылку. Но сейчас оставалось только молча проглатывать призрачное недовольство.       — Может, мне просто нравится приставать к тебе, – усмешка из его тона никуда не делась, а стала лишь ярче, судя по тому, что слышал Такемичи. Он чувствовал, как внутри него все переворачивается и требует своего блистательного появления вспышка раздражения.       Но зная, что этого не случится, Такемичи чувствовал себя ужасно. Слепая надежда никогда не приносила ничего хорошего.        — Зато мне — нет, – уперевшись ладонью в подбородок Ханмы, Такемичи увеличил дистанцию между ними и, не встретив сопротивления, отвоевал свое право на неприкосновенность.        — Ну, точно, недотрога, – фыркнул Ханма с наглядным недовольством. Такемичи в ответ лишь глаза закатил и ударил его по плечу. — Эй!       — Ты вообще умеешь держать рот на замке?       — Благо, судьба обделила меня этим навыком.        — Меньше разглагольствуй, иначе тебе однажды точно кто-нибудь отрежет язык. Когда потеряет остатки терпения.        — Это ты про себя сейчас, да? Угрожаешь мне, Хана?       — Как я смею.

***

      Еще через несколько часов, когда окончательно стемнело, они отправились на собрание Токийской Свастики (сразу после того, как подлатали рану на голове Такемичи, что, в прочем, не заняло так много времени, как он думал изначально). И Такемичи пришлось проигнорировать навязчивое желание без сил свалиться на диване в гостиной, чтобы тут же уснуть.       Он не был уверен, что сможет продержаться до самого конца, но у него есть Ханма, который в случае чего был способен выиграть немного времени. Такемичи лишь надеялся, что этого будет достаточно.        Само собрание прошло довольно оживленно даже несмотря на туман в голове и напоминающее пред обморочное состояние. Все время они стояли рядом и Такемичи был рад знать, что в случае чего ему не придется встречаться своим лицом с брусчаткой.       В прошлом подобный опыт у него уже был, и повторять это Такемичи не хотелось. Воспоминания о разбитом лице все еще были свежи в его памяти, стоя наравне с испытанной тогда болью.        Когда кровь хлещет из носа и становится невозможно дышать, мало думаешь о том, как вообще пережить это. Только безуспешно пытаешься остановить кровотечение, чувствуя как судорожно трясутся руки.       При желании можно нащупать сломанную переносицу, и сквозь тонкую кожу потрогать раздробленные кости. И все это с примерным пониманием того, сколько драгоценного времени уйдет на восстановление, потому что сталкиваешься с этим далеко не впервые.        За кровавой завесой своих воспоминаний, Такемичи едва не прослушал вообще все, что мог, но сжавшие локоть пальцы вовремя вернули его в реальность.       Такемичи попытался закрепить в своей голове мысль о том, что стоит поблагодарить Ханму потом. Сразу, как вернутся домой и он сможет выдавить из себя хоть словечко. Ведь пока что это оставалось для него недоступной роскошью.        Оглашение имен, причастность к одному отряду и еще некоторая информация сохранилась в голове Такемичи хрупким осадком и он был рад, что все близилось к завершению. Он смутно помнил, как пожимал руку Майки и слушал ехидные комментарии Ханмы, как-то незаметно оказавшегося к нему почти вплотную.       Но даже в таком состоянии Такемичи смог разглядеть бушующее беспокойство за маской непробиваемой уверенности.        — Выглядишь плохо, – ввел его в курс дела Майки, неожиданно вытаскивая Такемичи из помутненного состояния. С усилием моргнув, он на автомате выдал:       — Я в норме, – и, помедлив, добавил. — Просто устал. – Под всезнающим взглядом Майки было трудно сохранять себя в целостности, Такемичи правда старался. Но и балансировать на грани лжи тоже было далеко не просто.       Хотя он, в общем-то, и не врал. Просто говорил не всей правды.        — Хана, Хана, – покачав головой, Ханма усмехнулся и приобнял его за плечи, как только заметил не здоровую бледность лица Такемичи. — Уже умираешь?       Ханагаки был уверен, что он все прекрасно понял или по крайней мере догадывался о сущности с ним происходящего. А продолжение этого представления делал ради видимости того, что все действительно в порядке.       Ведь как никто другой знал о том, насколько Такемичи ненавидит собственную беспомощность и презирает даже минутную слабость. Так что эта игра была приятна... Ведь Ханма делал это ради него.        — Не знаю, – голос был слабым и одновременно с тем ровным. Просто идеально для изображения усталости, закравшейся в каждую клеточку тела. — Но если ты продолжишь свой спектакль, то меня точно стошнит.        — Как грубо, – без капли обиды отозвался Ханма, позволяя Такемичи опереться о себя. Потому что ноги с каждой секундой держали его все меньше.        — С тобой по-другому не получается, – и он не знал, откуда берет силы на поддерживание диалога. Просто не понимал, почему все еще находится в сознании.        Подняв взгляд на Ханму, Такемичи с трудом смог разглядеть застывший в его глазах вопрос. Одним только чудом получилось все понять, и Такемичи моргнул в знак утверждения. Этого было достаточно для того, чтобы дать Ханме зеленый сигнал.        Изобразив скуку, он протянул:       — У нас, вообще-то, еще есть дела, – и, наглядно глянув на экран телефона, неторопливо развернулся вместе с Такемичи. — До встречи, младший Сано! – обернувшись через плечо на короткое мгновение, Ханма улыбнулся и помахал рукой на прощание, оставив Майки наедине с собственной бандой и недопониманием.       Такемичи очень надеялся, что объясняться не придется. Вряд-ли он смог бы одновременно не соврать и утаить правду о своем состоянии этой ночью.        По прибытию в квартиру Ханмы, в голове стало совсем пусто. По ощущениям внутри не осталось ничего, но это было только на руку, потому что царапающая боль в грудной клетке доконала окончательно. И если бы это не прекратилось, Такемичи в серьез задумался о том, чтобы одолжить у Ханмы нож.        Но (наверное к счастью) теперь он может немного расслабиться и позволить слабости взять верх. Ноги больше не держали и Такемичи с грохотом упал на стул, роняя голову на поверхность стола.       Глаза неожиданно заслезились. Накрыв голову руками, он задержал дыхание и старался не двигаться. Внутри что-то стенало, билось о ледяные стены его души и Такемичи пришлось до боли сжать волосы на затылке в кулак, чтобы заглушить это ощущение.         — Таблетки, – прохрипел он, не поднимая головы и вытягивая дрожащую руку. Все что-угодно, лишь бы Ханма сейчас не видел его лица; красного от удушливых слез и стремительно бледнеющего от недостатка кислорода.        — Хана... – впервые Такемичи слышал голос Шуджи настолько неуверенным, но сейчас важно было только одно.        — Отдай, – сказал Ханагаки, удивительным образом совмещая в своем тоне требование и оглушительную беспомощность. — Просто отдай мне их.        — Только потому, что ты просишь, – сдался Ханма, вздыхая и кладя на раскрытую ладонь пузырек. Сжав его в кулак, Такемичи слегка приподнял голову. Затем откупорил склянку и высыпал на ладонь две таблетки.        Может быть, это сможет помочь. Ханагаки был уверен в том, что именно этого не хватало его зависимому организму. Чем меньше в крови препарата — тем ему хуже.        Закинув таблетки в рот, он тут же проглотил их, не чувствуя вкуса, и вернул пузырек Ханме, с поразительной стойкостью игнорируя желание оставить препарат у себя. Шуджи, забрав флакон, сунул его в карман и недолго наблюдал за тем, как Такемичи снова обессиленно кладет голову на стол.       Он хотел побыстрее отключиться, но знал, что не сможет. И все равно сомкнул веки, чувствуя холод столешницы кожей.        — Хана, – Такемичи в ответ сжимает пальцы в кулак, подтверждая факт того, что слышит его. Потому что ответить вслух не может. — Я... Блять, я не умею заботиться о людях, ладно? Просто прими это как факт.        Если бы Такемичи был на это способен, то непременно улыбнулся, но сейчас он даже глаза открыть не в состоянии. Ханма меж тем продолжил:       — И я не знаю, как тебе помочь.        Это точно был призыв к ответу. Любому. Но Такемичи не нужна помощь. Внутренний голос кричал нахально и громко. ОставьуйдипрочьПРОЧЬ.       — «Я не хочу этого», – впившись ногтями в ладонь до красных полу овалов, он через силу выдавил: — Мне нужно время.        Не слыша ничего, кроме тихого скрежета ножек стула и последующих шагов в сторону выхода из кухни, Такемичи даже не шелохнулся.       Один.       Он хочет побыть один?       После всего, что ему пришлось терпеть всю жизнь вплоть до последнего дня рождения?        Хлопнула дверь ванной. Такемичи рывком поднялся на дрожащих ногах. Стул отъехал назад, очерчивая едва заметные царапины на деревянных досках.       Опираясь ладонями о стол, Такемичи вытащил из лежащей на нем пачки две сигареты и сделал пару шагов. Затем качнулся и прижался плечом к стене, шатко двигаясь вперед.        Будучи едва способным держаться на ногах, Такемичи добрел до туалета и, привалившись спиной к крепкой двери, провернул замок. Колени задрожали и нижние конечности, поддавшись усталости, стремительно ослабли.       Съехав вниз по двери до самого пола, Такемичи разжал пальцы и сигареты откатились в сторону на несколько сантиметров.        Растерев лицо ладонями, он честно пытался не обращать внимание на разрастающуюся внутри черную дыру. Прерывисто вдохнув, Такемичи дотянулся до одной из сигарет и надорвал тонкую бумагу.       Протянув неровный разрез по всей длине вплоть до фильтра, Такемичи успел рассыпать половину содержимого по полу.        Не обращая внимание на дрожащие руки, он засыпал табак себе в рот и отбросил бесполезную обертку. Горечь обожгла язык и Такемичи насилу проглотил отвратительную на вкус мешанину.       Шмыгнув носом, он прижал ладонь ко рту, чувствуя, как к горлу подкатывает омерзительная желчь. Сглотнув, Такемичи не решил тянуться за второй сигаретой, одиноко лежащей на полу в окружении рассыпавшегося по кафельному полу табака.       И молча опустил голову, так и не сумев проронить ни слезинки.        Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем Такемичи ощутил, как начали затекать конечности, а вместе с тем и сильную боль где-то в желудке. Наконец сдвинувшись с места, он дополз до унитаза и как раз к этому моменту к горлу подступила тошнота.       Схватившись ладонями за ледяную керамическую основу, Такемичи почувствовал, как спина непроизвольно выгнулась и наполнение желудка устремилось наружу.        Откашливаясь в попытке не задохнуться, он крепко зажмурил глаза, четко ощущая солено-горький привкус на языке и то, как остатки содержимого катятся вверх по пищеводу.       Но Такемичи знал, на что шел.       Знал и хотел этого, будучи абсолютно уверенным в том, что это сможет облегчить внутреннюю тяжесть.        Загнанно дыша, он снова согнулся, но желудок уже опустел и кроме слюны выплюнуть было нечего. Его отдышку прервал стук в дверь.        — Такемичи! – кажется, Ханма впервые обращался к нему по имени. Но Ханагаки не хотел отвечать. Да и не мог, потому что внутренности снова прошиб приступ спазма, заставляя склониться над унитазом, выплевывая смешанную со слюной желчь. — Что ты сделал?       Со свистом втянув носом воздух, Такемичи откашлялся. Боль ужасно медленно, но все же утекала.       Дрогнули плечи, на несколько мгновений закружилась голова. Слова тонули в океане бессилия, но Такемичи с трудом проговорил:       — Сигареты. Я съел твои сигареты.        — Мне уже звонить в скорую? – пропитанный нетерпением голос по ту сторону двери приобрел отчетливые нотки беспокойства.       В ответ ему очередной приступ кашля.        — Нет, – Такемичи, надрывно дыша, невнятно промычал от хлестанувшей внутри боли. — Я успел только одну... – утерев холодный пот со лба, он почти ничего не слышал из-за оглушающего сердцебиения, отсчитывающего ритмичные удары в барабанных перепонках. — Прости.        — За что? – лениво спрашивает Ханма. Судя по звукам, он опирается о дверь спиной. — За твой идиотизм? Да, пожалуй, ты правильно делаешь, что извиняешься. Я с тобой скоро с ума нахуй сойду.        Такемичи ему не ответил, отхаркивая горькую слюну и вдавливая кнопку смыва. Легче ему почти не стало, но судя по ощущениям — пока что ничего смертельного.        По-прежнему держась руками о холод керамики, Такемичи уперся лбом в тыльную сторону ладони, из последних сил сдерживая бьющую все тело дрожь. Всхлипнув, он прикусил щеку изнутри и окончательно затих.       Недолгую тишину разрезал по-прежнему приглушенный голос Ханмы:       — Да погоди ты помирать. Может, что повеселее придумаем.       — «Даже в такой ситуации шутишь?» – удивился Такемичи, вслух произнося лишь: — Придумаем... Обязательно придумаем. – Голос срывается на шепот. — Спасибо.