Жнецы

      Воскресенье началось с дождя. Слезать с подоконника Такемичи не хотелось даже несмотря на изрядно замерзшие босые ноги. Поджав их ближе к себе в безуспешной попытке согреть оледеневшие стопы, Такемичи уперся мертвым взглядом в одну точку; в мигающий в ночной темноте фонарь у подъезда.       Часы лишь недавно пробили полночь, отсчитывая новый день недели и заодно с этим перешагивая первую половину июля. После той встречи с Ханмой время полетело быстро. Быстрее, чем он ожидал. Быстрее, чем привык.        Обычно время тянулось медленно. Нехотя. Минуты сменялись часами, дни неделями, месяцы годами. Для Такемичи все это — один единый отрезок времени. Скучно тянущаяся череда событий. Кошмар, которому нет конца и края.       Было всего два события, разделившие его жизнь на три неровных и странных куска, нелепо склеенных между собой и покрытых застаревшим слоем пыли. Одно из них — встреча с Ханмой.       После него время побежало, понеслось чехардой событий. Оно не позволяло как следует заскучать и вместе с тем отдохнуть. Но до этого момента был еще один не менее важный. О нем Такемичи вспоминал содрогаясь.       День, впервые разделивший жизнь на до и после. День, после которого Ханагаки приходилось несколько раз в день принимать препарат. Вой сирен все еще был жив в его памяти даже спустя долгих два года.       Ему было 13. Май за окном в самом разгаре. На лице полоска чужой крови. Слезы матери и ругань отца, переговоры врачей и полиции. Такемичи помнил тот день, будто это было вчера. Будто сейчас первая половина 2004 года.        Прерывисто вдохнув, Такемичи внутренне сжался. «Не хочу вспоминать. Не хочу» – изворачивалось подсознание, а картинки против воли пестрили перед глазами. Зажмурившись, Такемичи зажал рот рукой, вдавливая губы в нижний ряд зубов.       «Он сам виноват! Сам!» – вспышка мыслей и конец воспоминаний. Держать себя в руках с каждым днем все сложнее.        Завозившись, Такемичи спустил ноги с подоконника и спрыгнул на пол. Сон – вот, что сейчас важно. Лишь бы снова не снилась та ночь. Иначе он точно сойдет с ума.        Рухнув на кровать, Такемичи подтянул к себе одеяло, накрываясь им с головой. Он уже не помнил того, как провалился в беспамятство под тихий стук капель о стекло.        Проснулся Такемичи в предрассветных сумерках: на продолжительности дремы сказался дневной сон, так что он даже не чувствовал себя разбитым. Таращаясь в потолок с минуту, Такемичи все же откинул одеяло, садясь и потирая лицо руками.        Надавив пальцами на веки, он растер глаза, прогоняя остатки сонливости. Руки скользнули выше, вплетаясь в черные отросшие пряди, которые стоило бы давно отстричь. Брови сходятся на переносице.        «—Да ладно, не бесись. Зато ты красивый»       Такемичи упрямо тряхнул головой, ощущая жжение на кончиках ушей. Рывком поднявшись с кровати, он бросил беглый взгляд на часы. 6:51. Время еще есть.       Если он особенно поторопится, то успеет загрести немного еды из холодильника прежде, чем сработает отцовский будильник, провозглашающий начало рабочего дня. Беззвучно открыв запертую дверь, Такемичи юркнул в глубину коридора.        Тихо, без единого шороха прошмыгнув на кухню, он проворно пробрался к холодильнику. Открыв дверцу Ханагаки успел перебрать целую полку, пока не нашел чем поживиться. Сделанная матерью выпечка подходила идеально.        Вытащив небольшой пакет, в который она и была завернута, Такемичи заметался: греть или не греть, вот в чем вопрос. С одной стороны, ему плевать, а с другой теплая еда будет вкуснее и приятнее.       Махнув рукой, Такемичи распотрошил пакет, открыл микроволновку и положил выпечку внутрь. Закрывая дверцу с тихим щелчком, он выставил таймер ровно на минуту.        Микроволновка негромко загудела, обозначая рабочий процесс. Оперевшись поясницей о столешницу, Такемичи уставился в стену, сдерживая желание метнуться в сторону комнаты, так как часы вот-вот укажут семь часов.       Вернув взгляд к уменьшающемуся таймеру, Такемичи открыл дверцу раньше, чем он отсчитал 00:00, не позволяя раздаться протяжному писку.        Загрузив выпечку обратно в пакет, Такемичи бегло налил в первый попавшийся стакан воды (про запас не помешает). А когда развернулся, встретился глазами с отцом. У кого надо учиться так тихо ходить? Или это просто Такемичи не заметил его шаги за шумом льющейся из крана воды?       Ругаться Такемичи не хотел и уже собрался свалить обратно в комнату, но пробежавшийся по его лицу взгляд, а следом и вопрос заставили остановиться.        — Как шрам? Не болит? – как-то устало поинтересовался отец, умудрившись сохранить в этом тоне ту самую интонацию. Желание поддеть все еще свежую рану. Такемичи остался невозмутим. Поднял на него ледяной взгляд и спросил:       — А твой?        На лице отца заиграли жевалки. Такемичи, полностью удовлетворенный, со стаканом и пакетом с выпечкой проскользнул мимо, с поразительной бесшумностью скрываясь за дверью своей комнаты. К хуям этого старого урода. Решил былое вспомнить? Не на того напал.        Устроившись на своей кровати и поставив стакан на прикроватную тумбочку, Такемичи вздохнул. Шрам. Взяв с тумбочки небольшое зеркальце, он удерживал его напротив своего лица одной рукой, в то время как другой пропустил через пальцы несколько прядей, отодвигая их выше.        Черные волосы здорово перекрывали его: светлый рубец чуть выше виска, тянущийся от него в глубину смолистых локонов. Шрам совсем небольшой. Его трудно заметить, если не знать где искать. Но Такемичи знает и прекрасно помнит. Как и боль во время его получения.        Убрав зеркальце, Ханагаки безучастно взглянул на пакет с выпечкой. Аппетит совсем пропал. Глотнув воды, он оперся спиной об изголовье кровати и прикрыл веки, невольно прислушавшись.       Дождь за окном утих насовсем, оставляя за собой тянущуюся вязкой смолой тишину. Поднявшись, Такемичи убрал пакет с выпечкой и вернул его обратно только после того, как заправил кровать. На самом деле он делал это крайне редко и решил сделать сейчас лишь взамен на болезненные размышления.        Прошло ни меньше пяти минут, прежде чем раздался громкий, единичный стук в окно. Подскочив как ошпаренный, Такемичи на мгновение застыл, но тут же метнулся к окну.        Оперевшись руками о подоконник, он лихорадочно осматривал улицу, что не пришлось делать долго: взгляд очень быстро нашел стоящего под его окном Ханму. Тот, заметив, что смог привлечь внимание, помахал ему рукой. Такемичи окончательно успокоился.        Открыв окно, он не решился кричать, потому спросил ровным тоном:       — Какого хера?        Ханма довольно улыбнулся, что было видно даже с высоты второго этажа.       — Я поднимусь? – спросил он также не громко, но при этом так, чтобы Такемичи мог его услышать.        — Родители дома. Не получится.        Ханма на это ничего не ответил, а зашагал вперед, минуя подъезд. Ханагаки, раскрыв от удивления глаза, таращился на то, как Шуджи ловко взбирается по пожарной лестнице, чем частенько промышлял и сам Такемичи. Но делать самому и наблюдать со стороны — совсем разные вещи.        — Помоги хоть, – отозвался Ханма, будучи у последних перекладин. Тяжело вздохнув, Такемичи высунулся из окна, одной рукой держась за оконную раму, а другую протягивая Ханме. Тот поспешил за нее ухватиться и пролезть в распахнутое окно, вваливаясь в комнату.        Отойдя на пару шагов, Такемичи хмуро уставился на озирающегося по сторонам Шуджи.       — Милая комнатка, – прокомментировал он, пока Ханагаки закрывал окно. — Один тут живешь?          — В комнате – да. Ни братьев, ни сестер у меня нет. И слава богу, – пробормотал он под конец, отходя от окна и плюхаясь на кровать. — Лучше скажи, что ты тут забыл?       Стоящий посреди комнаты Ханма приблизился и, не спрашивая разрешения, сел рядом, отодвигаясь ближе к стене и в нее же упираясь крепкой спиной.       Такемичи раньше не особо вглядывался, но в предрассветном полумраке Ханма выглядел по-другому. Будто вуаль темноты подчеркивала рельефы на удивление массивного тела. На мгновение Такемичи ощутил себя спичкой по сравнению с Ханмой, но поспешил отогнать от себя эту мысль. Еще не хватало.        — Да я так, – Шуджи растягивает губы в ленивой улыбке и на мгновение закрывает глаза. — В гости.        Такемичи вглядывается сильнее. Уж больно Ханма был расслабленный для сегодняшнего дня. Обычно он себя вел более нагло и раскованно. Что успело измениться?..       Заставляя себя думать, Такемичи мимоходом произносит:       — Не слишком ли много чести?        В ответ на это Ханма лишь ведет плечами и чуть ниже опускает голову, глядя на Ханагаки из-под полуприкрытых век. Только сейчас Такемичи ощущает приглушенный запах алкоголя смешанный с табаком и слабо кривит губы.       День почему-то никогда не мог начаться спокойно. Обязательно что-то должно было произойти. Что-то, что заставит его испытать весь спектр постепенно накатывающего негатива.       — Ты у меня в квартире считай, поселился, а я у тебя даже не был ни разу. Не честно как-то получается.        — На то были причины, – мрачно отзывается Такемичи, понижая тон. — И как раз из-за них я прошу вести себя тихо. – Видя, что Ханма собирается что-то сказать, Ханагаки прервал его прежде, чем это произошло: — Если не умеешь, то придется научиться.        То ли тяжесть в его тоне, то ли лень самого Ханмы все же заставили его заткнуться. А Такемичи меж тем тихо, но жестко добавил:       — Если тебе, конечно, не интересно познакомиться с моим отбитым папашей.       Шуджи примирительно поднял ладони и улыбнулся одними глазами с застывшим в них обещанием. Это заставило Такемичи облегченно выдохнуть, прислоняясь спиной изголовью кровати.       Сразу после этого негромко хлопнула входная дверь, а Ханма сразу же оживился.       — Нет, не смей! – зашипел Такемичи, осаждая неожиданный порыв Шуджи. — Если отец свалил, то это не отменяет нахождение здесь матери. Так что лучше молчи.        Закатив глаза, Ханма скрестил руки на груди и показательно отвернулся. Такемичи же, тяжело вздохнув, развернул лежащий на кровати пакет. Отреагировав на шум, Ханма с хитрым прищуром глаз наблюдал за тем, как       Такемичи вытаскивает содержимое в единичном экземпляре и откусывает кусочек. Он даже не удивился, когда бесцеремонность Ханмы дала знать о себе в очередной раз; оторвавшись от холодной стены, он потянулся через Такемичи и вытянул из пакета выпечку.        Но на этом его наглость не закончилась, потому что Ханма, даже не думая особо, устроился рядом, облокачиваясь спиной о подушку, смягчающую твердое изголовье кровати.       Небольшого размера подушки едва хватало, чтобы с комфортом разместиться на ней вдвоем, так что Такемичи, ощутив прикосновение плеча к плечу, ничего не ответил и молча продолжил жевать.        Только сейчас он задумался о том, насколько часто начали случаться их встречи. И что зачастую сам Такемичи был их инициатором, пусть сам для себя он утверждал: «Всего лишь необходимость».       Ведь никого больше рядом кроме холода и не было. Только туманящие разум таблетки и одиночество.        Затолкав в рот остатки того, что было в руках и быстро прожевав, Такемичи украдкой взглянул на Ханму; тот сидел, будучи зажатым между стеной и плечом Ханагаки, которого ширина одноместной кровати вынудила отодвинуться ближе к краю.       И все равно прикосновение никуда не ушло. Ну да. Лучше теплота чужого тела, нежели холод пустой стены. Такемичи даже захотелось что-то на нее повесить. Плакаты может какие...        Преисполненный меланхолией взгляд Ханмы отвлек его от размышлений. Глядя друг на друга в полной тишине, Такемичи наконец понял, как ощущается чувство комфорта. То настигало лишь в присутствии Ханмы, сейчас оторвавшимся от поедания выпечки и глядящего на Такемичи как-то безучастно.        И всегда они были вместе вне зависимости от погоды и времени суток. Был день или ночь, рассвет или закат, стучал ли по окнам дождь, пылал ли в небе обруч солнца или скрывался за тучной завесой облаков — неважно.       Они рядом и Такемичи тепло. Он знает, что дом пропах табаком, от рук несет бензином, а волосы слегка жесткие от лака. Знает, что руки в мелких шрамах, а костяшки сбиты в кровь. Губы в мелких трещинах и изгибаются в ухмылке, в то время как глаза загадочно блестят янтарем.        Уютно, даже когда в окно бьют предрассветные лучи, в соседней комнате все еще спит Аянэ, а сидящий к нему вплотную даже не получал приглашения.       В этой наглости была своя прелесть, но вслух об этом Такемичи никогда не скажет. Только запрокинет голову и прикроет на мгновение глаза, справляясь с лезущей наружу улыбкой, от которой губы покрываются жгучими трещинами. Потому что снова раскрываются мелкие ранки.       Такемичи быстро облизывает губы и кажется даже перестает дышать, что не остается без внимания.        — Эй, нескучный, – зовет его Ханма, щелкая пару раз пальцами перед его лицом. Такемичи отмирает, стремительно вдыхая и Шуджи довольно улыбается. А Ханагаки замечает, что свою часть – причем нагло отобранную – он уже доел.       — «Лис», – констатирует Ханагаки, глядя на выражение его лица. — «Хотя тут целый кицунэ. Как там говорилось?.. Сводят с ума и влюбляют в себя?»       Усмешке просится сама собой и Такемичи не может сдержаться. В мифологии он разбирался скверно, но все же что-то да знал и параллели проводил. Уж слишком много сходств получалось заметить.       От этого становилось лишь смешнее, а образ Ханмы-лиса никак не получилось выбросить из головы. И тот не посмел проигнорировать откровенное веселье, послав Такемичи любопытный взгляд.       — Кицунэ, – отозвался Ханагаки, безуспешно подавляя улыбку и на вопросительный взгляд поясняя: — Ты – лис. Самый настоящий.       — О, не волнуйся, – по лицу Ханмы расползлось насмешливое выражение. — В мои планы не входит твое убийство и высасывание жизненных сил.       — Ну спасибо, – фыркнул Такемичи, ощущая, как губы растягиваются в непрошеной усмешке. — А то я уже испугался. Зря, выходит, представлял себя в лужи собственной крови.       — Выходит, зря, – повторил за ним Ханма, улыбаясь. В бледно-малиновых солнечных лучах завораживающе сверкнула радужка медовых глаз.       У Такемичи екнуло сердце.       — Но ты не волнуйся. Мало ли, куда судьба заведет. – Подмигнув замершему Такемичи, Ханма, по-прежнему прислоняясь к плечу, мазнул пальцем его подбородок, на недоуменный взгляд поясняя: — Крошки.        — А... – протянул Такемичи, как загипнотизированный вглядываясь в странный блеск красивых глаз напротив.       В льющимся из окна рассветом сиянии они сверкали двумя огненными опалами, заставляя сердце снова замереть на мгновение. Сложилось впечатление, что у Такемичи сейчас случится приступ тахикардии.        — И все же заглядываешься, – насмешливо протянул Ханма, отчего Ханагаки дернулся, как от выстрела из пистолета и шумно задышал.       Откровенное непонимание того, что с ним происходит, вызвало сковывающий ступор, ядом разлившийся по телу.        Сердце в бешеном темпе колотилось о ребра, вынуждая вдохнуть поглубже. Голова на мгновение пошла кругом и Такемичи потерял ориентацию в пространстве. Показалось, что он падает. Настолько круто наклонился мир.        Сжавшая его пальцы рука подействовала отрезвляюще и Такемичи пришел в себя. Прикосновение можно было приравнять к пощечине, потому он поднял на Ханму широко распахнутые глаза.       — Это начинает беспокоить, – слова, резко обретшие намек на настороженность, заставили сделать еще один судорожный вдох.        — Я в порядке... – пробормотал Такемичи, мельком глядя на их сцепленные пальцы. Приятно. Он не вспомнил, когда в последний раз кто-то брал его за руку.        — Ты, кажется, говорил, что никогда не врешь.       Такемичи ответил не сразу. Окончательно совладать с речью оказалось задачей не из простых.       — В порядке, это когда можешь двигаться и исправно дышать. Этого достаточно.        — То есть сломать кости – это быть в порядке?        — Если я могу подняться, то да.        Они замолчали. Такемичи все не решался поднять глаза на Ханму, потому по-прежнему смотрел на их руки. Странно, но отторжения этот жест не вызывал, хотя должен был по всем законам принципов.       Наверное, дело в непривычно размытых гранях. Будучи привыкшим к тому, что все строго и понятно, он легко терялся и не понимал, нужно ли ему переставлять границы.        Такемичи поморщился. Все из-за Ханмы. Хренова наглеца, внезапно появившемуся в его жизни и за которым Такемичи побежал в самое пекло.       Это было сродни самоубийству, но пока ему интересно – плевать. Может быть, действительно стоит пересмотреть свои взгляды и позволить случиться чему-то непоправимому?        — Я решил встретиться с Майки, – подал голос Такемичи, все же поднимая глаза на Ханму. Тот, встретившись с ним взглядами, неожиданно улыбнулся. — Что?       — Ты все-таки подумал над моими словами, — через чур уж довольно констатировал Шуджи, отпуская его ладонь и освободившейся рукой трепля Такемичи по волосам.        — Не только же с тобой все время проводить.       Ханма состроил обиженное выражение. Ханагаки готов был поклясться, что нихера оно не правдивое, а этот жук снова решил держать его за дебила.       — А чем я тебя не устраиваю?       — Ты наглый, громкий и превращаешь мою спокойную жизнь в цирк, – беззлобно отозвался Такемичи, на что Ханма довольно ухмыльнулся.       Вот, что называется, когда хотел задеть, а в итоге сделал комплимент. Молодец, Такемичи, так держать.        — Тебе это нравится. Иначе давно бы послал.       — Я посылал. Ты никуда не пошел.        Ханма закатил глаза.        — Ты тогда шутил.       — Ни в коем случае. Говорил от всего сердца!        Когда на его собственном лице появилась усмешка, Такемичи не знал. Но она здорово согревала душу.       — Тебе явно стоит поработать над искренностью, – лениво протянул Ханма, явно удерживаясь от того, чтобы рассмеяться.        — Кому надо, тот поймет. Остальные могут катиться на все четыре стороны, – парировал Такемичи.        — Какой же ты трудный, Хана.        — Я экономлю силы. Не вижу смысла тратить свои ресурсы почем зря.       Шуджи насмешливо фыркнул.        — То есть на меня ты их тратить готов? – Такемичи смерил его тяжелым взглядом. — Надо же, даже не отрицаешь, что ценишь меня.       — Не смеши, пожалуйста.       — Я могу и обидеться. Будешь потом без меня в одиночестве сидеть и плакать.       — Да я и без твоих обид этим занимаюсь.

***

      Было ли согласие на встречу с Майки ошибкой, Такемичи не знал. Но он был уверен, что непременно пожалеет об этом, а после забудет, как страшный сон, который ему по нелепой случайности пришлось пережить наяву.       Может быть в нем говорил необъяснимый страх перед людьми в целом и собственная замкнутость, но Такемичи уже подходил к месту встречи. Так что пришлось выбросить эти мысли из головы, иначе еще не начавшаяся ситуация грозила перерасти в катастрофу.       Вдохнув и выдохнув, Такемичи преодолел оставшееся расстояние и оказался около кондитерского магазина с розово-желтой вывеской, белыми буквами и приятной на глаз подсветкой, привлекающий внимание на оживленной вечерней улице.       Ждать пришлось всего около пяти минут — подсказал загоревшийся дисплей телефона, по истечению которых дверь кондитерской открылась, вынуждая Такемичи сделать шаг назад.        Шагнувший за пределы магазина светловолосый прижимал к себе бумажный пакет. Дверь за ним закрылась и взгляд черных глаз скользнул по лицу Такемичи. Расслабленное выражение внезапно оживилось.       И прежде, чем Ханагаки успел окончательно осознать происходящее, светловолосый протянул ему свободную руку.       — Такемичи Ханагаки! – констатировал он, широко улыбаясь. — Я Манджиро Сано, приятно познакомиться лично.        Такемичи прошиб холодный пот. Помедлив, он все же пожал протянутую руку с легкой боязливостью, при этом очень стараясь запереть беспокойство внутри, не позволяя ему выйти наружу, пробиваясь нервозной улыбкой.       Но руки все равно слегка тряслись и Такемичи поспешил спрятать их в карманы кофты сразу после рукопожатия.        — Да... – Такемичи вскользь улыбнулся. — Привет, – «Пусть и не могу сказать того же», продолжило подсознание особенно предвзятым голоском.        Видимо, легкая нервозность все же проступила на его лице, потому что Майки, отойдя в сторону от дверей кондитерской, произнес следующее:       — Да не боись, просто поболтаем. Ты же не против, раз все-таки пришел?       — В твоих словах и есть ответ на вопрос, – передернув плечами, Такемичи решил поторопиться: — Пойдем?        Майки, сделав вид, будто не заметил этот жест, согласно кивнул и двинулся дальше по улице, безмолвно приглашая Такемичи за собой, что он и сделал, идя вперед без ощущения почвы под ногами.       По-прежнему чувствуя то, как дрожат руки, Такемичи трижды пожалел о том, что вообще пришел. Надо было дома сидеть. С Ханмой. Но нет, он здесь, жмурит глаза от закатного солнца и следует за Майки, не проронившим ни слова.        Проходя по освещенной многолюдной улице, Такемичи все не решался нарушить тишину. Как вдруг Майки зашуршал бумажным пакетом, просовывая внутрь ладонь, доставая тайяки и протягивая одну штуку Такемичи.       На размышления времени толком не было, да они и не нужны были вовсе; Такемичи принял угощение. Голода он не чувствовал, но глядя на то, как Майки откусывает от рыбки-печеньки кусок, сделал то же самое.        — Вкусно, – отозвался Такемичи после того, как проглотил пережеванный кусочек. И, замешкавшись на мгновение, добавил. — Спасибо.        Держа во рту тайяки, Майки лишь махнул рукой и спустя десяток секунд, держа один оставшийся в руках хвостик из печенья, ответил:       — Не за что. Рад, что тебе понравилось, – снова улыбнувшись, Майки удобнее перехватил пакет и огляделся. — Кстати, почти пришли.        Такемичи выдохнул облегченно. У него уже начали побаливать ноги. Но слова Сано здорово обрадовали, позволяя ощутить чуть бóльшую устойчивость и двинуться дальше с новыми, пусть и кратковременными силами.       Пришло не больше десяти минут, – за которые Такемичи успел съесть еще одно любезно предложенное тайяки – как они оказались около заброшенного храма.       О его состоянии легко было судить по внешнему виду; все заросшее мхом, покрытое пылью и кое-где даже виднелись серебряные паутинные сети. Дорожка поросла травой и сорняками, на ней же виднелись темные разводы и Такемичи не брался судить, отчего именно они остались. Но затертый темно-бурый цвет явственно намекал на совершенное здесь кровопролитие.        Черно-красная величественная арка – тóрии, возвышалась над головой, вселяя странное чувство благоговения. На окрашенных в алый воротах даже было что-то нацарапано. Такемичи прочел:        «尊い寺は門から»       Майки же тем временем взобрался на самый верх, ввысь по ступенькам, сев на одну из последних и похлопав по месту рядом. Такемичи, недолго рассуждая хорошая ли это идея, все же приземлился рядом, сохраняя при этом небольшую дистанцию.        — Классно здесь, да? – спросил Майки, расположив пакет с тайяки у себя на коленях и глядя в окрашенное оранжевым и розовым небо.       Кажется, ему вовсе не нужен был ответ. Тем не менее Такемичи вымолвил не громкое:       — Да.        Тишина уютной и мягкой периной окутала всего на мгновение.        — Я здесь обычно собрания провожу, – поделился Майки совершенно неожиданной информацией. Такемичи на мгновение оторопел.       О каких собраниях идет речь сомневаться не приходилось.       — Место к тишине призывает. К тому же редко кто сюда ходит, я проверял. Храм закрыт давно, тут его и до нас с теми же целями использовали. Сейчас только мы приходим. Может иногда кто-то и заглядывает, но это редко, да и уходят быстро. Оттого, что жутко, наверное... Безлюдно.        Слегка клоня голову к плечу, Такемичи внимательно слушал. Голос у Майки был, что надо. Его хочется слушать. Не удивительно даже, что Тосва такая огромная. За таким человеком грех не пойти, – рассуждал Такемичи.        — Наверное, – согласился он в конце концов. — Заброшенные места все такие. Жуть нагоняют, потому что время в них застыло.        Угашенный таблетками, Такемичи на удивление легко нашел общий с Майки язык, что не могло не заставить его мельком улыбнуться. Чья-то – помимо Ханмы – компания все еще казалась вопиюще неправильной, но Такемичи успешно проглатывает это чувство. Не до него сейчас было.       — Как точно ты выразился, – усмехнувшись, Майки снова зашуршал бумажным пакетом и протянул Такемичи очередную печеньку.       На этот раз он принял сладость без задней мысли. А почему нет? Как говорится: дают – бери, бьют – беги, а не дают – отбери. Мысленно Такемичи дополнил: «не бьют – не беги».        — А кто еще проводил тут собрания до вас? – поинтересоваться Ханагаки, откусывая рыбе-печенью хвост. Голову кусать жалко. Оставит напоследок.        — Черные Драконы, – Майки отозвался с прежней усмешкой, которая медленно переросла в умиротворенную улыбку. Такемичи же задумался. Черные Драконы...        — Насколько давно?       — В районе 90-х и 2000-х. Где-то между ними, точно не помню, – рассеянно произнес Майки, разламывая свое тайяки пополам и принимаясь есть одну из половин.        — То есть первое поколение?.. – припомнил Такемичи.       — Ага. Мой старший брат им руководил. Но ты наверное и без меня об этом знаешь.        — «А кто же не знает?» – чуть было не сказал Ханагаки, но промолчал на этот счет.       Шиничиро Сано был известен достаточно, чтобы о нем знали многие. Уже отошедший от дел все еще существующих Черных Драконов, Шиничиро в свое время оставил огромный след в истории байкерских банд Токио.        Такемичи помнил смутно, но кажется, что сейчас Шиничиро даже не прикасался к преступности, оставив Черных Драконов на своих предшественников.        — А что он сейчас? – все же решил спросить Такемичи. Ответ последовал незамедлительно.       — Да ничего интересного, – легко улыбнулся Майки. — Занимается своим магазином мотоциклов. Ты возможно знаешь, там много кто из гопников ошивался. Да и сейчас ошиваются...       После того как Майки называл адрес, Такемичи пришлось мысленно представить карту района и пронестись по нескольким улицам, прежде чем сознание привело его к знакомой вывеске.        — Знаю, – медленно кивнув, Такемичи отряхнул ладони, а затем колени от крошек. Натягивая рукава кофты ближе к пальцам, он решил добавить. — Не был там, но по столпотворению запомнил.        Майки на его слова добродушно улыбнулся и потряс пакетом. Судя по отсутствию какого-либо движения внутри и приглушенного стука, тот был пуст. Смяв пакет, Майки досадливо вздохнул.        — У нас кстати завтрашней ночью собрание, – поделился он, что было вообще ни разу не кстати, но Такемичи на этот счет решил промолчать. — Ты главное не подглядывай. – Снова улыбнувшись, он коротко рассмеялся.       — Это только что было приглашение? – деликатно поинтересовался Такемичи, на что получил по-прежнему шутливый ответ.       — Ни в коем случае, – и, спустя несколько мгновений, Майки произнес. — Хочешь – приходи. Ничего секретного мы все равно не обсуждаем, так что беспокоиться не о чем. Без пальцев не останешься.       Такемичи аж передернуло.        — Жестоко.        Майки на это лишь посмеялся. Ханагаки его радости не разделил. И он даже не знал, в таблетках ли дело. Между тем, Сано поднялся со ступеней. Такемичи только сейчас заметил, что уже почти стемнело.       — Ладненько, – отряхнув штанину, Майки повернулся к нему, сохраняя на лице улыбку. — Дело к ночи идет... Оставишь свой номер?        Поднявшись следом, Такемичи вытащил из кармана мобильник и они обменялись номерами, после чего Майки ушел, оставляя Такемичи один на один со странным чувством внутри. Руки у него снова затряслись, а новый номер именованный «Непобедимым», прожигал дыру в груди.        Простояв в одиночестве около пяти минут, Такемичи внезапно сорвался с места и побежал вниз по ступенькам. Ему срочно нужно выговориться.        Уже на ходу он набирал контакт «IF42-71», после скорого принятия звонка на сбитом дыхании оглашая свое желание немедленно встретиться в ближайшем парке. 

***

      На то, чтобы отдышаться, потребовалось несколько полных сосредоточенности минут. Сидящий на лавке Такемичи, запыхавшийся и с красными от бега щеками с каждым вдохом заставлял себя замедляться, чтобы в конечном счете перейти на спокойный темп.       Пусть и обжигающая боль, разлившаяся неприятной пульсацией в глотке, никуда не ушла.        Стиснув пальцами собственную шею, Такемичи поморщился, потер кожу ладонью и сглотнул, игнорируя кратковременную вспышку боли. Пока он бежал на Токио опустились сумерки, а Ханма уже ждал его, примчавшись так быстро, как только смог. Он же сейчас лениво потягивался, периодически поглядывая на дисплей телефона.        Когда же Такемичи наконец пришел в себя, Ханма в неизменно размеренной манере спросил:       — Так к чему, говоришь, такая спешка? Что-то я не заметил гонящихся за тобой копов. Ну или гопников на крайний случай...        Со свистом втянув носом воздух, Такемичи прислонился к деревянной спинке лавки плечом. Где-то в траве стрекотали сверчки.        — Поговорить, – отозвался Ханагаки вполголоса. Все, лишь бы не беспокоить больное горло, резь в котором постепенно угасала с каждым новым вдохом.        — И о чем же? – поинтересовался Ханма, доставая из кармана пачку сигарет. Его поведение всеми силами указывало на то, что Шуджи мало интересовало происходящее.        Такемичи вздыхает и берет предложенную сигарету, сжимая фильтр губами. Всего пару мгновений и в ночной темноте вспыхивает пламя зажигалки, подпалившее обе сигареты по очереди.        Глядя на витки дыма, Такемичи едва может совладать с прежней дрожью в руках.       Переведя взгляд на выдыхающего дым Ханму, он отнимает сигарету ото рта и произносит:       — Помнишь, утром я говорил тебе, что решил встретиться с Майки? Дать ему шанс.        — Само собой, – без особой инициативы ответил Ханма. — Не терпится поделиться?       — Не совсем так, – наверное, Такемичи должен был злиться на такую бестактность, но бурлящий в крови препарат решил все за него. — Он привел меня к заброшенному храму и сказал, что завтрашней ночью там пройдет собрание Тосвы.        Глаза у Ханмы сию минуту вспыхнули пламенными искрами. Такемичи невозмутимо продолжил:       — А еще мы обменялись номерами.         Загоревшийся на чужом лице интерес внезапно сменился досадой.        — Ну вот, а я ведь так не люблю делиться, – посетовал Ханма, а Такемичи подавился дымом. — Не смей умирать у меня на глазах, Хана.       Выкашливая остатки горечи, Ханагаки отмахнулся от полупрозрачной белой дымки и смахнул с глаз слезы. День казался абсолютно сумасшедшим и он нисколько не преувеличивал, думая об этом.        — Ты что, решил меня к рукам прибрать? – скривив губы, Такемичи впечатался в Ханму хмурым взглядом.       Может быть, он по-прежнему не был способен разозлиться, но определенный осадок на самом дне грудной клетке присутствовал, и Такемичи сполна хватило этого, чтобы разжечь настоящее пламя.        — Я совру, если скажу, что мне бы хотелось отпускать тебя, – крутанув ладонью в неопределенном жесте, Ханма сделал неторопливую затяжку. — Но врать я не в настроении, так что промолчу.        — Ты невыносим, – напомнил ему Такемичи, сжимая меж пальцев медленно тлеющую и сыплющую искрами сигарету.        Ханма его слова успешно проигнорировал и резко перевел тему.        — Так и что, мы собираемся подсмотреть за собранием Свастонов?        — Что? Нет! – возразил Такемичи, только потянувшись к смятому фильтру.        — Серьезно? – Ханма его слова очевидно не оценил, выдыхая облако дыма и щелчком отправляя бычок на асфальт. — Тоска зеленая, – скрестив руки на груди, Ханма показательно отвернулся.       У Такемичи сложилось впечатление, что он разговаривает с ребенком. Но ни возможности, ни сил на раздражение у него не было.       — Если так не терпится попасть к ним на собрание, то иди и вступай. Уверен, они рано или поздно сдадутся. Ты и мертвого заболтаешь.        — И все равно мы упускаем потрясающую возможность! – не отступался Ханма. Такемичи честно не хотел говорить об этом, но других вариантов все равно не было.       «Будь что будет», – подсознание подготавливается к необратимому. И Такемичи произносит, скрипя зубами:       — Не получится. Завтра с пяти до шести вечера я буду отсиживаться у мозгоправа, – дернув уголком губ, Такемичи бросил сигарету под ноги, затоптав ее носком ботинка.       Повернувшись обратно, Ханма уставился на него с плескающимся во взгляде интересом и медленно произнес:       — Собрание будет ночью.       — Ночью я буду спать, – бескомпромиссно заявил Такемичи, на что Ханма примирительно поднял ладони и мимолетно улыбнулся.        — Ладно-ладно, не кипятись, – мерно произнес он и янтарь глаз вдруг хитро сверкнул. — А к мозгоправу то тебе зачем?       Для себя Такемичи решил — если вываливать, то все. И, тщательно подбирая слова, неторопливо пояснил:       — Эти встречи обязательные и мои родители отдают за них деньги... Так что права не идти у меня нет, – прибывая в задумчивости, Такемичи прикусил внутреннюю сторону щеки. — Это по поводу моих таблеток. Он следит за тем, чтобы все шло... Чтобы все было "под контролем".        "Под контролем", потому что нихера оно не под контролем и идет по пизде, но Такемичи нужно слезть с этой дряни, чего бы ему это не стоило.       Недоговаривать, строить из себя нормального, пренебрегать своими желаниями — да, и еще раз да. Все что угодно, лишь бы этот кошмар прекратился.        — Он обещал снять меня с этой хуйни к сентябрю, – прошептал Такемичи. — Я просто не могу проебаться. Иначе это затянется еще хуй знает насколько.       В воцарившейся тишине тревога приобрела особенно четкое выражение и Такемичи захотелось кричать. Блядский отец, блядские таблетки, блядское лечение, блядское все! Почему именно он? Почему?! За что, в конце концов!       У Такемичи уже крыша едет, а нервы у него и подавно не стальные. Скоро всему придет крах, если это не закончится. Становилось все более невыносимо проживать день за днем.        Сколько еще получится продержаться? Полгода? Год? А что потом? Смерть? Вечная темнота? Такемичи не знает.       Он вообще ничего не знает и знать не хочет. Только бы его оставили в покое. Неужели даже это желание было недостижимым?         Внезапные объятия остановили мысли как по команде. Округлив глаза, Такемичи прерывисто вдохнул. Руки на его спине надавили сильнее, прижали ближе и Такемичи ткнулся в плечо Ханмы.       Запах сигарет смешанный с ментолом ударил в нос. Отчего-то защипало глаза.       — Не парься, Хана. Если понадобится, я протащу тебя через это, идет? – голос, как шорох осенних листьев приблизил Такемичи к промозглой осени и самой главной мечте. С силой моргнув, он безуспешно прогонял слезы.       — Идет, – шепнул Такемичи, отвечая на объятия и позволяя обжигающему чувству захлестнуть с головой. Может быть, все не так плохо. Может быть, у него еще есть шанс.       Неважно, к чему приведет эта договоренность, ведь теперь у него есть право хотя бы понадеяться.