Жнецы

      Проснулся Такемичи когда настенные часы пробили полдень и успели отсчитать половину от часа дня. Подниматься откровенно не хотелось, потому Такемичи предпочел закрыть глаза и прислушаться к тишине.       Все его попытки уловить хоть какой-то, даже малейший шум привели его к поражению и последующим мыслям: либо Ханма еще спал, либо умел вести себя тихо. Вероятность последней версии едва ли не стремилась к нулю, учитывая буйный и неугомонный нрав Шуджи. Так что эту теорию Такемичи предпочел отбросить и как можно быстрее.       Разлепить веки снова получилось с большим трудом. И когда это все-таки получилось, он снова лицезрел потолок.       Подняв руки к лицу, Такемичи провел пальцами по холодным щекам, чувствуя на тонкой коже засохшие дорожки слез. Кажется, он плакал даже во сне, учитывая небольшие влажные пятна на подушке.        Сна своего Такемичи не помнил, но внутри остался приятный осадок, явно намекающий на то, что ночь прошла очень даже хорошо. Что в принципе было удивительно.       В последний раз Такемичи нормально спал на пляже, в прошлую встречу с Ханмой. В тот раз ему не снилось ничего, но сон был безмятежен и учтив, что случалось с Такемичи редко. Обычно во время сна он подрывался несколько раз: от навязчивой дрожи во всем теле или срыва с небоскреба, значения не имело.       Ведь вернуться в сон было задачей далеко не из простых и за это Такемичи хотел отчаянно колотить стену, разбивая кулаки в кровь. Только это могло подарить настоящий покой, без иллюзий и обмана, как это делали таблетки.       Безудержная агрессия не обманывала никогда. Она диктовала грязно, убивала намеки на жалость, тем самым позволяя успокоить бушующий в крови адреналин.        Облизнув застывшую кровь на рассеченной губе, Такемичи оторвал голову от подушки и плавным движением – чтобы не спровоцировать даже малейшую вспышку боли – сел.       Голова пошла кругом и Такемичи пришлось стиснуть зубы, терпя до победного, пока хоровод перед глазами не утих насовсем. Прождав для верности еще с десяток секунд, Такемичи спустил босые ноги на холодный пол.        Поднявшись с дивана, Ханагаки решил не рисковать в попытке размять тело, но не сделать этого совсем было нельзя; ноющие спазмы в мышцах вынудили на пробу подвигать руками.       Как и ожидалось, раненое плечо в протесте отозвалось болью, но уже не такой сильной как вчера. Это принесло Такемичи что-то отдаленно похожее на радость.        Размяв шею и – крайне осторожно – ноги, он опустился обратно на диван из-за резко накрывшего головокружения. Подступившая к горлу тошнота показалась кратковременным удушением, из-за которого Такемичи склонил голову, слушая бешено заколотившееся сердце.       Словно ударом в солнечное сплетение из легких вышибло кислород. Такемичи почувствовал себя рыбой на суше: также бездумно открывал и закрывал рот в попытке вдохнуть.       Скрип пружин совсем рядом и последующее тепло чужих пальцев, сжавшихся на задней стороне шеи заставили его выпрямиться, жадно заполняя легкие кислородом.        Сквозь шум собственного дыхания Такемичи не сразу расслышал скучающий голос справа от себя:       — Разучился дышать без моей помощи? – тянущаяся как сироп меланхолия быстро сменилась привычным весельем. Прикосновение ладони к шее быстро сошло на нет. — Не переживай, я обязательно помогу тебе с этим.        Повернув голову к источнику шума, Такемичи уставился на Ханму. Без укладки тот выглядел не совсем привычно и словно бы по-домашнему уютно, но размышлять об этом Такемичи прекратил сразу, как только понял, о чем вообще думает.       Порываясь отодвинуться подальше, он так и остался на месте, словно парализованный. Он искренне – искренне ли? – хотел сделать это несколько раз, но мышцы упрямо окаменели, отказываясь слушать головной отдел. Такемичи нахмурился.       — Видимо, лекарство ты еще не пил, – хмыкнул Ханма, глядя на него с наглой усмешкой. Ханагаки продолжал смотреть на него, как загипнотизированный, пока в конце концов с силой не моргнул отворачиваясь. — Как уныло.        — Это я сейчас такой. Дальше еще хуже будет, – пробормотал Такемичи, прекрасно зная, какой эффект его настигнет вскоре, после приема таблеток: абсолютная апатия, поглощающая собой любые эмоции, какие только могли зажечься на пепелище.       Так было почти всегда. На это и был расчет, когда ему выписывали препарат. Вернее, не совсем на это...       Таблетки должны глушить агрессию и все, что с ней связано. Так, в общем-то, и происходило, но иногда получалось так, что действие таблеток убивало абсолютно все внутри него, оставляя лишь навязчивую скуку.       И как бы сильно Такемичи не хотел злиться — он просто не мог.        — Какой ты нудный, сдохнуть можно, – наглядно недовольно произнес Ханма, поднимаясь с дивана и на ходу смазанным движением проводя ладонью по волосам Такемичи.       И без того лохматая прическа стала похожа на гнездо, и хозяин этого безобразия поспешил исправить вихрь недоразумения.       — Если не планируешь сдыхать от голода – то милости прошу, за мной.        Встав на ноги, Такемичи старался не делать резких движений, чтобы не беспокоить и без того травмированное тело. Он был способен терпеть боль, но это вовсе не значило, что Такемичи хотел ее испытывать.       Пусть иногда это и было необходимо, но чаще всего — надоедливо и прилипчиво, ведь боль была везде, пропитывала собой каждую клеточку тела. Поистине отвратительное чувство.        Проследовав за Ханмой до кухни, Такемичи занял все тот же ближайший ко входу стул и какое-то время молчаливо наблюдал за тем, как Шуджи роется в холодильнике, в усердной попытке что-то найти.       Процесс сопровождался позвякиванием банок, крышек и вообще много чего еще. Такемичи мало хотелось разбираться, что именно попало под руку Ханмы на этот раз и отчего раздался очередной не громкий лязг.        Прикрыв глаза, Такемичи в привычной манере абстрагировался от шума, словно уши заложило ватой. Подобное «выпадение из реальности» он проворачивал достаточно часто для того, чтобы перестать переживать.       Ведь в таком состоянии мало что можно заметить, но Такемичи плевать, какому риску подвергать себя и подвергать ли вообще.       Но здесь ему ничего не угрожает, что можно заявить с абсолютной уверенностью, даже несмотря на то, что Такемичи — персона недоверчивая. Если бы не обстоятельства его жизни, то у него были все шансы вырасти «нормальным», без постоянной оглядки в поисках несуществующих ответов, без препаратов и тянущейся, словно резина, апатии.       Но папаша постарался на славу, убив в нем все то, что Такемичи так трепетно старался в себе сохранить. Ведь без «этого» он был и оставался никем. Всего лишь пустой оболочкой без чувств и эмоций, которой можно причинить любую боль — он все стерпит, потому что иначе слишком велик шанс умереть.       Он бы, наверное, и умер, если бы не привычка держаться по последнего.           Открыл глаза Такемичи после глухого стука посуды о столешницу. На мгновение почудилось, будто он уснул на несколько минут, потому что перед ним уже стояла тарелка с едой, а напротив сидел Ханма с кружкой чая.        — Спасибо? – пробормотал Такемичи, не привыкший говорить благодарности кому бы то ни было. Но сейчас что-то внутри настойчиво подсказывало ему, что стоит выдавить из себя одно жалкое слово.       Хотя самому Такемичи думалось, будто Ханме это и не требуется вовсе. Тем не менее тот в ответ открыто улыбается, довольно глядя на Ханагаки. Янтарные глаза прожигали насквозь, отчего он внутренне сжался, не до конца понимая, что только что почувствовал; удушение или неприязнь.       — Пожалуйста? – в тон ему ответил Ханма с насмешливой улыбкой на лице. Такемичи на мгновение стало дурно, прежде чем он смог взять себя в руки.       Одним только усилием воли у него получилось стряхнуть с себя странный осадок.        — Иди ты, – закатил глаза Такемичи, беря оставленную на столе вилку и без особого аппетита кладя в рот еду. Так или иначе ему нужно есть, если он хочет сохранить в себе хоть какую-то энергию.       На одних только таблетках он долго не продержится. От неожиданно вспыхнувшего воспоминания Такемичи отложил вилку и сунул ладонь в карман штанов, изымая оттуда пузырек с таблетками. Чем раньше он это сделает — тем лучше...        Открыв флакон, Такемичи помедлил, в очередной раз набираясь решимости. Раздавшийся скрежет ножек стула о деревянный пол заставил Такемичи ненадолго отвлечься, как вдруг пузырек выскользнул из рук.       Подняв глаза на Ханму, Ханагаки хмуро смотрел на то, как тот вертит препарат в руках. Наружу рвалось множество ругательств, – все, до единого, матерные – но все же Такемичи удалось сказать далеко не веселым тоном:       — Отдай.        Оторвавшись от разглядывания этикетки, Ханма поднял на собеседника искрящиеся любопытством глаза.        — Я хочу кое-что проверить, позволишь?       Глядя на Ханму с откровенным сомнением, Такемичи поджал губы и молчал с десяток секунд. Насколько сумасшедшим мог быть его интерес?       Насколько будет велико сожаление Такемичи, если он согласиться на непонятную авантюру? Будь что будет — решил он, уже представляя, как сильно будет злиться.        — Ладно. Что на этот раз? – произнес Такемичи с такой усталостью, словно успел поучаствовать в этой ненадежной задумке, о сути которой не имел ни малейшего понятия.       Из-за этого Такемичи чувствовал себя не в безопасности, ибо черт знает, куда заведет его слепое согласие.       — А вот это уже секрет, – подмигнул ему Ханма. — Но эта штука останется у меня до поры до времени.       И спрятал пузырек с лекарством себе в карман. Видя подозрительный взгляд Такемичи, Шуджи лишь развел руками.       — Если я тебе скажу, то будет неинтересно. Если же ты не об этом, то не парься. Не потеряю. И обязательно верну, – его задорная усмешка вызвала у Такемичи скованный выдох. Во что он только что ввязался?

***

      На улицу они выбрались вместе с разгоревшимся на горизонте огненно-красным закатом, будто кто-то перерезал небу горло. На несколько мгновений Такемичи засмотрелся и что-то отчетливо полыхнуло в глубине синих глаз.       Золотистый обруч солнца отразился в глубокой радужке, опаляя своими искрами и почти даря ощущение мимолетной боли. Словно гипнозом, бордовая полоса заката притягивала к себе взгляд и Такемичи никак не мог заставить себя отвернуться.        Обратно в реальность его затянула теплая рука, сжавшая плечо. Повернув голову, Ханагаки столкнулся с янтарными глазами. Те из-за освещения стали совсем уж огненными, словно на дне радужки полыхает костер. Или Такемичи так только показалось?        Тряхнув головой, он поспешил вперед по дороге, упрямо отвернув голову от распаленного пожаром горизонта. Торопливые шаги позади свидетельствовали о том, что Ханма идет следом, при этом, на удивление, даже не сказанув что-нибудь особенно колкое.       Хотя возможность у него была для этого, что ни на есть, прекрасная. Странным казалось то, что он этим шансом для очередной насмешки не воспользовался, а лишь молча направился следом.       Такемичи не особо вглядывался, но когда они встретились взглядами, то в глазах напротив даже не плясали черти, как это происходило обычно. Не было ни намека на обычное озорное настроение.        Замедлившись, Такемичи поравнялся с Ханмой и глянул на него украдкой: отчего-то тот был спокоен, смотрел куда-то в сторону на мимо проезжающие машины и оживленную дорогу в частности.       Такемичи честно старался разглядеть в нем хоть что-то приблизительно похожее на обычное состояние, к которому Такемичи уже начал привыкать, но ничего. Ни единой крупицы, за которую можно было бы ухватиться.        Досадливо выдохнув, Ханагаки отвел взгляд. Происходило что-то странное и он никак не мог понять, что именно. Факт этого зудом забрался под кожу, раздражая и заставляя тело напрячься.       С ощущением, будто его водят за нос, Такемичи вернул взгляд на Ханму и снова встретился с этими горящими в свете заката глазами. Они наконец приобрели насмешливый тон и Такемичи заметно успокоился.       Но даже это Ханма не прокомментировал, лишь усмехнулся каким-то своим мыслям и отвел взгляд обратно к дороге, а Такемичи все еще упорно не понимал, что послужило стимулом для такой поразительной молчаливости.        Спустя менее, чем 15 минут, когда солнце почти полностью ушло за остывающий горизонт, они остановились на детской площадке. Безлюдной, погрузившейся в черноту вечернего мрака, с поскрипывающими в небольшом отдалении качелями.       И пока Такемичи обходил площадку в поисках идеального места для остановки, Ханма около ближайшей дороги нашел ежа. Маленького, серого и колючего, который легко поместился в ладонь.       Он фыркал и слегка кусался, но Ханма все равно понес его с собой, несмотря на все попытки ежа спикировать обратно на землю.        Показывал находку Шуджи с откровенным довольством сидящему на вместительной карусели Такемичи. Тот посмотрел на ежа, потом на Ханму как на идиота и осторожно тронул острые колючки кончиком пальца.       Еж, устроившийся на раскрытой ладони завозился и поднял маленькую морду, после чего попытался укусить Такемичи. Вовремя одернув палец, он отодвинулся подальше и сказал Ханме отпустить бедное животное.       Но тот лишь плечами пожал и опустился на округлую деревянную сидушку прямо напротив Такемичи, который лишь горестно вздохнул отворачиваясь.        В ушах коротко засвистел ветер. Ханагаки поежился. Холодно. Ему всегда было холодно. Несмотря на плотную ткань кофты и джинс, несмотря на июньскую теплую ночь.        Все равно Такемичи просовывает заледеневшие пальцы в рукава и еле заметно дрожат под слоями одежды плечи. Повсюду морозная стужа, какой бы высокий показатель не обозначал градусник.       Такемичи мерзнет всегда и везде. Но стоит только в поле зрения оказаться этому темноволосому недоразумению с обесцвеченной прядью посередине, как древнейшие ледники начинают таять. Из-за грозовых туч выходит солнце, нежно касаясь бледной кожи, покрытой слоем льда.       Корка трескается и кусками падает ему под ноги, а Такемичи только и хочется прислониться к Ханме как к батарее, чтобы побыстрее ощутить жгучее тепло.        Из-за этого Такемичи ощущает смесь ужаса от непонимания и отчаянного желания оказаться поближе. А еще очень хотелось бы перестать сравнивать Шуджи с обогревателем, но ассоциация выстраивалась с настойчивым напором и Такемичи быстро перестал сопротивляться.       Видя же насмешливый взгляд янтарных глаз напротив, Ханагаки слишком уж явно кажется, будто Ханма читает его мысли, отчего становится неловко. Начинают гореть кончики ушей.        — Ты слишком много думаешь, – произносит Шуджи с усмешкой, после чего наклоняется к земле и отпускает ежа. Тот прытко скрывается в ближайших кустах, а Ханма выпрямляется.       Такемичи мысленно прощается с вредной колючкой, после чего находит силы на ответ.       — Наверное, – легко соглашается он, слабо пожимая плечами. В ночной темноте недолго мелькает пламя зажигалки.       Ханма закуривает, убирает огниво в карман куртки и вдыхает дым, запах которого вскоре ощутил и Такемичи. Порываясь отвернуться, он лишь вдохнул поглубже, запоминая едкий аромат, заполнивший легкие.        Недолгое головокружение от этого выбило опору из-под ног и Такемичи пришлось опереться руками о сидушку, чтобы не упасть. Он все меньше понимал то, что с ним происходит.       Может, дело в отсутствии надоедливого препарата в крови? Такемичи часто пропускал приемы таблеток, но в день он стабильно глотал хотя бы по одной кругляшке. С последнего приема прошли целые сутки и он чувствовал себя непривычно странно.       — Раз уж тебе так хочется поразмышлять, – Ханма заговорщически улыбнулся, облокачиваясь спиной о невысокую железную перекладину, выполняющую роль спинки.       Такемичи заворожено наблюдал, как при его движениях во тьме мелькает сигарета, зажатая между длинных пальцев.         Ханма, чуть задумавшись, проводил взглядом мимо пролетавшую бабочку. Приглядевшись, Такемичи смог увидеть темно-оранжевый окрас ее крыльев.       — Скажи-ка... Почему бабочки так мало живут?       Вопрос – абсолютно идиотский и сколь-угодно глупый – вызвал у Такемичи спутанность мыслей. Движение маленьких темно-оранжевых крыльев вверх-вниз. Если приглядеться, можно заметить черные вкрапления окраса на ее крыльях. Такемичи вдохнул.        — Слишком многие посягают на их красоту. А если дотронуться до крыльев, то они больше никогда не взлетят.        Губы Ханмы растянулись в довольной ухмылке. Затянувшись, он чуть поддался вперед и выдохе спросил:        — А как долго человек будет падать с пятого этажа?        Такемичи всерьез задумался, прежде чем ответить.       — Мучительно-долго или стремительно-быстро. Зависит от того, после каких обстоятельств падаешь.        — И после каких же падал ты?        Не было больше ничего. Ни деревянной сидушки под бедрами, ни запаха сигаретного дыма, ни мелькающих во тьме искр. Все исчезло в темноте, растворилось в едкой дымке и Такемичи чувствовал, что снова падает в пропасть.       Сердце на секунду замерло, рьяно упало в желудок и отсчитало, кажется, сотню бешеных ударов. Холод разлился по венам антифризом, смешался с кровью и болезненно ударил в самое сердце. Грудную клетку затянуло слоем льда.        Пропасть под ним стала только больше. Насколько же легко его можно прочитать, раз такой человек как Ханма смог увидеть то, что по сути лежало на самой поверхности? Даже если Такемичи думал, что надежно прячет тайну своего одиночества.       — Эй, Хана, – позвал его игривый голос. Лед затрещал под его напором и осыпался мелкими, но острыми кристаллами. Пульс подскочил с новой силой. — Кто бы знал, что тебя так легко пошатнуть. – Смех в тоне Ханмы вызвал фейерверк перед глазами. Хватило одной-единственной искры, чтобы сжечь последний мост.        Вдохнув слишком резко, Такемичи едва не подавился и уставился на Шуджи широко раскрытыми глазами. Вместе с его очередным возвращением отступил и холод. Такемичи снова стало приятно и тепло.         — Ну наконец-то, – фыркнул Ханма, выдыхая облако дыма. — И года не прошло!        — Зачем ты... – начал было Такемичи, но его перебил по-прежнему издевательский тон.       — Нет-нет-нет, – Шуджи покачал головой. — Так не пойдет. – И ухмыльнулся, туша сигарету о сидушку, после щелчком отправляя окурок в сторону.       Оперевшись локтями о свои колени, Ханма приблизился ровно настолько, насколько позволяла круглая железная балка на манер рулевого колеса.       — Скажи мне... Какого это, без конца падать?        Нахмурившись, Такемичи ощутил укол адреналина, разогнавший по венам кипяток. Стало больно дышать.        — А тебе это разве неизвестно? – спросил он сквозь стиснутые зубы. Глаза Ханмы заискрились весельем. Поднявшись, он спрыгнул с карусели и отошел на пару шагов.       Поднявшись следом, Такемичи помедлил, но все же слез с карусели, стоически игнорируя боль где-то в сосудах.        Ханма, приблизившись, держал руки в карманах. Наклонившись, он немного компенсировал их разницу в росте. Такемичи собирался отшатнуться, но заставил себя стоять на месте, каких бы титанических усилий ему это не стоило.       — Давит одиночество? Считаешь себя недостойным? – тон Ханмы был полон какого-то ласкового спокойствия, из-за чего Такемичи покоробило. — Что, если так и есть? Что, если ты только и можешь, что ныть в подушку, больше ничего при этом не делая?        Такемичи отчетливо ощутил, как заколотилась венка у него на шее после того, как губы Ханмы изогнулись в вымораживающей ухмылке.        — Ударь, ну же, – в его голосе появилось откровенное веселье, в то время как глаза блеснули сумасшедшим азартом. — Или без своих таблеток ты слишком слаб?        Последнее слово отозвалось в голове протяжным эхом. Ушедшая из-под ног земля вернулась с внезапным порывом и подтолкнула Такемичи вперед: схватив Ханму за воротник, Ханагаки одним ударом сшиб его и с ног и повалил на землю, по инерции падая следом.        Поднявшееся облако пыли развеялось быстро. Сразу после того, как Такемичи занес руку для удара, сжимая ладонь в кулак до побелевших костяшек.       Он все еще сжимал чужой ворот мертвой хваткой и смотрел в улыбающееся лицо не сопротивляющегося Ханмы.        — Мне тебя еще подбодрить? – спросил он с откровенной провокацией, а Такемичи так и остался сидеть на нем сверху, не в силах разжать кулак и собирая остатки себя для решения. — Хана... Ты, кажется, не слишком то...       Хлесткий удар по лицу заставил его проглотить слова. Голова Ханмы резко дернулась в бок. На его щеке стремительно заалел кровоподтек.       Опустив запульсировавшую от острой боли руку, Такемичи тупо уставился на яркий след от удара. Внутри стало пусто. Он больше не падал, а остановился на одном месте.        По площадке эхом разнесся хриплый смех Ханмы.       — Отличный удар... – произнес он с искренним весельем. — Мы с тобой точно подружимся, Хана!       Такемичи молчал. Он понял, что плачет, только когда на щеку все еще лежащего под ним Ханмы приземлилась слеза. Затем еще одна, и еще.       Повернув голову, Шуджи уставился на него с непониманием, смешавшимся с удивлением, пока Такемичи тщетно стирал слезы рукавом. Они лились с новой силой, стоило только исчезнуть предыдущим.        Со злости ударив кулаком по песку, Такемичи рывком слез с Ханмы и тут же упал рядом, беззвучно плача и глядя в землю, на которую капали слезы.       Он не мог остановить это, как бы сильно не хотел. Сидит тут и плачет после того, как врезал придурку, принявшему его к себе на одну ночь.        — «Но ведь только там я впервые почувствовал себя дома», – думал Такемичи, всхлипывая и утирая влагу с щек. Поистине отвратительное и гадкое чувство осело глубоко внутри противной горечью.       Продолжать рыдать не позволила задумчивость и он поднял взгляд на Ханму. Тот успел сесть и смотрел на него через призму растерянности.        Такемичи прислушался к себе и вглядываясь в побитое лицо Ханмы понял: он все еще дома. И был там до тех пор, пока он находился рядом.       Осознание этого ударило под дых, выбивая из легких кислород, после чего Такемичи вдохнул и негромко рассмеялся. Слезы слишком резко сменились тихим весельем.        — Мне ожидать нервного срыва? – деликатно поинтересовался Ханма, отряхивая одежду от песка.       Ханагаки поднял на него заплаканные, но заметно повеселевшие глаза. На щеках все еще чувствовалась застывшая влага, которую он поспешил стереть, избавляя себя от неприятного и прилипчивого ощущения.       — От меня можно ожидать чего-угодно, так что не бойся разгребать последствия, – Такемичи пожал плечами, после чего поднялся на ноги, отряхивая штаны от пыли и слыша, как Ханма нехотя поднимается следом, также стряхивая с одежды следы от их увеселительной беседы.        — Врезал ты, конечно, от души. Ничего не скажешь, – пробормотал Ханма с усмешкой на губах, пальцами потирая сочный кровоподтек на лице.       От силы, вложенной в удар, у Такемичи до сих пор болели пальцы.        — Нечего было провоцировать, – пожимая плечами, Ханагаки фыркнул и посмотрел на Ханму со смесью сомнения и непонимания. — Чего ты вообще добивался?       Стоило только договорить, как Шуджи изменился в лице и взглянул на Такемичи как-то по-новому, отчего последнему стало не по себе.       Потому что из темноты, в свете луны на него взирали два янтарных камня, слабо переливающихся от попадавшего в них бледного хрустального сияния.        — Проверял твои лимиты, – подмигнул ему Ханма, неожиданно улыбнувшись. — Было любопытно посмотреть на то, какой ты настоящий. И как на тебе сказывается продолжительное отсутствие таблеток.       — Настоящий, – тихо и совершенно тупо повторил за ним Такемичи. Настоящий он. Это только что было его истинное лицо? То, что скрывается в глубине.       Монстр, которого усыпляют препаратами, тем самым вешая ему на шею тяжелую цепь. Именно он ударил Ханму, именно он вырывался наружу вместе со вспышками ярости.       — Это не я, – Опустив глаза к земле, Такемичи сглотнул. До этих самых пор ему очень давно не приходилось сталкиваться с самим собой вот так — лицом к лицу в попытке разобраться кто есть кто. — Вернее... Это не совсем то, что мне хотелось бы называть собой.        Скривившись, Такемичи вздохнул и требовательно протянул руку. Нужно избавиться от этого как можно быстрее, пока не случилось еще что-нибудь эдакое, отчего Такемичи точно сойдет с ума.        Получив обратно пузырек с лекарством, он вытряхнул таблетку на ладонь и закинул ее в рот, тут же проглатывая. Раскатившееся по телу короткое онемение быстро сошло на нет и вместо него возникло глухое отрицание.       Что он блять делает? Ненавидит себя за то, что послушно глотает лекарство, винит за то, что пропускает приемы, в это же время находя в этих пробелах свое освобождение?       А теперь еще и противоречит сам себе, запирает настоящего себя глубоко внутри, кличет его монстром и глотает мерзопакостную гадость. Это убьет его. Точно убьет.        — Ты говорил, что мы подружимся? – язык его едва слушался, но Такемичи заставил себя говорить, лишь бы больше не слышать того, что происходит в его голове.       Ханма на его слова улыбнулся и двинулся с места, бредя к выходу с детской площадки и молча зовя Такемичи следом. Тот даже не думал. Молча направился за ним, убирая пузырек в карман.       — Да, – Ханагаки не видел его лица, но точно мог сказать, что Ханма ухмылялся. такой тон у него был только в моменты, когда губы растягивались в ломаной линии — Такемичи знал наверняка. — Мы с тобой точно подружимся, Хана.         — Почему ты так решил?        — А ты, я посмотрю, сегодня больно разговорчивый?       — У меня такое редко, так что радуйся, пока я снова не впал в анабиоз, – хмыкнул Такемичи, убирая руки в карманы.       Ему вовсе не было холодно, точно не рядом с Ханмой. Просто нужно было срочно куда-то деть руки, ведь они уже начали трястись.        — Радуюсь, по мне не видно? – обернувшись к Такемичи, Шуджи не переставал сохранять на лице безумно довольное выражение, отчего Ханагаки и сам не заметил, как начал слабо улыбаться. — Ну вот, так-то лучше. А то твоя мрачная рожа меня скоро в могилку сведет.       Коротко посмеявшись, Ханма увел тему в сторону.       — Что же до твоего вопроса... Знаешь, вряд-ли ты был бы мне так уж сильно интересен, если бы не умел хорошенько кому-нибудь въебать.       — То есть тебе? – не удивился Такемичи.        — Смог мне, сможешь и кому-то еще, – Шуджи снова рассмеялся. — Бьешь ты хлестко, это хорошо. – Ханагаки с откровенной иронией наблюдал за тем, как Ханма потирает пальцами ушиб на своем лице и кривится от боли. — Да и заводишься легко. Тоже плюс.        — Пф... Ясно, – Такемичи честно не хотел закатывать глаза. Присутствие Ханмы само вынуждало. — И почему я не удивлен?       Вопрос был, очевидно, риторический, так что Шуджи на него ответил одним только лукавым взглядом.       — Еще скажи, что с гопотой водишься.       — Так ты ж тоже, – хохотнул Ханма, явно имея в виду их «гоночный клуб».        — Это другое. Там никто людей не бьет и колесами не давит.       Покачав головой, Такемичи добавил прежде, чем Шуджи открыл рот.       — По крайне мере если кто-то этим и занимается, то точно за пределами клуба. Так что не начинай, пожалуйста. – С нажимом произнес Такемичи сквозь стиснутые зубы. И Ханма покорно замолчал, не переставая улыбаться.        Вглядевшись в него повнимательнее, Ханагаки сделал для себя вывод: Шуджи — чертов обогреватель. Хочется прислониться и побыть рядом подольше, пока лед не оттает полностью.       Это тепло, по ощущениям, хоть дыру в душе залатает, если ему позволить. Такемичи всерьез задумался: а нужно ли ему это? И тут же твердо для себя решил — нужно.       Он, блять, нуждается в этом ублюдке, любящим издевки и провокации. И что-то подсказывает ему, что Ханма знает одну простую вещь: Такемичи от него никуда не денется. Он придет к нему снова и сядет рядом для того, чтобы согреться.