История одной весны

— Утро доброе, — бодро голосит Тэхён, заходя к Субину в палату. Тот несильно вздрагивает, отвлекается от разглядывания цветов, за которым провёл битый час, и оборачивается. — Привет, — рассеянно отвечает он врачу, подошедшему к нему. — У тебя, я смотрю, уже целый букет набрался, — улыбается Тэхён, кивая на цветы. — Угу, — отвечает Субин, отворачиваясь, чтобы Кан не видел его порозовевших щёк, но он садится рядом и всё равно их замечает. Да и слишком хорошо знает Субина и то, как легко вогнать его в краску. — Я только всё удивляюсь, как он сумел пронести эту камелию ко мне, потому что у него точно не было возможности сделать это незаметно, — задумчиво произносит Субин и слышит тихий смешок со стороны Тэхёна. — В этом нет ничего удивительного, — отвечает тот. — Вчера вечером я хотел тебя проведать, но в палате тебя не нашёл, поэтому заглянул к твоему соседу, полагая, что, возможно, ты у него, — говорит Тэхён и не может сдержать умилительной улыбки. — Ну, и обнаружил тебя спящим прямо на его ногах… Ты выглядел таким блаженным и безмятежным, что я аж чуть не растаял. И что только тебя так убаюкало — его гитара или пальцы, перебирающие твои волосы? Субин, весь пунцовый, отворачивается от Тэхёна с тихим кряканьем и сворачивается в комок, прижав колени к груди и пряча в них лицо. Кан заливисто смеётся и тормошит парня за плечо, но тот только бурчит что-то бессвязное. — Ладно тебе, боже, будто я не видел тебя смущённым, я ж тебя сто лет знаю, Субин, — вздыхает Тэхён. — Если тебе не хочется говорить об этом, так и скажи. — Нет, я… — тихо отзывается Субин, подняв голову и глядя в стену. — Просто мне жутко неловко. — Всё понятно, — спокойно отвечает Тэхён. — Он тебе нравится. — Диагноз поставил типа, да? — снова бурчит Субин, поворачиваясь к нему боком. — Ну я же врач, как-никак, — разводит руками Тэхён. — Голос, — вздыхает Субин, вернувшись к вопросу. — Меня вырубил его голос. Я мало слышал песен под гитару, но у него это получается по-особенному и совершенно не похоже ни на что другое, я уверен. — То-то ты таким счастливым во сне выглядел, — улыбается Тэхён. — Отстань, — дует губы Субин с улыбкой. — Неа, — усмехается Тэхён. — Я впервые вижу тебя таким жизнерадостным, а ты говоришь отстать? Это же просто что-то с чем-то, Субин! И тот резко задумывается о словах Кана, подмечая, что он действительно в последнее время почти перестал хандрить, хмуриться и думать о бессмысленности своей жизни и стал чаще улыбаться и смеяться. — Может, ты и прав, — скромно улыбается Субин. — Главное — не стесняйся этого и не закапывай это в себе, — серьёзно говорит Тэхён, похлопав парня по плечу, а затем поднимается с места, чтобы вернуться к работе. — Ну, и если захочется поговорить — то я всегда в твоём распоряжении, — подмигивает он Субину и неспешно уходит, прикрыв за собой дверь. Субин думает недолго: в обед он отправляется к Бомгю. Правда, на этот раз снова через дверь, но когда ему не открывают — переживает и пробирается на соседний балкон, но видит лишь устало завалившееся на кровать сопящее тельце через стекло широкого окна. Бомгю спит крепко и немного беспокойно: пару раз дёргается и бормочет во сне, но тут же утихает снова. Субин его бормотаний не слышит, но уверен, что голос у него всё такой же бархатный и слегка с хрипотцой, как тогда, когда он тихо шептал ему на ухо на реке. — Боже, — еле слышно выдыхает Субин, в шоке замечая на себе мурашки размером со слона от одного лишь воспоминания. Он влип, конкретно влип. Он осознаёт это, пока разглядывает не укрытое одеялом стройное тело в тонкой пижаме — но понимает, что это уже скорее просто болезненная худоба. Субин и сам сбросил много за последние пару недель, но это и в сравнение не идёт с тем, как выглядит Бомгю… Тем не менее, он не может оторвать от него взгляда и продолжает наблюдать, словно невидимый страж его сна. И Субин поклясться готов, что Бомгю во сне человек хоть и тот же, но выглядит совершенно иначе — уязвимый, хрупкий и удручающе беззащитный, словно умирающая от холода бабочка, невесть как оказавшаяся на снегу вместо залитой солнцем цветочной поляны. Поёжившись от порыва ветра, Субин обнимает себя руками, бросает последний взгляд и уходит в свою палату. Там он согревается чаем и без эмоций скользит взглядом по солнечным бликам, играющим у окна на полу. И когда он стал так зависим от Бомгю? Кажется, Субин совсем разучился быть один. Интроверт, рвущийся из состояния уединения к энергичному и крайне общительному человеку… Нонсенс? Ошибка? Нет. Исключение. Бомгю просыпается меньше, чем через час, и сам заходит к Субину. — Снова хандришь? — спрашивает Бомгю, заглядывая в открытое окно и дуя губы. — А? — поднимает голову Субин, распахивая глаза от неожиданности: Бомгю определённо мастер внезапных появлений. — Нет, уже нет, — улыбается он, пока Бомгю опять его смешит, влезая в палату через окно, а не через балконную дверь. — Прости, меня вырубило что-то после ночи, — извиняется Бомгю за своё отсутствие, отчего тут же возмущается Субин. — За что ты извиняешься, дурачок? — ворчит он. — Это я должен извиняться, потому что из-за меня ты всю ночь не спал. — Согласен на ничью, — поднимает руки Бомгю в жесте сдающегося. Субин кивает, а затем встаёт со своего места и открывает балкон нараспашку, потому что становится жарко. Возможно, только ему. — Может, на балконе опять позависаем? — неожиданно предлагает Бомгю. — Сегодня тепло. Субин соглашается и тащит туда одеяло, расстилая его на поверхности холодного бетона. Бомгю на минуту уходит к себе, возвращается обратно с гитарой и садится рядом с Субином. Кругом слышатся звуки оживлённого города и птичье разноголосье, а на дереве напротив балкона, удивительно, всё та же серая ворона, хлопающая крыльями и скачущая по ветке, завидев старых знакомых. Бомгю привычным и лёгким движением касается струн, и Субин снова теряется в пространстве, потому что для него в эти минуты становятся значимыми всего-навсего две вещи: гитарный перебор и тот, из-под чьих пальцев он рождается. Бомгю не поёт, но Субин и без этого чувствует себя сопливым школьником, который безнадёжно втрескался в симпатичную девчонку из параллельного класса. Ладно, поправочка: в одного симпатичного парня, хотя Субин и не знал, что они вообще ему нравятся. Впрочем, тут, скорее всего, Бомгю просто в очередной раз стал исключением. — Субин, — зовёт Бомгю, и тот выходит из прострации, поднимая взгляд. — Ты всё же думал когда-нибудь о том, что хотел бы ещё сделать в этой жизни? — Так сразу и не скажешь, наверное, — задумчиво отвечает Субин. — А ты? — Слишком много, чтобы успеть всё, — усмехается Бомгю. — Уехать куда-нибудь прямо налегке, например. На машине или на байке, или даже автостопом. Просто так, на одном только энтузиазме и импровизации. — Вполне реально, — пожимает плечами Субин. — Но я тоже никогда ещё так не ездил. Я вообще, если быть честным, никогда особо и не путешествовал. — Звучит, как работа для меня, — улыбается Бомгю. — Перестань! — смеётся Субин и неловко ерошит волосы рукой, опуская голову. — Я серьёзно, — спокойно отвечает Бомгю, наклоняя голову следом за Субином и глядя ему в глаза. — Если что — дай знать. Субин безмолвно кивает, поджимая губы и думая, как бы не выдать себя и свои эмоции с головой. Благо, что Бомгю опять начинает играть, и он спокойно выдыхает, снова заслушиваясь чудесной мелодией и тихим, едва слышным голосом, всё же начавшим петь. Обед опять проходит мимо, и Субин предлагает перекусить всё теми же фруктами, что принёс ему Бомгю. Они снова болтают без умолку, Бомгю без конца шутит, а Субин смеётся, отчего на сердце тепло и хорошо у обоих. К вечеру они снова возвращаются на балкон, но на этот раз — чтобы посмотреть на закат. Бомгю, конечно, предлагает забраться куда-нибудь повыше, потому что с третьего этажа вид совсем не то, что с пятнадцатого, но Субин только активно мотает головой и говорит, что тот больше не затащит его в свои авантюры. Бомгю в ответ лишь улыбается: знает, что уже протоптал дорожку к сердцу опасливого интроверта и смог утром пересилить его чрезмерную осторожность и нелюбовь к приключениям, а значит, однажды сможет сделать это снова. Потому что когда он смотрит на Субина — сердце его сжимается невообразимо, и безумно хочется сделать для него всё возможное и невозможное, лишь бы хоть немного расшевелить, заставить улыбнуться и показать очередной угол, с которого можно увидеть, насколько прекрасна и драгоценна на самом деле жизнь. Закат, заливающий небо огнём, касается солнечными лучами балкона с двумя парнями, сидящими почти в обнимку. Один без конца борется со своей эмоциональностью и смущением, которое, вроде как, постепенно учится сдерживать, а второй, практически не моргая, смотрит на солнце, что клонится к горизонту, раскрашивая облака в оттенки оранжевого, розового и красного. Бомгю думает, что жизнь недаром сравнивают с рассветом и закатом: человек и правда похож на солнце. Так же светит, так же греет кого-то собой, так же иногда закрывается тучами-невзгодами и так же неизбежно гаснет, когда приходит время. Бомгю знает, что, хотя его время ещё не подошло — он уже на закате. Он уже не вернётся в зенит, чтобы сиять, как раньше: его солнце в путь к горизонту отправил тот самый день, когда парень узнал об опухоли третьей стадии. И теперь лишь вопрос времени, когда Бомгю погаснет окончательно. Но пока он ещё светит, пока может дарить тепло и делиться яркими красками своего заката, превращаясь в чей-то рассвет, он будет продолжать гореть так сильно, как только может. И мысленно Бомгю обещает это Субину, жизнь которого определённо нужно успеть повернуть на сто восемьдесят, пока у обоих ещё есть такое хрупкое и неуловимое время. — Бомгю, — тихо зовёт Субин, чуть отстраняясь, чтобы повернуться. — М? — Можно вопрос? — спрашивает Субин, поджав губы. — Можешь спрашивать что хочешь и в любое время, — улыбается уголком губ Бомгю. — Просто он… Как бы сказать… Щекотливый, — вздыхает Субин. — Бомгю… Что ты сейчас чувствуешь, как человек с таким страшным диагнозом? Тот молча смотрит в глаза Субину, переводит взгляд на почти севшее солнце и возвращает его обратно к глазам напротив, в пару движений руки поправляя чужой свитер, съехавший с плеча. — Что безумно хочется жить, — шепчет Бомгю, чуть качнув головой и прижавшись лбом ко лбу Субина. Оба на несколько мгновений перестают дышать от такого, казалось бы, простого жеста. Синхронно прикрывают глаза, и слышно только, как отстукивает шумно пульс Субина. Однако когда тот первым открывает глаза, то в липком страхе замечает крошечную слезинку, бегущую по щеке Бомгю. Тот впервые ощущает Субина настолько близким и ценным, а одно простое касание дуэтом с очередным осознанием собственной жажды жизни бьёт по чувствам с силой настоящего стихийного бедствия. Из самых глубин оно выбивает слёзы, которым Бомгю не смеет давать свободы, но не может уследить всего за одной-единственной, предательски вырвавшейся наружу. — Ты в порядке? — тихо спрашивает Субин, сам едва не дрожа от волнения. — Да, — еле слышно отвечает Бомгю, распахивая блестящие от слёз глаза, которые загораются жидким золотом в лучах заката, и Субину плохо становится от этой печально-завораживающей красоты. Он тянется к Бомгю и обнимает. Просто так, с ничего, не думая и не колеблясь и в принципе впервые делая что-то подобное. Бомгю, роняя от чувств ещё одну слезу, крепко-крепко обнимает в ответ, а Субин окончательно понимает, что теперь они друг друга точно не отпустят. И только когда небо укрывают сумерки, а вместо солнца восходит луна, парни расходятся с пронизанного холодом балкона, пожелав друг другу доброй ночи. Правда, спать Субину не хочется совершенно, и он ещё полтора часа плещется в душе, прежде чем выйти обратно. Он долго думает и на каждом своём движении и действии впадает в прострацию от всплывающих в памяти картинок прошедшего вечера, а на коже ещё свежи ощущения прикосновений Бомгю, от которых одновременно и хорошо становится, и потряхивает, и даже вода от них не избавляет. — О господи! — восклицает Субин, когда выходит из душа и замечает на открытом окне очередной сюрприз от того, чьё второе имя — внезапность. Субин в шоке закрывает рот ладонью и качает головой, разглядывая пышный букет из белой и фиолетовой сирени. Записка только вот в этот раз намного короче.

То, что я чувствую, как простой человек.

Субин немедля берёт в руки телефон и ищет значение, но едва только видит напротив строчки с фиолетовой сиренью фразу «Моё сердце принадлежит тебе», его собственное сердце тут же пропускает удар. А когда взгляд цепляется за значение белой сирени — первая любовь и «Давай будем любить друг друга?», то не выдерживают уже ноги и подкашиваются сами собой, заставляя Субина осесть на пол прямо рядом с подоконником и заплакать, шумно всхлипывая и растирая слёзы по лицу тыльной стороной ладони. Впервые в жизни ему признаются в любви.

***

Утром же настаёт очередь Бомгю удивляться. Спросонья он не сразу понимает, что не так. Но когда просыпается окончательно, умывается и включает кипятиться чайник, то замечает на столике крошечную белую фиалку в светлом горшочке. Бомгю смотрит на неё неморгающим взглядом, прекрасно помня слова, которые она означает — «Давай попробуем быть счастливыми», а пальцы дрожат, пока он подцепляет ими лежащую рядом маленькую записку.

А это уже мой ответ на твой вопрос.

И Бомгю не может удержаться, чтобы не взвизгнуть радостно на всю палату, сжимая в ладони листочек бумаги с приятным мелким почерком. С яркой улыбкой он падает за стол, склоняясь над цветком, и мягко касается его кончиками пальцев, проводя по листьям и лепесткам, пока в голове крутится одна лишь фраза, ставшая ответом, которого Бомгю и не ожидал. Он, конечно, понимал, что Субин к нему неравнодушен, но даже представить не мог, что тот ответит ему буквально наутро и тоже на языке цветов, ставшем ещё и языком их чувств. Самому Субину, кстати, это стоило немалых усилий, особенно моральных. Он полчаса проревел в ночи у подоконника с букетом, а потом никак не мог уснуть, просидев как на иголках до самого рассвета в мыслях о том, что ему теперь с этим делать. Субину не приходилось как-то раньше ломать голову над тем, как ответить на признание в любви, потому что в этом не было необходимости, но… В случае с Бомгю было мало того факта, что Субин в него действительно влюбился: хотелось ответить не просто словом (которого он всё равно не смог бы сказать в лицо, не умерев от страха или волнения), а чем-то покрасивее. Ответ пришёл сам собой, когда взгляд упал на букет сирени — и Субин тут же принялся изучать все цветы и их значения, найдя нужное в белой фиалке. И снова цвет белый — как и все цветы, что дарил ему Бомгю. А к шести утра Субин ворвался в кабинет Тэхёна, который не без удивления глядел на взбудораженного парня, что-то бормочущего о белых фиалках, но в помощи не отказал — благодаря чему уже к семи Субин тихо пробрался в палату Бомгю, чтобы оставить цветок с запиской и сбежать со смущённо-довольной улыбкой, надеясь, что произведёт впечатление. Ожидания оправдываются полностью: Бомгю долго сидит с улыбкой до ушей, завтракая уже незадолго до обеда, и только после этого очухивается и бежит к Субину. Он вылетает на балкон, перемахивая уже привычно через перегородку, но в дверях сталкивается с самим Субином, едва не сбивая его с ног. — Доброе… Утро, — тихо бормочет тот, отводя взгляд в сторону и поправляя съехавшую футболку. — Скорее, день, — улыбается Бомгю. — Спасибо за фиалку. Я тронут. — Тебе тоже… Спасибо, — севшим голосом отвечает Субин, едва не сгорая от смущения, потому что больше всего боялся именно этого разговора. Бомгю делает шаг ближе, протягивает руку и пальцами касается его подбородка, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза. Кожа под пальцами горит ощутимо, пока Субин потерянно смотрит на парня, чей взгляд так и лучится теплом, а тишину разрезает тихий голос. — Я люблю тебя, Чхве Субин, — шепчет Бомгю с расслабленной и счастливой улыбкой, а затем прижимает к себе в объятии и добавляет на ухо ещё тише: — люблю. Субина трясёт снова, и он заходится беззвучным плачем прямо в руках Бомгю, покрываясь мурашками от чужого шёпота. — Я тебя тоже, Бомгю… — еле слышно отвечает он, коротко всхлипывая. — Тоже люблю тебя. — Моё ты чудо, — смеётся Бомгю, отстраняясь и глядя на Субина. — Ну чего опять плачешь? — Эмоции, — вздыхает тот. — Всё нормально, правда. Бомгю улыбается и пальцами утирает слёзы Субина. — Так лучше, — говорит он, заглядывая в чужие блестящие глаза. — Ты, конечно, и со слезами красивый, но без них тебе больше идёт. Субин тихо смеётся, пока на розовеющих щеках проступают очаровательные ямочки, а Бомгю снова обнимает его, грудью чувствуя биение чужого сердца. И теперь, с этой самой минуты именно он за него в ответе.