История одной весны

Если бы Субин умел толковать сны — он определённо взялся бы за это дело с большим энтузиазмом. Уже полчаса он сидит на кровати в позе лотоса и отчаянно думает о том, что ему снилось, потому что тот самый звон колокольчиков и факт того, что он говорил про него буквально накануне, совпадением быть никак не может. Особенно в сочетании с цветами. В коридоре за дверью слышится бодрый ритмичный шаг, отчётливо раздающийся в утренней тишине и быстро исчезающий вдали. Субин улыбается уголком губ, смотрит на часы, показывающие 06:52, и ставит на то, что это Бомгю снова собрался на пробежку. Немного погодя он интереса ради встаёт с кровати, заворачивается в одеяло и выходит на уже полюбившийся балкон. Утренний воздух окутывает свежестью, изредка щебечут ранние пташки. На дереве напротив, всё на том же месте, снова сидит, как страж, вчерашняя серая ворона. Наклоняет голову, словно что-то спрашивает, но, не получив ответа, принимается что-то выклёвывать у себя из-под лапы на ветке. Взор Субина устремляется вниз, к небольшому больничному парку. Этаж всего лишь третий, но зато разглядеть детали проще, чем с высоты. Парень взглядом пересекает весь парк, и на краю его замечает на дорожке знакомую фигуру. — Нашёл, — довольно улыбается Субин. Как он и думал, Бомгю принимается наматывать круги по дорожке. Он бежит ровно, бодро и легко, словно родился уже бегущим и всю жизнь этим и занимался. Правда, Субин резко вспоминает, что так оно и есть, ведь Бомгю был спортсменом и марафонцем, но… До рака. Он наблюдает за Бомгю, следует за ним взглядом и очень хочет снова дать волю эмоциям из-за собственных мыслей, но тот сам сказал больше не вспоминать его историю, а Субин не хочет его разочаровывать. Чтобы отвлечься, он принимается считать круги, которые пробегает Бомгю, прибавляя к ним те два, которые он уже пробежал ранее. Это действительно помогает: Субин и не замечает, как доходит до цифры десять, на которой Бомгю останавливается и уходит из парка. Однако Субин так и стоит на балконе, рассматривая всё вокруг, и не понимает, почему до сих пор не замечал, что наступила самая настоящая весна: несмотря на середину марта, снег уже почти весь растаял, а в воздухе пахнет свежестью и тёплой, прогретой солнцем землёй. Бомгю возвращается к себе через несколько минут: Субин слышит негромко хлопнувшую дверь и копошение, доносящееся сквозь чужое открытое окно. После него на какое-то время наступает тишина, и Субин уже разворачивается, чтобы уйти к себе, как вдруг дверь распахивается и на балкон выходит Бомгю. — Доброе утро, — радостно здоровается он со слегка сонным Субином. — Доброе, — бормочет тот с неловкой улыбкой. — Снова с пробежки? — С неё, да, — кивает Бомгю и перемахивает уже по привычке через перегородку, оказываясь на балконе Субина. — Я тебя заметил, кстати, пока в парке был. Импровизированная прогулка с утра пораньше, да? — Вроде того, — смеётся Субин, пряча за этим правду в виде «да нет, просто на тебя посмотреть вышел». — Замёрз? В одеяло завернулся… — тянет Бомгю, слегка покачивая головой. — Такой милый. На рулетик похож. Субин тут же едва не давится от неожиданной реплики, но снова старательно сдерживает себя и только кивает в ответ, промычав что-то похожее на «спасибо». Бомгю снова зовёт Субина к себе, и тот не может отказаться. Они тихо перебираются в соседнюю палату через дверь, ловя взгляды непонимающе моргающего дежурного врача, и Бомгю снова ставит чайник. На этот раз предлагает какао: не домашнее на молоке, конечно, но тоже вкусное. Хотя Субину, кажется, уже без разницы, потому что под болтовню с Бомгю он готов съесть и выпить абсолютно всё. Вспоминается недосмотренный список аниме, и Бомгю опять включает ноутбук, открывая на нём скачанный «Ходячий замок». Оба неотрывно наблюдают за присходящим на экране, мысленно восхищаясь каждым кадром работы гения Миядзаки, а пара кружек какао на двоих выпивается уже в третий раз. Субин толком не может его распробовать и сказать, вкусное ли оно, но от макарун, оставшихся ещё со вчера, он и правда в восторге. Бомгю на это только тепло улыбается снова и мысленно ставит пунктик «Попросить брата приготовить ещё». Из-за увлечённого просмотра парни пропускают завтрак, но даже не замечают этого. Да и не сильно много теряют — каша в этот раз вообще почти несъедобная, хотя и полезная, как говорят врачи. Бомгю согласен с ними лишь частично, потому что даже польза, по его мнению, должна быть вкусной. По этой же причине днём он снова заходит к Субину, но уже с приличных размеров бумажным пакетом в руках, и водружает его на небольшой столик в углу. — Ты пропустил сегодня утром завтрак из-за меня, — виновато произносит Бомгю. — Я принёс тебе небольшую… Эм… Компенсацию. — Ну, во-первых, я пропустил его сам, не по твоей вине, ведь я же мог и отвлечься, чтобы поесть, — медленно проговаривает Субин, глядя на пакет, что притащил Бомгю. — А во-вторых… Ну какие ещё компенсации, ты с ума сошёл? — Вкусные, — улыбается Бомгю. — Полезные и вкусные. Субин с ничего не понимающим видом подходит к нему и заглядывает в пакет, отчего тут же издаёт удивлённый возглас. — Точно с ума сошёл, — качает головой Субин, глядя на множество ярко пестреющих фруктов — и яблоки, и мандарины с апельсинами, и его любимая клубника, и даже, чёрт побери, немного киви, манго и целый ананас. — Я ж столько не съем! — Тогда съешь, что сможешь, — пожимает плечами Бомгю. — Главное, чтобы в своё удовольствие. Ведь это наверняка вкуснее, чем здешняя каша. — Определённо, — смеётся Субин, не зная, чему он сейчас радуется: неожиданному приятному подгону или тому, что Бомгю тоже не жалует больничные завтраки. Что ж, пожалуй, и тому, и другому. — Тогда предлагаю начать уничтожать всё это вдвоём, раз уж ты пришёл, — улыбается Субин. — Чая у меня нет, но есть превосходный гранатовый сок. — Отказов не примешь, да? — смеётся Бомгю, получая утвердительный кивок в ответ. — Тогда наливай. Субин тихо посмеивается с реплики и разливает сок по стаканам, а затем принимается мыть и нарезать фрукты. Бомгю берётся помогать, а потом оба устраиваются на субиновой кровати с большой тарелкой вкусностей, и время тут же теряет счёт. Потому что сначала они просто разговаривают о вещах важных и неважных, затем начинают шутить, а после — дурачиться, как дети, едва не задевая стоящий на прикроватной тумбочке сок и не разливая его. Однако всё сворачивает в совершенно иную сторону, когда на поверхность случайно выплывает тема болезни Субина. — С ней вообще живут? — тихо уточняет Бомгю про упомянутую сердечную недостаточность. Субин, не боясь, рассказал ему в порыве про всё: от врождённого порока и до шрама от последней операции, который Бомгю заметил ещё в первые минуты их знакомства. — Живут, — отвечает Субин, на секунду отворачиваясь к окну. — Но недолго и очень тяжело. — Но ты как-то лечишься, верно? — тревожно спрашивает Бомгю. — Должны же врачи хоть что-то предпринимать… — Те лекарства, что я пью, не более, чем просто оттягивают неизбежное, — вздыхает Субин. — Единственный выход врачи видят в пересадке сердца. Тэхён, мой здешний кардиолог, знающий меня уже давно, тоже с ними согласен, и он даже сам лично этому способствует, но пока безрезультатно. Сказал только недавно, что я внесён в очередь на ожидание донора, но сколько придётся ждать — неизвестно. Быть может, найдут кого-то уже завтра, а может, что более вероятно, поиск и на несколько лет затянется, и я помру раньше, чем дождусь. Субин замолкает и залпом допивает свой сок из стакана, орошая чуть осипшее и пересохшее горло. — Знаешь, что я чувствую? — неожиданно с улыбкой произносит Бомгю. — Что твоя конечная ещё очень-очень далеко. Просто невообразимо — отсюда и не увидишь. И что ты непременно проживёшь ещё очень долго, а значит, своего нового сердца обязательно дождёшься. — Ты так в этом уверен? — тихо спрашивает Субин. — Абсолютно, — тут же отвечает Бомгю. — Я чувствую это точно так же, как и свою конечную, которая тоже ещё не скоро. А предчувствие у меня отличное, поверь, — подмигивает он, чем тут же вгоняет Субина в краску и заставляет его заулыбаться смущённо. Да и вообще он поразительно много смущается из-за Бомгю, а особенно — когда тот к нему прикасается, улыбается ему или говорит что-то доброе, тёплое, нежное, заставляя сердце Субина стучать чаще отнюдь не из-за тахикардии. Разговорами они увлекаются на целый день, и Субин узнаёт о Бомгю нечто довольно необычное — тот уже много лет играет на гитаре и всерьёз увлечён растениями и языком цветов, помня значение чуть ли не каждой травинки, растущей на Земле. А ещё он ищет самые разные цветы буквально везде, где бывает, и складывает их потом меж страниц старой толстой тетради, собирая в ней маленькие засушенные воспоминания. Субина это трогает, надо сказать, действительно до глубины души. — Я боюсь даже представить, сколько цветов накопилось у тебя в тетради за столько лет, — смеётся Субин. — Приличненько, — отзывается Бомгю с гордой улыбкой. — Как-нибудь я обязательно покажу их тебе. С этими словами он тянется к начинающему подсыхать боярышнику, стоящему в маленькой банке с водой на тумбочке рядом, и касается тонких белых лепестков кончиками пальцев. — Ты не будешь против, если я заберу парочку этих крох, как напоминание о тебе и о том дне, когда мы встретились? — спрашивает Бомгю, оборачиваясь и глядя на Субина, но тот настолько очевидно задыхается от своих чувств, что и ответить ничего не может — лишь слабо кивает, пылая щеками. Аккуратно оторванную маленькую веточку соцветия Бомгю позже помещает прямо в какой-то книге, которую достаёт у себя из тумбочки около кровати, и тут же прячет её с цветком внутри обратно, как пират — свой сундук с сокровищами. Субину хочется сказать очень многое, но он снова безмолвно опускает взгляд и улыбается, совершенно не замечая, как проницательный Бомгю вновь считывает с лица буквально каждую его эмоцию. — Знаешь, про что я совершенно непозволительно забыл, вспомнив только сейчас? — вдруг говорит Бомгю, подскакивая на кровати и глядя на сидящего рядом Субина горящими глазами. — Про что? — Когда я рассказал тебе о гитаре, ты говорил, что хотел бы послушать, — с лёгким прищуром вспоминает Бомгю. — Но я совсем забыл о том, что у меня и гитара здесь, с собой. — Ты… — округляет глаза Субин в неподдельном изумлении. — У тебя вся квартира здесь, что ли? — шутит он. — Ну… У нас не квартира, а небольшой дом, но вещи не все, честно, — смеясь, отвечает Бомгю. — Но гитара… Мне кажется, я без неё действительно никуда. Даже если придётся когда-нибудь выбирать между тем, чтобы взять куда-то целую сумку необходимых вещей или же одну только гитару… — Ты выберешь гитару, — с улыбкой качает головой Субин. — Точно, — кивает Бомгю. — Я никогда с ней не расстанусь. Вздохнув, он свешивается с кровати вниз, выуживает из-под неё слегка потрёпанный чехол, ловко открывает его и достаёт светлую бежевую гитару с парочкой контрастных наклеек. — Пожелания есть? — интересуется Бомгю, игриво приподняв бровь и нежно поглаживая корпус инструмента ладонью. — На твоё усмотрение, — пожимает плечами Субин, потому что даже если бы он и хотел что-то конкретное — из головы вылетают все мысли, когда с ним говорит Бомгю. Да и услышать что-то из того, что нравится ему самому, хочется ничуть не меньше. Бомгю садится поудобнее, облокачиваясь спиной на большую подушку и изголовье кровати, и касается пальцами струн. На волю вырывается чистый, тонкий звук, за которым, как за вожаком, их следует целая вереница, и палату заполняет неспешная, нежная мелодия, под которую Бомгю тихо, едва слышно мурлыкает слова трогательной песни о самом тёплом на свете чувстве. Субин слушает его, затаив дыхание, и сердце бьётся ну просто невыносимо быстро — даже за двадцать с лишним лет он к такому не привык и вообще подобного в спокойном состоянии не припомнит. Песня заканчивается так же нежно и плавно, как началась, тихий, бархатный голос Бомгю стихает, а Субин резко осознаёт, что он с этим категорически не согласен. — Сыграй ещё что-нибудь… Пожалуйста, — словно в отчаянии, шепчет Субин, готовый, если нужно, умолять на коленях. Но, к счастью, не приходится. — Снова на моё усмотрение? — с улыбкой спрашивает Бомгю. — Угу, — кивает Субин и блаженно прикрывает глаза, когда Бомгю снова начинает играть. Он вновь поёт что-то про любовь, на этот раз какую-то немного грустную, но с нотками надежды. Субин вслушивается в каждое слово, звучащее так тихо, словно кто-то может подслушать, и тает от мягкости и нежности голоса под медленную мелодию. Всё внутри успокаивается, как море после буйного шторма, тело обмякает, а сознание потихоньку заволакивается туманом. Он едва улавливает момент, когда заканчивается одна песня и начинается другая, и совершенно не замечает, как сползает по стенке вниз и заваливается набок, падая головой на крепкие бёдра Бомгю, а тот только продолжает играть, сдерживая улыбку. Хотя, впрочем, сдерживать её и ни к чему — ни одна живая душа её всё равно не увидит. Отыграв ещё две песни, Бомгю опускает руки и слышит в наступившей тишине едва различимое умиротворённое сопение. Бесшумно усмехнувшись, он протягивает ладонь и аккуратно зарывается пальцами в тёмные пряди, лежащие в лёгком беспорядке. Субин, убаюканный голосом Бомгю и его гитарой, сквозь дремоту отдалённо ощущает нежное прикосновение и чуть двигает головой ему навстречу, улыбается краем губ и, чувствуя движения перебирающих волосы пальцев, окончательно погружается в безмятежный сон. Бомгю же не может перестать улыбаться, глядя на Субина. Тот — вылитый котёнок, свернувшийся в комочек поздним одиноким вечером на коленях своего человека, только пары ушек не хватает. И Бомгю всё равно даже на то, что он остался, по сути, в безвыходном положении: будить лежащего на ногах Субина он точно не будет, даже если его самого это лишит сна на целую ночь. Всё равно он не замечает, что время в принципе существует, хотя этот момент ему действительно очень хочется остановить и сохранить в памяти во всех красках. И пока Бомгю теряется в этом самом времени и в собственных мыслях, в палате неожиданно появляется Тэхён. — Так и знал, что он здесь, — облегчённо выдыхает тот, найдя потерянного Субина в соседней палате и увидев его спящим и довольно улыбающимся сквозь сон, пока Бомгю перебирает его волосы. — Вы Тэхён, верно? Простите, я не знаю вашей фамилии, — сконфуженно шепчет Бомгю, застигнутый врасплох. Но, кажется, его вовсе никто не осуждает. — Да, — кивает Тэхён, подходя ближе и глядя на Субина, чтобы убедиться, что с ним действительно всё в полном порядке. — Пожалуйста, не будите его, — тихо просит Бомгю, глядя на кардиолога умоляющими глазами. — И не собирался, — улыбается тот. — Я лишь хотел его проведать и убедиться, что всё хорошо. — Не переживайте, — шепчет Бомгю. — Всё путём. Я о нём позабочусь. — Хорошо, — тихо смеётся Тэхён, разворачиваясь и собираясь уходить. — Подождите, — окликает его Бомгю, аккуратно убирая гитару и ставя её около кровати, а затем тянется к полке прикроватной тумбочки. — Можно вас кое о чём попросить? — Да, что такое? — Вы не могли бы занести это в палату Субина, пожалуйста? — просит Бомгю, достав нежный цветок камелии с маленькой запиской на крафтовой бумаге. — Конечно, — улыбается Тэхён, в мыслях уже предвидя непередаваемое смущение Субина утром. — Спасибо, — шепчет Бомгю с улыбкой, продолжая охранять чужой сон и спокойствие, пока Тэхён беззвучно ускользает из палаты. Точно так же, беззвучно, крадётся по городу ночь. Светит луной и звёздами, ловит неспящих, а ближе к утру на дальнем восточном краю неба тёмно-синий цвет разбавляется отблесками голубого. В палате горит лишь небольшой светильник, и Бомгю без труда замечает эту перемену цвета в небе. Он удивлённо вскидывает брови, глянув мельком время на экране смартфона, и понимает, что так всю ночь и просидел без сна, пока дышал тише обычного и играл с волосами спящего на его ногах Субина. Как по команде, тот просыпается прямо к рассвету. — Где я? — тихо бормочет Субин слегка хриплым голосом, обнимая чужое бедро и приоткрывая глаза. — У меня, — смеётся с его потерянного вида Бомгю и снова треплет по волосам. — Ты уснул вчера прямо так, и я не стал тебя будить. Субин тут же дико краснеет и прячет лицо в ноге Бомгю, даже через ткань спортивок щекоча кожу беспокойным дыханием. — Эй, щекотно, — хохочет Бомгю, и Субин отстраняется и садится в кровати, еле как находя в себе силы поднять взгляд и не отвести его, хотя лицо его буквально горит от происходящего. — Прости, — шепчет он, трогая пылающие щёки тыльными сторонами ладоней. — И что уснул… Мне так неловко, ты из-за меня так всю ночь просидел… — Перестань, — отмахивается Бомгю, — я даже не зевнул ни разу. Хотел бы уснуть — уснул бы и так. Главное, что ты выспался. — Ну… Я и правда выспался и давно, если честно, не спал так спокойно, — немного сонно улыбается Субин, всё ещё сгорая от стыда и смущения. — Только в рассвет никогда ещё не просыпался. — Да ладно? — округляет глаза Бомгю. — Серьёзно? — Угу, — кивает Субин, потирая щёки. — Тогда у меня есть одна безумная идея, — хитро улыбается Бомгю, соскакивая с кровати. — Собирайся. — Зачем? Куда? — хлопает ресницами Субин и таращится на Бомгю. — Просто вставай и одевайся, времени немного, — подмигивает тот, а затем скрывается в ванной. Быстро умывшись, он выбегает оттуда и переодевается из футболки в толстовку, пока Субин, ничего не понимая, плетётся в ванную следом. — Я всё ещё ничего не понимаю, — бормочет он, вернувшись в комнату. — И одежды другой у меня нет… Без лишних слов Бомгю достаёт ещё одну свою толстовку и накидывает её на Субина. Тот замирает посреди комнаты, не моргая, и слышно снова лишь его тахикардию, потому что толстовка Бомгю пахнет им. А Субин до этого момента как-то и не замечал, что Бомгю пахнет, как дом — чистотой, свежестью и чем-то тёплым и сладковатым, как домашняя выпечка. — В самый раз, как по мне, — улыбается Бомгю, берёт Субина за руку и тащит на балкон. На улице ещё сумерки и ночная прохлада, и Субин глубже кутается в чужую толстовку. — Что теперь? — спрашивает он. Но не успевает даже закончить вопрос, как Бомгю перемахивает через боковую стену балкона и оказывается у пожарной лестницы. — Давай, ты даже выше, тебе почти как перешагнуть, — зовёт он Субина, а сам начинает спускаться. — Подожди! — отмирает он и срывается с места, тормозя перед стеной, хотя она и правда совсем невысокая. — Жду, — улыбается уже на этаж ниже Бомгю. Субин никогда не ввязывался в авантюры. Он никогда и ниоткуда не сбегал, тем более — из больниц. И никогда никто не втягивал его в подобное, но он уже успел понять, что на Бомгю ни одно правило его жизни вообще никак не распространяется, превращая его в одно сплошное исключение. Выдохнув, Субин перелезает через стенку и спускается следом за Бомгю. — Ничего криминального, видишь, — улыбается тот, спрыгивая со второго этажа, на котором кончается лестница, на землю. Субин спрыгивает следом и едва не теряет равновесие, но Бомгю ловит его в крепкие объятия и не даёт упасть. — Спасибо, — бормочет Субин, поджав губы. — Обращайтесь, — смеётся Бомгю, снова беря его за руку и ведя за собой под окнами больницы. Субин понимает, что вопросы задавать бессмысленно, потому что Бомгю всё равно ничего не ответит, а потому только молча спешит за ним, пока сердце бьётся сильнее от тепла руки, сжимающей его ладонь. Сумерки понемногу отступают. Бомгю, не сбавляя темпа, интересуется, в порядке ли Субин, и тот убедительно кивает в ответ. На горизонте появляется небольшая полоса бывшей рощи, за которой показывается синеватая гладь вскрывшейся ото льда реки. — Бомгю, что мы забыли здесь в такую рань? — всё же спрашивает Субин, когда они замедляются и, неспеша выйдя на берег, наконец останавливаются. — Скоро увидишь, — улыбается Бомгю, садясь прямо на песок и вытягивая ноги. Субин садится рядом, поворачиваясь в ту же сторону, что и он. С реки дует прохладный утренний ветер, пуская по телу мурашки, и Бомгю, замечая, что Субин подрагивает и натягивает рукава толстовки до самых кончиков пальцев, тихо усмехается и притягивает его к себе, укрывая от ветра в тёплых объятиях. Хотя Субин бы даже сказал, что в горячих. Потому что он попросту не знает уже, куда себя девать от выходок Бомгю и чего от него ожидать, и прикрывает глаза, пока пульс стучит под самым горлом и по вискам, словно назойливый лесной дятел по дереву. — А вот теперь — смотри, — спустя несколько минут шепчет Бомгю ему над самым ухом, обжигая дыханием замёрзшую кожу и заставляя Субина покрыться мурашками ещё сильнее, чем от ветра. Он открывает глаза и первое, что видит, — сияющий оранжевым участок неба. Выше и дальше — ещё не отступившая ночная синева, ниже — первые лучи рассветного солнца, ползущие вдоль горизонта. Словно река, над которой оно встаёт, стелется рассеянный свет по земле и водной глади, отражаясь дрожащими от ряби бликами, скачущими по мелким волнам, и касается сидящих на песке парней, будто желает им доброго утра. — Ты ведь никогда не встречал раньше рассвет, верно? — снова шепчет Бомгю, и Субин опять покрывается мурашками. — Да, — выдыхает он. — И, наверное, много в этой жизни потерял. Это просто потрясающе красиво, — восторгается Субин, глядя на поднимающееся с каждой минутой всё выше солнце. И понимает, что, кажется, вместе с этим рассветом наконец забрезжил рассвет и в его безрадостной тёмной жизни, в которой спустя столко лет появился тёплый солнечный свет. Возвращаются в больницу они уже засветло, в восьмом часу. Субин не перестаёт тревожиться, что их застукают, а Бомгю только с улыбкой качает головой — раньше девяти в их отделении врачи даже не появляются, за исключением, разве что, дежурного. — Ну видишь, всё хорошо, а ты боялся, — тихо говорит Бомгю, когда они снова оказываются в его палате в тепле и комфорте. — Прости, я просто слегка сильно паникёр, да и сбегать раньше как-то ниоткуда не приходилось, — неловко смеётся Субин. — Но это, пожалуй, того стоило. — Я рад, — улыбается Бомгю искренне, тепло и солнечно, так, как умеет только он, и его улыбку Субин узнал бы из миллиона — он в этом уверен на все двести процентов. — И спасибо тебе за самый яркий рассвет из всех, что я видел. «Ты про себя?» — хочется сказать Субину. — Спасибо за мой первый увиденный рассвет, — вместо этого говорит он, чудом не запинаясь, потому что его рядом с Бомгю всё ещё каждый раз чертовски лихорадит. А после он всё-таки сбегает наконец к себе, не прощаясь, потому что знает, что они ещё обязательно увидятся сегодня снова. Однако о спокойствии, на которое Субин так рассчитывал, он забывает тут же — стоит только ему увидеть пышный цветок уже привычного белого цвета на своём столике в углу и очередную крошечную записку.

Надеюсь, что эта чудесная, как и ты, камелия станет маленьким воспоминанием о большом дне.

Как реагировать — Субин без понятия. Вообще. Он просто с улыбкой до ушей ставит её в банку к другим цветам и дрожащими руками открывает браузер с сайтом, добавленным в закладки, где в значении напротив камелии светится простое, но пробивающее сердце насквозь одно лишь слово: восхищение. — Доведёшь ты меня скоро, Чхве Бомгю, — качает головой Субин, сжав в руке телефон и глядя на подаренные цветы, которые, как ему врезалось в память, тоже умеют говорить, а иногда — даже искреннее, чем люди. — Точно доведёшь.