Два медведя в одной берлоге

      Москва. Отель. Ближе к концу светового дня.       Яшкин, насладившись сполна своим возлюбленным, рухнул на кровать, уснув рядом с ним. Брукс же вылез из кровати. Пошел в душ. Долго стоял под горячей водой. Она успокоила большую часть боли. Он долго и упорно промывал светлые волосы. Вытерся и оделся снова в грязную одежду. Посмотрел кратко на время на своих часах. Команда уже должна была вернутся. Набрал кратко сообщение Никитке о том, можно ли будет прихватить вещи Димы, да поехать домой. Никита почти сразу же написал о том, чтобы он поднимался наверх. Брукс мягко укрыл одеялом Диму, и побрел наверх. Игроки чужой команды вопросительно проводили его взглядами. Мэйсек пронырнул в чужой номер и тут же закрыл дверь. Улыбнулся, помахав сидящим на кровати Барберу и Миллеру. Прошел вперед и сказал: — Я ненадолго. Мне только вещи Димы забрать. Его самого я заберу. — А мы и не против. — Согласился Митч, — Как он? А то он совсем невменяемый был. — Сейчас не лучше. — Брукс уселся на отдельно стоящую кровать. Удивился тому, что оказывается в уголке за Митчеллом сидел Лямкин, поджав ноги, жестом показав ему молчать. — Понял. — Вон, хватай его косметичку. — Райли указал на небольшой чемоданчик Димы. — Он ничего толком даже не доставал. Даже если что-то и не положил — мы прихватим.       В номер ворвался Сафонов, едва не снеся дверь с петель. — Ага! Попался лохматый! — Мэйсек удивленно уставился на него, — Бля. Не ты. Домовой не пробегал?! — Не было! — Крикнул Миллер, укрыв Никитку с головой.       Сафонов недовольно плюнул и, захлопнув дверь, явно с громким топотом понесся дальше в номера. Мальчишки громко заржали. Лямкин довольный выдохнул и достал из-под чужой подушки пачку с чипсами, довольный ими начав хрустеть. Брукс улыбнувшись мальчишкам, прихватил все вещи Димы. Спустился на этаж ниже. Раскрыв чемодан, порылся в нем. Достал провода. Поставил телефон на зарядку. Достал и новые свежие вещи. Взвалив на себя тяжелое тело, утащил его в ванную комнату. Мягко и нежно вымыл его. Дима даже не очнулся, крепко продолжая спать, вообще не обращая внимания на то, что происходит. Брукс вымыл его, вытер и одел в чистые вещи. Увалил обратно спать, укрыв одеялом. Задумался, посмотрев на чемодан. Ему бы тоже не помешало переодеться. Но чужие вещи, а хозяин разрешения не давал. Аккуратно все сложив в чемодан, застегнул его и улегся спать к Диме.       Проспать у них получилось не сильно долго. Только солнце полностью поднялось над горизонтом, как Яшкин, распахнув глаза, уставился в потолок. Улыбнулся, чувствуя чьи-то теплые руки. Опустил голову. Брукс крепко спал рядом, положив голову на его плечо. Ему хотелось есть. Очень сильно. Он попытался аккуратно вылезти. Брукс недовольно взвыл, отпустив одну руку. Дима бросил попытки. Прижал его к себе. Схватил свободной рукой телефон. Глаза с трудом сосредотачивались на тексте. Он попытался порыться в чьем-нибудь диалоге и кому-нибудь написать, да даже не смог вспомнить, с кем он тут еще. Мэйсек мягко перевалился во сне на бок. Яшкин тут же выбрался из кровати. Гордый покрасовался в одежке, ехидно ухмыльнувшись. Вышел из номера, задумчиво оглядевшись. Услышал знакомые голоса. Быстро спустился вниз и тут же запрыгнул на спину Никитке, что от неожиданности едва не завалился. — Яшкин! — Вскрикнул он, — Вот ты козла! — Козел тогда уж. — Артур вытянул руку и потрепал Диму за ушком. — Козла! — Лямкин вжался в стенку около лифта, не в состоянии выпрямится с тяжелым грузом на спине. — Мы думали ты ушел. Тебя ж выгнали с состава. Хули ты хочешь?! — Хочу остаться с вами! — Гордо провозгласил Яшкин. — Кто меня выгнал?!       Оба парня указали на Билялетдинова, что пошел в ресторанчик. Яшкин соскочил со спины Никитки и побежал до главного тренера. Остановив его очень мягко, словно обезумевший психопат улыбнулся всеми зубами, которые были. — А почему вы меня выгнали? Я против. — Ты не исполняешь своих прямых обязанностей. И ты невменяемый. — Хмыкнул Зинэтулла. — Нечего тебе на льду делать. Ты свободен. Можешь идти. — Это ведь не так. Кто вас надоумил? Кто сказал что я плохой?! — Вскрикнул он, будучи немного дерганным, — Оставьте меня в составе. Иначе я зашибу долбоеба который встал на мое место. — Сафонов тут же развернулся на одном месте и быстро сбежал обратно в лифт. — Эй! Я с вами разговариваю! — А ну не смей хамить мне. — Серьёзным тоном сказал Билялетдинов. — Либо ты до следующей игры приходишь в себя, либо забудь, что ты игрок казанского Ак Барса.       Яшкин затопал ногами, словно непослушный ребенок. Главный тренер осуждающе посмотрел на него. Ничего не сказав, пошел в ресторанчик. Артур с Никитой растерянно уставились на Диму. — Бля, че Брукс его не забрал?! — Лямкин шумно выдохнул, — Я представляю сколько сейчас истерик будет. Дай я его до номера провожу.       Никитка схватил Диму одной рукой за руку, второй крепко зажал рот. Артур вопросительно проводил его взглядом и отправился со всеми на завтрак. Яшкин начал скулить, покорно волочась до лифта. Никита вытянул руку, хотев уже ткнуть на кнопку четвёртого этажа. Дима замер с ужасом, когда Нади взяла Никиту за руку и ткнула на кнопку пятого. Лямкин растерянно осмотрел свою руку. Вроде бы его. А чего не слушается — не ясно. Даже вроде бы немного выпил. Пару бутылочек с утра. Ну еще… ну не может же с пары затяжек так херовить.       Лифт дополз неспеша до нужного этажа. Никита повел его за собой в свой номер. Яшкин убрал его руку со рта и сказал, опустив голову: — Нахера ты его толкаешь?! — Ты становишься безумным. Я ему помогу.       Лямкин усадил Диму на край кровати. Нади бережно взяла его за руку. Лямкин вскрикнул и, отскочив, растерянно осмотрелся, недовольно поворчав: — Да что тут такое, нахуй?! Я чтоль уже ебанулся? Так я не жрал ничего.       Дима улыбнулся. Никита вытянул руку, и она прошла сквозь Нади. Девушка схватила его за запястье и сунула его в куртку, где была очередная доза. Лямкин попытался разжать руку. Но Нади потащила его до Яшкина и заставила ему сунуть половину таблеточки. Дима покорно ее съел. Девушка тут же отошла от Лямкина и растворилась в воздухе. — Нади тебя взяла за руку. — Довольно чавкая сказал Дима. Закинул голову издав стон, — Ебать, спасибо. — Так… Блять. Опять ты со своей Нади! Нет такой бабы у тебя. И не было никогда. — Он поежился. — Сука, как ледяной водой облили.       Он задумался. Неужели та случайная затяжка косяка с Барбером в курилке его так выбила из себя? Ну грех было отказываться. Очнулся, поняв, что слишком долго смотрит на Яшкина и тот явно это воспринял как флирт. Дима выгнул спину, постанывая от удовольствия. Такое же яркое как и всегда, хоть была только половинка во рту. Никита очень осторожно приложил руку к его лицу и прошептал: — Будишь Брукса, собираешься и едешь домой. И чтобы я тебя тут не видел.       Дима едва заметно кивнул. Рассматривал его бегающим взглядом. Вдруг оскалил зубы и прошептал: — Нахуя флиртуешь со мной? Поговорим?       Лямкин тут же показал ему средний палец. Схватил за воротник и поволочил вон из номера. Довел его до того номера, где спал Брукс. Удивился тому, что дверь была открыта. Усадил его на кровать, вытянул длинную руку и серьёзным тоном сказал: — Охраняй.       Яшкин тут же кивнул, приняв команду. Довольный выдохнул и сложил руки на ноги, сидя около Мэйсека. Никита быстро написал записку на салфетке, положил ее около его телефона, и пригрозив Диме пальчиком, ушел, закрыв входную дверь.       Яшкин сидел в ногах у Брукса и словно покорный пес ждал, пока проснется хозяин. Ему было некомфортно. Хотелось уже хотя бы подрочить сходить, а то и попрыгать. Силы и эмоции били через край. Но он со всех сил держался и не дергался лишний раз.       Мэйсек проснулся через пару часов. Перевернулся на спину. Сонно потер морду и, раскрыв глаза, замер, увидев на себе настороженный взгляд Димы. — Что случилось? — Мне дали приказ тебя охранять. Ты проснулся. Я плохая лошадь? — Нет, все в порядке. Ты молодец. — Яшкин тут же улыбнулся. Брукс дотянулся до записки. — Хочешь чего-то? — Стояк мешается. Подрочить скорее всего.       Брукс взял записку, и прочитал не очень аккуратный почерк: «Яшкина выгнали из состава. Пока ты спал он умудрился разругаться с главным тренером. Пожалуйста, увези его в Казань, пока его не уволили. Какой бы хороший игрок он не был — он явно раздражает тренерский штаб своим существованием в таком состоянии. Если понадобится, я тебя подменю в Казани, чтобы последить за ним. Можешь позвонить Артуру, когда перестанешь с ним справляться, он Анье наберет. Будь осторожен. Больше половины дозы не давай иначе он сойдёт с ума. Желаю удачи — она тебе точно пригодится»       Мэйсек поднял взгляд. Дима улыбнулся ему, выглядя словно покорный пес. Брукс откинул одеяло, предложив ему залезть сверху. Дима улегся на него плашмя и принялся целовать в шею. Брукс укрыл его одеялом. Еще и ледяной весь. Провел рукой по спине. Вся одежда мокрая насквозь. Какой кошмар. Телефон подал признаки жизни. Брукс поднял телефон. Удивился тому, что звонил Роман Борисович. Жестом показав Диме молчать, принял вызов. Яшкин мягко целовал его шею, залезая руками под штаны. — Слушаю. — Брукс сделал обычный нейтральный голос, хотя с Яшкиным, что лежал выставив свою аппетитную задницу, и старательно возбуждал его, это было сложно сделать. — Брукс, доброе утро. У тебя вроде еще утро… — Мэйсек отвел кратко телефон в сторону. Ага. Четыре часа вечера. Ну утро так утро. Спорить с ним было бессмысленно. Ротенберг издал недовольный вздох. — Подскажи пожалуйста, у тебя адрес жительства не изменился? — Все тот же… — Растерялся Мэйсек. — Не понял вопроса.       Ротенберг смело вошел в высокий дом, неспеша делая шаги по дорогому керамограниту. — Нет, ничего. Хочу тебе письмо одно с предложением прислать. — Я не в городе. — Брукс вздрогнул, когда Яшкин укусил его за бок, и стянул штаны. — Что-то срочное? — Нет. — Спокойно ответил Рома. — Хорошего дня.       Брукс отвёл руку в сторону, завершив вызов и громко простонал. Дима счастливо улыбнулся, и продолжил мягко покрывать голую грудь поцелуями, второй рукой лаская его член.       Ротенберг быстрым шагом пошел по дому. Никто из многочисленных наблюдателей в виде охраны и девушки, исполняющей роль коменданта не задавал вопросов незнакомцу. Рома быстрым шагом пошел до нужной двери и постучался в нее. Вытянул руку с телефоном, прижавшись к стенке спиной и гордо улыбнулся.       Волк, едва успевший сделать глоток чая, замер, стоя на кухне. Отвел голову в сторону, прислушиваясь. Постучались. Но он никого не ждал и явно Брукс тем более. Хотя никто кроме Широкова, Трямкина и их с Да Костой не знал об этом.       Подошел беззвучно к двери. Спрашивать кто — опасно. Вдруг какой злодей?       Он прислушался. Рома за дверью постучался ещё раз. Вытянул руку с телефоном и включил голосовое сообщение. — Открывай. — Раздался голос Яшкина. — Мне помощь нужна.       Волк хмыкнул. Надо было просто собраться и открыть дверь. Но словно что-то его внутри останавливало это сделать. Плюнув на внутреннюю чуйку, открыл многочисленные замки и открыл дверь. Ротенберг схватил его за горло и пихнул внутрь. Захлопнув дверь, вжал в стену. Кертис, едва поняв кто перед ним, замер с ужасом в глазах. Едва удержался на босых маленьких ножках. Мысленно возненавидел себя еще больше. — Если я сказал, что хочу поговорить, значит мы с тобой будем говорить.       Крепкая рука со всей силы сжало хрупкое горло. Кертис завозился, пытаясь его оттолкнуть. Рома провел рукой по гладенькой щеке, любуясь им с большим наслаждением, второй, продолжая его слегка душить. Кертис оскалил зубы. Зарычал. Напугать не получилось. Хватка не ослабла. Со всей силы укусил его за руку до крови. Рома отдернул ее. Схватил его за волосы и вжал всем телом в стену. — Я не наврежу. Успокойся. — Прошептал Рома. — Поговорить хочу. Я тебе не враг. — Сдаваться? — Прорычал Волк, подняв взгляд, — Роман Борисович, я никаких дел не хочу с вами иметь. Я все сказал. Уходите. — Что, Диц вчера тебя выебал хорошенько на стадионе, что ты сразу гордая и непокорная птица? Перед Лямкиным будешь такой театр разводить, если он тебе хоть раз поверит. Я сказал успокойся.       Волк поджал губы, тут же отвернувшись. Рома опустил взгляд. Задержал его на изящной шее. Продолжая его вжимать телом в стену, вытянул руку. Рукав рубашки испачкался кровью. Пальцы нежно провели по темно-русым волосам. Волк закрыл глаза, едва восстанавливая дыхание. Ему было страшно. — Пообещай не дергаться, не орать и не кусаться. Я просто приехал с тобой поговорить. У меня с собой молочный улун.       Кертис растерянно поднял голову, не веря в его слова. Кратко кивнул. Хватка тут же разжалась. Волк пошатнулся, но все же устоял на босых ножках в своей любимой пижамке. Длинные бледно-голубые полосочки его явно украшали. Кертис отшатнулся. Взгляд серых глаз скользнул по белоснежной рубашке, спрятанной под дорогим пиджаком и жилеткой. Опустил взгляд, поджав тонкие губки. Принюхался. Чертов одеколон так приятно пахнет. Цитрусы и кедр. Пахнет приятно, но вот это слишком «маркий» аромат. С ним полежишь в обнимку, потом от этого запаха не отмыться. Молча развернувшись, пошел на кухню, слизнув с тонких губ кровь. Рома же недовольно посмотрел на очередной укус на запястье. Он и так после Яшкина весь изуродованный. Достаточная доза обезболивающих и достаточно много слоев бинта, чтобы не было больно, сделали из него вполне живого человека. Задумчиво проводив взглядом силуэт, пошел следом. Осторожно пройдя по незнакомому чужому интерьеру, оглядывался, подмечая детали. Тут так приятно находится. И очень уютно. Кажется, даже дышится по-другому. Сбавил шаг, чтобы не было видно, что он хромает.Пока Кертис ничего не видел, уселся за обеденный стол и поджал ногу. Сдержал желание взвыть. Ебучий Яшкин. Волк же оперся спиной о кухонный гарнитур, сложив руки на груди. — Тебя опять все обижают? Ты же не захотел остаться со мной. Кертис, ты все равно один, весь зашуганный словно зверёк. Поехали со мной в Петербург. Там солнечного света нет толком, квартир с высокими потолками в достатке. Сколько ты хочешь контракта? Восемьдесят миллионов?       Кертис вопросительно смотрел на него, вообще не понимая почему его заставляют участвовать в этом диалоге. Повернулся спиной к Роме. Вытянув ручку очень осторожно снял пожелтевший листочек с пассифлоры, что даже не думала прекращать цвести. Какое великолепие. Кертис едва заметно улыбнулся, рассматривая цветок. Ладно, возможно Мэйсек прав и что-то в этом есть. С трудом дотянувшись до длинного края лианы, что запуталась сама в себе, свесившись странным комом с темной широкой деревянной полки, аккуратно принялся распутывать лиану, кажется, вообще игнорируя гостя. Нежно тонкими пальчиками, ничего не повредив, распутал длинные лианы, переплел их красивее, позволив обвивать уже второй ряд полок, на которых стояли несколько подсвечников. Вот Брукс рад будет, что растение у него стало еще больше, пока его нет. Да и новые листики большие пошли. — Кертис, я с тобой разговариваю. — Довольно громко сказал Ротенберг, напомнив о себе, — Может ты уделишь мне внимания своего драгоценного?       Волк тут же развернулся. Сделал пару шагов к нему. Оперся руками о стол и, склонив к нему голову, прорычал сквозь зубы: — Вы пришли ко мне без спроса. В чужой дом. Вас тут никто не ждал и вас сюда никто не звал. Еще и обманом заставили меня дверь открыть. И все что делаете, это продолжаете торговаться, хотя я три раза уже сказал вам нет. Хотите моей благосклонности? Уходите по-хорошему. И я с большой вероятностью пойду вам на уступки. — Мэйсек же согласился. — Рома рассматривал его. Осторожно положил руку рядом с его рукой. Не дотронулся даже. — Ты чем хуже? — Брукс не мог согласится на это. Не ищите никого глупее себя. Я прекрасно знаю что сделает мой лучший друг.Мы остаёмся в своем, как вы выражаетесь, странном городе на горе. И забудьте про нас. Нам наш клуб продлил контракты. — Он сделал недовольное выражение лица, — Еще и врете мне. Роман Борисович, уходите. Пока прошу по-доброму. Мы оба знаем, что вы хотите меня в составе видеть не за мои навыки на вбрасывании или быстрых ног. Я вам за другим нужен. Повторяю еще раз, — Серые глаза сверкнули злобой, — Я больше этим не занимаюсь. — Лямкин к тебе не вернётся, не надейся. Только дотронься до него, об этом тут же узнает его жена. И тогда Домовенок будет снова мечтать о смерти. Хочешь этого? — Роман Борисович, признайте, что вы проиграли мне. — Тогда ты усядешься ко мне, птичка?       Волк фыркнул и тут же убрал руку, когда Рома положил руку на его руку. — Я тебе не враг. Тихо. Успокой воинственный тон. Под спокойные разговоры нужен нужный чай. Держи.       Рома осторожно достал пакетик с чаем. Волк тут же забрал его, явно подобрев. Открыв плотный пакетик, принюхался. Пахнет очень вкусно. Облизнув тонкие губки, заглянул на нижние ящики и, достав красивый заварник, заварил по всем правилам чай. Достал и в пару к заварнику две кружечки с аккуратным блюдцем. Аккуратно налил чай и присел рядом. Сделал очень осторожно глоточек чая. Хмыкнул, распробовав вкус. Очень приятный. — Давай еще раз попробуем диалог начать. Хотя бы расскажи как у тебя дела.       Волк шумно выдохнул и сказал: — Почему вы не защищаете меня от Даррена? Он кидается на меня словно оголодавший пес. И потом вы еще смеете спрашивать меня о том, как у меня дела, хотя знаете как со мной поступают и что со мной делают. — Он вдруг вытянул руку и сказал, — Давайте свой телефон. Только разблокированный.       Ротенберг расстегнул пиджак, не понимая просьбы. И что же он хочет там найти? Нырнул рукой в подкладку. Достал свой айфон и, разблокировав его по отпечатку, тут же замер. Волк приподнял одну бровь, вытянув изящно ручку с раскрытой ладонью. Рома уставился на экран. Уже много месяцев у него на основной заставке стоит фотография Кертиса. Та самая, которую он сам делал. Когда птичка уселась на подоконник, поджав босые ножки, накинув его пиджак на голые плечи с бокалом шампанского в руке. Тяжело будет теперь вести разговор о том, что он в Волке не видит шлюху, с такой-то фотографией на блокировке. Все же вручил ему телефон. Волк лишь фыркнул. Положил дорогую технику перед собой, чтобы Роме было видно что он делает. Проведя кончиком языка по тонким губам, полистал многочисленные экраны с приложениями, изучая содержимое чужого телефона. Залез в контакты. Листал их, подперев голову, ничего не говоря. Рома следил за ним с серьезным видом. И что он хочет увидеть? Даже ведь номеров не видно. Кертис, пролистав все контакты, издал недовольное «хм».       Значит Яшкин больше не «солнышко»? Ткнул на контакт с эмодзи звезд. Это ведь его номер. Вернувшись обратно, быстро пролистал снова вниз. Как же тогда он Диму подписал? Пришлось немного пораскинуть мозгами. Нашел парочку эмодзи. Его абсолютно не порадовали знакомые эмодзи. Видимо это номера с того самого «чата ненависти» где сидят одни иностранцы. Ткнул на эмодзи «лошадки». А вот и Яшкин. Судя по той логике, которая чувствовалась при раздаче ярлыков на номера телефона — он Ротенбергу стал ближе чем Яшкин. Лошадка для него — подчиненная. А звезды для луны — само собой разумеющаяся близость. Пока Луна на небе есть, пускай даже на утреннем, обязательно где-то рядом будет и звезда. Пускай не так много как темной ночью вдали от города.       Свернув контакты, поднял взгляд и спросил: — Я могу в галерею залезть?       Рома кратко кивнул, дав свое согласие. Аккуратно взяв кружку, отпил чай. Волк смело открыл чужую галерею. Сделал несколько глотков. Приятный вкус молочного улуна успокоил истерящую душу. Серые глаза то и дело цеплялись за фотографии с Никишиным. Бедный мальчишка. Но судя по количеству фотографий, Никишин ему был не интересен. В основном какие-то скриншоты с чужих диалогов, какие-то записки, фотографии разворотов ежедневников и прочих записных книжек. Очень умно для тех, кому хочется вести бумажные записи, но при этом не удобно таскать ежедневник — фотографировать развороты с планами. Всегда помогает. Уголки тонких губ приподнялись. Увидел знакомую фотосессию. Сделал еще глоток чая. Он себе тут нравился. Как же он сильно жалел, что перекрасился из черного цвета обратно в родной каштановый. Полистал еще немного фотографии, подперев голову.       Ротенберг же сидел молча, вообще не понимая смысла от этих поисков. Ну порылся он в одном месте, порылся в другом. Что же ищет? Какие-то провокации? Так все в многочисленных диалогах и звонках. Но он туда не заходит. Да еще и какая щедрость — спрашивать разрешения на то, чтобы порыться в личных записях. Он чувствовал себя очень некомфортно. Чувствовал себя уязвимым. Кертис заблокировал экран. Активировал его, зная, что телефон его не пропустит. Экран снова подсветился, показав экран блокировки. Фотография его команды. Внимательный серый взгляд просмотрел знакомые лица. Старая фотография. Еще Яшкин стоял рядом с Никишиным, скалясь счастливой улыбкой. Саша же счастливо щурился от яркого света, стоя рядышком. На лице Волка появилась едва заметная улыбка.       Он вернул телефон хозяину. Откинулся на мягкую спинку стула. Допил чай. Сложил руки на груди, уставившись на Ротенберга, с таким видом, словно Рома должен был что-то сказать. Ротенберг спрятал свой телефон. У него похолодели руки. Он просто не знал, что такого Волк увидел и что в его умной голове могло сложится. Он уязвим перед ним. Прекрасно знает, что Кертис мог сделать какие угодно выводы. И что он от него ждал? Рома опустил голову. Теребя рукав рубашки, что была запачкана кровью, тихо и неуверенно сказал: — Так получилось.       Пока Рома сидел опустив голову, Кертис улыбнулся, чтобы он не увидел. Только голова приподнялась, как он снова сделал серьезный вид. Недовольно качал босой ножкой. — Ну чего ты так уставился на меня? — Серьезным тоном ответил Рома. — Ну что ты хочешь от меня услышать? — То что вы хотите сказать мне, но не можете. Пока я этого не услышу — ни на что не надейтесь. Я знаю что вы хотите от меня. И жду от вас нужных слов. — Прости меня…       Волк впал в ступор. Это оно? Извинение? Сколько он их уже получил от него… Уже четвёртое за эту половину года. Какая-то странная щедрость. — Я влюбился в тебя, Кертис. Блять, ладно, я просто признаю это. — Рома отставил кружку, — Да, за этим ты нужен мне. Не просто шлюха. Не просто игрок. Не просто знакомый. Я сдаюсь. Хорошо, сдаюсь. От тебя нихера не скроешь.       Кертис смотрел на него с непониманием. Если на нем и осталось какое-то проклятье, то явно не такое, как ему бы хотелось. Закатное солнце приятным теплым светом осветило кухню, создавая волшебную и мистическую атмосферу. Солнечные лучики красиво осветили Волка. Серые глаза приобрели очень необычный оттенок, став светло-карими. Рома же сидел в тени. Свет падал ровно так, чтобы всю просторную кухню разделить словно на два разных мира. Руки Ротенберга легли на столешницу, едва касаясь пальцами края своей темной стороны. За ним — кромешная тьма. За спиной Волка полыхающий закат, раскрашивающий все яркими красками, цветущие лианы, и приятная теплая цветовая гамма. — Что вы сказали? — Удивился Кертис в слух. — Называй меня на «ты». Просто Рома. — Он поднял взгляд. Раскрыл руку, — Сначала влюбился. А после того, что прожил, прочитал в твоем дневнике, понял, что люблю. Оставайся со мной. Никитка твой к тебе не вернется. Я спасу тебя от Даррена. Он просто побоится оскаливать на меня зубы. Спасу тебя от того, кто уже заряжает пистолет, чтобы убить тебя. Я не верю в твои проклятия. Не верю в Валькирий. Я не вижу в тебе просто шлюху. Вижу в тебе близкого друга. Вижу в тебе возможного партнера. Вижу твои взгляды на мир. — Ротенберг едва заметно усмехнулся, — Единственный, кто не считает меня за авторитет. Кто не боится меня. Кто не боится мне говорить «нет». Кто на все свои адские моральные и физические перегрузки, словно это просто житейские невзгоды, продолжаешь уверенно идти по своему пути. Уверенно уворачиваться от всех проблем. Ты вечно в погоне. Вечно тянешься к хрупкой ускользающей свободе. Слишком длинная дорога. — Он поджал руки, увидев, как тьма от него медленно переползала поближе к Кертису. Солнце уходило. Скоро останется лишь тьма ночи. — Яшкин приходил ко мне. Допрашивал меня. Стрелял в меня. Я ему столько брехни наговорил, надеясь, что он поверит. Он ушел. — Кертис опустил руки с груди. Мягко оперся своими изящными ручками о столешницу, слушая его, не прерывая. — А я лежал, думал о том, что мне делать.       Ротенберг замолчал. Опустил голову. Зажмурился. Не понятно было как Волк отреагирует на это. Но других слов не было. Признание сделало ему легче морально. Но поставило в тупик. Он чувствовал себя беспомощным. Первый раз в жизни он чувствовал себя перед кем-то беспомощным и слабым. Долго приглядывался к чужим отношениям. Засматривался на черные перышки чужой птички. А теперь взгляда отвести не мог. — Рома, значит? — Осторожно задал вопрос Волк. Хмыкнул. Как необычно это даже говорить, — Зачем ты пришел сюда сейчас? Для чего? Не в этом же признаться. Чего хочешь? — Тебя. — Я больше таким не занимаюсь. Я не изменяю… — Он с грустью выдохнул, — Ну да. Было так хорошо говорить о том, что я не изменяю Никитке. А он мне больше не Никитка. И я ему больше не птичка. — Он кивнул. — Больше друг другу никто. Пиздец. — Рома вопросительно уставился на него, — Прости. Мысли в слух. — Волк пожал плечами, — Если ты за этим, то пошел нахуй из этого дома. И забудь про него. Спасибо за вкусный чай. Я говорю тебе — нет. Нет, я не буду со СКА подписывать контракт. Нет, я не буду твоим мальчиком на сезон. Нет, я не верю твоим словам. Я не верю больше твоей фальшивой защите. Ищи дурака в другом месте. — Не смей со мной так поступать. — Тут же ответил Рома. — И что ты мне сделаешь? — Кертис нахмурился, — Изнасилуешь опять? Да, пожалуйста. — Он тут же снял пижамную рубашку через голову. Она растрепала мягкие волосы, слегка взлохматив его. Поднялся из-за стола и развел руки в стороны, — Дальше справишься?       Ротенберг поднялся. Тут же кинулся на него. Схватив за волосы, жадно впился поцелуем в его тонкие губы. Кертис зажмурился. Мягкая рука легла на небритую щеку с легкой щетиной. Сдался. Начал отвечать на поцелуй. Ледяные руки прошлись по выпирающим ребрам с объемными шрамами на теплой загорелой коже. Рома вжал его в кухонный гарнитур, наслаждаясь первый раз ответным поцелуем. Кертис закинул ногу на него. Изогнул изящно шею, чувствуя как влажные горячие губы оставляют следы. Прикусил губу. Одной рукой упирался в каменную столешницу. Вторая почувствовала ящичек. Там были ножи.       Стать очередной шлюхой богатому папеньке? Снова работать и на льду и в постели? Снова быть просто телом? У него была возможность убить его. Просто дождаться нужного момента и вогнать острое лезвие поглубже в горячее тело. — Обожаю тебя. — Прошептал Рома, обняв его, уткнулся носом в хрупкое плечо, вдыхая нежный аромат земляники и кедра, с тонким шлейфом ладана. — Кертис. Ты не шлюха. Ты не мальчик на сезон. — Он задыхался от переполняющих его чувств, скользя по гладкой коже груди, — Домовой больше не с тобой. Дай мне согласие. Дай мне разрешение. Оставайся. Будь моей птичкой. Я стану тебе тем, в ком ты нуждаешься больше всего.       Волк зажмурился, стоя закинув голову. Захотелось расплакаться. Рома прав. Никитку он тревожить не имеет права. Рома умеет заботится. Умеет тоже быть понимающим и внимательным. Ему жалко было стрелять в него. Он заботился о нем. Он уступил ему хозяйскую спальню, сам ночуя в гостевой. Он был чутким. Он любил Никитку. Он чувствовал в нем свою родственную душу. Не просто так бегал за ним весь сезон. Но он чужой. Он своих лисят и своей богини. Он не имеет права больше лезть в чужие отношения. Он Никитке просто друг. Просто посидеть почирикать о прекрасном. Напечь блинчиков и вычесать гребешком. Больше никаких поцелуев. Больше никаких прикосновений и заботы. Никакого ему Домовенка. Никакой больше яркой страсти и большой любви. — Не делай мне больно. — Прошептал дрожащим голосом Кертис. Дернулся и резко вскрикнул, — Ты делаешь мне больно!       Ротенберг тут же отвел руки. С неохотой отстранился. Только поцелуй. Только прикосновения. Поднял взгляд. Кертис смотрел на него в слезах, поджав губы. На лице, что освещалось теплым светом закатного солнца, заблестели слезы. Кертис зажмурился и отвернулся от него. — Разреши я обниму тебя. — Я укушу тебя. — Тут же ответил Кертис. — Если хочешь целым остаться — уходи. Просто уходи.       Рома осторожно шагнул ему на встречу и обнял. Кертис замер. Руки медленно сжались в кулаки. Он со всей силой оттолкнул его от себя, вскрикнув. Резко открыл ящик, заливаясь слезами, и выхватил нож. Маленькие аккуратные ручки тряслись. Он задыхался от боли. Рома развалился перед ним на полу. Тут же поднял руки над головой, с непониманием смотря на него. — Твой инстинкт защитится и быть ледяной недотрогой тебе сильно вредит. — Осторожно рискнул начать разговор Рома. — Вот что тебя молодого в Яшкине привлекло. Ты всегда хотел быть таким как он. Таким же наглухо ебанутым. Чтобы тебе было плевать что о тебе думают и как шепчутся. Чтобы тебе было плевать, что тебя в очередной раз изнасиловали или расплатились после ночи, которую ты считал обоюдным согласием на приятное времяпровождение. Чтобы пить и наркоманить, так же не думая о последствиях. — Рома улыбнулся, — Вот твоя разгадка. Я ее никому не скажу. Дима это твое отражение. Тебе казалось, что вы вдвоем просто созданы друг для друга. Ты упоминал это где-то в строках. Ты ждал от него предложения, когда вы были молодыми. Ты завидовал ему. Тебе хотелось точно так же. — Я тоже хотел, как и он, легко придти в НХЛ к отцу тренеру. Тоже хотел пить, курить и ебаться, вообще без страха, что будет дальше. — Кертис закрыл глаза и прошептал, — В ту ночь мне хотелось сожрать эти чертовы наркотики вместе с ним. Просто поддаться этому влиянию моей черноты внутри. Но я заставил себя это все выплюнуть. Я знал, что не выберусь уже из ямы, если хоть кто-то узнает, что я сожрал эти чертовы наркотики. И я заставил себя сунуть руки в рот Диме. Остановить его. Было слишком поздно. Я ненавижу себя за это. Этих долей секунд бы хватило. — Он стоял зажмурившись, крепко сжимая острый длинный нож в трясущейся руке. — Яшкин — свободная птица высокого полета. Лучший снайпер. Лучший бомбардир. Лучший по силовым приемам. Любимец публики. Легко находит общий язык со всеми. Всем помогает. Всех выручает. Может страшно пить и ему за это ничего не будет. Может наркоманить, и только лучше играть начинает. — Ты убил Нади? Признайся мне. — Осторожно спросил Ротенберг. Он прекрасно понял, что Кертис встал в эмоциональный ступор. — Я ее убил. — Тут же прошептал Волк, — Я не хотел. Так получилось. — Слезы градом потекли по щекам. — Он захотел быть с ней. На очередной пьяной вечеринке пришел с этой недотрогой, уже страшно обдолбанный. Она была тоже не в лучшем состоянии. Она прекрасно знала о том, что я был влюблен в Диму. В «ее Димку» как она его называла. Я хотел просто поговорить с ним. Хотел на тренировку попросится посмотреть. Ничего такого. Только он меня и проводил всегда на стадион к старшакам. К Блюзу. А Нади меня оттолкнула. Сказала не флиртовать с ее Димкой. Что это ее мальчик. И при всей толпе заорала, что это я наркотики продаю и подсаживаю на них хоккеистов. Чтобы лучше спалось и они больше денег давали. — Он оскалил белоснежные зубы, дернув головой, — Хорошо, что все знали, что она поддатая пришла. Никто ей не поверил. Но косые взгляды начались в мою сторону. Она запретила Диме со мной общаться. И всякий раз когда я просто проходил мимо в ее зоне видимости — она кидалась ему на шею и начинала с ним целоваться так, словно хотела забеременеть от него. — Волк опустил голову.       Он замолчал. Рома изумленно смотрел на него. Не тот вопрос — и он замолчит. Не тот вопрос — и он убьет его со психу. Не тот вопрос и все будет кончено. Последняя проверка его навыка красноречия перед разъяренным хищником что признал свои слабости и последний секрет, который ему никак не давался. Солнце скрылось за горизонтом. На кухне стоял полный мрак. Полнейшая тьма была. Глаза привыкли к темноте. — Ты убил ее? — Я убил ее. Случайно. Так получилось. Она узнала в каком клубе я играл и пришла ко мне на «поговорить» после тренировки. Мы с ней долго шли и что-то обсуждали. — Нежный шепоток мягкого голоса стал едва слышен, — Я точно помню что спросил ее где Яшкин. Она мне ответила о том, что Яшкин с ней расписался. Показала мне штамп в паспорте. И сказала что специально больше не пьет контрацептивы. Что это только ее Яшкин. Я был зол. Она назвала меня продажной шлюхой. Она сказала, что знает о том, что весь мой род проклят. И сказала о том, чтобы это проклятие меня и убило. — Кертис выронил нож. Серые глаза открылись. — Она сказала мне, что я никогда в жизни не получу Яшкина, как бы сильно не старался. — Он упал на колени, склонив голову, — Я убил ее. Мне было двадцать. Этого случая я не помню совсем. Не могу даже вспомнить какая фраза меня вывела из себя настолько сильно, что я убил ее. Сдернул сумочку с ее плеча. Обвил шею красивым ремешком. И просто задушил ее. — Он кивнул. — Так получилось. — Брукс бы не смог расписаться с Яшкиным, если бы у Димы и правда был штамп в паспорте. — Настороженно сказал Рома. — Она безвестно пропавшая. — Он кивнул. — У нее в паспорте штамп есть. У него нет. — Кертис покачал головой, — Эта сука меня обманула. А я так сильно хотел вцепится в Яшкина, возведя его в рамки бога, что даже не заметил этого. Печать фальшивая как банкнота в три доллара и смылась обычной водой со страниц. Яшкин очнулся, а ее уже не было. Он просто забыл про нее. Поэтому и помнит про нее только когда конкретно так накидается, а потом ловит отходняки. Она его вытаскивала из наркотиков. Нашла способ. — Кертис издал недовольный вздох. — Я зря ее погубил. Дима — моя первая подростковая влюбленность. Такая, что не была изгажена взрослой грязью. Смотреть на нежного и милого мальчика из Чехии с доброй улыбкой и завидовать его навыкам. Завидовать что ему все сходит с рук. Завидовать его идеальности. А потом возвращаться в свою реальность… К Дицу. К сестрам и младшему брату. К ругающимся и истерящим родителям. Ненавижу себя за это. — Если бы тебе дали право не делать этот шаг тогда, ты бы не пошел на это? — Я бы вообще ни одного убийства не совершил. Ненавижу себя за это. Мое проклятие. Я точно такой же как Яшкин. Я тоже легко напиваюсь, громко счастливо смеюсь. Пляшу и веселюсь. Легко поддаюсь на всякие авантюры. У меня тоже мозги не работают. Но я вынужден носить «рубашку» старшего брата. Быть для всех примером. Тянуть всех со дна, даже если у самого сил нет. — Он медленно взял нож в руки. — Никому не важно какими способами я достал для всей семьи деньги. Никому не важно что я хорошего сделал. Одно слово. Случайный слух. Смешки за спиной. И от меня как от человека ничего не осталось. Я просто тело. Я почувствовал себя человеком только с Никиткой. А теперь не могу его даже Домовенком обозвать. Так было прекрасно забыть о том, что мне в детстве недодали. Получать любовь чистую и искреннюю. Безусловную. Весь мир дает любовь только при условии. Я вечно должен, должен, должен… А с ним мог просто сидеть на ручках, и он обо мне позаботится. Заставлял себя не кусать его теплые руки. Любовь без условий. Первая в жизни. Без фразы, я тебя люблю, но ты обязан… В груди потеплело. А обратно не замерзает. И с этим я уже ничего не сделаю. Я уже просто не готов быть один. Но и его больше трогать не имею права.       Он перевернул нож в руках. Рома тут же дернулся и схватил его за руки, не дав вонзить в себя нож. Кертис сорвался на громкий истошный крик. Ротенберг со всей силы сжал хрупкие запястья. Пальцы разжались. Нож выпал. Рома откинул его и прижал к себе. Кертис зажмурился, замерев. — Тихо. Я рядом. Ты не один. Остаться с тобой? — Выебете меня и уходите, господин Ротенберг. — Ледяным тоном ответил Кертис. Покрасневшие глаза раскрылись.       Рома шумно выдохнул. Неверный вопрос. Он буквально услышал с каким грохотом закрылась драгоценная сокровищница. Не те слова. Не угадал. Больше Кертиса будет не разговорить. — Я умру с этим секретом. Ничего не бойся. Никто о нем не узнает. И я тебя не виню. — Он обнимал его, мягко скользя по голой спине, — Я бы в твоей ситуации поступил точно так же. Я тоже Яшкина ревновал. Я тоже готов убить кого-нибудь чтобы его никто не трогал. А сейчас вижу, как ему было хорошо с Бруксом. Пришлось отпустить. — Вот и я пытаюсь отпустить своего Никитку. — Признался Кертис. — И ему этим больно делаю, и себе. Как же я сильно ненавижу себя. Уходите. Я хочу побыть один.       Рома прижимал его к себе. Пальчики одной руки скользили по спинке. Вторые скользили среди прядок каштановых волос. Маленькие ручки пронырнули под пиджак и жилетку. — Вот почему ты ко мне прижался тогда… В наш последний раз. Я тебя не правильно понял. Прости. — Ваше тепло… — Кертис осекся. — Твое тепло, Рома, почти такое же как и Никитки. Дай мне подумать. Я пытаюсь смирится с тем, что рядом Никитки не будет больше. Никогда… Мой Домовенок…       Рома обнял его обоими руками и поднялся, подняв заодно и его. Легонько приподнял. Кертис обвил его шею руками, повиснув на нем и схватился уже ногами. Сказал о том, куда идти. Рома дошел с ним на руках до гостевой спальни. Мягко уложил на кровать. Заботливо одел на него рубашку. Кертис занырнул под одеяло и спрятался с головой. Рома уселся на край, шумно выдохнув. — Нам с тобой надо просто забыть о том, что мы были с другими. Отпустить их. Это было хорошее приключение вместе. Я все еще хочу переспать с Яшкиным. Но понимаю что мне его больше нельзя и пальцем трогать. Думал фраза про «последний поцелуй» сделает мне легче. — Он осторожно положил руку на одеяло, погладив его. — Легче стало ему. Но не мне. А жаль. Вот я и пытаюсь выживать дальше. Иногда перебиваюсь Никишиным. Но и мальчишке жизнь калечить не хочется. Я понимаю твои чувства. Я понимаю эту боль. Быть может, если мы больше не сможем общаться со своими близкими, встанем рядом? — Я так с Бруксом стал лучшим другом. — Тихо отозвался Волк. Высунул наполовину зареванную мордочку, перевернувшись к нему боком, поджав ноги. — Когда весь мир был против нас, единственный вариант был найти себе такого же брошенного и забитого жизнью бедолагу. Он вытягивал меня, а я держал его. Так что это очень неплохой вариант. — Серые глазки смотрели на Рому с недоверием, — Я подумаю. — Разрешишь мне в гостиной устроится? — Рома пожал плечами, — Я х… — Оставайся, Рома. — Кертис откинул одеяло. — Только, пожалуйста, не в одежде верхней ложись. — Я приехал без ничего. — Рома хмыкнул, — Мне придётся полностью раздеться. Ты захочешь со мной таким рядом лежать?       Волк поразился тому, что услышал. Кратко кивнул. Отодвинулся подальше. Большая двухспальная кровать, кажется, и четверых бы пустила. Рома молча принялся перед ним раздеваться. Стянул и пиджак, и жилетку с рубашкой. Кертис остановил взгляд на перебинтованной руке. Опустил ниже, смотря на то, как руки расстегивают ремень на штанах. Поджал губки. Еще одна ссадина уже на бедре. — Яшкин?       Ротенберг кивнул. Разделся до трусов и залез к нему в кровать. Кертис накинул на него одеяло. Прижался к его крепкой груди, позволив себя обнять. Уткнулся щекой в тёплую кожу. Одеколон так приятно пах. Так соблазнительно. Почувствовав чужие руки в своих волосах, приподнял голову. Рома ему кратко улыбнулся. Волк закрыл глаза, вжимаясь в него, едва дышал. Вскоре провалился в сон. Рома же нежно поглаживая сухие каштановые волосы, почти сразу же уснул следом.