Два медведя в одной берлоге

      Екатеринбург. Квартира Кертиса Волка.       Никита Лямкин в шоке сидел и слушал о происходившем осенью того года из уст главного тренера СКА — Романа Борисовича Ротенберга. Выяснилось то, что его птичка и этот бесславный миллиардер в сговоре, да еще и мало того, что давно, так и очень с серьезными последствиями. Домового услышанное поставило в ступор. Давно он не был в ситуации, когда сидел на кровати, не зная что делать дальше со всем происходящим. Вдруг Ротенберг хмыкнул и сказал: — Ты узнал о том, что происходило между нами от Даррена? — Услышав тихое согласие сказал, — Знаешь, на твоем месте я бы не считал это за измену. И я хочу тебе помощь в происходящем. Какие твои мысли и планы? — Я хочу с ним расстаться. Я не… — Зря. — О, серьезно?! — Возмутился Никита. — Он считает меня никчемным глупым мальчишкой. Если бы он сказал бы мне об этом, и я бы ему отказал, а потом пошел до вас, это один вопрос. А тут получилось, что он через головы прыгает. — Подожди, тихо же ты. Спокойно. В тебе говорят эмоции. От Яшкина научился? Ты имеешь дело с холодным и расчетливым человеком. Поговори с ним. Я полагаю, раз ты пошел с вопросом до меня. — Раздался звук закрытия двери и шаги, эхом расходившиеся по явно большому помещению, — То он сказал тебе это не трогать и не лезть. Я наблюдаю за вашими отношениями. Вы оба не идеальные, оба врали друг другу, но поровну. Такие идеальные отношения. Он даже пока спал со мной, просил не оставлять следов, чтобы ты не расстроился. Он любит тебя, но он в тебе не уверен. Не потому что ты успел где-то накосячить, а потому что он не видел тебя в деле достаточно, чтобы доверится. Я-то тебя видел в работе, даже на том же льду. Мозгов у тебя достаточно, чтобы не считать тебя глупым. Да, твои поступки мне не всегда нравились, особенно пока ты был под моим командованием, но ты знаешь что делаешь. Поговори с ним. И я хочу предложить тебе способ как дать ему знать, что ты серьезен и самостоятелен. Между вами всего три года разницы, но он, в связи с тем, сколько опыта пережил, никого за равного не считает. Даже меня. Хотя я его старше. У него ко всем такое пренебрежение. Ты не один получил такую радость. — Что вы мне предложите? — Поговорить с ним. Сказать правду. Рассказать о том, что ты обо всем в курсе, но сказать, что ты все еще на его стороне. И предложить ему помощь. У нас остался нерешенный вопрос. Скажи мне, когда у вас тренировка? — Яшка попросился со мной на обед на тренировку. Чтобы с Радуловым не встречаться. Сказал, что Саше нашивку вернут, и что Жабку нашу на лавку посадят. Ваше влияние? — Мое. Мы с Билялетдиновым не только недовольно переглядываться в коридоре умеем, так же как и с Ларионовым. Кертис считает что этим самым натравит Яшкина на Радулова. Они опять передерутся. Я хочу тебе предложить с ним на пару вывести Радулова. У него есть план, как ему навредить. Внимательно меня слушал или повторить? — Наркотиками накормить? — Растерянно прошептал Лямкин, уставившись вперёд, — То есть вы мне предлагаете собственного капитана отравить? — Ротенберг едва слышно согласился, — Зачем ему это? — Он хочет так сделать, потому что Радулов заставил Никишина его отравить. Ты же помнишь. Этот момент когда бедным «ЮВТ-Аэро» пришлось экстренно самолет сажать, что из Казани в Екатеринбург летел. — Что?! — Вскрикнул Никита, — Ебаный, сука, Радулов. — Другое дело. Я же работал с тобой. Я знаю, что Кертис ошибается в тебе. Если ты сделаешь эту грязную работу ради него, ты ему докажешь, что он в тебе ошибся. Никита, скажи мне, а как так получилось, что тебе, чтобы влюбиться, хватило одной ночи с пьяной проституткой? Влюбился в человека, когда трахался со шлюхой? — Именно так и получилось. Я еще в себе начал сомневаться, когда… Мы еще с ним ту драку закатили. Из-за которой еще судьям потом прилетело. Я думал мне просто показалось. Но да. Я люблю его. Так получилось, как говорит ваш любимый Яшкин. Спасибо, что вы мне это рассказали. Потому что теперь… — Я надеюсь ты понимаешь, почему он так поступил. Он не хотел своей грязью тебя запачкать. Ты просто не достоин таких мучений. Волк же осторожен. Выбивает землю из-под ног аккуратно, чтобы рухнуло только то, что должно. Да, мне пришлось пойти на уступки с ЦСКА, чтобы Дица выгнали с состава. Дороговатую они цену мне заломили… Но оно того стоит. По поводу измен сразу хочу вопрос прояснить. Я хочу просто тебе сказать, что я с ним был только один раз. Я не люблю забирать чужую собственность. Для Кертиса это все равно воспринимается как работа. Он не ловит никакого кайфа от происходящего. После нового года я только с ним пару бутылочек вина выпил и пообнимался с ним. — Я до сих пор не могу понять. Вы правда… просто помогали ему? Типа… Вы?! — Искренне удивился Лямкин. — Вы, тот самый человек, перед которым я сидел и плакал, чтобы вы не лишали меня всего доброго, просто… помогали? — Да, Никита, я просто помогал ему. И продолжаю делать это все это время. Сначала, еще осенью, мотивация была, это страшная травля на пустом месте. А потом… А потом мы с ним очень много и долго разговаривали за чашкой чая или бутылочкой шампанского. Возможно Диц даже показал тебе какую-нибудь фотографию с таким бокалом. Например где он сидит у меня на ногах, а то и прямо на столу лежит. Я думаю, ты помнишь, что Дима любит собирать фотографии со своих постельных похождений. У него это пошло от меня. Я люблю такое собирать. У меня много фотографий с чужаками, что поднимают со мной бокал с шампанским. С твоим Кертисом хотелось в тот вечер побыть другим. Но больше ничего не было в тот вечер. Мне просто захотелось увидеть то, что все видели. В тот вечер, когда он с большой неохотой снял передо мной рубашку, я увидел за что его любят. И примерно понимаю почему ты его тогда в отеле лапал. — Никита закрыл глаза, кивнув, словно собеседник это увидит. Да, его оголенное тело было привлекательно. — Даррен сам ее попросил. Но, знаешь, Никита, я ему помогал, потому что увидел в нем и его побегах от Дица моего Яшкина, что сбежал от меня в ужасе, с фразой «хоть куда, подальше от тебя». Увидел эту позицию жертвы, которая не знает, куда спрятаться, за что схватится, от казалось бы, чистого и светлого чувства любви. Которая начинает выдумывать, что у него есть жена, а у самого просто с головой не порядок. Который спит с кем попало, лишь бы у меня вызвать отвращение. Который начинает страшно пить, специально гася себе психику, влетать на страшные травмы, лишь бы не попадать ко мне в окружение. Просто провел параллели. Понял, что пристегнув Диму к себе за ошейник, дернув его со всей силы обратно, не помогу ни ему, ни себе. И отпустил. А теперь вижу, как он с гордостью поднял голову, поняв, что я его не держу, и уже готовится Радулова сбить с ног, просто сбежав. Моя гордая непокорная лошадка. — Роман Борисович издал тихий вздох. — Я помогаю Волку, потому что могу это сделать. Да, я стрелял в него. Но я был готов очернить себя, поставить себя под удар, стать главным злодеем в ваших жизнях, чтобы он успел выбраться из тьмы и понять, что можно любить человека без страха. Он не изменщик, к которым ты привык. Не такой. Не бросай его. Он… Таких еще надо постараться найти. — Вы мне рассказали правду. И сделали мне легче. Успели меня отдернуть, пока я чуть не совершил страшную ошибку. Да. Я поговорю с ним. И вернусь завтра в Казань, уже явно с каким-то заманчивым предложением, которое от него поступит. Я устал от Радулова. Он меня заебал своими выходками за два года. Он столько со мной раз ругался и дрался, говоря, что я спутался с какой-то шлюхой. Тоже мне, отец нашелся. Паскуда. — Рома усмехнулся. Никита тут же улыбнулся, — Получается я снова с вами работаю? — Я согласен в том, что ты зря спутался с Волком. У тебя жена и двое детей. — Нет у меня больше никакой жены. — С грустью сказал Никита, — У меня есть только Кертис и отельный номер. Мне очень непросто. И он, даже не зная, что со мной происходит, просто чувствует, что мне плохо и старается чаще одергивать меня. — В каком плане нет жены? — Удивился собеседник, захлопнув дверь, судя по звуку, — Никита? — Ну вы же хотели, чтобы она ушла от меня. — Никита поджал губы и, раскрыв глаза, уставился на руку, где сияли оба колечка, — С Алиной я общаюсь. Для них мы делаем вид, что все хорошо. Но я уже долгое время один. — Жалеешь о чем-то? — Я много о чем жалею. Точно не об этом. Лиза все правильно сделала. Просто не надо было просить ее простить меня тогда, когда вы рассказали ей о том, что я сплю с проституткой. Ничего бы не изменилось. — Он хмыкнул и тихо дополнил, — А теперь у меня кроме этой проститутки ничего не осталось. Только, пожалуйста, пускай об этом никто кроме нас не знает. Этого даже Кертис не знает. Лучше бы вы тогда добили меня, когда я плакал у вас в ногах. Поверить не могу в то, что сегодня услышал. — Ну тебе же теперь легче от того факта, что ты работал не столько на меня, сколько помогал своему любимому через меня. Яшкину все равно идет этот цвет волос. Он с ним лучше выглядит. Яшкин сейчас для Волка просто сопутствующий ущерб. Вот и все. Я в шоке с того, что ты теперь один. Стойко держишься. И я в восторге от того, что между вами происходит. Что ты решил? Не будешь его бросать? — Раз все так, то нет. Я ради него на все готов. Хотя бы потому, что мне больше нечего терять. И Радулов мне тоже как кость поперек горла. Спасибо, Роман Борисович. Я рад, что мы с вами знакомы. Спасибо, что помогли моему маленькому. И… Спасибо, что просто так. Да, ваши методы странные. Но… я не в обиде. Все понимаю.       Он завершил вызов и рухнул обратно на кровать. Укрылся одеялом с головой и, закрыв глаза, попытался уснуть. Мысли и осознание всего страшного айсберга его довольно быстро усыпили. Через какое-то время его разбудил звук открытия дверей. Он перевернулся на бок, сонно приоткрыв глаза. Услышав тяжелый вздох, спросил: — Тяжело? — Я посмотрю на то, как ты завтра будешь на тренировке изгаляться.       Никита вылез с кровати и быстро прошлепав босыми ногами по полу, тут же обнял Волка, уткнувшись в него носом. — Я же вонючий. Не трогай меня… — Взвыл Кертис, мягко потрогав его рукой, словно лапкой по плечу, — Никитка…       Никита принялся его раздевать. Повесил длинный пуховик на место. Усевшись перед ним на колени снял с маленьких ножек кроссовки с носочками. Аккуратно снял с него пиджак и обхватив за талию, поднял над полом и понес в ванную. Кертис счастливо улыбнулся, обняв его за шею и закинул босые ножки. Никита поставил его в ванную, и впился в него поцелуем. Волк потащил с него футболку, потянув к себе. Никита торопливо раздел его, и, включив теплый душ стоял и целовал его, прижимаясь всем телом. Почувствовав, куда скользнула маленькая ручка, издал тихий вздох. Его мальчик. Его любимая птичка. Его близкий любимый человек. Ради него он готов на все. Даже на убийство. Не предаст. Не уйдет. Это только его птичка. И петь он будет только для него.       Вышли они спустя пару часов и, снова целуясь пошли уже до спальни. Кертис улегся вниз, и Никита тут же залез на него. Взяв его за изящные ручки, прижал их к кровати и прошептал: — Попался, мелкий. — Кертис счастливо улыбнулся, смотря ему в глаза. Игриво едва слышно порычал. Никита порычал в ответ и прошептал, — Я хочу с тобой поговорить. — Никита… — Волк побледнел, явно не готовый к такому варианту в диалоге. — Давай мы не будем друг другу настроение сейчас портить… — Подожди, любимый. Я обо всем знаю. Как ты хочешь отравить Радулова? Рома сказал, что у тебя есть план.       Волк замер, распахнув глаза, словно вор, пойманный на месте преступления. Попытался закрыться руками, но Никита не дал этого сделать. Мягко прижимал его к кровати, едва-едва нависнув над ним. Кертис отвернул голову, поджав губы, тяжело задышав. Лямкин уставился на подвеску в виде волка шее. Кертис дернул рукой молча, попытавшись выбраться, слегка завозился. Никита все прервал на корню и прошептал: — А ну посмотри на меня. Не отворачивайся. — Волк повернул голову и лишь кратко посмотрел ему в глаза, снова тут же отведя взгляд, — Тихо, тихо мой маленький. Я на твоей стороне. Я знаю о том, что ты говорил Роме. Я полностью тебя в этом поддерживаю. Ты зря сказал, чтобы мы ждали конца регулярки. Это можно было сразу сказать. — Я боюсь, что ты оттолкнешь меня. Ведь я… — Я тебя не оттолкну. Ты все сделал правильно. Кроме одного. Ты во мне ошибся. Я готов тебе показать, что я серьезен. Скажи мне, что ты хочешь сделать с Сашей? — Мне надо сначала знать в каком он состоянии. — Волк закинул на Никиту ноги, прижимаясь всем телом к нему, и, запустив руки в волосы, перешел на шепот. — У Димы в тумбочке есть таблетки. Доза. Большая. Там много. Мне надо придумать, как поймать Сашу так, чтобы он меня не убил, и накормить его. — Я тебе помогу в этом. Придумаю какую-нибудь хрень. Когда ты это хочешь сделать? — Хочу Яшкину дать право вступить в плей-офф капитаном. Надо успеть это сделать до конца регулярного чемпионата. — Волк завороженно смотрел на Никиту. — Ты… Серьезно сейчас? — Да. Я поговорил с Ротенбергом. Всего раз? А после в этом году вообще ни разу? — Кертис кинул с виноватым видом отвернувшись. — Тебе лучше будет уйти. Я же изменял тебе. Это будет не честно по отношению к тебе. Прости… — Начнем с того, что я сам был любитель с тем же Яшкиным ебаться. И врать я тебе тоже достаточно серьезно врал. И скрываю до сих пор пару вещей, стараясь тебя уберечь. Так что мы с тобой… стоим друг друга. Поэтому я не сделаю этого. Я хочу быть рядом с тобой. Я помогу тебе. Хочешь его сам отравить? — Кертис снова едва заметно кивнул. — Приманим его к Диме в квартиру, огреем чем-нибудь по голове. Я буду держать его. Только позволь мне его отпинать. Что касаемо Дица… Ты все еще хочешь его убить? Почему сам не попробуешь? — Ни он, ни я не сможем друг друга убить напрямую. Уже пытались. Шрам на шее от меня. Он меня пытался несколько раз утопить, но я каждый раз в последний момент успевал его оттолкнуть и вылезти. Только чужими руками можно попробовать. Я надеюсь, что это сработает. Но пока никого за десять с лишним лет не нашел, кто мог это сделать. Чужому человеку тоже не сделать этого специально, так что даже киллеры мне не помогут. Тоже не спрашивай… Пытались… — Хочешь, я убью его сам? Ради тебя. — Ты что, с ума сошел?! — Растерялся Кертис. — Никита… У тебя двое маленьких дочек еще и жена. Ты совсем?       Никита смотрел ему в глаза, едва заметно улыбаясь. Своих девочек он не даст в обиду. Он любит их точно так же, как и эту маленькую хрупкую недотрогу. Он точно сошел с ума. Склонившись над ним, начал жадно целовать. Маленькие ручки прошлись по спине. Волк закрыл глаза, издав тихий стон, когда чужие губы спустились поцелуем по шее, принявшись оставлять влажные следы на выпирающих ключицах. — Я просто хочу чтобы ты получил право пожить счастливо. И раз смерти не избежать, я готов ударить первый. — Прошептал Никита. — Я серьезно, минем кош. Я только прошу дорассказать тебя остаток этой истории за кружечкой чая однажды, когда будешь готов. Сейчас я все знаю, как мне кажется, чтобы сделать нужные выводы. Так что как соберешься с мыслями, чтобы поговорить, я буду ждать тебя в любой момент. Только пообещай мне, что таких разговоров и ссор больше не будет. Я всегда полностью лоялен к тебе и твоим поступкам. Я не осужу тебя. Привыкни ко мне. И я тоже сильный и смелый. — Кертис мягко запустил руку в его растрепанные волосы, смотря в глаза, едва заметно кивнув. — Мой маленький. — Никита кратко поцеловал его. — Минем кош… — Сезнең кош.       Они продолжили жадный поцелуй. Потратили точно пару часов на то, чтобы насладиться друг другом. На улице стемнело. Время уже позднее было. Никита, развалившись на кровати, облизнул губы, смотря на то, как Кертис, сидящий на нем сверху, довольный облизывает пальчики. Волк отвел изящным жестом руку в сторону, и тихо спросил: — Силы остались? — Никита тут же кивнул, — Пошли покатаемся? Мне Толя рассказал про одно интересное место в городе. Только туда далеко идти. — Там мы еще не были? — Заинтересованно спросил Лямкин, — Надеюсь, забор будет ниже, чем в прошлый раз. — Они издали тихие смешки. — Ну пошли, птичка, покатаемся. Только там пиздец как холодно — оденься потеплее, чтобы снова лапки не отморозить.       Кертис счастливо кивнул, и тут же отправился собираться. Никита же лениво лежал развалившись — ему не везло на то, что его возлюбленные сильно долго одеваются. Он успевал выспаться, пока Лиза собиралась. У Кертиса вообще четыре рубашки и пять футболок, но вопрос, почему он долго собирается, всегда оставался без ответа. Увидев, что Волк уже был одетый, все же поднялся с кровати. Ему одеться это самое долгое — две минуты, пока вспомнишь куда дел единственный чистый носок. Собравшись и довольно тепло одевшись, Никита раскрыл портфель, помогая любимому спрятать свои маленькие конечки. Но они были не те, на которых они играли на играх. У Кертиса были фигурные коньки с острыми зубчиками на носу. Никита же предпочитал бегать по городу и скакать через заборы с коньками на плече. Его большие коньки больше сорок шестого размера не в каждую сумку поместятся, так что он просто связывал шнурки бантиком, вешал их на плечо и отправлялся в путь.       Они вышли из дома, спрятав лица в шарфы, в длинных, по колено, пуховиках, и отправились в путь на очередные ночные приключения. Он за это просто обожал этот город. На улице было ощутимо холодно. Ниже двадцати градусов точно. Кертис шел рядышком и, натянув на ручки теплые перчатки, надел сверху вязанные варежки с красивым узором. Никита счастливо улыбнулся. У него была коллекция таких варежек — подарок от Трямкина, который устал от того, что у Кертиса вечно мерзнут руки. Этот мальчик один раз в детстве отморозил руки, и как известно, отморозишь один раз, но навсегда. Он умудрялся даже в плюс пять приходить с покрасневшими руками что еще жутко болели. А так, жена Трямкина связала ему целую коллекцию. В этот раз на нем были темно-синие варежки со стадом оленей. Но были всякие разные: и светло-зеленые с овечками, и розовые, в которых на тыльной стороне можно было завязать настоящие бантики розовой ленточкой, и бледно-желтые с мандаринками…       В эту ночь в городе было безветренно. Они прошли мимо администрации города, обсуждая тихонько, что будут сегодня вытворять на льду. У них было свое маленькое хобби. Они находили какой-нибудь каток, который в «мирное» время отдается под массовое катание, и, когда всё закрывается, уже ближе к часу или двум ночи влезают туда, а потом, надев коньки, устраивают страшные хулиганства. Два хоккеиста занимаются парным фигурным катанием. Кертис за одной из кружечек чая как-то признался, что ему очень нравится за этим наблюдать, но не с кем было попробовать, потому что все в округе сразу начинали крутить пальцем у виска и тыкать ему на его хоккейные коньки, подразумевая, что ему это не по профессии. Но Никита с радостью принял это предложение. Он помнил, тот перфоманс на Матче Звезд в Челябинске, на который влетели Ковальчук и Морозов, выдав танцы очаровательной принцессы с рыцарями в доспехах. Он искренне надеялся, что они с Волком смотрелись бы со стороны изящнее. Хотелось бы ему об этом кому-то рассказать, но это как-то даже немного стыдно было, поэтому их эти походы никогда не уходили дальше них двоих.       Путь был очень долгий. Они ушли на край города. Обошли торговый центр и по колено в снегу побрели через густой лес с соснами и елями в полной темноте. — Ты хоть был там? — Там был Голышев с детьми. Им понравилось. Извини, не ТатНефтьАрена и ее великолепный лед, но он сказал, что он довольно недурственный. А еще он среди леса. Чем не красота? — Да уж, красота. — Взвыл Никита, выдернув ногу из глубокого сугроба и, вытянув ее, вскрикнул, уставившись на носок. Кроссовок остался где-то в сугробе. Кертис остановился рядышком, закрыв руками лицо, хохотал над своим возлюбленным, что вытянул босую ногу назад, изящно ее вскинув, и, уткнувшись мордой в снег, сунул руку в сугроб, пытаясь выловить свой кроссовок. — Да вашу мать! — Кертис заливался озорным смехом, наблюдая за ним, — Да харош ржать! Я тебя сейчас в сугроб кину, и ты по самые ушки провалишься. — Чтобы такого не было кроссовки обычно завязывают!       Никита все же выдернул свой кроссовок. Вытряхнул из него приличную горсть снега. Вытянул ногу впереди себя, и, просто положив ее на снег, задумчиво затянул шнурки, и, просто обмотав их на щиколотке, завязал бантик. Придержав свои коньки, чтобы они не отправились в снег, широким шагом пошагал за Кертисом, что ловко проскакивал по колено в снегу, даже не запыхавшись. Никита же уже весь взмок, словно весь период без смен пробегал. — Да как ты так делаешь?! — Ты же был в музее на севере. Читал же статьи про северных оленей? — Да, и первым же шоком для нас с Лисенком было то, что олени все низкие! — Потому что коротконогим проще, чем вам через сугробы скакать. — Кертис усмехнулся, и, затянув лямки у рюкзачка, счастливо воскликнул, — Я волчара! Смотри, как сильны мои лапки!       Никита остановился, переводя дыхание, и в ужасе уставился на то, как Кертис бросился вперед, протаптывая ему следом тропинку, ловко ускакав вперед. Отдышавшись, принялся его догонять, но было слишком тяжело пробираться по этим холмам среди деревьев. Они забрались вдвоем на пригорок и уставились на колесо обозрения. Кертис указал вниз. И правда. Каток. Довольно большой и просторный с идеально чистым льдом, что кажется, только залили среди леса. Это была территория за торговым центром и тут явно было бы очень классно погулять. Проблема только в том, что они слишком знаменитые в этом городе, чтобы среди дня гулять среди людей и наслаждаться спокойствием. Обязательно кто-то начнет доебываться. Поэтому все гулянки у них были либо глубокой ночью, либо очень ранним утром. Но были почти каждый вечер, в который Никита мог себе позволить остаться в чужом городе.       Он так хотел, чтобы у них еще попались матчи вместе. Он так любил играть против Волка. Не смотря на то, что они очень сильно любили друг друга, и полностью раскрывали все секреты перед друг другом, взяли себе правило не вспоминать, что они друг другу страшные враги на льду. И они не рассказывали друг другу секреты своих команд, чтобы было интереснее играть. Никто ни на кого не обижался. Волк прощал Никите грубые силовые, что со сто процентной вероятностью для него заканчивались полетом надо льдом, что никакого фигурного катания не надо было, а Лямкин прощал Кертису те моменты, в которые его любимый волчара слишком быстро перебирает лапами, и обхитрив его, как защитника, с легкостью забивает, а следом на Никиту вешают прозвище «привозила». Ну и пожалуйста. Мастерства у обоих достаточно. И профессиональные секретики не раскрываются.       Они спустились с большого пригорка на лед. Никита свалился кубарем и его накрыло толстым слоем снежного одеяла. Волк же свалился рядышком и с трудом поймал равновесие устояв в кроссовках на льду. Они вдвоем рассмеялись. В прошлый раз им приходилось перелезать через двухметровый забор в одном из дворов в жутком райончике, окруженном девятиэтажками, а потом удирать на коньках от злобных мужчин, что, видимо, всю ночь заливали лед для своих деток. Благо в этом городе достаточно снега наметает, и коммунальщики работают из рук вон плохо, так что снежная прослойка достаточно глубокая, чтобы без страха бегать по городу на коньках. Это в Казани едва-едва наметет за всю зиму пару сантиметров, и там бы такие фокусы бы точно не прошли без вреда для лезвий. Волк отряхнул Никиту и, усевшись на небольшой бортик, скинул с рук перчатки с варежками, достав коньки, принялся переобуваться. Никита сидел просто на льду, затягивая шнурки на своих коньках. Он попытался даже просто покататься на фигурных коньках, когда был со своими девочками на льду, но эти чертовы зубчики ему мешались и он и пары метров не мог проехать в них. Свои были понятнее. Точно такая же модель, как и у него на играх. Он их привез однажды сюда, когда Волк первый раз ему предложил покататься вместе ночью. И так до сих пор не увез. Никита обнял ноги, уже обувшись, и, повернув голову смотрел на то, как Кертис, сняв кроссовок, надевает белый ботинок на каблучке. Вытянув руку, провел рукой по тупому лезвию. Как на этом кататься для него так навсегда и останется тайной. Волк же поставил ногу в коньке, и, немного поелозив ей, принялся ловко завязывать шнурки и завязал аккуратный бантик сбоку. Повернув голову, счастливо улыбнулся Никите. — Готов? — Тихонько спросил Никита. — Готов. — Волк натянул на замерзшие руки обратно перчатки и варежки сверху, и оттолкнувшись от бортика, поднялся на ноги. Неловко потоптался, словно ребенок, что первый раз встал на коньки, и расстегнул снизу длинный пуховик почти до середины, чтобы ничего не мешало. — Я после тренировки, пока было время попробовал немного похулиганить. Я вообще не представляю как ты бы это все сделал. — Давай без оскорблений. — Никита с трудом поднялся на ноги и расстегнул свой пуховик. Закатал рукава, оголив рукава худи, и, затянув получше шарф на лице, чтобы не наглотаться ледяного воздуха, сказал, поправив шапку с дурацким помпончиком, — Я не представляю как ты на этом катаешься и не валяешься каждые два метра. — Я волшебник. — Признался Кертис.       Он затянул свой шарфик, и резко дернувшись, бросился бежать от него. Никита помчался за ним. Привычные пару минут они пробовали новенький лед, гоняясь друг за другом, и разогревая мышцы. Навернули пару кругов в полной тишине, едва прерываемой звуком скольжения коньков по льду. Кертис изящно вскидывал руки, ловко скользя по льду на фигурных коньках. Мягко разворачивался спиной на полном ходу. Вытягивал ножку, скользя спиной вперед на одной ноге. Никита придерживал его за ручку, внимательно наблюдая за ним, чтобы если что, его поймать. Волк отпустил руку и, грациозно развернувшись снова в нормальное положение, сказал: — Хочешь, похвастаюсь? — Ну-ка удиви меня. — Согласился Никита. — Тебя ловить? — Вальс джамп! Я научился не падать от него! — Гордо заявил Кертис. — Так что не надо. Надеюсь.       Никита шумно затормозил, и, уперев руки в бока, завороженно наблюдал за тем, как его пташка, аккуратно проехалась мимо него. Развернулся спиной, набрав немного скорости, изящно перевернулся лицом вперед, и, оттолкнувшись на одной ноге, сделал оборот вокруг себя и приземлившись уже на другую ногу, удержался на коньке. Лямкин издал удивленный вздох и сказал: — Я могу только уебаться хорошенько. Как ты так смог? — Меня научили! — Счастливо заявил он, и, прикусив губу, развел ножки, поставив лезвия в одну линию, с легкостью устоял, навернув кружочек перед Никитой, — Кораблик у меня получается, вот я думаю… может что-то посложнее попробовать? — А ты такой, типа, как Валиева умеешь, такой… — Никита растерялся, глупо похлопав глазками, — Такой типа по-балериньи… — Волк рассмеялся, аккуратно остановившись перед ним, и, стянув с лица шарф, поправил черные прядки волос. — Ну ты понял меня… — Понял о чем ты. Я же тебе говорил как это называется. — Ты мне обещал рассказать откуда в тебе умение на этой поебени стоять. — Он указал на аккуратные коньки, — Зубчики не мешаются? — Нет. — Гордо заявил Волк, — Они же для этого и нужны. — Он откатился слегка назад, и, снова раскинув ручки, оттолкнулся одной ногой, второй покатившись по кругу, поджав вторую ногу, еще и умудрялся разворачиваться, — Видишь? Это тройка… — Чуть побыстрее навернув еще кружочек, мягко отталкивался коньком, и, слегка подпрыгнув, менял направление, ловко держась на одной ноге. Просторный черный пуховик на нем смотрелся словно фрак. Да еще и лунный свет, освещающий лед добавлял происходящему некоторую долю красоты, — Ну получается же! — Получается. — Растерянно сказал Никита, — Я себя сейчас деревом почувствовал. Сколько в тебе мягкости… — Когда я был совсем маленький, меня водили не только на хоккей к дяде. Мне было совсем немного годиков, когда я встал впервые на коньки. И научился я кататься именно на таких, — Он вытянул ногу назад, и, поймав рукой конек за лезвие, изогнулся, изящно скользя по льду. Лямкин в шоке уставился на него, — Потом быстро меня переучили на хоккейные коньки, потому что у нас не было толковых курсов по фигурному катанию для мальчишек. Но я с радостью после тренировок бегал с Лисой посмотреть на то, как девочки тренируются. — Он отпустил ногу и встав на обе, мягко остановился перед ним. Шумно выдохнул и сказал, отведя взгляд, — Он любовался девочками, а я любовался их возможностями. Потом я подрос. В районе своих десяти годиков выпросил у родителей деньги на вторую пару коньков. — Он вдруг грациозно присел, и, выпрямившись, в полете стукнул ножками друг об друга, сложно желая просто стряхнуть ледяную крошку с лезвий, мягко приземлился на лапки, даже не пошатнувшись, — И занимался с парой девочек, которым я понравился. Они тогда хихикали надо мной, потому что изящности во мне было не много. Я слабенький был, худющий, немного неуклюжий. Тяжело было перестроится после своей хоккейной тренировки, что у тебя теперь другая роль. Вот большую часть еще с детства помню, и то, скорее мышцы помнят. А сейчас, раз в пару недель, если попадается возможность, и игры с тренировками не мешаются, хожу на индивидуальные занятия… — Он пожал плечами и вдруг признался, — Быть может если бы я пошел в фигурное катание у меня лучше бы получилось. И учитывая то, как мне нравится заниматься с тобой им… Можно было бы… — Парного катания с двумя мальчиками не бывает. — Улыбнулся ему в ответ Никита. — Только мальчик с девочкой, минем кош. — Я знаю. — С грустью согласился Кертис. — Да и это стыдное занятие, когда я обязан быть весь такой серьезный мальчик с клюшкой и в шлеме. И никаких корабликов перед вратарем не повыписываешь, и акселей не прыгнешь. — Я думаю, Артур был бы в восторге что-то такое от тебя увидеть перед воротами. Ты бы сто процентов отвлек бы любого вратаря! — Я один раз так на тренировке перед Галкиным прыгнул. Так все клюшки сразу покидали. — Кертис счастливо расхохотался. — Ну подумаешь! — Ну подумаешь перед тобой выплясывает тридцатилетний мальчик хоккеист такие пируэты которые многие из нас только по телевизору от девочек видели. — Никита рассмеялся вместе с ним, — Кертис, нельзя так делать! — Мне очень хотелось. — Стеснительно сказал Волк, и, свел ручки вместе. Под варежками хоть этого было явно не видно, но Никита сразу понял, что он повторил его любимый жест, и в ответ ткнул своими указательными пальчиками вместе. Кертис стеснительно опустил взгляд и игриво покачал ножкой, уперев зубчики конька в лед. — А давай мы снова попробуем то, что у нас в прошлый раз не получалось. — Минем кош, я боюсь тебя выронить. — Честно признался Никита, — Да и я изящная картошка…       Кертис оттолкнулся коньками от льда, и мягко перевернувшись через прыжок к нему спиной, поехал по катку. Никите пришлось его догонять. Он себя на своих хоккейных коньках великолепно чувствовал на льду, но проблема в том, что он никак не мог заставить себя быть мягче. Словно боялся, что привыкнет таким быть, а потом на игре будет так же Яшкина подкидывать, обняв его сзади и подсказывая направление к чужим воротам. А можно и Радулова так выкинуть. Его эти мысли рассмешили. Кертис ловко скользил впереди него, слегка покачивая бедрами, поманил его рукой к себе. — Просто подхвати меня и швырни повыше, а я дальше сам разберусь. И не бойся, если свалюсь. Я успеваю сгруппироваться. Мне даже не больно от этого. — Ты меня своими выходками до инсульта доведешь. Давай пока помедленнее. И пока без полетов, минем кош, бога ради…       Никита стал делать шире шаг, и, нагнав его, синхронно с ним отвел одну ногу назад. Кертис мягко ему кивнул. Никита с трудом вспомнил что делать. Поджал губы, тяжело дыша. Положил ему одну руку на талию, второй взявшись за руку, они вывернули на длинный край катка, освещенные серебряным светом полной луны, быстро скользили синхронно шагая коньками по льду. Набрав достаточную скорость, Никита собрался с силами, и, досчитав до трех, помог Кертису подпрыгнуть и мягко отпустил его в полет. Парень успел перевернутся в воздухе, и свалился на обе лапки, но не удержавшись на них, рухнул на лед. Никита рассмеялся и сказал: — А я попросил не летать! — Ну и пожалуйста!       Кертис раскинул ноги, развалившись на льду. Перевернувшись на бок, поднялся на ноги и отряхнул гордо с себя снег. Поправил капюшон на голове и, счастливо улыбнувшись, сказал: — Так, давай еще раз. Уверенней со мной, чего боишься? У меня крыльев нет. Только прозвище птички. Не улечу от тебя никуда. — Я боюсь за тебя. — Признался Никита. — Тебе завтра с Сибирью еще валяться, травмы и ушибы вообще ни к чему. — У нас Галкин с Аликиным на сноубордах рассекают перед игрой, чтобы ты знал. А там увлечение явно поопаснее, особенно с гор на полной скорости лететь так, как это Володя делает. Он досок больше переломал, чем клюшек, за все те полтора года, которые мы с ним знакомы. — Как можно…? — Он очень часто ездит вне трасс. Его Голышев бобром обозвал. Не в честь вашего великого вратаря Бобровского… В честь того, что Володя один раз налетел на дерево и сломал его, вместе с ним проехавшись в обнимку еще пару метров кубарем по склону! — Никита с Кертисом стояли безбожно смеялись с пару минут. — Как он ему сказал: «Побереги природу, мать твою, ломайся сам, хватит деревья валять, бобер ты…»       И снова громкий хохот. Кертис шумно выдохнул, и, закрыв глаза, снова развел руки в стороны, словно представив что будет делать. Никита медленно обвел кончиком языка губы, смотря на него. Когда Волк вдруг кивнул и бросился от него удирать, даже не сразу понял, что произошло. Еще попытка. Снова нагнал его. Снова слегка прижал к себе и уже уверенней помог ему оттолкнуться ото льда. Кертис снова сделал оборот, и, приземлившись на одну ногу спиной, раскинул руки, поймав равновесие и, вытянув одну ногу, изящно выгнулся. Никита счастливо улыбнулся и кивнул ему, когда Кертис сам удивился, что у него получилось. — Волшебник! — Воскликнул Никита. — Я только учусь. — Скромно сказал Кертис и, затормозив, шумно выдохнул, остановившись. — Так. Ладно. Это получилось. Давай еще пару раз… — Я знаешь что подумал… Как бы было бы классно похвастаться этим перед остальными. — Ты знаешь, в этом так стыдно признаться. — Кертис растерялся, шумно шмыгнув носом и спрятал снова лицо в теплый шарф, чтобы не дай бог не простыть, — Но я бы хотел, да, однажды попробовать перед кем-то так попрыгать… — Я знаю насколько мала ситуация того, что мы с тобой встретимся на льду в плей-офф как противники… Для начала нам надо обоим проскакать через первый этап, развалив своих соперников, потом второй, снова развалив кого-то с запада… Но у меня к тебе предложение лучше, чем руки и сердца. Давай так на льду почаще встречаться и с кем-то, кто если что, нам сможет помочь, а потом, если вдруг сложится судьба так, что мы встретимся, перед открытием нашей серии игр, возьмем и выйдем… — Перед всем стадионом? — Растерянно спросил Кертис, в шоке уставившись на него, — Никита, ты точно с ума сошел! Это же… Я не пойду на это… — А представь, как было бы хорошо, если бы весь мир увидел бы, как хорошо у тебя получается. Можно же целую программку подготовить… Да, всего пару минут страха, но это же обсуждения будет больше, чем потом о финале кубка. — Вроде бы я падал, а с головой не ладно у тебя. — Кертис опустил голову и сказал, — Я не уверен в том, что это будет хорошая идея. К тому же, когда один из нас проиграет, все решат, что мы, вместо того чтобы к играм готовиться и работать, как лошади, вот этим занимались. — Ты зря об этом так думаешь. Мне кажется это было бы волшебно. К тому же я готов опозорится ради тебя, и завалится первый на лед, если ты вдруг разволнуешься и что-то перестанет получаться. — Никита едва заметно улыбнулся, — Тебе же нравится это. В чем проблема? — Мне и с тобой нравится спать, не значит же, что об этом должна знать вся страна. — Парировал Кертис, и, отведя ногу назад, схватился снова за лезвие и слегка выгнул спину, довольно и шумно выдохнув, — Ладно, я обещаю подумать. И если все придет к тому, что мы потом и правда встретимся, то спросим у своих клубов. Мы с тобой и так много шума в Лиге наделали. Это будет лишнее внимание. И учитывая то, откуда я родом, это потом привлечет внимание и всего мира. Так. Я попрошу за это раздумье цену. — Он отпустил ногу и указал ручкой на его ноги, — Ты научишься со мной такому же фокусу. — Какому? — Удивился Никита. — На лед я изящнее тебя падаю, не надо меня этому учить. — Вращению. Это будет очень больно, если ты навернешься. Но давай мы с тобой попробуем. — Я на других коньках. — Напомнил ему Никита, и, вытянул ногу, повернул ее слегка в сторону, подставив острое лезвие под свет от луны, — Видишь? Я так не смогу. — А я вращению учился на таких же коньках, как и у тебя. Тебя никто не просит на одной ноге его выполнять. Да оно так и не получится. Но давай мы с тобой попробуем…       Никита растерялся, и, уставившись на Волка, внимательно смотрел за тем, как он объясняет основы движений. Сделал грустный вид. У него ноль шансов, что получится что-то хоть примерно похожее на изящество Кертиса. Но, кажется, от него это и не требовалось. Кертис его научил, как сделать самое начало. Никита попытался повторить, пару раз грохнувшись на лед. Словно ноги его совсем не держали. До него на пятый раз дошло, что руки не просто так разводят. Кертис встал чуть поотдаль. Они синхронно оттолкнулись ото льда, и, вскинув ножки, сделали пируэт. Никита смог сделать несколько вращений, с трудом совладав с коньками и, потеряв равновесие рухнул снова на лед. Кертис же едва заметно улыбнулся и протянул ему руку, поднял на ноги. Снова отъехал, и, повторил все действия медленнее. Объяснил ему как надо вставать, и как поджиматься, чтобы не падать. Решил попробовать на своих коньках устоять подольше. А то какой из него учитель, если он сам толком ничего не сможет сделать. Но он только недавно научился этому трюку, поняв все его прелести. Оттолкнувшись ото льда, изящно развернулся в воздухе, и, поставив правильно ножки, закружился, словно юла. Никита завороженно за ним наблюдал. У него даже подол пуховика волной гулял. Кертис тут же отвел ногу в сторону, и, раскинув руки, слегка приподнялся на ножке, остановившись. Никита счастливо похлопал. Неуверенно потоптался и снова попытался повторить. Раз за разом падал, уже желая сдаться. Но Кертис его продолжал поднимать, искренне, кажется, веря, что из его непутевого Домового и правда сможет что-то получится. Они много и даже очень много предприняли попыток. Только у Кертиса с каждым разом получалось все лучше, а вот Никита падал на лед, не понимая что делает не так. Кертис прижался к нему, и, слегка пнув коньком его конек, уже шепотом объяснил что делать. Снова еще одна попытка, и Никита с грохотом снова оказывается на льду. — А я тебе говорил, что я деревяшка! — Никита встал на колени, тяжело дыша, — Бля, у меня ни в хоккее не получается, ни в фигурном катании. Единственное, в чем я хорош, так это в литрболе. — Ты даже в этом плох. До уровня Яшкина тебе еще так далеко, Никитка… Ты успеешь в фигурном катании Валиеву по уровню изящности обогнать, чем Яшкина в литрболе.       Никита расхохотался. Сам поднялся, и, недовольно потоптавшись, сказал: — Хорошо. Я устал как тварь. Давай-ка мы тебя пороняем… — Ты думаешь я этот элемент умею делать? — Удивился Кертис, и, вскинув изящно ножку, сказал, — На таких коньках надо на одной ноге кружится. Давай я покажу свой уровень навыка, а то ты, небось, меня уже в фигуристы записал…       Он снова сделал пируэт, и, кажется, все было нормально, пока он не подогнул одну ножку, и, тут же потеряв равновесие, рухнул сам немногим изящнее чем Никита. Парень сорвался на громкий смех. Кертис же недовольно отряхнулся. Подскочил на ноги и развел руками. Чего и требовалось доказать. Никита задумался, попросив еще пару объяснений. Они вдвоем снова синхронно и с одной ноги начали движение. Никита внимательно повторял за Кертисом, с трудом успевая поймать равновесие в последний момент. Они вдвоем синхронно подпрыгнули, и, упали уже вдвоем на другую ногу. Схватившись за руки, поехали широко шагая по льду, освещенные лунным светом. Никита мягким жестом дал знать, чтобы Кертис еще раз попробовал полетать. Тот с радостью согласился. Ловко подскочил, и, сделав переворот в воздухе, мягко упал на другую ведущую ногу, словно поклонившись Никите, сделал еще один приуэт в воздухе, перевернувшись снова лицом по направлению движения, мягким жестом попросив Никиту поторопится. Лямкин чуть прибавил в скорости, быстро нагнав его. Он прислушался к тому, какая просьба была озвучена. Схватив Кертиса сзади, собрался с силами и подкинул его надо льдом. Волк успел сделать переворот в воздухе, и свалился на обе ножки, выбив крошку из-под коньков, упал, словно котик очень мягко, и, вытянув руки Никите, счастливо ему улыбнулся. Лямкин почувствовал себя гораздо увереннее. Они проскользили еще один круг. Снова синхронно сделали приуэт в воздухе, просто поменяв направление движения. Никита мягко приземлился на нужную ногу, и, успев поставить вторую, принялся кружится, наконец поймав нужный ритм. Кертис счастливо похлопал, когда Никита мягко раскинул руки, и идеально ровно остановился. Тут же издал удивленный искренний вздох, словно сам не поверив что у него получилось. Счастливо расхохотался и подпрыгнул. Ноги его не удержали и он снова завалился. Волк громко хохотал над ним. — Ну вот видишь! У тебя же получается! Признайся мне, просто хочешь со мной подольше на льду оказаться… — Конечно! — Честно признался Никита, развалившись на льду перед ним. — Какой ты у меня красивый, когда так улыбаешься. — Волк стеснительно прикрыл ручками в варежках половину лица, отведя взгляд. Игриво покачал ножкой в аккуратном маленьком коньке. — Ну мой… Моя птичка…       Кертис скромно кивнул. Напев песенку, игриво покачал бедрами. — О нет, не соблазняй меня. Тут сильно холодно… — Тебя-то точно это не может остановить. — Хитро улыбнулся Кертис, и медленно подъехал к нему, — Устал? — Есть немного. Можно я полежу тут, а ты тут фокусы передо мной будешь показывать?       Кертис согласился. Навернул кружочек по катку уже в полном одиночестве. Никита уперся руками назад, решив посидеть на льду раскинув ноги в коньках, с трудом переводя дыхание. Наверняка Кертису все так легко давалось потому что он маленький и легкий. Ему-то с двумя метрами роста такие фокусы точно не получится показывать. Волк в очередной раз подпрыгнул, чтобы поменять ведущую ногу, и успев развернутся на одной ноге, проехался мимо него, грациозно выгнув спинку. Явно хотел «по-хоккейному» развернутся, но получилось только завалится под борт. Тоже вполне хоккейная практика. Никита усмехнулся едва слышно, с интересом наблюдая за ним. Волк в очередной раз отряхнулся, и, снова привычно раскатившись, решил попробовать еще один элемент, уже попроще. Со сложными вещами у него сегодня плохо складывается. Оттолкнулся зубчиками левой ножки, поочередно приподнял ножки над ним в полете, и мягко приземлился уже на правую, божьим чудом не завалившись. Услышав скромные аплодисменты, счастливо улыбнулся. Что-нибудь еще грациозное ему предложить? Аккуратно исполнил кораблик, и, выгнув спинку, отклонился назад, согнув переднюю ногу, а заднюю оставив прямой. Выпрямившись обратно, снова сделал изящный разворот, и остановился перед Никитой. — Я даже так просто сидя ноги не изогну. — Никита хмыкнул, и попытался отвести одну ногу назад, — Ну да. у меня сразу судорогой все сводит.       Кертис едва заметно ему улыбнулся. Достал свой телефон из кармана. Время уже четыре утра. Он закинул голову, уставившись на чистое небо. Они находились на довольно хорошем отдалении от города, и везде был погашен свет. Он вытянул руку и рассказал ему про пару созвездий. Никита счастливо улыбнулся, рассматривая его, считая сейчас самой важной звездочкой. Поднял взгляд на небо и уставился на него. Большая серая туча висела над городом, слегка переливаясь в бледно-фиолетовый оттенок. От него расходились ярко-бирюзовые полосы, словно было северное сияние. — Ты мне рассказывал про Валькирий. — Осторожно сказал Никита, не сводя взгляд с неба. — Это которые тучи приносят? — Да, потому что тучи это их лошади. — Кертис стоял задрав голову, завороженно рассматривая чистейшее небо, блестящее звездами. — Это волшебная светловолосая дева в доспехах, от блеска которых может появится северное сияние. Артур мне сказал, что мне надо выше, на север, чтобы его увидеть. Думаю, он прав, потому что я никогда его не видел здесь или в Казахстане. Они носятся на своих лошадях над полем битв, где много павших в бою, выискивая тех, кто достоин будет оказаться на пиру у Одина, в Вальгалле. Она пронзает сердце умирающего копьем, даруя ему легкую безболезненную смерть. Кстати, помнишь я говорил про девушку Артура, про Аню? — Никита кратко кивнул, — Я думаю она… Норна… Один несколько раз обращался к норнам за советом, также норны иногда сами предсказывали грядущее. Это три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы людей и богов. — Кертис усмехнулся, — Потому что подруг у нее тоже… две… — Он снова поднял голову, — Что ты там увидел? Там же только звезды.       Никита растерянно смотрел на небо. Ну вот же оно… И тучи, и северное сияние… Он растерянно уставился на Волка, что едва заметно улыбнулся ему, опустив наконец голову. Услышав жуткий грохот грома, снова поднял взгляд. Но на небесах не было уже ни единой тучки. Лямкин растерялся. Честно молча признался сам себе, что у него проблемы с головой. Надо будет к психиатру сходить дома. — Ты просто увлекаешься этим или веришь в это? — Хороший вопрос. — Хмыкнул Кертис. — Скорее всего все сразу. Я в детстве про все читал. И про скандинавскую мифологию, и про греческую, про египетскую… Скандинавы мне очень близки по духу и по мировозрению. — Он едва заметно улыбнулся. — Давай еще покатаемся. Еще хотя бы половину часика, ну, до пяти, а потом пойдем домой. Надо будет еще хоть пару часов дать тебе поспать, а то ты у меня уснешь потом на тренировке. — А ты с Сибирью прям ахуеть бодрый будешь. — Усмехнулся Никита, и, схватившись за его аккуратные ручки, поднялся со льда. — Не мне же в обороне стоять все три часа с веслом в руке.       Никита шлепнул его по заднице, и Кертис игриво порычал ему в ответ. Они снова взялись за ручку. Сделали несколько легеньких элементов. Никита мягко положил руки на аккуратную талию, и, подкинул Кертиса повыше. Он ловко перевернулся в воздухе, снова упав на коньки и устояв, сделал сразу еще один элемент, не сбавляя скорости. Никита с легкостью нагнал его. По дороге сговорившись, синхронно подпрыгнули с одной ножки на другую, и вошли во вращение, и синхронно вышли с него, даже умудрившись не упасть. Счастливые собой, поклонились друг другу. Кертис мягко положил руки на крепкие плечи, аккуратно скользя спиной вперед. Никита положил руки ему на талию, и, наклонившись, мягко поцеловал. Поднял надо льдом. Ноги в аккуратных коньках обняли его. Он медленно остановился, жадно целуясь с Волком, крепко прижимая его к себе. Очень осторожно поставил его на ноги. Они переобулись, с улыбками друг с другом переглядываясь и, пройдя снова через лес, вышли на прямую дорогу до чужого дома, отправились в долгий путь. Идти и правда было далеко. Но это точно того стоило. Кертис шел рядышком, держа его за руку, и вдруг решил сказать: — Спасибо, что ты не бросил меня. Я этого очень сильно боюсь. Я не рассказывал тебе этого вначале, потому что не доверял тебе. У меня жизнь так сложилась, что те, кому я быстро начинал доверять, в итоге меня, как раз, и предавали. А потом, когда мы стали с тобой достаточно близки, объем всей лжи получился такой большой, что уже не получилось бы безболезненно это все рассказать. Ты у меня еще довольно эмоциональный, ревнивый… Боялся я за тебя. Поэтому и молчал. Не доверял. Поэтому и молчал. — Я понимаю. — Никита заинтересованно рассматривал пейзажи заснеженного ночного города, — Ты очень много чего пережил в жизни, поэтому ты такой закрытый и молчаливый. Знал на что шел. — Ты жалел когда-то о том, что связался со мной? — Осторожно спросил Волк, и, подняв взгляд от тропинки, уставился на Никиту. Тот лишь пожал плечами. — Я много о чем в жизни жалею, но точно не об этом. Когда вы с Артуром спасали Диму с очередного его наркотического запоя, я чувствовал себя так погано. А ты еще со мной тогда только переписывался. Мне же важно слышать твой голос. Знать, что с тобой все в порядке. Я чувствовал, что с тобой что-то плохое происходит, а ты прятался и молчал об этом. — Никита тяжело вздохнул, — Тогда да, тогда у меня были сомнения о том, стоило ли начинать такие отношения. Мы с тобой везде разные. Вообще нигде не сходимся. По возрасту, по росту, по месту на поле, по командам, по поведению, по общению… Вообще везде. И еще эта тысяча километров между нами. — Он поджал губы и признался. — Тяжело. Но я понимаю, на что иду. Мы с Лизой все обсудили. Она, конечно, не знает о том, что мы с тобой спим, но знает, что ты мой лучший друг. — Никита опустил голову. — Я все же чувствую, что у тебя с Лизой не все хорошо. — Осторожно сказал Кертис. — Про нее ты говорил мне, когда говорил, что врешь мне? — Я не буду об этом говорить. Не порти мне настроение. Хочу быть рядом с тобой. — Мягко взял его за руку, переплетя пальцы. — Пока мы друг с другом, о другом не думаем. — Тут же с улыбкой посмотрел на Кертиса, что едва заметно кивнул. — Мне реакция больше реакция моей мамы понравилась на тебя. Она сказала что не против, чтобы у меня в моем окружении появился кто-то нормальный. Призналась мне, что ты ей нравился всегда на льду. Что ты весь такой из себя серьезный. Я-то знаю, что ты такой же дурак как и я, который может сидеть и смеяться с какой-нибудь глупости, вроде слова «кибитка». — Кертис начал громко хохотать. Остановился, заливаясь озорным хохотом, — Ну вот. Я же знаю! Прикидывается он тут серьезным дядечкой. — Не говори мне этого слова никогда! — Взмолился Волк, закрыв стеснительно руками лицо, хохоча, — Никита! Дурак! — Он задержал дыхание, в попытках успокоится, но его лишь больше разобрало на смех, — Никита, блин!       Лямкин сам расхохотался. Схватил его за капюшон, и повел через дорогу, пока парень громко хохотал на всю пустынную улицу. Спустя пару минут Волк все же успокоился. Шумно отдышавшись, недовольно фыркнул. Никита же с улыбкой посмотрел на него и сказал: — Так значит весь этот пиздец в жизни был из-за вас с Ротенбергом? — Получается так. — Согласился Кертис. — Я пришел к нему, сказал, что хочу убить Дица, хочу убить Радулова. И потрепать нервы Яшкину, хорошенько так. Мы с ним в принципе все сделали. Общественное внимание сделало свое дело. — Он хмыкнул, — Диц почти не пьющий. А то, как он коньяк хлебал, это выглядело страшно. Он последний раз таким был, когда близкого родственника потерял. Но я не буду отступать. Пускай почувствует, какого мне было. — Ты же мне сказал или он о том что вы Бруксу никак не навредили, но я же слышал от Яшкина, что он сорвался и побежал в Петербург. Расскажи мне эту историю. — Ну да, так и было. — Кертис тяжело вздохнул и сказал, — Вот я нарвался на Лису, отхватил от него и очень сильно. Он избил меня, буквально так, что я дышать не смог. Меня нашел Бардаков. Взял отнес на ручках в медблок. А потом пришел Роман Борисович. Он остался мягко говоря не в восторге о том, что со мной сделал Даррен. На ноги я тогда встать не смог. Меня отвезли к нему домой. Его домработница кормила меня с ложечки, залечивала мне раны с каким-то врачом. А потом, в одну из ночей Роман Борисович сказал, что до Димы дошли подозрения в том, что Шипачев был предателем. Я предложил выставить Диме ультиматум, выбирать, как он уже выбирал между мной и Радуловым. Он же тогда отправил меня в Петербург. Я, конечно, больше сам этому помог. Я же знаю, что надо Диме сказать, чтобы он начал решать на эмоциях что попало, не думая о последствиях. А потом написал Бруксу, чтобы он приехал ко мне. Мы с ним мирно попили чай. Брукс же тоже не знал о том, что происходит. Я посадил его на наручник к батарее и попросил сделать скорбное лицо, а потом ничего не бояться. — Кертис едва заметно улыбнулся. — Я боялся, что Брукс не поедет ради меня один. Но нет. Он, видимо сам услышавший от Димы, что меня давно не было, начал меня искать, и нашел слухи оставленные Романом Борисовичем. Для меня только вопрос, откуда письмо про Петербург, которое явно было отправлено от имени господина Ротенберга. Потому что он его не высылал. И я его тоже не видел. По факту, вот, мы с Сашей приехали в Петербург, я в этот же вечер нарвался на Лису, меня больше недели просто выхаживали так, чтобы я смог стоять на ногах. — Он остановился на очередном пешеходном переходе, и, повернувшись к Никите, задумчиво сказал, — Я помню, что в какой-то момент позвонил Яшкин и закатил истерику, видимо вспомнив про меня и что меня сильно давно в его поля зрения нет. А на мне как раз еще красивые следы оставались. Вот мы с Романом Борисовичем целую театральную сцену разыграли. Лежать на полу, делая вид, что я в отключке было интересным опытом. — Никита растерянно смотрел на него, держа за руку, — Но к сожалению, Никишина накормили наркотиками по-настоящему. Он хорошо меня приложил об пол. А у меня же еще трещина в руке была. Я так больно упал… Не виню его, ни в коем случае. Могу только спасибо сказать, что не убил. Но да, Брукс был по факту в Петербурге гораздо больше, чем пару дней. Никому Роман не навредил толком. Не считаю его врагом. Он помогал мне. Защищал меня от Лисицы. И подчинялся мне, если я просил приложить меня посильнее. У него и правда сильно руки тряслись. Он с большим трудом в меня стрелял. Словно… сам себя пересиливал. Хотя рядом со мной стоял врач, что уже был готов мне оказывать помощь. Буквально я рухнул от боли, и тут же мне принялись помогать. — Он улыбнулся. — Был интересный опыт. Моим сестренкам такой уровень драмы и не видать в их государственных театрах. Я пока лучший. Меня больше радует то, что происходит с Сашей. Я видел, каким Артур привел Радулова. Ты видел его состояние? Какой он был ослабший, весь опухший. Тоже явно сидел и спивался. Артур его еле доволочил. — Серьезно? — Удивленно спросил Никита, шлепая с ним мимо безлюдных кварталов спящего города. Мимо них редко проезжали машины, и за двадцать минут похода они не встретили ни одного человека. — Я даже не заметил. — Потому что когда вы все вернулись, Саша твой уже собрался с силами и сделал вид, что он полностью нормальный и серьезный и никаких проблем нет. Вы с Яшкиным будто не понимаете, что он умеет защищать свое внутреннее состояние так же хорошо, как и я. Он же обязан таким быть. Иначе его просто уничтожат, едва почувствуют, что он слабый. Но то, как с ним Дима поступает, его просто добило. — Кертис кратко посмотрел на него и сказал, — Он же его любит. А Дима нет. Мое мнение, если ты прям хочешь честного мнения, оно в том, что Яшкин никого не любит. Возможно такие чувства у него были к Роме, но раз они друг от друга ушли, раз Яшкин признал, что у него с «Луной» все остыло, значит сейчас он не любит никого. — Если у него в чувствах и правда была любовь, а не влюбленность, ее так просто не потушить. — Не мерь Яшкина по себе. — Парировал Волк. — Он другой на строение души. Ты мне напоминаешь Рому. Каждый человек уникален. Никому инструкции по тому, как любить другого, не дали. Если ты любишь так, не значит, что все так будут любить, как и ты. — Кертис тяжело вздохнул и, пошатнулся, едва не завалившись на наледи. Никита успел его вовремя поймать и аккуратно снова поставил на ноги. — Спасибо, да. Это не надо было со Стефаном на кроссовках с горки кататься… — Ты любил когда-то Дица? — Нет. Я привязался к нему, потому что это был единственный выход из его удушающей любви, от которой никуда не скрыться. Просто адаптироваться. Просто прикинуться любящим в ответ. Да, Даррен прав, я очень хорошо имитирую эмоции. Потому что иначе мне было не выжить. Я отдал браслет Диме просто потому что дневники дали мне знать, что я был в него первый раз влюблен. Испытывал такие же чувства, как и с тобой, только раз в пять слабее. Никакого доверия не было. Но что касаемо чувств, я довольно хорошо понимаю, что чувствую к человеку. Когда все что у тебя в качестве общения есть, это либо одержимый тобой мальчик или тотальное одиночество, начинаешь лучше себя понимать. — Волк хмыкнул, — Мне тоже грустно, что между нами много километров, но у тебя есть семья, которая тебя любит. Я тебе лишний. В какой-то момент я хотел с тобой все закончить. Но у меня не получится этого сделать. Я слишком сильно люблю тебя. — Я же говорю, если любовь и правда любовь, а не привязанность, от нее легко не избавится. У тебя заканчивается контракт… А у меня с Казанью контракт как и у Яшки, до двадцать шестого года. Если мы достаточно далеко уйдем по турнирной таблице… — Даже не начинай этот разговор. — Тихо сказал Волк, и, сунув руки в карманы, достал ключи. — Почему? Хочешь, я перейду в Автомобилист, потяну своих следом, если ты считаешь этот город комфортным для себя. — Моей судьбе без разницы, что я хочу. — Кертис остановился и, сжав ключи в руках, поднял голову. Никита склонил голову к нему с непониманием смотря на него, — Никита, я не доживу даже до лета. Поэтому я тороплюсь. — Он снял перчатку с варежками, раскрыв руку с разрезанной ладонью. — Ему в июле станет тридцать один. Мне надо успеть не дать ему выйти с тридцатилетнего возраста. Потому что мое время идет на дни. Я не доживу до лета вообще никак. Ни при одном раскладе. Он убьет меня, Никита, если я не сделаю это первым. Я очень тороплюсь. Мне хочется еще пожить. И ему, я уверен, тоже очень. Но один из нас не доживет до конца чемпионата. Поэтому я тебе и предлагаю — лучше отойди от меня, останься с теми, кто дорог и кто важен тебе. Потому что хвататься за меня бесполезно. Я не жилец. — Ты понимаешь, что звучишь, как сумасшедший. — Понимаю. — Кертис улыбнулся, — Поэтому одному быть проще, чем с кем-то. Таких упреков не получишь. — Никита с виноватым видом молча кивнул. — Я примерно понимаю, что ты хочешь скрыть от меня. Расскажешь, как сам захочешь. Я тебя не тороплю с разговорами, но тороплю побыстрее перебирать ножками! Я хочу спать!       Он повернул голову и уставился на часы, на здании городской администрации. Схватив его за руку, быстро пошел через многочисленные пешеходные переходы. Никита кратко посмотрел на циферблат с золотыми стрелками. Уже пять утра через пару минут. Они свернули во двор дома, как раздался звон, говорящий городу о том, что пошел новый час нового дня. Волк поднялся в квартиру, крепко держа Никиту за руку. Они переоделись, и пошли снова мыться. Никита с радостью плескался в большой ванной со своей птичкой, пока Кертис наслаждался теплыми руками, что промывали ему волосы от шампуня. Лямкин с большой радостью дал позаботится о себе, и поблагодарил своего возлюбленного мягким поцелуем. Закрыв шторы, улеглись в обнимку в кровать. Кертис прижался к нему, дав закинуть на себя ногу и обнял Никиту, закрыв глаза. — То есть ты серьезно считаешь, что не доживешь до лета? — Серьезно. — Шепотом сказал Кертис. — Когда я был один, это воспринималось просто. Но сейчас у меня рядом ты. И это гораздо тяжелее принять. С тобой рядом я чувствую себя живым. Чувствую важным и нужным. Могу смело любить, не получая упреков. У меня никогда такого не было. Ты первый в моей жизни, кто дал мне возможность побыть просто человеком. Немного повредничать, когда захочется. Недовольно потопать ножками и покусаться, когда что-то не нравится. — Он уткнулся у его теплую грудь, слушая ровное биение сердца. Тут же улыбнулся, когда длинные пальчики мягко прошлись по влажным черным волосам, — Я начал дорожить своей жизнью. Своим состоянием. И я приму, если ты не захочешь разбираться с моими проблемами. Приму, если скажешь, что уйдешь, чтобы быть рядом со своей семьей. — Может быть я был рожден для того, чтобы решить все твои проблемы и дать тебе все, что тебе надо. — Никита мягко поцеловал его в лоб и прошептал, — Я пойду ради тебя на то, чтобы убить Дица. И я не побоюсь того, что станет со мной дальше. Я думаю, наш с тобой общий знакомый, если что, поможет мне выбраться из-под обвинений в убийстве. Я дорожу тобой. Люблю тебя. Ценю тебя. Ты важен мне. И я не дам тебе просто так умереть из-за какого-то мудака. Все. Спи и не думай об этом. У нас и так не сильно много времени.       Кертис едва заметно кивнул. Они уснули в обнимку в районе пяти утра, надеясь хоть немного дать уставшим мышцам отдыха.