Два медведя в одной берлоге

      Они вернулись на кухню. Закрыли перегородку, выключили свет, оставив легкий теплый свет от кухонного гарнитура, что создавал очень мягкую и домашнюю атмосферу. Волк налил себе кофе, сев спиной к перегородке, и задумчиво наблюдал за тем, как Артур размешивает сахар в своем кофе. Приподняв плед, укрыл им голову. Один длинный край положил на одно плечо, и изящно взмахнув пледом, перекинул второй длинный край на второе плечо. Сняв своеобразный капюшон, поправил ткань. Стал похожим на пустынного странника в пончо. Артур улыбнулся ему. Волк сделал несколько глотков, и шумно выдохнул, явно наслаждаясь вкусом. Они просидели пару минут в полной тишине, после чего Артур поднял взгляд и тихо спросил: — Так что за история? Это все та же… Про семнадцатый год, правильно понимаю? — Почти. Началась она раньше. И за особенностей моей жизни, я с трудом держу в мозгу воспоминания, поэтому могу рассказывать что-то не по порядку. А это все я вообще второй раз в жизни вслух озвучиваю. Вообще изначально я долгое время выступал под знаменем «Ютика Кометс», что фарм-клуб «Нью-Джерси Девилс». У меня с ними не очень хорошо судьба складывалась. Один сезон я поиграл в их составе одну игру, второй — двенадцать. Только с шестнадцатого на семнадцатые года получилось удержаться в составе. Но с минуса все равно я не смог вылезти. В семнадцатом году мне это все надоело, я из Ютики прибежал в «Спрингфилд Тандербердз». Это фарм-клуб «Сент-Луис Блюз». Я постоянно ходил на тренировки и на игры Блюза. Мне было интересно за ними наблюдать. Они очень классно играли тогда. И ещё и состав волшебный.       Он задумчиво взял в руки телефон и, что-то поискав, повернул экран к Артуру. Ахтямов аккуратно взял его в руки, с улыбкой смотря на фотографию. Антураж огромного красивого стадиона. Яшкин стоял в форме Блюза, опираясь руками о клюшку, около бортика, счастливо улыбаясь. Напротив него, за бортиком, опираясь о бортик стоял Кертис, рядом с высоким взрослым мужчиной, которому явно было очень весело. Он вопросительно посмотрел на Кертиса, попросив побольше объяснений. — Это отец Яшкина. — Тихо сказал Волк, — а это сам Яш. Его все там звали Яш. Это была какая-то игра. Я уже не помню конкретных деталей. Но видишь, сентябрь месяц. Он на раскатке со мной тогда поговорил. Это был первый раз, когда я с ним смог поговорить близко. Я давно с Яшкиным знаком, хоть и из-за наркотиков он этого не помнит. Я зато прекрасно помню. — А что за история с Дарреном? Я слышал, что его Дашей зовут в ЦСКА.       Кертис с грустью кивнул. Сделал несколько глотков кофе, и, закрыв руками лицо, оперся ими о стол. Собирался с пару минут. Артур успел съесть целый пирожок с клубникой, и налить себе очередную кружку с кофе. Не торопил его. Видел, как Волку тяжело даётся даже мысль об этом. Он с любопытством полистал фотографии. Кертис такой красивый был в чужой форме. Артур искренне удивился увидев общую фотографию. А Волк тоже носил капитанскую нашивку. Тоже знал какие чувства дает власть. Положив ногу на ногу, заинтересованно рассматривал фотографии какого-то города, датированные слишком давно. Он почти беззвучно спросил у Кертиса что это за город, и, получив ответ, что это Медисин-Хат, даже удивился.       Это была какая-то деревня «Базарные Макаки», что была на границе Татарстана и Башкортостана, но никак не город в Канаде. Село. Никак не город. Малоэтажная застройка, разбитые дороги. Но этот населенный пункт был очень зеленым, что можно было прикинуть по количеству деревьев и кустарников на всех фотографиях, хоть и серый снег на фотографиях с зимы его немного напрягал. Артур улыбнулся, увидев семейную фотографию. Почему Кертис был даже тут одним из самых низких? Как приемный. Будто это не его семья. Он издал удивленный вздох. — Это же Келли Хруди! — Удивился Артур. — Национальная сборная Канады! Такой он классный вратарь, он мне так нравился своей игрой. А сейчас новости ведет. «Хоккейная ночь Канады». Я все выпуски смотрю. — Это мой двоюродный дедушка. — Кертис с улыбкой кивнул, — Мелкого пацаненка рядом видишь? Это Майкл, мой младший брат. Он на половину года тебя старше. Он девяносто девятого года. Тоже хотел в хоккей пойти, а сейчас, вроде, ему гольф больше нравится. Те две высоких девчонки позади нас, это мои старшие сестры — Марианна и Вивьен. — А чего они так странно одеты? — Это было какое-то рождество. — Задумчиво сказал Кертис. — Они устраивали нам небольшую сценку. Они играли в театре с самой школы. Мои любимые сестренки. — Он растерянно покачал головой, уставившись в стеклянную столешницу взглядом, — Судьба у нашей семьи такая поганая, словно весь наш род прокляли до пятого поколения. Уже у сестер по ребенку появилось, а самой старшей уже четверо, а плохие вещи с нами со всеми продолжают проходить.       Артур удивленно посмотрел на него. Продолжил листать фотографии. Пейзажи разнообразных городов. Великолепные закаты и восходы. Много фотографий природы. Но явно не Канада, не Штаты не могли похвастаться хоть близко красивостью природы его России. Он удивился, смотря на фотографию двух мальчишек в хоккейной форме. По виду им было лет по пятнадцать. Оба такие счастливые. Ахтямов искренне удивился, услышав, что это они с Дарреном Дицем на домашней арене и им тут четырнадцать. Взяв свой телефон в руки, нагуглил фотографии. Удивленно посмотрел на то, как это милый мальчишка изменился сильно. Поднял взгляд на Волка, что сидел напротив него сжав кружку в руках спрятавшись в красный плед. А вот он уже не так сильно поменялся на вид. Видимо Волк собрался с силами, и начал свой рассказ: — Мы с Дицем из одного города. Жили в двух кварталах друг от друга. Ходили в одну школу, учились вместе хоккею. Он защитник. А я нападающий. Мы с ним. — Он тяжело вздохнул и, опустив руки, уставился на стеклянную столешницу. Он весь покраснел. — Мы с ним были близкими друзьями. Он не знал о том, что я пережил. Но после того, что со мной случилось в восемнадцать лет, он заметил, что я сильно изменился. Я никому не рассказывал, что со мной случилось. Сейчас об этом знают только четыре человека во всем мире, не считая Ротенберга, который явно толком и деталей не знает. Но тогда я был другим. Я был ещё общительным. Первая трещина в нашей дружбе получилась с истории, что такая плохая получилась. — Он тяжело вздохнул. Медленно облизнул тонкие губы. Сделал несколько глотков кофе. — Одна из моих старших сестёр притащила меня в гости на день рождения ее подруги. Вообще так получилось, что с семьёй Даррена мы хорошо дружили. Наши родители работали на одном предприятии, мы все учились в одних школах, а мои девочки ускакали потом с его сестрой в один университет. Так вот, да… — Изящная правая рука изогнулась, потерев шею, — Я пить-то не умею. Мне мало надо, чтобы напиться. И так получилось, что в тот вечер я был близок с ним. Не считая того, что было со мной в пятнадцать, это был мой первый раз. Но это было скорее очередное изнасилование. Возраст совершеннолетия только недавно опустили с двадцати одного. — Он поджал губы, зажмурившись. — Блять. — Снова настала долгая пауза. — После того раза он мне предложил быть парой. Я согласился. Куда уже деваться. Я рискнул ему потихоньку о себе рассказывать, а он говорил о том, что с ним происходило. Мы с ним много времени провели вместе. Ближе него у меня никого не было за все эти тридцать лет моей жизни. Таким начал становится Никита, но все равно есть разница, когда у тебя друг с детства, с которым вы на качелях после школы машинки обсуждали, или тот, кто пришёл к тебе во взрослой стадии жизни. Я думал так и останусь с ним. Но потом судьба развела нас по разным клубам. Он поехал пытать счастья в «Техас Старс». Это фарм-клуб у «Даллас Старс». Того клуба, где раньше играл Радулов. Я посмотрел на то, что его хорошо приняли. Мне в моей «Ютике» с ее формированием списка на игры, судя по всему, вслепую, надоело. Я устал не попадать в состав и, как тут выражаются, пинать хуи вместо того, чтобы играть и набираться опыта. Тоже решился бежать, посмотрев на судьбу Даррена и побежал в Тандербердз. Во-первых, это был один из немногих клубов, что вообще не против иметь у себя в центральных нападающих такого низкого и негабаритного хоккеиста, как я. Во-вторых, мы с Дарреном смотрели все игры НХЛ. И пока ему нравилась игра какого-нибудь Тампа-Бэй или «Вегас Голден Найтс», то я зацепился взглядом только за Сент-Луиз. — Кертис едва заметно улыбнулся, — Да, в котором уже был наш с тобой общий друг. Он-то там обитал с тринадцатого года. И я уже давно к Яшкину присматривался. Он так хорошо играет. Его снайперские качества переплюнут и Мэйсека, и Буше, и Гусева и всех тех, кто сейчас в списке лучших стоит. Подбери ему идеальную связку, которая была у него в том же Динамо или СКА, он еще и не так засияет. У него так хорошо все получается. Я всегда завидовал ему. А тут подвернулась возможность познакомится поближе. Фарма же. — Он пожал плечами, отставив кружку, спрятал руки под плед, судя по всему, обняв живот и прикрыл глаза, — Я ходил к нему на тренировки. Познакомился с его отцом, с самим Яшкиным. Он такой светлый и счастливый был. Молодой. Ещё со всеми зубами. Он мне много всяких интересных вещей рассказал, за счет чего у меня получается иногда забить изящнее чем у всего моего клуба, попадая в такие места, куда муха не попадет. Они с командой часто нам приезжали на тренировки. Игра в парах с серьёзным противником. Набраться опыта. Ты все сам понимаешь. Я утаскивал все знания, до которых мог дотянуться. Но как обычно в моей поганой жизни — счастье и спокойствие не длится долго. — Он едва слышно всхлипнул, опустив голову, — Я почти не помню этого. Чернота души все сожрала и не подавилась. Я восстанавливал это все по собственным записям в личном дневнике, что я веду с десяти лет. И то, рискнул их перечитать только недавно, когда почувствовал, что это все вспоминать стало почти не больно. Был какой-то вечер, вроде какой-то гулянки за очередную победу Блюза. Там было очень много народу. Сняли большой двухэтажный дом. Пришли все с девочками и мальчиками. Общение у двух команд было очень хорошее. День назад мы выиграли, в этот вечер они выиграли. И, как у нас их называли, «старшаки» кроме выпивки принесли и много всего запрещенного. — Он поднял вдруг взгляд, уставившись на Артура весь в слезах. Ахтямов растерялся, положив обе руки на стол, смотря на него в упор, — Я расскажу тебе сейчас что было. Но ты должен понимать, что ты от всех другую версию услышишь. Весь мир считает иначе. Кому бы я не рассказывал эту историю, в нее не верят. У всех другая позиция, и потом я тебе объясню почему. Я не буду тебе говорить о том, что только моя версия правильная. Но кроме нас с Димой больше рядом никого не было. Он ничего не помнит. А я знаю это точно, потому что я в своих дневниках поклялся себе никогда не врать. И конкретно ту ночь я помню хорошо. — Артур растерянно кивнул ему. Взяв кружку, сделал несколько глотков. — Я видел, как напился Яшкин текилой, и стоял счастливо хохоча со своими ребятами в небольшом кружке. У него был огромный круг общения как и всегда. Он походил на любимчика школы. Такого обворожительного красавца, что заходил в какое-то помещение и все девочки сразу издавали радостные вздохи, начиная перешептываться с ехидными улыбками с подружками. Вот и тогда так было. Он в своём круге в одном конце небольшой комнаты, а я с Дицем в другой. Я его тогда притащил с собой, потому что чувствовал себя не очень комфортно. Да и приходить одному было неловко. А Даррен был тогда на больничном с травмой. Приехал со своего Техаса к семье, заодно и со мной увидевшись. Даррен напился и пошёл флиртовать с чужими девушками. И я остался в одиночестве стоять у стенки, обреченно наблюдая за Яшкиным, что как обычно жадно хлебал алкоголь словно газировку с утра, рассказывая очередную тупую историю. Алкоголем он упивался ещё тогда. И так же много, как и сейчас. Кто-то ему указал на меня. Я помню тогда его слова. Он сказал, что мне было достаточно улыбнуться ему в ответ, чтобы он расценил это как флирт. — Артур замер, прекрасно понимая что могло произойти. Кертис сидел закрыв глаза, рассказывая историю дрожащим голосом и с большим трудом доставая из себя слова. — Мы с ним разговорились. Он прекрасно помнил тогда меня, что я был постоянным обитателем на их тренировках. Я случайно ему проговорился, сказав что он очень красивый и нравится мне. Но его это не смутило. Не заставило развернуться и уйти от меня. Обычно так все делали. Никто до этого, на мои комплименты не говорил мне комплимент в ответ, отвечая на мой флирт таким же флиртом. А потом случилось самое неожиданное. Он предложил мне уединится. Дом который был отведен под эту гулянку был здоровым таким, двухэтажным. Со своим бассейном, с балконами и большой парковкой, на которой знаменитые старшаки покидали свои дорогие машинки. Он пошёл со мной за руку наверх. Я едва успел его придержать в коридоре. — Кертис вдруг улыбнулся и прошептал. — Я поцеловал его первым. Побоялся, что он оттолкнет меня. Мало ли я не правильно его понимаю. Но уж лучше было на этом этапе получить отказ, чем когда полезешь раздевать, а в ответ получишь по морде кулаком. Я был так рад взаимности. Она дала мне столько уверенности. Тот самый мальчишка, который был для меня тогда идеалом, словно великий Яромир Ягр, стоял и целовался со мной, отвечая мне взаимностью. Пока мы стояли и целовались, с одной из комнат выскочила парочка, с громким топотом отправившись вниз. Никто из нас не обратил тогда внимания, но они… Они напились и нажрались наркотиков тогда. Дима без раздумий потянул меня в эту комнатку. — Волк опустил голову, уставившись в свою кружку замолчав. Артур аккуратно забрал её, и решил ему налить ещё порцию кофе. Кертис с благодарностью кивнул. Облизнул медленно губы, уставившись в свое отражение в кофе. Сделал несколько глотков, наконец спустя приличную паузу продолжил разговор. — Мы с ним были вместе долго. И в какой-то момент, потянувшись за очередным презервативом, нашёл в тумбочке наркотики. Никто из нас их не употреблял раньше. Он сказал, что ему любопытно. Я сказал, что мне не любопытно и я не хочу это все даже трогать. Он сверху на половину литра текилы, что уже была в нем, закинул сразу две таблетки. И сунул их в рот мне. Я успел все выплюнуть. А вот он с большим удовольствием их сожрал. Ты теперь примерно понимаешь, какой была наша дальнейшая ночь. Как с мягкости и большой любви он моментально перестроился на желание взять любой ценой, и из джентльмена превратился в насильника. Помнишь слова Димы о том, что я люблю по-жестче? Вот это тянется с того периода. Я не люблю. Мне не нравится. Но чтобы ему угодить, я так сказал. Уступил ему не смотря на страшную боль. Боялся разочаровать его. Получить какую-нибудь насмешку. Просто… Все же я оказался в постели с тем, в… — Он вдруг расплакался, опустив голову. Слезы потекли широкими ручьями по бледному лицу. — С тем, в кого так был сильно влюблен. С тем, кого так давно хотел. Он стал у меня вторым. Показал мне, какого это спать с тем, у кого было побольше опыта чем у меня. Пока он не ужрался этих поганых наркотиков, он был великолепным и приятным джентльменом. А потом… — Он горько плакал, закрывшись руками. Залез на стул с ногами, и, дрожал, обнял их. Зажмурился, продолжил свой рассказ. — С утра не ему, не мне не было до того, что творилось в доме этажом ниже. Я уже не помню, по-моему пришёл кто-то из их команды. И нашёл нас такими. Он угашенный, довольный, уже был готов сожрать остатки таблеток, параллельно целуясь со мной.       Он снова замолчал. Артур слушал его в шоке, забыв про то, что надо бы моргать, или хотя бы сделать пару глотков уже замерзшего кофе. Он не ожидал увидеть его в таком состоянии и услышать такой страшный рассказ. Вот и его любопытство поставило его в неловкое положение. В очередной раз перед ним начинал плакать, словно маленький ребенок взрослый и серьезный человек. Ему было необычно видеть первый раз слезы Яшкина еще в начале сентября. А сейчас он видел как перед ним плачет Волк. И это ставило его в шок не меньше. Вдруг Кертис шумно всхлипнул. Мелко дрожа, обнял свои ноги, укрыв их красным пледом. Отвернув голову в сторону, продолжил рассказ: — Поднялся страшный скандал. Никто не стал разбираться. Все решили, что это я им их сунул. — Он кивнул, — Об этом узнал отец Димы. Тогда я не знал от кого. Он вышвырнул меня с Тандербердз и сделал так, что меня даже в самый поганый клуб АХЛ не взяли, куда бы я не просился. У меня не осталось выбора. Я лишился всего, что имел. У меня остался небольшой шанс. Я поговорил с Дарреном, что уже играл в Барысе капитаном. Я побежал в Казахстан, чтобы совсем не остаться без работы. Схватил его за протянутую руку помощи. Тогда я так думал. И сначала все было хорошо. Я снова был с ним в паре. А потом я случайно услышал, как он докладывает на меня тренерам, что я такой плохой, где я косячу, и что это я плохие слухи распускаю. Что я, оказывается, редкостная дрянь. Я списался с другими людьми из своего бывшего клуба, что не бросили со мной общаться после случившегося. И узнал о том, что про меня всегда были такого рода разговоры в тренерской. Что я крыса, что я тварь и уродец, что не умеет язык за зубами держать. — Он горько расплакался. — Даррен при всех меня начал обливать грязью, когда я ему сказал о том, что я все знаю. Он начал орать и срываться на меня. Драться со мной. Позорить меня. Портить моему звену игры. Подговаривал чужие команды мне вредить. Я раз за разом падал от нанесенных увечий, но вместо руки помощи мне еще и от своих следом прилетало за косяк. Я получал вместо добрых слов фразы вроде «сам виноват». Он… — Волк жалобно всхлипнул, — Он обозвал меня шлюхой при всех. Сказал при всех о том, что я сплю с людьми за деньги. Надо мной начали все смеяться, унижать меня. А потом он ушёл в ЦСКА, продолжая унижать меня в чужих командах. И вся Континентальная лига, казалось, начала смеяться надо мной, обзывая «давалкой». Я просто проезжал мимо чужих защитников, а то и случайно останавливался в центре поля на раскатке с кем-нибудь поговорить, как слышал от чужих игроков шутки вроде «МБР за Москву?» Я сначала не знал что это означает. Русский-то я начал на слух понимать как раз примерно в этот момент. — Он вдруг кивнул и прошептал, — Минет без резинки за сто рублей. Прекрасный ценник мне выдали. И все это в моей жизни из-за одного человека. Человек, с которым я был, которому я доверял, которому я был готов отдать не только руку и сердце оказался предателем. Это многому меня научило. И я сделал единственно верный выбор. — Кертис перевел взгляд на Артура, сидя весь покрасневший и в слезах, — Поэтому я такой. Я принял решение быть один. Чтобы никто и никогда больше меня не в чем не упрекнул. Чтобы никто не сделал мне так больно. — Но ведь ты спал с другими за деньги. Зачем? — Тогда в этом была необходимость. Мне нужны были деньги и очень много. А это самый простой способ. Я не приглядывался к другим. Они все были такие за что, если тебя поймают, уже посадят. Из-за решётки уже не поможешь. Я уже достаточно раз спал с другими людьми, чтобы понимать что им захочется. Мне так казалось. Задрал высокий ценник и говорил о том, что со мной можно делать все. — Он кивнул. — Потом необходимость в деньгах отпала. А звание шлюхи уже не забирают. — Мелко дрожал, вытерев с виноватым видом слезы с лица, — Я же не спорю, что я был шлюхой. Даже Ротенберг сказал Диме о том, что считает мой ценник слишком дорогим. Десять тысяч евро за ночь. Но я начинал с двух сотен. А потом брал все больше, чтобы перекрывать хотя бы в мозгах наносимый урон. Научился ценить себя и свое тело, что старалось мне не мешать и стало очень выносливым. За много лет такой работы вне льда, я точно обогатил пару банков, пока переводил деньги за границу. Я помогал сестрам и младшему. Когда они все встали на ноги, поблагодарили меня за помощь. Никто не знал откуда я беру такие большие деньги. Там надо было очень много. Одной на учёбу. Младшему на амуницию, а потом тоже на учёбу. Другой на лечение. Потом на свадьбу обоим сестрёнкам. Деткам их помочь. Дом, вот, помог родителям другой купить, о каком они давно мечтали. С садом и у реки, на нашей исторической родине. Они все считали, что в хоккее такие большие зарплаты. Может быть у супер-звезд да. Но в АХЛ зарплаты не сильно высокие. На некоторые зарплаты даже не прожить нормально, остается только выживать. Я пытался сначала заработать на льду. Даже отдавая почти все, этого было мало. Самый такой период моих заработков больше всего упал как раз на Казахстан. Была даже какое-то время шутка в узких кругах, что я на гражданство Казахстана через постель подавал, а не через миграционную службу. В Барысе не было толком премиальной системы, да и это слишком командный вид спорта, чтобы я один мог что-то сделать, когда обе команды мне мешают что-то сделать. Да, я был шлюхой. Это был самый простой способ. Люди так устроены. Им всегда хочется с кем-нибудь переспать. И не всегда близкий человек рядом захочет. Я молчу, не возмущаюсь, и даю использовать так, как человеку захочется. Поэтому такой ценник. — А платок на твоем боку… — На правом боку носят те, кто будет снизу. Все это время я носил зеленый платок вместе с черным или серым. Значит, что я за деньги готов быть и в цепях, и с чужими руками на шее, и просто быть связанным. Очень часто носил просто оранжевый платок, означавший что со мной можно делать все, что угодно. Когда пришел в кровать сразу к троим, что начали надо мной нещадно издеваться, конечно, сильно пожалел об этом. Но тридцать тысяч за шесть часов работы я получил первый раз в жизни. — Он растерянно кивнул. — На той стороне океана с этим было проще. Я часто был на подобного рода гулянках. И там такое лучше распознают. Там я уже много с кем переспал за деньги. Только все молчали. Неловко улыбались мне в ответ, когда я проходил мимо. Один раз даже просто дернули за руку, когда я шел мимо, затянули в подсобку, сунули мне в карман штанов деньги и тут же сдернули их. Я уже всякое отношение к себе получал. Поэтому меня надо очень сильно постараться довести до боли, которую я не смогу вытерпеть и расплачусь, начав молить о помощи. Тогда это был «просто флирт», который начался хорошо, а потом закончился по моему классическому жизненному сценарию. У меня все в жизни так идет. Я ни разу не видел хорошего финала хоть в какой-то своей истории. Тогда, когда я оказался с Димой, я даже не знал и не думал об этом. Мне было не до этого. Я остался в одиночестве, привычно кивнув Дицу, сказав что я не против, пока он идет кадрить себе девушку на вечер. И не ожидал, что я сам стану такой девушкой на вечер. — Его серые глаза остановились на одной точке. Голос стал на порядок тише. — Милый хрупкий мальчик с красивым взглядом и аккуратной улыбкой. Очень милый и интеллигентный. Я не выгляжу как хоккеист. Мне все об этом говорят. Я выгляжу как мальчик легкого поведения, которого нарядили в хоккейную форму для фотосессии в журнале для взрослых. Я слышу это в свой адрес не первое десятилетие. Поэтому твои слова, которые ты мне сказал на крыше меня поразили. Я привык ко всему плохому, и хорошее меня удивляет. Добрые слова в мой адрес, если это не какой-нибудь стеб, просто путают меня. Я не знаю как на них реагировать. Ты знаешь, я, пожалуй, первый раз об этом в слух скажу, но да, тогда я был влюблен его. Но я не люблю его так, как Никиту. Тогда это была чистая, словно первая искренняя влюбленность без всей этой взрослой постельной грязи. Но сейчас ничего этого нет. Я виноват перед ним. Вот и все. Я хотел бы быть ему близким другом, но я понимаю, что мне не место рядом с ним. Мои действия все равно все расценивают как любовь. Да и сам Дима, вероятно, тоже. Он с Сашей другой. Даже со своей женой другой. Я через пару рук знаком и с Нади. Она великолепная девушка. Такая как и нужна Диме. Она нормальная, она красивая и очень добрая. — Кертис растерянно пожал плечами, — Мне рядом с ним не место. Так же как не место и рядом с Никитой. Я не могу рушить чужую семью. Не могу оставить дочек без отца. Я так жалею о том, что позволил этому всему случится. Что позволил себе в ту ночь поцеловать Никиту. Схватить его себе. Я влюбился. Опять. Только теперь это перешло в тяжелую стадию любви. Нельзя было этого допускать. Сейчас я его избегаю. Давно уже. Радулов нам в этом помог, рассказав эту же историю, которую ты только что слышал. Никита просто разругался со мной. Первый раз я услышал упрёк в свой адрес от него. Он уже не вернётся ко мне. Я снова один. И это мой осознанный выбор. Я принял решение стать таким. Стать одному. Закрыться от всех. Притихнуть. Исчезнуть. Я родился один. И уйду из этой жизни один. Я забыл про то, что человек это высшее социальное животное. Моя фамилия на вашем языке — хищный зверь. Волки — вообще-то тоже стайные животные. Именно благодаря слаженной командной работе, они способны охотиться на крупную добычу и защищать свои территории от вторжения других хищников, в том числе — волков-конкурентов. Однако не все живут в стае. Встречаются среди серых и «солдаты удачи» — одиночки, которые не имеют «постоянного места жительства». Я принял решение быть как раз таким. — Я не могу ещё понять про твою подработку. Ты ведь страшный социофоб. Ты не любишь тактильностей. Не можешь терпеть когда к тебе тянет руки чужак. Ты молчалив. Ты одиночка. Как ты на это решился? — Тогда так было нужно. Я заткнул все «свое» и просто молча работал. Каждый вечер переступал через себя, отдаваясь другим мало знакомым, а иногда и незнакомым людям. Выходных у меня не было. Каждый. Чёртов. Вечер. Единственное исключение это игры, и то победные. Просто работа, которую надо было делать. — Он с неохотой признался, — Венерические заболевания было тяжело вылечить. Пожалуй это напрягало даже больше, чем желание убить себя после того, как тебя на коленях ебала очередная вонючая свинья, сунув тебе деньги просто в рот, в который до этого кончила. Но спасибо, что заражали только тем, что реально было вылечить. — Увидев взгляд полный непонимания, решился дополнить, — После того, как я перестал нуждаться в деньгах, я все вылечил. И каждые половину года проверяюсь. Я здоровый. Не надо на меня так смотреть. И я не с кем, кроме Никиты, не сплю. Не спал… Но я все ещё себя не считаю человеком. И тебе не советую. Я просто шлюха. Обо мне не стоит думать, как о живом человеке. Шлюха. Дрянь. Уебок. Кукла. Игрушка. Кто угодно. Я не живой. Мне не сделать больно. — Своим рассказом ты словно предлагаешь мне осудить тебя, так же как и все, кто делал это постоянно в отношении тебя. — Волк медленно поднял взгляд серых глаз, смотря на него. Он молчал. Кажется, что в нем не осталось больше сил говорить. Он заплаканный. Измученный. Изможденный тем, что доставал из себя все самое черное, липкое и больное, чего в нем было слишком много внутри. — Ты ведь не такой. Ты помогаешь другим, но жертвуешь собой. Тебе плевать на то, что с тобой сделают, лишь бы другим было хорошо. Ты знаешь, я думаю никто не подумает пойти торговать собой, чтобы прокормить других. Все думают о том, что проститутки это просто низкопадшие люди, которым нечем больше заняться. Что не в какое конструкторское бюро или на завод станочниками их не возьмут. Но обычно туда идут не от большой радости или желания. Я не осуждаю тебя. Я понимаю тебя. Понимаю, почему ты так поступил. И мне кажется, что другого варианта не было. Ты бы мог пойти воровать или грабить банки. Но ты выбрал такой способ. Законным способом больших денег быстро не заработать. А раз тебе их надо было слишком много, значит о законности не шло и речи. Ты не пошел унижать и обдирать других. Ты даже тут сделал все так, чтобы не причинять дискомфорта кому-то кроме себя. — Артур подпер голову рукой, видя, как Кертис зажмурился повернув голову в сторону. Он не мог успокоится. Слезы текли по щекам, капая на плед. — Ты, я думаю, просто великолепный сын и брат. Ты многим лучший и близкий друг. Да, ты идеальный. Неконфликтный. И такой, чтобы всем нравится. Ты не достоин такой судьбы. Твоя жертвенность идеальна. Ты своими поступками десятки раз уже окупил все свои грехи. А убить… Я думаю ты убил человека, а то и двоих, не от того, что захотел это сделать. Судя по тому, что ты говоришь, и тому, что дает тебе жизнь в качестве развлечения, это была какая-нибудь самооборона. И у тебя другого выхода не осталось. Так же как и когда ты нанес травму Никишину. Ты же кинулся на него не от того, что он тебя проституткой назвал или сказал что у тебя руки кривые для центрального нападающего. Ты мог кинуться на него, потому что тебя заперли в угол. И другого варианта спастись не было. Ты все еще жертва, Кертис. Ты меня не переубедишь. Побереги слова. — Твои слова. — Растерянно прошептал он, сидя перед ним в слезах, — Теперь я понял, почему Яшкин считает тебя близким другом. Я понял, почему он побежал в Екатеринбург просто захотев увидеться с тобой. Твои слова восполняют душу. — Мама психотерапевт. — С улыбкой сказал Артур, — Я любопытный ребенок. Часто слушаю что она говорит и какие советы дает. И берегу зубы, потому что папа стоматолог даст пиздячек. Я тоже никого не осуждаю. Мне еще не встречалось в жизни редкостных подонков. Вокруг меня просто живые люди. Как любит говорить моя мама «все люди, все человеки. Кто-то где-то обязательно наебнется». — Артур едва заметно кивнул, — Пока да, все так и есть. Пока все где-то в чем-то наебываются. Идеальных нет. Но и злодеев тоже. Все серенькие. Кто-то спивается. Кто-то дерётся. Кто-то унижает других. Кто-то ненавидит себя. Кто-то ближе к плохим, а кто-то ближе к хорошим. Но все обязательно где-то наебались. Так… А как же Даша? — Его зовут Даша, потому что на этом континенте никто не хочет его имя выговаривать. — Волк решил перейти на русский. Артур удивленно посмотрел на него, и с благодарностью ему кивнул. — Его звали Дарьей. А потом он стал Дашей. Это еще с Барыса к нему прицепилось. Все иностранцы смеяться над местными, потому что их длинные имена и фамилии для нас звучать что-то вроде «Арбидол Чихчихбеков, Кадык Тыгтыгдыков, Баскетбол Волейболов, Айбелив Айкенфлаев, Кумыс Изпакетов, Космодром Байконуров», а они нам в ответ такого рода шуточки шутили. Я давно Волчонок, и у меня не клюшка, а зубочистка, и приезжаю я на лошади на матч, потому что до педалей не дотянусь в машине. Над Дицем, вот, вот так решили стебаться. Но он же капитан. Сильно не пошутишь. Он часто бил в морду за фразу в свой адрес «Даша, сто рублей и наша». — Артур сидел и безбожно заливался хохотом, закрывшись руками, впав в истерику. Кертис едва заметно улыбнулся. Ему с таким трудом давался разговор на этом языке, а еще и Ахтямов, что сидел и хохотал над этим, вообще не вселял уверенности, что он говорит то, что подразумевалось. — У него контракт был ровно на сто тысяч. Все постоянно шутить над ним, что Даррен не понял, что ему предложили сто рублей, а не сто тысяч, поэтому оказался в Барысе. — Артур продолжал громко хохотать весь уже сам в слезах, начавший задыхаться. Кертис непроизвольно улыбнулся, смотря на него. — Для меня он был лисой. А я для него был птицей. Слова Димы про лисичку и птичку как раз про это. Даррен всегда в детстве, пока мы только играть начали, говорил на тренировках, что-то вроде «ты убегаешь, я догоняю. Такова участь нападающего и защитника». И наш тренер сказал, что мы как птичка и лисичка в лесу. — Он внимательно смотрел на Артура, что сам сложил ноги под себя, поерзав на стуле. — Если знать что искать, его слова не будут бредом. Это его хаотическое мышление попадает в социум. У него такие же мысли в голове. Такая манера думать. А под наркотиками обычно говорят то, что думают. Вот так и получается. Мысли у него такие же бессвязные для всех, но точно имеющие значение для него. — Ты любил Даррена? — Кертис пожал плечами. — Кажется, я так и не понял этого. Для себя я решил, что эти отношения с ним были просто способом стать таким, как все. Ну. Я же говорю. Ни одна история в жизни нормально не заканчивается. Мне ещё много кусков из жизни надо восстановить, чтобы мне далось осознание, любил я когда-то Даррена или нет. Тогда казалось что да. Сейчас уже так не кажется. Особенно восстановил процентов восемьдесят истории. — Он закрыл глаза, закрывшись руками. — А Диму сейчас? Правда у тебя ничего к нему нет? Что в душе хранится? Да и почему бы не поделится этим с тем, кому ты доверяешь? Это же больно проживать это и молчать. — Кертис нахмурился, изящно отведя здоровую руку в сторону от лица, — Дошло до меня. Ну да. Даша. Не смотри так. Догадался сам. Скажи, прав ли я в своих догадках. Ты не любишь, чтобы тебя жалели. А почему? Хочешь быть как все. Потому что ты не как все. Хочешь, чтобы все видели как ты независим, крепок головой и телом, и как все можешь даже стоя в одиночестве против всего мира, демонстративно не подбирая оружия в руки. Ты одиночка… Но не по своей воле. Ты для всех самостоятельная окончательно закрытая личность крепко стоящая на ногах, позволяющая всем вытворять страшные вещи… Просто это все ради того, чтобы не заметили несчастного одинокого мальчика. Ведь и ты себя видишь иначе. Ты видишь человека, который совершил что-то ужасное. Который заслужил страдать. И не заслуживает жить. Ты идёшь не уступки и молчишь, потому что считаешь что ты достоин этого. Что именно ты сделал с Димой, что считаешь это главным грехом души? — Я виню себя за то, что не остановил его тогда. Нам с ним было-то чуть больше двадцати лет. Ну… Побольше, ладно. Я был тогда очень глупый. Моя вина… ее ничем не перекрыть. Даже если я умру ради него, этот грех потащит мою душу не туда, куда бы мне хотелось. — Его голос был таким тихим и спокойным. — Нет. Я люблю Никиту. Очень сильно, Артур, люблю. Но у жизни опять свои планы на меня. Она все равно отберет у меня все счастье. Уж лучше я буду один, и мне будет хотя бы «никак», чем вот эта страшная боль, которая потом в такие истерики выпадает. Ты вообще первый видишь меня таким. Таким слабым и разбитым. Я не могу больше держаться. После всего, что происходит, у меня внутри все рухнуло. Я с трудом держу маску равнодушия прижатой к воспаленным ранам. Но хватает меня на день. На два — край. Я последние лет десять так ни перед кем не плакал. Ничего такого не рассказывал. — Да, я поймал тебя в уязвимом положении. Прости. — Кертис едва заметно кивнул, закрыв глаза. — Так что за вендетта у тебя с Сашей? Который… Который Радулов. Все равно где-то кусочка не хватает пазла. Не могу полную картинку собрать. Ну хорошо, отец Яшкина, ну ладно, я понял, Даша. А Радулов за что за тобой охотится? — Я долго считал, что проебал своё, пока мечтал о чужом. Но когда поступок Лисы стал мне известен, я понял, что от меня ушло то, что никогда и не было моим. Диц сбежал в ЦСКА, заскочив к ним с рук Да Косты и Радулова, которые играли несколько сезонов в ЦСКА вместе. Когда лиса побежала в Москву, я узнал о том, что это он тогда сказал всем о том, что я сунул Диме наркотики, и что я так уже поступаю не первый раз. Он никогда не попадался на вранье. Ему все верили. А из-за того, что все считали, что я сунул Диме наркотики, это все дошло до отца Димы. Когда это все подтвердилось анализами, он пытался у Димы узнать кто его накормил. Но под дозой ничего не помнишь. Он узнал обо всем от своего клуба, который много-много времени слушал про то, какая я шлюха, что я не первого наркотиками кормлю, с кем сплю… Все снова верили ему. Отец Яшкина мягко говоря оказался в шоке от услышанного. Объявил на меня охоту, поняв, что я сбежал от него. Я пытался ему рассказать об этом. Но меня никто слушать не стал. Я тогда не понимал, почему со мной так все обходятся. Когда слова лисы стали мне известны, до меня сразу все дошло. Лиса уже много раз верила в то, что я ему изменял. Просто на словах. Я тогда не был шлюхой. Пока у меня не было потребности в деньгах, этого не было. Первый раз за деньги я переспал только ближе к концу сезона в Тандербердс. А до этого только Яшкин и Диц. И все. Больше никого. Даже поцелуя ни с кем не было. Я верен людям, которых люблю. А когда я переспал с Димой, он окончательно решил меня добить. Считай, что столько лет разговоров про меня, как про изменщика, он увидел это все своими глазами. Наговорил столько гадостей про меня его отцу, что тот посоветовал всем, кто играл на обоих континентах и имел бордовый паспорт с орлом у которого две головы отомстить за любимого сына. — Кертис сжал руки и прошептал. — Я знаю всех и каждого с этой страны, потому что как минимум от каждого по три раза получал. Ковальчук сломал мне ключицу, Овечкин набил морду на льду. Про остальных и говорить нечего. Сейчас я даже рад, что я не закрепился в НХЛ. Попади я под какого нибудь тафгая, он бы меня просто убил на льду. Матч с Флоридой и Далласом окончился так быстро для меня по этой же причине. Я нарвался на Радулова. Он едва не убил меня. Ему выпала честь быть у меня первым, чтобы убить насмерть, как просил Алексей Михайлович, да, отец Яши, и Радулов сделал все, чтобы воспользоваться шансом на полную. Тогда я боялся его и не дал отпор. Он был молодой еще, пышущий здоровьем. Агрессивный. Со всей силой приложил меня об борт, да так, что я едва сознание не потерял тогда. И так волнуешься, первая игра на уровне главной хоккейной лиги мира, а тут еще это чудовище, пахнущее смертью. Тренера увидели, что ничем хорошим это не закончится. И первый матч стал последним. Больше со мной никто не захотел связываться и дорога для меня на мой родной континент просто оказалась закрыта. — Тебя так никто и не послушал? Всё просто решили что ты его накормил наркотиками?       Кертис растерянно кивнул. Закрывшись руками, сидел и горько плакал, поджав под себя ноги. Артур опустил голову. Уставился на его айфон перед собой. Беззвучно поднял его и уставился на яркий экрана блокировки, где была фотография со льда, с момента той самой драки с Лямкиным. Какой красивый кадр, когда Никита упёрся ему в плечи, смотря в глаза, гордо восседая на нем. Артур тут же улыбнулся. — У тебя ведь нет девушки? — Вдруг спросил он, опустив телефон обратно. — Ты ведь… — Ты прав. — Едва слышно сказал Волк. — Очень удобно прикрываться несуществующим человеком, когда тебе предлагают по старой памяти с кем-нибудь переспать. — Кертис вытер руками слезы и тяжело вздохнул. — Ненавижу это все вспоминать. — Прости, что я тебя так эмоционально выматываю. А зачем ты Никиту отталкиваешь? Он же любит тебя. И ты его так же. — Я боюсь очередного предательства. Я точно в такой же ситуации, как и Яшкин, которого столько раз предавали, но он продолжает доверять людям. Я боюсь, что он, к примеру, будет предавать Яшкина для Ротенберга. Тогда получится, что я подпираю Диму, а он его толкает. Но, я искренне надеюсь, что он не пойдёт на такое. Но все внутри меня говорит о том, что если я оттолкну от себя Никиту, это сделает легче ему, ведь он будет снова верен своей жене, которая и так подала на развод, отобрав у него обручальное кольцо, и сделает легче мне, если он и правда предатель в окружении Димы. Сейчас, когда мы не общаемся, я понимаю как это больно. И ему, и мне. Но так будет лучше. — Он поджал губы и прошептал, — Ротенберг через кого-то передал Лизе информацию о том, что Никита спал с проституткой. Не уточнил с какой. — Кертис указал на себя, отрицательно покачав головой, — от этого скандал. От этого чуть не дошло дело до развода. Опять из-за меня. — Так ты и правда ничего не употреблял? — Волк отрицательно покачал головой и Артур подпер голову, поинтересовавшись, — А ты боишься или по здоровью нельзя? — У меня наследственность плохая. Все напьются, и только активнее становятся, а меня в сон клонит. С наркотиками, мне кажется, будет такая же история. Я боюсь больше, чем может реального урона прилететь. С одной дозы, я думаю, меня не убьёт. Надеюсь на это. Но из этого точно ничего хорошего не будет. — Он повернул голову и посмотрел на время. — Пошли. Переодеваться и по кроватям. Нам ещё завтра Яшку ловить по всему дому.       Артур послушно кивнул. Вымылся и переоделся. Привычно приютил Волка рядышком. Обнял его, мягко прижав к себе. Тот лишь устало вздохнул. Артур едва заметно улыбнулся. Прибрав пальцами чёрные пряди волос, сам закрыл глаза, попытавшись уснуть. Спустя пару минут это у него получилось.       Он очнулся от едва слышных разговоров. Растерянно приоткрыв глаза, осмотрелся. Он у себя в комнате. Но уже в одиночестве. Прислушался, поворочавшись в тёплой кровати, свалившись на спину. Это был голос Кертиса. И… Чей-то ещё. Никишин? И правда? Уже вернулся? Артур изогнул спину, уставившись в окно. Середина ночи. Какого черта эти двое сидят и разговаривают? Заняться нечем? Принюхался. Наконец-то перестало в их доме пахнуть чужаками по ночам.       Беззвучно выбравшись с кровати Артур медленно подошёл к двери и прислушался к разговору. Они разговаривают, кажется, в гостиной. Не самое привычное место для разговоров в этом доме. Обычно все серьёзные вопросы решаются так, словно на дворе были семидесятые года прошлого века — на кухне. Они говорили на русском? Судя по тому, как Кертис разговаривает, из Артура очень неплохой учитель. Волк почти перестал путаться в падежах и увереннее начал выговаривать слова. — Послушай, я правда хочу просто поговорить о том что было. Пока этого никто не слышит и никакая блядина сверх богатая из списка Форбс нам не мешается. — Никишин был странный по голосу. Словно расстроенный. Артур даже не поверил своим ушам, очень осторожно выглянул. — Не надо делать такую гримасу. — Это не гримаса. Это моё лицо. — Кертис даже растерялся, — Я всегда так выгляжу. Ты меня, пожалуйста, послушай. Я о таких вещах не вспоминаю вообще. Случилось и случилось. Мне эти разговоры не нужны. — Мне нужны, твою, сука, мать. — Растерялся Ники, — Я устал мучаться от кошмаров по ночам. У нас не сильно много времени побыть одним. Давай ты просто послушаешь меня. Можешь не отвечать. Просто я правда хочу сказать, что я…       Ахтямов медленно опустился на колени, рассевшись за приоткрытой дверью, внимательно смотря на происходящее в гостиной в нескольких метрах от него. Никишин сидел к нему боком, одетый весь в одежду Яшкина, пока Кертис сидел напротив него, укрыв плечи красным пледом, сгорбившись и уперевшись руками в ноги, сидел опустив голову. — Ты же не сам этого захотел. Тебя заставил это сделать твой главный тренер. Я видел его. Я не понимаю почему вы все его боитесь, но я понимаю почему ты идёшь ему на уступки. — Кертис повернул голову и развёл руками, услышав растерянный вздох, — Твоя ситуация мне понятна. Поэтому и проблем я не вижу. Ты же видишь, что я ни на кого не обижаюсь. Жизнь расставит все на свои места. И каждый идет по жизни с тем грузом, который сам своими руками сделал. — Я не могу. — Никишин растерялся, — Я не могу видеть в себе такое чудовище, Кертис. Я не раз видел те записи с камер. Я не понимаю своих поступков. Ну хорошо, ну я объебался. Ну и Бардак тоже. С Яшкиным все давно понятно. Но ты… Ты же был трезвый. Я же знаю что ты сильный. Знаю что ты опасный. Знаю что ты очень крепкий. Я не понимаю своих выходок. Ладно у Димки с тобой целая сюжетная линия, да и наверняка, как всегда у него, любовная, — Кертис едва заметно улыбнулся, смотря на него, — а я как в это все попал? Ну какого черта. Ну я… Я не понимаю. Мне противно от этой херни. Я пытался её заглушить алкоголем. Утянул и младшую Жабу в свой запой. Хорошо что Яшкинксу было не до того, чтобы нас останавливать. А я… Я попробовал пожить так как он живёт все это время, заливая свою душевную боль алкоголем. — Он растерянно покачал головой, — Мне не понравилось. Младшему, я смотрю, тоже не особо. Он вообще какой-то странный. Не пьющий, не курящий, вообще неизвестно почему Димка схватился за него. — Диме нужен человек, с которым он будет чувствовать себя нормальным. Который не таскает его по странным и сомнительным мероприятиям, не потянет его в запой любого рода, когда он и так с большим трудом вылезает каждый раз из этого всего. Дима же с тобой был именно таким в том сезоне, какой с Артуром в этом. Ты же его… Ревнуешь? Правильно же слово подобрал? — Можно и так сказать. — Никишин опустил голову, — Я хочу себе обратно своего непутевого Димку. Я не успел стать таким же крепким на мозги, не успел у него много чему хорошему научится. Слишком глупый был, когда надо было хорошему учится, поэтому сейчас старый и научился плохому. Артуру он не нужен. — Не говори никогда про других. — Тут же сказал Кертис, и, медленно выпрямив спину, откинулся на спинку дивана, укрывшись пледом с головой, укутался в него. — Ты имеешь право говорить про себя и про то что чувствуешь относительно других. Всё. Другие люди это другие люди. Ты не имеешь права думать о том, кому Яшкин нужен больше, да и Яшкин в ком нуждается ты тоже не видишь и не знаешь. Отвечай всегда только за себя. Либо за всех, если ты капитан команды. Ты же хорошо общаешься с Радуловым. Ты же видишь какую он позицию занял. Он защищает всех на льду от чужаков, но при этом говорит всегда только про себя и свои чувства. Ты не повесишь на него ничего, что касается других людей. Он просто не даст этого сделать. В этом его позиция самая хорошая. — Он кивнул, — Почему тебя беспокоит то, что ты сделал? — Потому что я мог остановить Яшкина. Он же тогда мне был не власть. Я же… Ну. Капитан типа. — Он кинул Кертису свою джерси, — Ну смешно же, блять, это видеть. Ну ты посмотри на это. — Волк вытащил руки из тепла и, сложив аккуратно форму на своих ногах, задумчиво посмотрел на капитанскую нашивку на форме, — Я же этой херни вообще никак не достоин. Вот я же не вывожу. — Это не так. Не суди никогда свои силы по регулярному чемпионату. Это тяжёлый марафон. Ты должен войти в плей-офф с этой нашивкой и понять свои силы именно там. На спринте. На том, что выбивает все силы на первых двух матчах, а потом придётся ещё силы где-то доставать на ещё два матча, а то ещё и больше. Нет, подожди. Ты слишком рано ставишь на себе крест. — Я помню каким был Дима. Как сильно его поменял плей-офф. Как он стал озлобленнее. Сильнее. Как начал меняться и очень сильно. Я не стану таким как он. Я не могу даже сам себя убедить, что чего-то достоин, не то чтобы воодушевшить на это всю команду. — Саша закрыл руками лицо и тихо сказал, — Он крепкий. Он вредит с такой же страшной силой, как прилетает ему и он все выдерживает. Ты просто, я не знаю, титановый. Над тобой все издеваются, а ты даже не пошатнулся. Как бы я не выводил тебя, ты на утро отряхнулся и пошёл. Я хочу быть как ты, но не хочу стать таким как он. Но я… — Никишин растерянно опустил руки от бледного уставшего лица и сказал, — Но я становлюсь точно таким же. Я иду по пути моего Димки. И я становлюсь таким же. Он считает что я справлюсь сам. Что я выдержу драку с Ромой и закрою собой команду. Но это же не так. Ты знаешь, Рома просто вызывает меня к себе, и ставит мне ультиматум. — Саша замер, смотря на Кертиса, что аккуратно сложил его синюю джерси и протянул ему руки. Очень осторожно свалился на бок и положил голову на его ноги. Маленькие аккуратные руки Кертиса прошлись по его волосам, — Я не справляюсь. Я боюсь его. Я покорно киваю ему и сам открываю перед ним рот, следом давая влить себе алкоголь. Все. Дальше мне плевать. Он словно заколдовывает меня. Мне плевать как далеко ты от меня находишься. Мне плевать чем ты занят. Я найду способ тебе навредить. Но тем самым я не даю навредить себе. Я плачу по своему контракту твоей кровью. Но ведь это же не правильно. Димка мой… Он же сам своей кровью расплачивался. Он падал перед ним на колени. Он скулил. Он превращался вот в это, да, что ты видел. В собаку. Приучил сам на себя цеплять поводок и складывать лапки, выпрашивая у «хозяина» очередную дозу. — Ты знаешь почему он изначально на это согласился? Ты слышал от него историю о том, когда он первый раз на это все согласился? — Я слышал это со слов Ромы, когда мы с ним в очередной раз разругались, и Рома просто макнул меня мордой в грязь, указав мне на то, что я лишь временная замена великому Дмитрию Алексеевичу Яшкину! Ах ты ебаный твой в рот! — Никишин дёрнулся и перевернулся на спину, уставившись в глаза Кертису. — Ну так же нельзя. Ебать. Эта кобыла сбежала. А я… А как же я. Раз уж ты мне сунул эту ебучую нашивку, то будь хотя бы нормальным и не чмори меня за то, что я не могу команду собрать. Конечно, я нихера не могу. Команда меня не слушается. Насрать им всем на меня. У них свои авторитеты. Дедунов, тот же Толчинский. Я кто? Кто я блять им? Я же не местный. Меня поменяли в Питер на кучу народа. Я же никто. А тут на меня одевают эту поебень и швыряют на фронт, а когда я проигрываю первый же бой, тыкают в меня пальцами и насмехаются надо мной. Я тоже теперь хочу сказать ему «нет». И он чувствует это. Димка тоже первый раз отказался подчиняться, вот и влез в это все. Мой милый Яшкин на это все согласился, когда решил сказать Роме «нет». — Ну. — Тихо сказал Кертис. — А ты когда первый раз вляпался от него в это? — Когда он упрекнул меня хуевой игрой, и что я как защитник ничего не делаю и вообще я больше врежу команде, чем помогаю. Я ему пошутил про то, что Яшкин у него был великий, потому что наркотики. Он мне их сунул. Все. Пиздец. С того момента и пошло. Да, первое время игралось заебись. А теперь я… — Он вдруг растерялся, — я просто сам себя потерял. Я стою утром, смотрю сам на себя в зеркало, и вижу просто мразь. Просто какую-то мазню, знаешь, будто ребёнок краску размазал рукой по листу в детском саду. Ничего чёткого. Просто какая-то гримаса с красным носом, вся зареванная, в слюнях и соплях, заблеванная… И внутри либо пустота либо ненависть. Но уже к себе. — Ты не видишь связи. Саша, прислушайся сам к своим словам. Ведь ты говоришь правильные вещи, которые очень последовательные. Но связи одного с другим не видишь. Ты не Яшкин, чтобы все спихнуть на то, что из-за наркотиков ничего не помнишь. Ты другой. Ты сам по себе. Ты врешь, что ничего не помнишь, потому что Яшкин так делает. Ты копируешь его. Отлепись от его длинной тени. Ты стоишь сам по себе. И стоишь в одиночестве перед драконом. Твой главный тренер бесконечно сильный дракон на мешке своих богатств. Но ты видишь его не своими глазами. Ты видишь его отражение со слов Яшкина. Потому что он тебя так заставляет думать. Ты сам по себе. Вот и скажи что ты думаешь, а не то что думает Яшкин. — Я боюсь его. Я знаю что он сильный. И знаю что мне не хватит силы с ним бороться. Я помню все, да. — Никишин взвыл, — Я не могу сам спать по ночам. Твою мать. Я такое страшное чудовище. Мне так мерзко от того, что я творю. И я же врежу тебе. Я как послушная псина срываюсь и бегу охотится на хищника потому что так «папа» приказал. Ну конечно. Зарплату-то хочется в конце месяца получить. Жить-то ещё хочется. Девочек в ресторан водить. На машинке кататься. Да и в хоккей желательно бы тоже поиграть. И кубок поднять. Но я… Я понимаю, что барахтаясь в этой темноте я нихера никуда не уйду. И что мне делать? — Он повернул голову, — Ты думаешь, что я считаю себя тенью Димки?       Кертис с улыбкой кивнул. Немного поворочался. Вытянув руку, расправил пальцы. Саша вытянул свою руку и медленно их переплёл. Прижав его руку к себе, закрыл глаза. Вдруг растерялся и всхлипнув. Ахтямов, что молча и почти не дыша наблюдал за происходящим, даже растерялся. Стеснительно поджал задние лапки, уткнув указательные пальчики друг в друга. Ещё одни слезы от того, от кого он не ожидал их увидеть. Они своим разговором последний сон спугнули. Вот же черти. — Ты видишь в нем отца. Ты видишь в нем защитника. Ты видишь в нем идеал. Ты стараешься копировать его. Но ты делаешь это бездумно. Просто смотришь со стороны и повторяешь. — Вторая рука Волка медленно потрепала волосы Саши. Он лежал на его ногах, завороженно его рассматривая весь в слезах. — Ты не знаешь почему он так поступает. Поэтому тебе больно. Ты должен понимать, что сейчас ты для всех стал главной фигурой. На тебя много кто смотрит. Я скажу сейчас немного странную вещь для этого континента, но твой тренер знает что делает. Я понимаю, что это странно звучит. Но он дал тебе нашивку прекрасно зная, что ты вылезешь со своей детской кроватки, приняв свою новую ответственность и станешь тем, кем должен быть. Дело не в том, справляешься ты с руководством команды или нет. Это все история просто психологическая. — Я… Не хочу стать таким как твой Широков или димкин Радулов. Я хочу быть… Таким как Дима. — А в чем разница? — С улыбкой спросил Кертис. — Я не знаю. Ну… Они просто разные. — Нет. Это не так. Поройся в голове столько времени, сколько надо. Ответь сам себе на этот вопрос. Мне можешь не отвечать. И ты поймёшь почему ты идёшь на все поступки такого рода. — Увидев его растерянность Кертис тихо сказал, — Давай я тебе помогу. Тебе как защитнику проще быть капитаном, чем нападающим.       Пауза подзатянулась. Артур уже который раз пересел беззвучно так, чтобы лапки не затекали. Ему было стыдно подслушивать, но они сами виноваты что заткнуться не могут. Да и лишний раз послушать умного взрослого человека, который сто раз подумает прежде чем что-то говорить, это всегда полезно. Кертис сидел облокотившись о спинку дивана, мягко поглаживая одной рукой волосы Никишина, а вторую руку отдав ему. Он лежал уставившись в потолок, и правда, судя по всему, задумавшись, крепко прижимая к себе чужую руку. — Я все равно пытаюсь думать про себя, и непроизвольно сравниваю себя с Димкой. А почему… — Ты перестал его звать по его прозвищу, что пристало к нему в вашем городе. Ты даже зовёшь его Димкой. Так же как и Артур это делает. Это тоже тебе подсказка. — Пока я защитник, мне проще быть капитаном… — Задумчиво протянул Ники, — потому что… Я знаю, что если я оплошаю и проебусь, от этого пострадает вся команда. — Он издал удивлённый вздох. Кажется, до него дошло. — Дима был нашим героем. Мы знали, что он умрёт сам, но никого не пустит и сделает все, чтобы не тронули нас. Он всех всегда предупреждает об опасности. И идёт первый, никого не боясь. — Никишин повернул голову, — Поэтому мне должно быть проще? Типа, я знаю что делать? — Именно так. Это и так твоя обязанность. Просто теперь ты думаешь не про свою смену, в которой главное шайбу не поебать, а про все. Такие как твой Димка, они вымирающий вид капитанов команды. — Согласился Волк, — Шарипзянов такой. Трямкин, когда был капитаном, такой же. Они умрут сами, но не дадут в обиду своих. Таких, как Радулов или Широков — сейчас большинство. Которые рычат только для галочки. СКА, хоть и не сильно проседает по статистике, с потерей в составе, и довольно сильной в виде Гусева, Жафярова, да и самого Яшкина, но я думаю, ты должен тоже понимать, что одна из мотиваций Ромы с тобой так поступать — что он потерял серьезного и сильного игрока, которого любила и боготворила не только команда, но и болельщики. И остался у него только ты. Ты сам стоишь спрятавшись в тени великого Яшкина, и Ротенберг видит в тебе только его тень. Он знает, что ты его близкий друг. А значит Яшкин тебя всему научил. Это ты сейчас видишь и помнишь его запои и его истерики, его крики. Но… — Но. — Вдруг остановил его Саша и медленно принял вертикальное положение. Повернувшись лицом к Кертису, подогнул одну ногу и смотрел на него. — Подожди. Ты считаешь, что я справлюсь ничуть не хуже, чем Дима, только когда возьму ответственность за всех? — Надо начать с себя. Пока начни с этого. Прострой сначала небольшую картинку. Зачем, ты думаешь, он заставляет тебя вредить мне. Почему из всего разнообразия исполняющих, он взял именно тебя. — Ну потому что ты важен Диме. И Рома хочет тебя довести. И я… — Не в этом дело. Ещё думай. Дела не касаются других. Он учить тебя так. Ты же догадаешься сам. — Я покорная собака, когда я перед ним. Но я… Мне больно тебе вредить. Но и ослушаться я его не могу. Я видел чем все заканчивается. Смертью. Долгой тяжёлой и мучительной. Нет. Дима даже когда… — Он взвыл. — Мой Димка, даже когда объебанный, он все равно чувствует опасность и сначала защищает других, а потом только себя. Подожди. Но ты. — Ники растерянно покачал головой. — Не вижу связи. Помоги. — Ты делаешь поступки которые вредят другим. Ты вредишь слабым. Рома заставляет тебя становится таким, каким стал Радулов, которому плевать на то, что он кому-то навредит, если это поможет ему или его команде. А в тебе другая история. Ты мозгами понимаешь, что так нельзя делать, но все равно делаешь. В тебе слишком много Яшкинского общения, которое застряло слишком большим куском. — Я понимаю свои поступки. Я знаю что я врежу другим. И что я не должен так делать. Я должен защищать. Должен помогать. Не этому меня Дима учил. — Ники поднял взгляд, — Рома выводит меня на то, чтобы я перестал его слушаться? — Кертис с улыбкой кивнул, — Серьёзно? — Его Саша, так же как и его Рома называют его «лошадкой». Не думаю, что тут вопрос в его габаритах. Он сильный на волю. Он именно что лошадка. Он дикая лошадка. Он любопытный. Подойдёт. Изучит человека. Он понимает что от каждого из нас ожидать. И сделает вид, что он поддался, только для «плохих» людей. А потом, когда человек этого не ждёт, он взбрыкнется и ударит в ответ. И будет больно. Очень сильно. И ты стоял и весь сезон за ним наблюдал. Он пьёт потому что так легче. Он гасит так боль Слишком тяжёлую боль он гасит наркотиками. Он не умеет по другому. И этой боли внутри него много. Он не понимает поступков его Саши, который ни с чего начинает ему вдруг сопротивляться, корить его и орать на него. От этого становится дерганный сам. А теперь пойми свое место. Ты долго Роме сопротивляться, как я слышал от других. — Никишин вдруг усмехнулся. — Перестань улыбаться. Тебе повезло, что ты знаешь этот язык с рождения. А мне уже тяжело его учить. — Кертис отмахнулся от него, — Сбил меня с мысли. Ты должен так же просто взять и сказать Роме, что ты больше так не будешь поступать. Он от тебя этого ждёт. Потому что это значит, что ты полностью принимаешь ответственность за свои поступки, за свою жизнь, и понимаешь, что ты не можешь вредить другим людям. Когда ты откажешься, он сделает все, чтобы ты решил, что сделал что-то не так. Но он будет ждать от тебя, что ты будешь стоять на своём и не дашь свое мнение поменять, даже если тебе самому больно сделать. — Я должен его не слушаться? Какой от меня толк тогда, как от капитана команды, если я собственного тренера слушать не буду. — Я понимаю, что тебе это странно, но ты знаешь, я вижу что у тебя своя голова на плечах есть. Довольно умная, кстати. Ты можешь быть таким как Радулов. Ты можешь нести слово тренера в команду и заставить команду подчиняться. Но Рома не этого ждёт. И если ты так поступишь, ты его разозлишь. Он ждёт, что ты станешь таким как Яшкин. Что ты соберёшь мнение команды и выскажешь его тренеру. Команда у тебя за спиной твоя главная сила. И если они будут знать, что ты их представитель, который им плохо не сделает, они начнут тебя слушаться, потому что начнут доверять. — Мне больно тебе вредить. Я вижу в тебе живого человека которого и так жизнь использует как хочет. Но Рома даёт приказ. И ведь даёт приказ не как… — Почему он сунул сначала верёвку Бардакову ты не думал об этом? Ты помнишь эту ситуацию, не надо говорить мне, что нет. У тебя с памятью все хорошо. Я об этом никому не скажу. — Я не знаю. Барди побыстрее. Смог бы тебя поймать при должном усилии. — Ты считаешь себя слабее его?! — искренне удивился Кертис. — Вы тогда с Димой были как два начальника. И Бардакову он сунул верёвку и дал приказ меня убить, потому что знал, что ты на это не пойдёшь. Ты можешь согласится на то, чтобы навредить. Но убийство для тебя это внутренняя черта, которую ты не перейдешь никогда с чужого приказа. — Но Барди не справился. И я сам схватил верёвку. — Никишин уставился на него совсем растерявшись, — Я не пойду на это с чужого приказа, но пойду на это приняв свое собственное решение, которое ни от кого не зависит. — Он увидел приятную улыбку Кертиса и непроизвольно улыбнулся сам, — Так получается… Что я просто не могу связать одно с другим? И мне плохо от того, что я не могу так поступать, но все равно иду на это? — И тебе достаточно просто сказать ему «нет» и устоять от первого же удара прилетевшего по тебе. Ты поймёшь силу своих слов. Поймёшь ответственность своим поступкам. И больше не будешь вредить, когда должен защищать. Когда сможешь разобраться в себе, станет легче схватить поводок и отвечать за других будучи капитаном. Ты уже поймёшь, когда стоит заступаться за кого-то на льду, когда стоит вовремя слушать тех, кто тебе доверяет, и когда стоит просто отступить и дать сожрать человека обстоятельствам, что возникли от его выходки. Вот и вся разгадка. У тебя Рома, как тренер, может быть и сомнительный, но он же менеджер. Он сам лидер. И среди одинаковых найдёт того, кто выбивается из строя. — Он положил в его руки его сложенную джерси, — И наградит его знаком отличия. Ты достоин этой нашивки не меньше, чем Дима. Только ты не его тень. Ты должен выйти из неё и сделать то, что должен. Защитить себя и других.       Саша растерянно сжал темно-синюю ткань и, всхлипнув, вдруг расплакался. Рухнул в его руки, начав заливаться горькими слезами. Волк мягко обнял его. — Спасибо. Прости, что я так с тобой поступал. — Делай поступки, Саша, подумав своей головой. Сделай выводы сам. Тебе надо умыться и лечь спать. Очень поздно. — Я хочу чтобы ты поспал рядом со мной. Артур сказал, что пока ты спишь рядом с Димой, ему не сняться кошмары. Я тоже хочу. Тоже хочу поспать и выспаться.       Кертис едва заметно кивнул. Саша пошёл с ним за ручку до спальни. Артур даже растерялся, увидев, что через пару минут Никишин свалил Яшкина на диван, хоть и укрыв тёплым одеялом, и ушёл закрыв дверь. Хмыкнул, посмотрев на время. Час ночи. Беда. Яшкин крепко спал на диване, свесив руку с верёвкой, даже не реагируя ни на что. Артур шумно выдохнул и, поднявшись сам попробовал лечь поспать. Но не получилось. Он поворочался с целый час. И вдруг замер, услышав, что открывается входная дверь с ключей.       Моментально голова подсунула мысль о том, что приходил чужак, что кормил Диму ягодами. Артур растерялся, сжав в руках одеяло. Нет. И правда кто-то зашёл. Он шумно дышал. Его сковал страх. Неужели это была крыса? Он услышал приближающиеся шаги к своей комнате. Тут же закрыл глаза, закрыв голову руками и перевернувшись на живот. Самая такая поза, в которой не понятно, спит он или нет. Шаги твёрдые. Уверенные. Гость точно знает куда идти. Раздались уже дальше. Он пошёл искать дальше. Артур растерялся и медленно отвёл руки от головы. Уперевшись ими в подушку слегка выгнул спину. Чужак. В их доме чужак. А у него в качестве оружия только гора фанатиков. Он принюхался и впал в ступор. Он знает чем пахнет. Акватическими нотками с оттенком мандаринов и кедра на шлейфе. Пахнет тем, чем пахнет каждое чёртово утро, добавляя ему сюрреалистичности.

Это Роман Борисович Ротенберг.