Два медведя в одной берлоге

      Санкт-Петербург. Восемь утра очередного январского утра. Выбравшись с такси в обнимку с Никишиным, крепко держа его за руку, Дима пришел в гости к Степану Фальковскому, который явно был не очень рад встретить друзей на пороге. Увидев полностью нулевое сознание Саши, Степа перевел взгляд на Яшкина и едва заметно улыбнулся. — Так получилось. Он уже почти не буйный. — Оправдался Яшкин, ввалившись с телом через порог и закрыл за собой тяжелую входную дверь. — Я вижу. — Он пальцами коснулся ссадины на скуле, — Ты тоже не буйный был. Тоже сказали мне, что ты не кусаешься. Кто знал, что ты делаешь больно по-другому. — Парень прижался плечом к темно-красной стене небольшого входного коридорчика, смотря за тем, как Дима, усадив Сашу на табуретку, стягивает с него грязные высокие кроссовки с крылышками. — Так какой у тебя план на жизнь? — Ну я старшего у тебя оставлю, поеду до Ромы. Мне надо с ним поговорить, привести его в чувство, а то он совсем ебанулся на своих богатствах в своей пещере, дракон ебаный. Вещи все у тебя кину, чтобы ничего не случилось с ними. Там ситуация просто очень поганая. Я приехал сюда друзей спасать. А ему сказал, что Саню с собой притащу, чтобы он пошел мне на уступки. — Дима усмехнулся, и, обняв Ники, дал его рукам обнять его за шею, поднял его на ручки, и отправился следом за Степой в квартиру. — Я же ему не пообещал, что привезу его к нему. Я сказал, что привезу его в Питер. Чисто технически я все сделал верно и нигде не набрехал. — Он усадил его на диван в гостинной темно-желтого цвета, на котором лежал цветной плед из лоскутков. Сам упер руки в бока, уставившись на Фальковского с улыбкой, — Вот и все. Вот и весь план. Если мне повезет, я отделаюсь от Ромы легким испугом, заберу своих друзей из ловушки, и выскочу сегодня же с Саней и братвой домой. У меня вообще великая причина вернутся домой живым — меня ждут горы, лошади и друзья. — Пиздец. Нас ждет Локомотив, Северсталь и Динамо. — Рассмеялся Фалька, задумчиво почесав затылок, уставился на Никишина, что спал раскрыв рот, развалившись вальяжно на диване, — Отходит, говоришь? Точно не буйный? — Не должен больше драться. Будет только спать. Его надо просто много водой поить. Не предлагай ему ее. Как проснется, просто сунь в руки, он сам напьется и снова уснет. Выпивку ему не суй, а то он орать начнет. Просто будет спать. — Дима указал на руки, на запястьях которых сияли синяки от веревки, — Можешь связать, если почувствуешь, что он начинает злится. Так будет спокойней. — Понял. — Фальковский отбил ему пять, — Ну ты ебанашка, Яшкинкс. Что мне делать, если ты не вернешься? У тебя что-то настрой такой, словно ты точно уверен, что вернешься. Я ж тебя, проебу такую, знаю, блять. — Ну у меня в планах, да, вернутся. Я подыхать не планирую в этом году. Вещи мои домой отправь вместе с Ники, если все-таки не вернусь. Его документы у меня в портфеле. Мой паспорт пока у себя оставь. — Он сунул ему свой чешский паспорт. Фальковский ему удивился, — Ну да. Долгая история. Я снова чех. — Будь здоров. — Усмехнулся Степа, и, оглядевшись, пошел до комода, кинув чужой паспорт к своему. — Все понял. Жаба как там? — Ой, он очень классно. Его в команду вернули. Он вчера сухарь с Сибирью сделал. Я очень рад за него, да вот только его явно ненадолго оставят. Все же вцепились в этого Билялова, будто он господь бог на воротах с кирпичами и цементом. — Дима только отмахнулся, — Обосремся мы, если поставим на него всю игру в плей-офф. Ты тоже с Жабой знаком? Как он тебе? — Артур мне очень понравился. Явно умнее, чем наш старший. — он указал на Никишина, — Этот в тебя ушел. А тот умненький, аккуратный, такой прям мальчик хороший. Добрый очень. Обожаю людей, которые не бояться с малознакомыми людьми обниматься. Я с ним весь вечер на руках просидел. Мелочь такая, я не могу! Классный. Только он не жаба. Учитывая то, сколько он в ванной плещется он — рыба. Топай давай до своего ебыря. Он вчера в хорошем настроении был, как наши тренера сказали.       Дима кивнул. Усевшись на пол на мягкий темно-серый ковер перед диваном, перебрал вещи. Достав портфель Кертиса, протер обложку паспорта от крови. Улыбнулся фотографии в паспорте. Фальковский заинтересованно посмотрел на чужой документ и, рассмеявшись, указал на подпись владельца документа. Дима с улыбкой кивнул, и, сунув паспорт к личному дневнику, застегнул его. Задумчиво постучал пальцами по черной ткани. Перепроверил, удостоверившись что и ключи от дома, и все его вещи были на месте. Отставил свой портфель, достал из него карточку. Кинул внутрь свои ключи, кинул все колечки с пальцев, которых оказалось довольно большое количество. Поставив свой айфон на зарядку, пошел со Степой на кухню. Они расселись за большим столом, распивая кофе с самым их любимым десертом — домашним красным бархатом. Пообсуждали о том, что Рома говорил про будущую игру друг против друга, что была последней в регулярном сезоне. Яшкин подпер голову рукой, водя пальчиком по краю белоснежной кружки, слушая разговор Степы. Он не хочет проигрывать Роме. Он выйдет тем составом, который захочет, и просто возьмет и в очередной раз победит его. Отодвинет назад и Шипачева, и Радулова, не будет слушать ничьих советов против команды, у которой знает все тактики, даже самые секретные. Подняв взгляд, уставился в окно. Василеостровский район был ему так близок. Тут и Толчинский недалеко жил. Но вот до Ромы далековато ехать будет. Еще совсем рано. Он не хотел портить себе весь день общением с ним. Пойдет пешком. Рассказав Степе пару казанских тайн в обмен на новые тактики Петербурга. Громко с ним похохотал над коротышкой Толчинским и истории о том, как им всем будет удобно на новой арене.       Он скучал по Петербургу. По его бывшей команде, которая все еще хорошо к нему относилась, даже не смотря на то, что у него теперь была кошка на форме, а не звезда. Яшкин поинтересовался, какого им всем было под его командованием, и Степа только подтвердил слова Никишина — его любили, им дорожили и сильно расстроились, когда Дима побежал вон из Петербурга, отмахнувшись от них. Все понимали, что он не хотел этого делать, так же как и сам Петербург не хотел его отпускать. Подперев голову рукой, с улыбкой слушал его слова. От них на душе все больше было уверенности, что он правильно сделает, не пустив Радулова обратно на его должность. Отвел взгляд от окна, и, увидев на ярком экране вызов от свиньи, одной кнопкой погасил экран. Он не будет с ним разговаривать. Пока не до этого. Он больше не будет перед ним плакать. Больше не будет извиняться. Снова вызов. Словно чувствует, что Яшкин в очередной раз собрался на смерть. Допив залпом кофе, кинул полностью заряженный телефон в карман. Фальковский с большим любопытством наблюдал за Димой, что сел в коридоре. Протер кроссовки от грязи, вернув им прежнюю магазинную белизну. Задумавшись провел руками по черной ткани худи. Уткнул нос в воротник. Почти не пахнет. Сходив до своего портфеля, достал флакончик с духами Волка. Набрызгавшись им, стоял зажмурившись, поджав губы, жадно вдыхая аромат. Ничего страшного. Просто заскочить и выскочить. — Тебе идет этот аромат. Ты такой сладенький. А этот аромат еловых на фоне так прям аккуратно подчеркивает сладость ягодок. — Яшкин раскрыл карие глаза, улыбаясь Степе, — Бля, ты мне так нравишься таким. Я будто снова на сентябрь позапрошлого года откатился, когда тебя еще наркотики с алкоголем не сожрали. Ты такой весь уверенный в себе, неуступчивый, защищающий своих близких и тех, кто тебе дорог ценой своей жизни. И тебе так идет улыбка. У тебя даже взгляд другой. — Казань поставила меня на мое место. Да, бывали черные дни. Черные месяца… Но я хотя бы помню что делал две недели назад. — Он вернулся к входной двери. Застегнул длинный пуховик, завязав на шее длинный черный шарф. — Я рад, что стал таким, каким был. Просто проблема в том, что я таким становлюсь, когда не нахожусь в отношениях ни с Ромой, ни Саней Радуловым. Они меняют меня и очень сильно. — Я видел, да. Мы все видим это. — Степа тяжело вздохнул, рассматривая Яшкина, и, став на пару тонов тише, сказал, — Ты не думаешь о том, что Радулов тебе тоже не подходит? Тебе нужен в отношениях кто-то стабильный. Кто-то, у кого нормально с головой. И кто знает что с тобой делать и твоими заебами. — У меня есть рядом такие люди, но они мои друзья. — Дима тяжело вздохнул, опустив голову, — Я надеюсь, что их все еще двое и Рома одного из них не убил. Все, я попиздил. Если через полтора дня не вернусь, то отправляй Саню в Казань. Я там всех предупредил.       Фальковский обнялся с ним на прощанье. Пожелал ему удачи и не сдохнуть как псине. Яшкин с благодарностью ему кивнул, и, повесив на плечо чужой черный портфельчик, пошел вон. Выйдя на улицу, улыбнулся, увидев голубое небо и яркий солнечный свет. Каким красивым Петербург умеет быть. Ему словно сама погода подсказывала, что все будет хорошо. Он спрятал голову в капюшон, уткнул нос в высокий воротник своего длинного черного пуховика, и побрел пешком до Ромы. Зашел в любимую кофейню. Пару кварталов, любуясь знакомыми улочками, хлебал свое привычное американо с мятным сиропом в размере стаканчика — ведро. Слушал громкое пение птиц. У него в голове не было никаких идей что делать. Был только примерный план, что для него было верхом мечтаний. Услышав звонок телефона, с грустью уставился на экран. Все же взял вызов от свиньи, и, отпив кофе, засмотрелся на бывший дом. — Блять, Яша, ты ебанутый меня так пугать?! — Чего хочешь от меня? Решил, что сейчас прекрасное время поссориться? В десять, сука, утра? — Нет. Не делай так больше никогда. Дима, где ты есть? — Какая разница? — Усмехнулся Яшкин, сделав несколько глотков кофе, рассматривая знакомые улочки, неспеша идя по маршруту, которую знает наизусть, — Сань, я хочу тебе сказать, чтобы ты не торопился вылезать из больничного. Лечись сколько надо будет. — С чего вдруг? — Радулов растерялся, — У тебя голос какой-то не такой. И куда ты в десять утра идешь? — Потому что я в Казани останусь капитаном. Тебе плевать, выиграем мы или проиграем. Ты даже не потрудишься, чтобы мы победили. А я хочу забрать свой кубок. Я отказал вчера Ротенбергу. Я не отдам ему ни Шипачева, ни Мэйсека. Я не дам Казани проиграть в сухую, даже если мне придется сдохнуть. Голос у меня такой, потому что я точно знаю куда иду и что хочу сделать. Можешь не беспокоится. Тебе не придется дергаться со своей Москвы в очередной раз меня спасать. Я все продумал. — Дима. Подожди. Стой. Где ты? Что ты продумал опять? — Саша начал тяжело дышать, — Яшкин, блять, что ты собрался опять сделать?! — Я успокою Ротенберга. Я дам ему то, что он хочет. Я не хочу больше терять своих близких друзей. Мне плевать, что он со мной сделает. Я в Петербурге. Я найду способ дойти туда, куда захочу, и мне плевать чего мне это будет стоить. Я выясню что с Кертисом, достану из ловушки Брукса, и вернусь домой в Казань. Меня ждут лошадки, горы и мои мальчишки. Но ты можешь не торопится. Я только что с одним из своих питерских разговаривал. Я уже не помню, когда ты принимал и любил меня таким, какой я есть. А такой какой я есть — это пиздец. Ты не думал о том, что надо находится с человеком и когда ему плохо и когда ему хорошо? Вот думай над этим, пока я на вольном выгуле. Я скоро буду. Не скучай. — Яшкин, блять. Не надо. Остановись. Пожалуйста. — Взмолился Саша, — Чем я могу тебя сейчас остановить? Хочешь, давай я прощу тебя за все выходки? Что ты хочешь чтобы я сделал? — Я знаю все твои слова, которые ты можешь мне сказать. Они мне не нужны. Я точно знаю, что сказанное под приказом не будет так же греть душу, как искренние слова. Вот как сам простишь, так и скажешь. А пока мне это не надо. Я в этом не нуждаюсь. Все. Люблю тебя. Не бойся. Скоро буду. Правда. Если что, просто признай, что ничего не изменится. Будто, если я сдохну, ты хоть вздохнешь с грустью. Да не будет же такого. Поебать тебе на меня. Мне не кажется, что ты за меня не заступался и никогда не любил-то толком. Такая же дурацкая привязанность какая была к Роме. Тебе насрать на меня. Насрать на мое состояние. Стоит мне только оступится, как ты отворачиваешься от меня и отталкиваешь от себя. Причем сам своих косяков не замечаешь. Сколько ты меня насиловал, сколько избивал, сколько душил, сколько орал и срывал на мне злость. Я тоже оступаюсь. Но получаю по шее так, словно я работаю врачом и моя ошибка может стоить кому-то жизни. Да насрать тебе на меня. Хочется просто ебать кого-то кроме Ани без детского крика на фоне. Лживые твои слова поперек горла. Иди нахуй, Радулов. Я пойду туда и исправлю свои косяки. И сам перед всеми извинюсь. Чисто и искренне. Пускай меня не простят — я пытаюсь изменится. Пытаюсь не пить, пытаюсь не употреблять. Но это уже слишком непосильная ноша. Твой голос делает мне больно. Насрать. Тебе. На меня. Всегда было. Весь этот сезон. Когда любят — так не скачут. — А как я должен любить тебя?! — Искренне возмутился Радулов, — Яшкин, тебя чего опять забирать начало?! Тебе сильно хорошо живется без пиздюлей? Я же сейчас вылезу отсюда приеду и вломлю тебе. Что опять за драма, твою, сука, мать. Успокойся. Сел на самолет в Казань и съебался с этого Петербурга. Я тебя больше вытаскивать не буду. Только нажрись чего-нибудь — я брошу тебя подыхать. Тебе жизнь дала последнее предупреждение. Тебя еле успели на этом свете удержать. — Не нервируй меня, и я удержусь. — Парировал Яшкин, — Все тебя называют «псом». Эти крики «Радулов — пес», знаешь, максимально безосновательны. Потому что псы верны тому, с кем рядом. Собака — друг. — Он тяжело вздохнул, — Я не буду тебе разводить истерику. Я просто хочу искренности в свой адрес. Просто хочу доброты. Рома отобрал у меня Кертиса. И забрал Брукса. А ты ничего хорошего мне не скажешь. У меня иногда складывается впечатление, что ты меня специально расшатываешь. Ведь если бы ты мне тогда сказал, что мне пить нельзя, я бы удержался от этого. И все бы целее были. Широков, сука, уже прав стал. Только тут не Петербург виноват. Что, когда я с ясной головой, крепко стоящий на ногах со своим штатом детективов за спиной, я тебе угроза. А если я пьющий наркоман в истерике, так тебе противно. И так тебе хуево, и так тем более. Пытаешься подстроится под стадии моей жизни, всовываясь между стадиями падения и вставания на ноги. — Ты закатываешь мне истерику. Успокойся, Яшкин. — У меня есть имя. Я — Дима. У меня есть погоняла. Я — Яшка, Яшкинкс, Димка. Но я больше не хочу быть Барби. Каждый сам за себя, Радулов. Лучше лежи дальше на больничном. — Яшкин, я сказал заткнись и едь домой. — Я буду делать то, что посчитаю нужным. — Он завершил вызов, и тихо дополнил, — Дай мне ты сейчас доброты, я бы может приманился и уехал. Теперь — это личное. Теперь — это дело принципа.       Продолжив путь, поставив телефон на беззвучный режим. Дохлебал свой кофе. Уткнулся носом в воротник, улыбаясь. Он ведет себя как дурак. Но точно знает зачем и для чего все это сейчас делает. Преодолев свой бывший район пешком, через четыре часа неспешной прогулки по Петербургу добрался до нужного дома. Вошел в двор-колодец старого бледно-желтого дома, и набрал код на домофоне, открыв дверь. Быстро прошелся по парадной. Постучался в нужную дверь. Притих, задумавшись. Нет, тревожности все еще не было. Дверь открылась, и он искренне улыбнулся Ирине Леонидовне, что радостно рассмеялась, увидев старого гостя на пороге дома. Счастливо протянула ему руки и крепко обняла. — Яшкин! Как я рада тебя видеть таким счастливым! Дима! Как я скучала по тебе!       Он прижался к ней, потрепав по ярко-рыжим волосам. Его старая подруга всегда встретит его на пороге враждебного дома с улыбкой. Снял обувь, отдав ей пуховик и шарф. Женщина повесила все на законное место, и, взяв его под руку, отвела чуть в сторону от входной двери. Дима слегка наклонился к ней и тихо спросил на ушко: — Здравствуйте, Ирина Леонидовна. Может быть вы видели что-то необычное, что было тут с три недели назад? — Есть такое. — Она прижалась спиной к двери, за которой была ее маленькая комнатка, и сказала, — Недели три назад сюда пришел Сашка. Он притащил с собой мальчика за руку. Низенького такого. С очень добрым взглядом. Очень такого интеллигентного. Стеснительного. — Дима тут же кивнул, смотря ей в глаза, — Я не понимаю этого языка, на котором они разговаривали. Я даже не знаю как его зовут. Но от тебя сейчас пахнет так же, как тогда было от него. — Этот мальчик, мой лучший друг. И он оказался тут против своей воли. Ирина Леонидовна, прошу, расскажите что с ним было…       Она замолчала. Прислушалась и, сжав руку Димы, зашла к себе в каморку. Тут помещалась только небольшая односпальная кровать, высокий одностворчатый шкаф и небольшая тумбочка. Сама комнатка была метр на два по размерам, и в ней даже окна не было и верхнего света. Только грациозный подсвечник из серебра на три свечки. Она уселась на кровать, которая была застелена потрепанным на сорок раз заштопанным пледом, явно служившим одеялом. Дима уселся рядышком и взял ее за руку. Видимо, дело серьёзное, раз они спрятались от посторонних глаз и ушей. — Ники повел его к Роме. Они там долго о чем-то разговаривали, спорили, орали. Но только они вдвоем. Этого мальчика почти не было слышно. Скажи мне, а что, Сашку тоже на эту дрянь посадили? — У нас очень плохая ситуация. Я же сбежал из Петербурга из-за Ромы. Долго выкарабкивался из ада наркотиков и алкоголя. Вот только сейчас могу смело сказать, что ни одно, ни другое мне не интересно вообще ни в каком виде. А Саша пошел вместо этого по моей дорожке. Я же его защищал в том сезоне. Берег его. И вы мне в этом помогали. — Он едва заметно кивнул, — А сейчас Рома дома? — Да, работает сидит. У нас с тобой около часа есть поговорить. Он сказал не беспокоить его, что бы не случилось. Что-то срочное у него. Я видела, да, каким Саша приходил сюда. И наткнувшись на него в коридоре рано утром, даже растерялась, увидев его взгляд. Он был такой же, как и у тебя в том году. — Она тяжело вздохнула, — Саша у нас часто начал жить. Он спит вместе с Ромой. Часто завтракает с ним в постели. Но он не выглядит радостным. Я вижу, как ему тяжело было. Я не знаю как вам таким помогать. Я могу только первую помощь оказать. Психологическую или физическую, а то и обе сразу. На это я училась. Но… На такое нет. Наркология слишком тяжёлый предмет. На сестринском деле этого касались только вскользь. — Я привез Сашу сюда, да… Но с ним все хорошо. Отучаю его. Через пару недель верну к вам сюда. Ничего, встанет на лед, привыкнет, и снова будет брыкаться. Он же недавно только подсел. Ему легче слезть. Это мне вся весна и все лето понадобилось. — Он кивнул, — Так что с этим мальчиком? Вы видели его? — Видела, да. Я забрала его вещи из кабинета Ромы. Они все в крови были. Я могу только примерно догадываться что было, потому что Рома запретил мне приходить к нему в спальню, и завтрак и ужин, когда он захотел поесть в комнате, просил оставлять прямо около двери. — Она растерянно пожала плечами. — Я… Я услышала выстрел спустя, я не помню, долгое-долгое время. И услышала снова его тихий голосочек. Значит этот мальчик твой друг? — Этот мальчик старше меня. — Дима с грустью кивнул, — Он из чужой команды. Из чужого города. Он мой близкий друг. Я очень сильно беспокоюсь за него. Я тоже слышал, что Рома стрелял по нему. Много тех, кто приезжал с Казани, были у Ромы? — Много, да. Ты не один. Твой парень, да, у вас же это так зовется, этот с серьезным выражением лица и нетерпеливый. Без зубов который. Вот он раза три появлялся. Друг его по звену пару раз был… Да, человек пять точно было. А пару дней назад приехал другой мальчик. Он пришел один. Он был очень потерян. Напуган. Но у него тоже добрый взгляд. И улыбка очень красивая. Тоже говорил на этом языке. Рома сказал мне, что мы его ждем, и чтобы я отправила его к нему. Больше я его не видела. Но и в кабинет он запретил приходить. — Женщина недовольно вздохнула, — Опять он мусором зарастет, а я убирайся три дня… Сам нечистоплотный, свинюшка такая, а порядок хочет в кабинете! Чисто там, где не мусорят, а не там где убирают каждые три часа. — Этот второй тоже мой друг. Они иностранцы. Говорят на английском. Оба канадцы. Как вы думаете, они могут быть живы? — У меня к тебе тогда хорошие новости, раз ты за них беспокоишься. За того, кто приходил недавно, я могу сразу тебе сказать, что он точно живой, потому что я слышала его разговор сегодня с утра из приоткрытой двери кабинета. А на счет второго… — Она едва заметно улыбнулась, и, порывшись в связке ключей, взмахнула нужным ключиком и сказала, — пошли.       Дима удивился и отправился за ней. Они вышли из темной каморки и пошли мимо большой просторной гостинной, и, уйдя дальше, свернули под лестницу. Постирочная. Дима там даже бывал пару раз, когда слушал ее советы о том, что должно быть в доме, чтобы было легче наводить порядок. Она открыла дверь ключиком и вошла сама, затянула его следом. Включила одну из двух лампочек, из-за чего темнота рассеялась, хоть и оставив полумрак. Яшкин замер, раскрыв рот, издав удивленный вздох. Тут же закрыл рот руками, не поверив в то, что увидел. За несколькими колоннами техники и всяких шкафов, забитых хозяйственной утварью, на небольшой, немного странной лежанке из нескольких пледов, подушек и пары простыней, отвернувшись к стенке, поджав ноги лежал Кертис, закрыв руками голову, едва укрытый черной простыней. На руках черные синяки. На шее след от цепи. Изможденный. Даже не выглядещий как живой. — Как звать-то его? — Кертис Волк. — Прошептал Дима, — Мой маленький мальчик. Моя нянька. Защитник мой. — Он повернул голову, — Он живой? — Когда я услышала выстрел, я поняла, что Рома снова взялся за оружие. Я уже пару раз слышала, как он стрелял. Но всегда все выходили живые, хоть и многие убегали в слезах… Но, — женщина замолчала, улыбнувшись, — он не вышел. И я поняла, что дела плохи. Рома приказал мне выкинуть его вещи, и вызвать «Динго». — Яшкин растерянно кивнул. «Динго» — это прозвище одного из мальчиков личной службы охраны Ротенберга, который занимался как раз такой черной работой. Дима прекрасно знал, что тот мальчик со спортивным лицом и в черном костюме мог и за деньгами съездить, и запугать кого-нибудь, и незванных гостей вышвырнуть по лестничной клетке вниз, и, видимо, тела спрятать. Ирина Леонидовна с этим самым Динго хорошо дружила. В принципе все окружение Ротенберга крепко друг за друга держалось и прикрывало в случае чего. — А сам был очень такой злобный. Напился как скотина. Уснул у себя, и проспал очень много времени. Я пошла в кабинет. И нашла его там. Он был совсем без ничего, со страшной раной в плече. Я боялась, что он умрет. — Ирина Леонидовна повернула голову, смотря на Диму, — Динго я позвонила только для того, чтобы он сказал, что он от него избавился. Но я думаю, что ты его не помнишь, но у меня есть еще лучший друг. Он врач. Именно он тебя отхаживал, пока ты каждый раз мечтал умереть у меня на руках, попав в очередной раз под горячую руку Ромы. Дедушка такой в возрасте. Михаил Алексеевич, которого я зову Поляковым, в честь моего любимого рассказа «Морфий» из «Записок юного врача». Я позвонила ему. Рассказала про то, что было. Пока Рома спал мы с ним спустили его сюда, вниз. Поляков привел его в чувство. Сказал, что он потерял очень много крови, и скоро бы умер, если бы я не позвала на помощь. — Женщина аккуратно присела рядышком со спящим. Дима уселся рядом с ней. Аккуратно отодвинул простыню. На нем была странная одежда, явно сильно большая ему. Женская рука задрала черную ткань, показав оголенное тело. Яшкин растерялся, увидев крепко перебинтованное плечо. Чуть ниже локтя вся рука перебинтованная. Из-под бинта торчало несколько тонких досочек. Прекрасная замена гипсу. Провел пальцами по бантику бинта. Только она так завязывает бинты. Всегда один кончик должен быть длиннее — за него цепляется жизнь. Он поднял взгляд, смотря на домработницу, внимательно слушая ее, — Вот, когда Рома уезжает, я звоню Полякову, он приходит его проведывать. Последний раз он сказал, что он будет здоровым, только если его отдать на нормальное лечение. Но я даже не представляю как это сделать. Бедолага едва на ногах стоит. Он очень слабый. — Дима провел руками по черным волосам Кертиса, мысленно поблагодарив всех богов, которых знал о том, что его Волчонок был жив. — Последнее время он просто просыпается, немного попьет, и снова продолжит спать. Я совсем про него ничего не знаю. Говорит он непонятно и едва слышно. — Она повернула голову, — Может твоя светлая головушка предложит какой-то план, как его можно спасти?       Дима кивнул. Снял чужой портфель с плеча, и, поставив его у него в ногах, тихо сказал: — Я приехал сюда за его другом. Подождите, пока либо я сам спущусь, либо он сам. А идея есть… Да…       Дима хмыкнул. Ирина Леонидовна не умеет по-английски говорить, а Мэйсек русского не знает. Он попросил листочек, и, достав ручку из чужого портфеля, быстро написал текст записки на английском: «Она не понимает твоего языка. Но она помогла Кертису выжить. Доверься ей. Она свой человек. Кивни ей, она отведет тебя к Волку. У него в портфеле его вещи, которые он оставил у меня в Казани. Там и его паспорт, и ключи от дома. Меня не ждите — едьте домой. Если хотите, можете в Казань уехать. Там Артур с Галкиным будут жить и с Да Костой. Не потеряетесь. Артур, если что, поможет оказать маленькому помощь. Хочешь, едьте в Екатеринбург. У тебя в квартире бардак. Стефан кинул ключи от твоего дома в почтовый ящик, сказал, что ключ от него у тебя в паспорте. Тогда сам придумаешь как Кертису помочь. У него огнестрельная рана в плече — лишний раз его не трогай. Он очень слабый. Береги его. Меня не ждите — я могу не вылезти отсюда. Желаю вам обоим удачи» Тут же вернул ручку на место, а записку вручил женщине. Она с улыбкой кивнула. — Ему отдать? Он все поймет? — Дима тут же согласился. Повернувшись, счастливо улыбнулся, увидев, как Кертис приоткрыл глаза. — Раньше он хоть мог на ноги встать. Последнюю неделю вот это все, на что ему сил хватает. Но он ничего не хочет.       Яшкин заинтересованно наблюдал за Кертисом, который тяжело выдохнул теплый воздух, и снова закрыв глаза перевернулся на спину. Его рука разжалась. Дима мягко взял его за ледяную сухую руку и сказал по-английски: — Не помрешь. Я тебя не пущу.       На бледном лице появилась слабая улыбка. Он снова приоткрыл глаза, сжав руку едва-едва. Дима усмехнулся. Живой. Душа его не обманывает никогда. Если он чувствует, что больше слезы можно не лить, значит так и есть. Он тут же издал едва слышный вздох, вспомнив его слова: «Если я ухожу навсегда, обязательно попрощаюсь» А прощания не было. Яшкин счастливо улыбнулся. Этот парень был волшебником. Рука разжалась. Он снова уснул, обессиленно отвернув голову. Женщина пожала плечами и сказала: — А его друг точно справится с ним? — Да. Они друг друга в обиду не дают. Не бойтесь. — Он поднял голову, услышав громкий крик этажом выше. — Осталось только второго спасти. — Будь осторожен. Рома сейчас очень опасен. Он с Толчинским разругался, тот очень расстроенный ушел… Будь осторожнее, Дима. А то мне не хватит сил двоих отхаживать.       Дима согласился. Ирина Леонидовна пошла на выход, осматриваясь. Яшкин склонился над Кертисом, и, мягко его поцеловав в щеку, прошептал на ухо: — Никита ждет тебя. Ты ему нужен. И я не могу ему вернуть твой холодный труп.       На бледном лице появилась улыбка. Дима мягким жестом пригладил его волосы. Он выкарабкается. С ним все будет хорошо. Осталось только помощника вызвалить. У него самого не будет шансов вылезти из этого дома в адекватном состоянии. Поднявшись с пола, отряхнулся. Снова уткнулся носом в высокий воротник. Жадно вдыхая аромат, собрался с силами, и пошел на выход. Поднялся наверх полный уверенности. Громко постучался. Только услышав привычное «войдите» Оттолкнул дверь и встал на пороге. Поправил воротник черной худи и гордо сказал: — Ну привет, сладкий мой. Скучал?       Ротенберг уставился на него, сидя за рабочим столом подперев голову с ручкой в руке, явно задумавшись над текстом. Яшкин перевел взгляд в сторону, и, увидев Мэйсека, что сидел подпирая спиной стену, вытянув руку к подоконнику, второй подпирая голову, смотрел на него явно с неменьшим удивлением. — Отпусти его. И давай поговорим. — Он все равно нашего языка не знает. Так с наскока я не буду ничего решать. — Он указал жестом свободной руки на стул перед своим рабочим столом, — Где Никишин? — В Петербурге. — Дима закрыл за собой дверь и сел спиной к Бруксу, сложив ногу на ногу, — Я же не говорил, что приведу его к тебе. Я сказал, что я приеду к тебе. Это я выполнил. — Он достал телефон из кармана и, разблокировав его, показал Роме фотографию со с аэропорта. Никишин лежал на фоне Пулково около мусорки на снежном покрове, сложив ноги на знак «не курить», и демонстративно курил, выдыхая дым в небо. На лице Ромы появилась улыбка. Он покачал головой, и снова опустил взгляд в документ. Задумчиво начал его черкать. Дима внимательно осмотрел его рабочий стол. Перед ним был какой-то договор. Правее лежал заполненный делами ежедневник. Вот бы Никишин сказал ему как выглядит его книжка со злодейскими планами. Задумался. Судя по всему под ежедневником как раз она и лежала. Чёрная обложка скрывала подобие ежедневника, только немного тоньше. За это он любил Рому. Он был максимально старомоден в таких вещах. Всегда говорил, что так лучше запоминается. И точно пару раз Яшкин слышал от него, что это, оказывается, он изобрел такой способ запоминания информации. Да, записать ее. Правда потом у него проблема вспомнить куда записал, вот он и записывает всегда все только в одно место, из-за чего ежедневник становится похожим на записки сумасшедшего. — Рома, скажи мне правду. Зачем ты это все делаешь? — Он указал себе за спину, услышав звон наручника об батарею, — Они нам с тобой чужаки. Ты фин, я чех, нам канадцы не авторитет. Да и Екатеринбург ни тебе, ни мне не интересен. Почему ты вредишь им? — Казань такая неприступная. — Рома задумчиво откинул документ, взяв следующий со стопки. Уставился в текст, не поднимая головы. На нем была идеально белая рубашка с высоким воротником. Пиджачок висел привычно на спинке стула. — Старый великий город с белым Кремлем, стоящим на Волге. — Протянул он, и этот документ уже подписал. — Омск с Екатеринбургом стоящие позади подобьют им опоры.       Дима молча слушал его, внимательно рассматривая. Снова волосы покрытые лаком лежали идеально. Он не брился с неделю, не его обычный вид. Яшкин искренне улыбнулся. По зубам они сравнялись. Заметив, как у него дрогнула рука, он повернул голову уставившись на Брукса. Тот сидел подперев голову свободной рукой, опираясь ей о подогнутую ногу. Он выглядел вполне нормально, хоть и сильно уставшим. Подмигнул ему. Брукс ему улыбнулся, подмигнув в ответ. Услышав недовольный вздох, Яшкин повернул голову обратно. Прижав следующий документ рукой, уставился на Ротенберга, улыбаясь ему. Он его не боялся. Ему было интересно, что теперь с ним выдумают. Было интересно, какую карту Рома выкинет ему. Он явно готовился к этой встрече. — Не надо делать вид, что ты очень сильно занят. Я думаю твои очень важные дела чуть-чуть подождут. Отпусти его. Нахер он тебе нужен? — Мне с ним больше понравилось, чем с фарфоровой куколкой, которой мне похвастался Никишин. — Где Кертис? — В гробу. — Ротенберг перевел взгляд Яшкину за руку. Откинувшись в кресле, задумчиво перебирал ручку в руках, — Чем ты заплатишь мне за него? — Собой. У меня пауза большая в играх. — Он изящно выгнул руку, отодвинув рукав черной худи, помахал изящными пальчиками, — Все как ты любишь. — Радулов будет против. — Тебе-то не плевать? — Усмехнулся Яшкин, — Я с ним расстался. Плевал я на него и его выходки. Я один и долгое время. Как ты его у меня отобрал — мне сразу стало легче. Спасибо тебе за это. Это помогло мне встать на ноги. Я чувствую себя великолепно. Не пью и не наркоманю. Моя голова ясна. Я могу отвечать за себя и за других. Я вот сегодня с нашими ребятами поговорил. И все как один мне сказали о том, что я похожу на себя сентября прошлого сезона, когда меня еще ничего не скосило. Я думаю, тебе приятно со мной таким общаться. Только есть маленькое отличие, — он задумчиво посмотрел на свою руку и протянул ему ее, — Я отдаюсь тебе добровольно и без алкоголя. Главное условие — отпусти Брукса. И я буду с тобой таким, каким ты захочешь.       Ротенберг молча слушал его, перебирая ручку в руке. Отодвинув ящик прямо под столешницей, положил ключ в руку. Дима тут же поднялся и пошел до Брукса. Присев перед ним, тут же крепко обнял. Уткнувшись носом в шею, прошептал: — Женщина с ярко-рыжими волосами даст тебе записку. Она от меня. С маленьким все хорошо. Я в записке все написал.       Брукс тут же кивнул. Подняв голову, уставился на свою руку, которую Дима освободил из оков. Схватив его за черную ткань худи, начал жадно целовать, запустив вторую в волосы. Яшкин ему с большим удовольствием отвечал, проведя рукой по его футболке. Медленно отстранившись, улыбнулся ему. Брукс облизнул губы, кратко бросив взгляд на Ротенберга, бросился бежать вон из кабинета, захлопнув дверь. Дима едва успел выставить руки, получив грубый толчок в спину, упав на пол. Выронил ключик. Рома перевернул его на спину, и схватив его за руку и застегнул на запястье наручник. Второй скинул с батареи и приковал его к себе. Свалив грубо на пол, навис сверху. Дима улыбнулся, рассматривая его. Приподнявшись, начал жадно сам первый целовать. Второй рукой полез ему под рубашку. — Ты же скучал по мне. — Он дёрнул рукой, и схватил его за руку, переплёл с ней пальцы. — Насколько хочешь, чтобы я остался? Я побуду с тобой таким, как ты привык меня видеть, Рома. Что я должен сделать, чтобы ты перестал всем им вредить? — Ты сам знаешь, каким должен быть. И сам знаешь мою цену.       Он вложил свою скованную руку в его тёплую, наслаждаясь приятным поцелуем, сидя верхом на Диме. Рука Яшкина мягко прошлась по спине, и вытащив заправленную рубашку, расстегнул его штаны. Замер, когда он отстранился. — Надолго ли ты со мной? — Я уверен, что ты знаешь мой график лучше, чем свой. — Дима повернул голову, смотря на то, как пальчики Ромы переплелись с его, — Я хочу побыть с тобой. Но у меня не сильно много времени. У меня есть двое суток. Хватит тебе? — Хочу, чтобы мы с тобой выпили. Ты не против?       Яшкин улыбнулся, не сводя взгляд с его глаз. Отрицательно покачал головой. Можно было бы и выпить. Даже хотелось этого, но ему не хотелось себя проверять на крепость разума. Лишь бы все так и осталось, и он не додумался сказать ему, что все-таки хочет выпить. Рома наклонился к нему, и прошептал: — Ладно, на трезвую, так на трезвую. Давно ни с кем трезвым не спал.       Они провели вместе много времени. Наслаждались обществом друг друга, прикованные друг к другу наручниками. Вечер опустился на город. Дима сидел уперевшись голой спиной в стену, сложив обе вытянутые руки на свои поджатые ноги. На одной из них болтался наручник. Дима не мешался ему. Терпеливо ждал на полу в углу, где ему и положено быть, даже не слушая, какие очередные вопросы решает Ротенберг. Он поймал себя на странном чувстве. Что Рома слушал его. И не шёл против его воли. Дима отвёл взгляд, смотря на то, как Рома сидит приложив трубку от стационарного телефона к уху, а сам что-то рассматривает в своём айфоне. Рома поднял взгляд. Дима счастливо улыбнулся ему и послал воздушный поцелуйчик. Рома с трудом сдержал улыбку, продолив разговор в серьёзном тоне, с трудом отведя взгляд обратно на экран. Яшкин облизнул искусанные губы, рассматривая его. Он обещал его беречь. Его выходки были гораздо понятнее. Гораздо добрее. Быть может он поторопился, сказав, что с Ромой была просто глупая привязанность? Может быть и стоило выпить с ним. Вдруг это поставит его на место. Вдруг это поможет быстрее скинуть путы. Вопросов можно было не задавать. Это будет самый быстрый способ от него сбежать, дав ему все что он хочет.       Он закинул голову, и решил подремать. Так, видимо, и уснул, прямо на полу.       Проснулся от мягкого прикосновения к щеке. Приоткрыл глаза. Рома жестом поманил его за собой. Дима схватился за его руку, с его помощью поднявшись на ноги. Они вместе вымылись, и, пройдясь по небольшому коридорчику, прошли до двери, что была напротив двери кабинета. Это спальня. Вечный полумрак. Большая двуспальная кровать с балдахином над ней. Черное постельное. Мягкий ковер лежит на дорогом старом паркете, что слегка поскрипывал под ногами. На каждой прикроватной тумбочке по нескольким шнуркам зарядки и небольшая подставка под благовония. Яшкин задумчиво затянулся воздухом. Пахло какими-то цветами. Очень нежными. Пионы. Это они так пахнут. Он даже однажды слышал, что пионы были символом богатства, любви и чести. Это были чьи-то любимые цветы, но он даже не мог вспомнить чьи. Комод с горой книжек. Рядышком стояла большая ваза в которой стояла большая охапка свежих пионов, перегородивших своей красотой большую выключенную плазму. Перевел взгляд. В углу спальни стояло изящное кресло, на котором лежал черный вязаный плед. Сам Дима много времени в нем провел за прочтением книжек. Знает, как там хорошо и удобно. Отвлекся от рассматривания знакомого пейзажа, остановив взгляд на Роме, что задумчиво посмотрелся в большое отдельно стоящее зеркало, что стояло в углу под таким углом, чтобы просматривалась вся комнатка. Мягко оттянув Ротенберга от своего любимого отражения, свалил его на кровать, быстро залез сверху. Жадно целовал, и, схватив вторую часть наручников, сам приковал себя к металлическому изголовью кровати. Вздрогнул от мягких прикосновений. Склонившись к нему едва слышно прошептал на ухо: — Рома, я хочу выпить. Давай немного вина.       Рома удивился его словам, хоть и не стал спорить. Окрикнув домработницу дождался бутылочки с вином и двух бокалов. Улегшись рядом, вручил ему хрупкий бокал с позолоченной ножкой. Дима смотрел как плещется его любимое белое полусухое португальское вино, быстро наполняя стакан. Жадно и нетерпеливо облизнулся. Пожелав благополучия городу на Неве, они выпили по бокалу. Следом ещё один. Потом стало не до вина. До середины ночи он спал с Ромой, что нисколько ему не вредил, не делал больно, а только приятно. В какой-то момент бутылки стало мало. Рома сходил ещё за одной. Сел верхом на Диму, жадно хлебая вино прямо с бутылки. Он провел рукой по бедру, смотря за тем, как вино исчезает из бутылки. — Хочу не только вина. — Уверен в этом? — Удивился Рома. — Уверен, только если ты со мной будешь. — Желания моего любимого мальчика для меня закон.       Рома дотянулся до прикроватной тумбочки. Достал и себе и ему по дозе. Кинул в рот себе таблетку. Едва заметно улыбнувшись, положил вторую в раскрытый рот под язык. Допили вдвоём вино. Поцелуи стали продолжительнее. Любовь стала ярче. Ночи не хватило. Оба телефона лежали вниз экранами, пока их хозяевам было плевать на весь мир. Утро только постучалось солнечными лучами в окно, но тут же было послано нахуй. Ощущение времени под такой дозой эйфории просто исчезло. И полное отсутствие солнечного света это только усугубляло. Наверняка прошли сутки, а то и вторые. Пустые бутылки на полу только прибавлялись. Уходить от него не хотелось. Но надо было. Кажется он кому-то что-то обещал. Как же было все равно. Может остаться? Нахуй ему не всралась эта Казань с ее блядским Радуловым. А тут и друзья, и любимый, что не вредит ему и говорит все, что правда думает. Искренность больше всего подкупала. Тут его команда. Тут его люди. Его квартира. Куда он побежит? Ради чего? — Спасибо за такие интересные выходные. — Усмехнулся Яшкин, сидя на полу в душевой, прижавшись спиной к чёрной плитке. Рома, что стоял оперевшись руками о раковину, опустив голову, едва заметно кивнул. — Не знаю как тебе, а мне явно этого не хватало. — Мне тоже. — Он потрепал чёрные мокрые волосы, — Мы с тобой немного в днях потерялись. — Рома повернул руку, уставившись на циферблат. — Ой, блять, — Он рассмеялся, пошатнувшись, — сладкий, а так уже двадцать шестое!       Дима отмахнулся. Взялся за его руку и поднялся на ноги. Обняв его сзади, положил голову на плечо. Задумчиво смотрел на их отражение. У Ромы взгляд поменялся. Стал добрее. А вот сам Дима выглядел как живой мертвец. Бледный, худой, весь в синяках и шрамах. На шее украшением сиял след от ошейника, что был с шипами внутри, и именно их острые грани нанесли много ссадин на его шею. На плече Ромы лежала его рука со следом от наручников. Он ничего не мог вспомнить. Ни сколько он тут. Ни с какого города прилетел. Раз не помнил — значит это было не важно. — Лети в свою Казань. Доигрывай свой чемпионат, капитан казанского Ак Барса. — Правда смешно звучит? — Усмехнулся Дима, мягко проведя рукой по своей чёрной худи, что была уже на Роме, — Оставишь её себе? — Не хочу её снимать. Она пахнет тобой. — Рома перешёл на шёпот, — Не хочу тебя отпускать. Но ты не моя собственность. Я могу сколько угодно быть антагонистом, убивать людей, запугивать их и унижать. Но… Но тебе не могу. Было бы проще просто убить тебя, как ты сам мне и предложил. Просто взять и отказать Радулову, чтобы ты умер тут и не встретил этот год. Но я не смог. Я обязан тебя защищать. Обязан тебя оберегать. — Яшкин счастливо улыбался, обнимая его сзади за шею, смотря в отражение. Рома улыбнулся ему в ответ, — Мой Яшкинкс. Мой мальчишка. Мой капитан. — Дима кивнул, — Мой сладкий и любимый Димка. Мой страшный дурак, который вечно путается в себе. Которому страшно, больно и очень одиноко. Которого можно только хвалить. Которого можно только любить. И так увидишь всю твою красоту и искренность в ответ. Но ты не дашь никому на себе усидеть надолго. Ты слишком вольная лошадка. Я вынужден снова тебя отпустить. Тебя бесполезно держать. Ты не мой. Не Радуловский. Ты сам по себе. Мы тебе не играем никакой роли. — Ты смирился с этим? — Как с неизлечимо болезнью. — Ротенберг с неохотой согласился. — На словах да. А в голове все ещё нет. — Раз уже так время далеко ушло. Ну-ка дай мне кое-что посмотреть. Вдруг я тебя обрадую. Раз ты сказал, что отпустишь меня, я могу… Могу подумать, чтобы побыть с тобой ещё немного.       Яшкин пошёл до спальни одетый в ничего, и свалился на чёрные простыни. Схватил айфон. Даже не посмотрел на гору пропущенных и пол сотни сообщений. Ему было плевать что это за люди. Наверняка какой-то спам. Полез в телеграмм, узнать последние новости связанные с командой, в которой он по случайности был капитаном. Вроде это его команда в зеленом. Рома сказал что он тут капитан. Ему казалось, что он капитан в Петербурге. Ну кто он такой чтобы спорить со своим тренером? Он вдруг расхохотался. Рома удивлённо выглянул из ванной. Дойдя до него улегся рядом. Сам посмотрел в экран. Автомобилист выиграл у Казани матч да ещё и в сухую два дня назад. Дима счастливо улыбнулся. Амир как всегда творит чудеса. А вот капитаном был Шипачев. Дима облизнул губы. Рома его обманул, сказав что он в Казани капитан? Опять начался стеб по его словам, что он хочет уйти. Богатенький хулиган. Полез посмотреть состав чужой команды. Ни Брукса, ни Стефана, ни Волка. Они не успели добраться? Не смогли? Почему ему вообще была интересна другая команда? С мысли его сбили мягкие поглаживания по плечу. Увидев уведомление о звонке от Свиньи, тут же отклонил вызов, и, схватившись за Рому, начал жадно целовать его, откинув телефон на пол. С трудом отстранившись, едва успел сказать: — Я остаюсь.       Ротенберг с улыбкой кивнул ему, и продолжил с ним целоваться. Снова одежда полетела на пол к пустым бутылкам. Ещё пару подходов. Дима открыл рот, без раздумий приняв очередную дозу с теплых рук. Чертовски приятно. Ротенберг внимательно его рассматривал, улегшись сверху на него, мягко поглаживая светлые волосы. — Ненавидишь Радулова? — Ненавижу. Я не люблю Радулова. Ненавижу его. Он меня раздражает. Я хочу убить его. И точно знаю кого люблю. — Любишь меня? — Я люблю тебя, Роман Борисович. Я остаюсь в Петербурге. Поебать откуда я ушел. Я не помню. Я буду с тобой. Буду с тем, кто любит меня. И буду, блять, наконец-то просто любить в ответ. — Мой любимый Яшкинкс. — Его голос был таким приятным. — Ты помнишь кто твой хозяин? — Ты мой хозяин. — Голова послушно кивнула, — Я буду послушной собакой. — Дима довольно простонал, когда чужая рука прошлась по шее. — Хозя-я-яин…       Он закрыл глаза, моментально отключившись.       Нашёл себя в истерических громких припадках. Не соображал ни где он, ни что он такое. Впал в истерику, не в состоянии даже сказать что хочет силуэту перед собой, который не имел ни одной четкой и цветной границы. Все снова черно-белое. Искаженный дьявольский голос дал приказ открыть рот. Снова доза. Снова легче. Карие глаза захлопнулись. Он рухнул, перестав чувствовать тело, так и не поняв ничего.