Два медведя в одной берлоге

      Дима завершил вызов от Александра Никишина, что оставил его в расстроенных чувствах. Он не уследил за своим мальчишкой, и теперь, кажется, появились все шансы его лишиться. Просидел в тишине с пару минут, собираясь с силами. Вытер слезы об рукав. Шумно шмыгнул носом. Надо собраться. Еще не все вопросы решены. Осторожно открыв дверь, поймал конверт. Тут же закрыл дверь и уселся под ней. Лямкин торопливо добежал до него, и попытался посмотреть что там написано, но Яшкин прикрыл рукой текст и шикнул на него. Лямкин стеснительно сложил два указательных пальца вместе, и отошел подальше, но все же не ушел. Дима уставился в текст, сложив ноги под себя. Так вот какой подчерк его Саши. Кто-то явно давно ручку в руке не держал. «Касаемо парней — я видел о том, что с ними творится. Дамира отправили в Омск лечится. Он скоро выправится. Кага прав — у него такая же ситуация как и у тебя. Просто растяжение. Как и ты — повозится с больным плечом и выскочит дальше играть. По поводу Жабы все немного сложнее. Его не на льду убили, а гораздо позже. Я пытаюсь понять что с этим делать и стоит ли его оттуда доставать, но с ним рядом родители, он под присмотром. Для всех официально он в реанимации. Мы с Шипой нашли вариант как сделать так, чтобы никто ни о чем не узнал. По факту его просто полоснули не очень удачно. Ничего серьезного нет. Вещи ему Никишин передал через медсестер. Те, что у него украли. Кажется, хотели подстроить ограбление. Жаба сказала мне, что он слышал от нападавших что-то вроде «Петербург не прощает». Попросил его не брать трубки и не выходить пока на связь. Уже к концу января сможет пойти на лед. Что касаемо нашивки — думай сам, стоит ли тебе лезть на мое место. Мне поебать где стоять. Лучше прими альтернативку, чтобы он от тебя отъебался. Она все равно бесполезная. План по действиям не меняется. Война с тобой у нас продолжается. Не волнуйся, у меня все под контролем. Я узнаю обо всем еще раньше, чем ты из новостей. Пока ты все читаешь — у меня уже идет работа по спасению утопающих. Я знаю, что ты общаешься с никитиной девкой, даже после того, как я запретил тебе это делать. Ротенберг убирает всех, кто не касается Казани напрямую. Он может быть следующим — предупреди его. Я защищать его не стану. Остальные, кто попадут под удар, уже предупреждены.»       Яшкин шумно вздохнул, и, закрыв письмо. Подняв голову, увидел на себе уже два заинтересованных взгляда. Облизнув губы, тут же сказал, смотря на Кертиса: — Радулов считает, что Ротенберг начнет охоту за тобой. И написал, что тебе помогать не будет. — Боже, какая неожиданность. — Фыркнул Лямкин и повернув голову уставился на Кертиса. Тот лишь пожал плечами, и, прижавшись к Никите, опустил взгляд, смотря на конверт в руках Димы, — Ну что ты, маленький мой, опять погрустнел? Считаешь, что Радику стоит тебя защищать? — Нет, меня не это волнует. — Кертис поджал губы, тихо выдохнув теплый воздух и сказал, обняв Никиту сбоку. — Значит, его мнение, что следующий в реанимации все-таки буду я? — Он недовольно покачал головой, — Не от Радулова, так от Ротенберга там окажусь. — Погодите, что значит… — Лямкин нахмурился, и, мягко проведя рукой по черным волосам, перебирая прядки, тихо спросил, — у вас что вдвоем за интрига? — Ты в этой интриге тоже участвуешь, Лям. — Дима кивнул, — Ротенберг решил меня проучить. Что я понял из того, что до меня долетело: он пытается выкосить все мое окружение, чтобы лишить меня моральной поддержки, и… что-то сделать. Не знаю… Довести, может, меня до самоубийства. То, что случилось с Дамиром, было из-за него. — Он взмахнул рукой с письмом, — Ахтямова на игре так же само убили, а потом следом он еще и попал в реанимацию, когда в Питере не успел сориентироваться на незнакомой улице и получил ножом в спину. За вас с Радуловым Ротенберг торгуется с Динамо. Я говорил только недавно с Гусевым Никитой, который там играет. Все москвичи, кроме, скорее всего Спартака, откажутся нам вредить. Но деньги платят очень не маленькие, чтобы силовой получился таким, чтобы пришлось потом скорую гнать по городу наперегонки со смертью. За каждое, Никита, поражение, которое мы получаем от команд, Ротенберг доплачивает. Чем громче счет — тем больше денег платят. — Он вытянул руку с конвертом указав на Кертиса, — Ты помнишь, что мне Широков сказал? «Спасибо» от Петербурга. Ему понравилось деньги от Ротенберга брать. Конечно, обновление, сука, рекорда по счету. Восемь шайб нам уебенили! За такое много денег прилетело… Можно целый город себе в пользование купить, не то что деревню. — Он знает про эту интригу. — Волк едва заметно улыбнулся, — Он с нами в кружке. — Кертис жестом показал ему наклонится, и мягко поцеловал Никиту, — Молодец. Хороший мальчик. Убедительно врешь. — Лямкин искренне улыбнулся ему в ответ, и снова прижал его к себе. Кертис же, прикрыв глаза, снова остановил взгляд на руках Димы, — Мифтахов, что был у вас на воротах вместе с Трактором… Он не может вас подводить? — Никита с Димой уставились друг на друга. Волк задумчиво облизнул тонкие губы и сказал, — Мы с Никитой смотрели игру. То… как он двигается на льду, не выглядит так, словно он умеет играть в этих воротах. Я помню, как он стоял на игре с нами. И видел как вы проиграли Трактору. Вратари, играющие в лучшей лиге страны, так не играют. — Амир умеет играть. Он не первый год к Казани пристегнут. — Тут же сказал Никита, — Я его не стану чморить как Яша. И не дам тебе этого сделать. Он меня в том сезоне полностью устраивал. — В том сезоне Мэйсеку четыре шайбы не хватило дотянутся до Яшкина в списке лучших снайперов. Тот сезон — не показатель. Вы доверяете ему? — Да. — Гордо сказал Никита. — Нет. — Дима растерянно покачал головой, — Я сомневаюсь, что Рома смог до него дотянутся так, чтобы об этом никто не узнал. А варианта проверить у меня нет. Я думаю он просто картофелина сам по себе. — Я тебе сейчас уебу. — Предупредил Никита. — Не унижай Амира. Он хорошо играет.       Кертис вытянул руку и, зажав Лямкину рот, уставился на конверт в руке, раздумывая о чем-то. Пауза простояла довольно долгое время. Никита недовольно завозился, попытавшись высказать свое недовольство, но Кертис продолжал его затыкать, о чем-то думая. — Никита, — Кертис повернул голову, — если ты так рьяно защищаешь Амира, то будешь ли ты готов узнать о том, что он брал деньги от Ротенберга и пропускал специально? Позиция Яшкина, если убрать его надменный командирский тон, и то добрее к нему, чем твоя. Уж лучше проигрывать по своей вине, чем за деньги. Дима, — он упер взгляд уже в него, — не сможешь сам проверить, доверь это своей поисковой собаке. Надо выкинуть этот вариант. — Тихо сказал Волк, указав на письмо, и, убрав наконец руку, сказал. — Вы иногда сами виноваты в том, что проигрываете. Слишком мало шайб забиваете. С одной или двумя сейчас тяжело победить. Но вратари за спиной спасают вас, не меньше чем нас. Наши команды похожи. Мы почти одинаково косячим. Судя по нашим паттернам игр — мы застрянем рядом в таблице на плей-офф. Дай бог, чтобы столкнувшись в первом раунде плей-офф, мы выжили при встрече друг с другом, и команде осталось бы хоть пару живых человек, что уйдут дальше по турниру. Кто выиграет — уже будет без разницы. У нас такая же проблема. Если у Брукса или у Стефана нет настроения сегодня играть — мы в любом случае проиграем, потому что кроме них забивать никто не умеет толком. У вас забивать умеют все, но не получается. — Он поднял голову, смотря на Никиту, — Я научил молчать Яшкина, продолжаю учить молчать и тебя. О том, что мы сейчас обсуждаем, о том, что они с Радуловым умеют писать — молчишь. Никто не должен об этом знать. И Радулову ничего не говоришь. Особенно о моих догадках. — Он вдруг усмехнулся, — Аңлашыламы?       Никита задумчиво почесал затылок. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять английский, и что вообще от него хотели. Яшкин нахмурился. Из дневника Кертиса, он знает, что Волк знаком с русским и понимает его через слово. И чуть-чуть на нем говорит. Лямкин не знает английского, и чуть-чуть говорит на татарском. Как при этом они друг друга все равно понимают и умудряются друг с другом общаться — у него ответа не было, и, видимо, уже не найдется. Лямкин все же кивнул, но на всякий случай попросил Диму все перевести. Улыбнувшись, кивнул уже увереннее. Кертис недовольно покачал головой и ушел от них. Никита же уставился на Диму и спросил: — Может он поэтому такой? — Какой? Задумчивый? — Нет. Недотрога. — Лямкин улыбнулся, — Интригу они наплели. Пауки, сука. Как Волчонок любит говорить: лучше б вы в хоккей так дружно играли, глядишь и получилось бы чего. — Он тут же пошел следом и сказал, — Волчонок, ну че ты, бляха муха… Ну эй! Ну че ты ломаешься…       Дима улыбнулся, и, поднявшись с пола, засунул зубочистку обратно. Подошел к батарее и потрогал ее. Горячая. Прижавшись к ней задом, задумался. Откуда Саша все знал и что теперь ему делать — тоже было загадкой. Его бедный маленький Артур так же как и Дамир стали жертвами его гордого отказа Петербургу. «Петербург не простит». Яшкин грустно усмехнулся. Прижав телефон к уху, закрыл глаза. Луна снова взяла трубку. — Рома, я слышал от Ники, что ты вернул вещи, которые украли у Артура. — Он зажал зубами кожу на губах, и, привычно оторвал большой кусок. Тут же слизнул капельки крови. — Спасибо. — Да, я слышал, что с ним случилось от Саши. Постарался помочь. — Тихий и спокойный голос. Приятный такой. Дима непроизвольно улыбнулся. Рома знает, как начать говорить с ним так, чтобы ему понравилось. — Я поговорил с тренером нашей Невы. Все пытался выяснить, зачем он пытается убить игроков. Я даже не знал, что это нормально — ездить на чужих вратарях. — Дима приоткрыл глаза, прислушиваясь к интонации его голоса. Он не врет? Правда? Моментально нахмурился. Рома вдруг усмехнулся, — Я думал, что он послушал Михаила Кравца из Авангарда, и решил за ним повторить. Обычно он так дает приказы «убивать». Я считаю это непрофессионально. Мы же в хоккей, а не в вышибалы играем. — Дима приоткрыл рот, уже было хотев что-нибудь сказать, но Рома что-то отпил и сказал, — Ты все увидел? — Да, я все увидел. — Осторожно сказал Дима, — Пиздец. — Ты думаешь, Волку было приятно? — Нет, я так не думаю. Я знаю, что это неприятно, больно и очень сильно бьет по самооценке. И я не понимаю, почему я решил на него кинуться. Я ставил так на место Радулова. Поставил на место тебя, когда ты начал зазнаваться. Но Кертис никак не навредил мне, чтобы я с ним так поступал. Я бью в ответ, но не бью первым. — Он сейчас на больничном. — Как у него резко поменялся тон в голосе. Любопытство? Загадочность? — Кто ему повреждение нанес? Радулов? — Ага. — Дима усмехнулся. — Я стараюсь не лезть в чужие склоки. — Даллас Старс и Флорида Пантерс. Своя драка за сезон семнадцатого и восемнадцатого годов. — Задумчиво протянул Ротенберг. — «Даллас никого не прощает», да? — Дима едва слышно согласился, — Не знаешь, где он сейчас? — Он домой в Канаду полетел. Он остался на новый год в Екатеринбурге, как я слышал от Мэйсека, и теперь до меня дошло почему. Сейчас-то полегче, можно и скататься. Зачем он тебе? — Я хочу предложить ему контракт в СКА. Я думаю, он мне пригодится. — Хмыкнул Ротенберг, — Я видел, как он играет. Меня такая система устраивает. — Он на это не согласится. И он тебе никак в команде не поможет. Рома, он другого склада человек, как ребята у тебя в команде. Не смотря на то, что он все еще волк — слишком гордая лошадка для тебя. Его за гриву не потреплешь просто так. — Ники его поймал на аркан. — Рома рассмеялся, — Ты считаешь, что у меня не получится? Я считаю, что из меня отличный берейтор. И очень неплохой охотник. — Кто? — Растерялся Дима. — Кем ты себя назначил? — Берейтор. — Ротенберг рассмеялся. — Как же сильно Казань тебя портит… Ты раньше гораздо умнее был. Это тот, кто обучает лошадей верховой езде. Заедка молодых лошадей — опасное явление и требует много опыта. Они от рождения понятия не имеют, как взаимодействовать с человеком. Учить нужно всему. Для начала доверять человеку: подходить, трогаться и гладиться везде, давать ноги, не пугаться каких-то новых предметов или действий, ходить в поводу, не играть с человеком, как с другой лошадью. Ты у меня тоже гордой молодой и необученной лошадкой был. Брыкался и скидывал меня, не давая усидеть на твоей спине. А под конец сезона стал лучшей лошадкой в конюшне. Лучшую лошадку наградили за хорошую работу. Но ведь и тому, что ее научил, тоже нужна награда. — Яшкин искренне улыбнулся, проведя рукой по своей пижаме с лошадками. Это его подарок. Мягкая приятная ткань к телу. — Поймать кто тебе не дается — лучшая награда. А теперь я поменял роль, но награда все такая же. Ты знаешь, мы с Радуловым поговорили об этом, пока тебя стабилизировали, чтобы ты не умер на борту спецрейса. Я думаю, ты видел ту фотографию у себя в телефоне. Я понял одну интересную вещь. Ты оказался прав. — Серьезно? — Искренне удивился Дима, и, развернувшись, прижался уже передом к батарее, пытаясь отогреться. Его трясло и морозило. Он понимал, что стоит уперевшись в стену. Но не понимал, как от нее уйти. Очередной тупик. Только Яшкин успел сориентироваться и вывернуть с прошлого тупика, как, свернув за угол, напоролся на еще один. Ему казалось, что Ротенберг перестраивает лабиринт быстрее, чем он идет по нему. Это начало раздражать. Если бы не поддержка тех, кто был рядом, то у него не было никаких шансов вылезти. А видя, как его окружение начало падать от нанесенных увечий, скоро у него поддержки просто не останется. — В чем именно? — В том, что у нас с Радуловым есть что-то похожее. Я не согласен в том, что ты сказал. Мы оба охотники — вот что у нас похоже. У нас с ним есть нужный талант. Терпение. Терпение и умение дожидаться нужного момента. Как на охоте. — Он издал тихий смешок, что-то в очередной раз подписав на фоне. Притих, словно обдумывая слова. Дима слушал его очень внимательно. Спокойный и загадочный голос тихонько продолжил, — Вот ты смотришь на оленя — и понимаешь, что он твой. Ты знаешь, что заслужил его. Ты уже даже решил, на какие блюда пойдет его мясо и куда ты пристроишь рога. Но чтобы получить оленя, нужно ждать. Сидеть в кустах и не шуметь. Профессиональные охотники будут говорить тебе, что охота — сложное ремесло, что там много правил, что это окутанное тайнами древнее мастерство. Полная чушь. Чтобы получить оленя, нужно просто сидеть в сторонке достаточно долго и точно определить момент, когда уже наконец можно стрелять. Саша, как ты его называешь, в этом пока успешнее меня. Пока я пытаюсь не шелестеть листвой, и учусь задерживать дыхание на полторы минуты, он превратился сам в куст. Стал максимально незаметным. Но он все еще держит наготове ружье. — Зачем ты мне это все говоришь сейчас? Я с ним не общаюсь — он выебал меня, обматерил, а на играх только и делает, что пихает и бьет, словно я вчера пришел из детско-юношеской. — Яшкин нахмурился, снова повернувшись к батарее задницей. Все никак не мог согреться. Все еще морозило. Стоило только отвернутся, как нагретая часть сразу начинала замерзать. — Даллас никого не прощает. — Ротенберг издал довольный смешок, — Ты знаешь, если бы я выслеживал столько времени добычу, то я бы не хотел, чтобы кто-то ее пристрелил вместо меня. — О чем речь?       Дима медленно поднял взгляд, увидев, как перед ним встал Кертис, снова укутанный в одеяло. Беззвучно губами сказал ему о том, с кем он разговаривает. Волк тут же кивнул, и ушел на кухню. Рома вдруг довольно расхохотался. Так счастливо. Яшкин тяжело начал дышать. Что он хочет сказать этими своими намеками? — Ты знаешь о том, что я не понимаю вот этих… — он растерялся, — …накидываний вуали. Скажи прямо. — На каждого охотника есть своя добыча, Димка. Это все, что я скажу тебе. — Зачем ты спас меня, если теперь мечтаешь мне навредить в ответ за мои выходки? — Шепотом спросил Яшкин, — Зачем было это все? Ты мог просто отказать Саше, и я бы просто умер. Какая разница? Сам же считаешь, что я никому не нужен, никто по мне плакаться не будет. — Два охотника в состоянии забыть про склоки, когда делят добычу. Жертв в лесу всегда хватает. Но некоторые — принципиально должны стать твоей наградой. Есть случаи, когда не пристрелили мою добычу. А поймать хищника вдвойне приятнее. Пока мне не по силам охотится на хищника. Я возьму себе оленя. Но уступлю хорошее место для охоты на хищника. Приятной игры с Нефтехимиком, Димка.       Вызов был завершен. Яшкин тяжело вздохнул, и, оттолкнувшись от стены, пошел на кухню. Бросив телефон на столешницу, уперся в нее руками. Он тяжело и шумно начал дышать. Внутри появилось непреодолимое желание напиться. Он взвыл, зажмурившись. Нельзя. Нельзя этого делать. Он резко оттолкнулся от столешницы, сжав руки в кулаки. Дышал шумно и тяжело. Его всего трясло. Злоба. Только злоба, что раздирала его на части. — Тварь! — Резко заорал Дима, ударив рукой по столешнице на отмашь. — Блять! Ненавижу!        Он тут же дернулся к холодильнику, и, открыв морозилку схватил бутылку с водкой. Руки его не слушались. Тряслись. Нет. Надо. Надо! Разбил горлышко бутылки об край. Ничуть не боясь прижался губами к запотевшему стеклу, жадно глотая ледяной высокоградусный алкоголь, что моментально успокоил его трясущееся от мороза тело. Глотал водку жадно, зажмурившись, весь в слезах. Отпряв от уже опустевшей бутылки, с размаху швырнул ее в стену. Упал на колени, почувствовав острую боль где-то внутри. Словно он проглотил осколок стекла. Расплакался, сжавшись в комок и закрывшись руками. Громко начал выть, мелко дрожа. Почувствовав чужие руки дернулся, испугавшись. Кертис прижал его к себе. Дима завыл, вцепившись в него. Крепко схватившись за него, зажмурился. — Надо еще. Еще выпить. Оно болит. Болит внутри. — Он горько заплакал. — Дай мне еще.       Волк молчал, обняв его. Руки Димы вцепились в больное тело слишком сильно. Казалось, что еще несколько секунд, и Яшкин переломает себе все пальцы от нервного напряжения об чужое тело. Боль внутри становилась все сильнее. Он сорвался на жалобный вопль. Неужели и правда стекло попало внутрь? Словно это его острые грани прорезали все внутри. Издав едва слышимый вздох, он потерял сознание.       Очнулся издав удивленный вздох. Растерянно распахнул глаза. Вокруг так темно. Совсем поздно? Он в спальне Артура, что теперь стала, видимо, его. Почувствовал тепло. Он в безопасности. Опустил взгляд и тут же улыбнулся. Кертис лежал прижавшись к нему, переплетя с его рукой пальцы, кажется, дремая. Вторая рука Димы задрала слишком длинную футболку, оголив чужой теплый бок. Слегка изогнувшись, кратко глянул в окно. И правда поздняя ночь. Только-только вступила в свои полные права. Снова закрыл глаза. Чуть поворочался. Нет. Боли никакой не было. Уткнулся носом в чужую теплую шею, снова провалившись в сон.       Проснулся с утра от будильника. Выключил его, и приподнялся на руках. Задумчиво осмотрел спальню Артура. Тут чего-то не хватало. Откинув одеяло, он вылез с кровати. Поежился от холода. Тут же дотронулся до батареи. Даже очень горячая. Значит на улице был хороший морозец. Он вышел из комнаты и тут же принюхался. Пахло вкусно. Его взгляд наткнулся на Никиту, что спал на диване под теплым одеялом с пультом в руках. На его лице была едва заметная улыбка. Волосы топорщились в разные стороны. Улыбнувшись лениво почесался. Засмотревшись на Лямкина, пошагал на кухню. Уперевшись лбом в стену, сделал шаг в сторону, переведя взгляд на кухню. Увидев Шипачева и Радулова на кухне вскрикнул от неожиданности и, завалившись на пороге, взвыл. Вадим с Сашей начали громко смеяться. Дима в шоке уставился на них. — Какого хера?! — Он глупо похлопал глазами, — Вы че, пидоры старые, забыли тут?! — Бля, можно я ему уебу? — С надеждой спросил Саша, подперев голову. — Нельзя. Потом отпиздишь. — Вадим усмехнулся, — Слышь ты, малолетка, ты чего так дрыхнешь долго?       Яшкин с неохотой поднялся с пола и встал между ними во главу стола. Что один, что второй сидели и обедали. Дима перевел взгляд на черные часы на руке Вадима. Десять утра. Почесался, и недовольно взвыл. — Сука, нам же на игру скоро, да?! — Они вдвоем тут же кивнули. — Блять. — Он заинтересованно уставился в их тарелки. Он ничего не готовил. А Лямкин не умеет. Точно. В квартире же где-то был Волк. Интересно, знают ли они об этом. — Вы на каком основании все сожрали? Не вам жрам готовлено! — Он задумчиво закинул голову и уставился в потолок. — А нет! По-другому вопрос задам — вы какого хера тут забыли?! — Ты задавал этот вопрос только что. — Саша усмехнулся, и продолжил обедать с большим удовольствием, — Ты стал лучше готовить? В честь чего? Кто-то тебе поварскую книгу купил? — Очень смешно. — Он спрятал руки в карманы пижамных штанов, — А нас не раскроют? — Нет. — Вадим пожал плечами, — Я же с Лукояновым сюда приехал. — Он вытянул руку с вилкой на Сашу, — Видишь его? Вот и я не вижу, а он есть. — А Лямкину палкой по голове прилетело или какого хера он дрыхнет, как лошадь после купания? — Нет, Лямкин изначально дрых, когда мы пришли. Он нам открыл, отмахнулся от нас, и довольный увалился обратно. Жрал видать всю ночь, давно его таким довольным не видел. — Саша задумчиво провел рукой по его мягкой пижамке с лошадками, — Мне больше интересно, какого хера ты забыл в спальне Артура, и почему ты теперь спишь там, а Ляма все еще на диване. — Саша усмехнулся, — Обоссались в кровать, ждете пока просохнет? — Все трое начали громко хохотать. Лямкин все равно спит крепко, и можно святых выносить, и ржать как лошади. — У меня младший постоянно так делал. — О, это их любимое. А потом залезть в мокрых трусах к тебе в койку, улечься между женой и тобой, и уснуть. — Вадим кивнул, закрыв руками лицо, — Просыпаешься уже в сомнениях и один в мокрой кровати. И почему-то жена так на тебя странно косится.       Дима гордо стоял и слушал их с улыбкой на лице. Достав тарелку положил еды себе, и, усевшись рядом с Сашей, начал с большим удовольствием обедать вместе с ними. И правда, такая вкуснятина. Саша опустил голову и, уткнув нос в плечо его пижамы, принюхался к нему. Тут же жестом указал на него Шипачеву. Вадим, вытянув руку, приманил Диму к себе. Ему пришлось перевалиться через стол, чтобы Вадим повторил ритуал, тоже к нему принюхался. Тут же кивнул. Радулов шлепнул рукой по выставленной заднице, и Дима громко простонал, не сдержавшись. Усевшись обратно недовольно пихнул его в сторону. Саша следом дал ему подзатыльник. — Брейк! — Приказал Вадим, — А ну нельзя за столом драться и кидаться едой. Дима, какого хера, ты опять бухал? — Я вчера позвонил Ротенбергу. — Яшкин сделал недовольное лицо, — Я пытаюсь понять что происходит, а это пиздоблядское уебище мне только, блять, интриги накидывает. Нихера не понимаю. Он меня выбесил настолько, что я, знаете, как в состоянии аффекта, блять, схватился за бутылку, уебал ее об столешницу, потому что руки не слушались, а крышка плотно сидела… короче я залпом все выпил и разрыдался, блять, как обычно. — Он отмахнулся, — Ничего нового в этом доме не происходит, не бойтесь. Мне было так больно, когда я выпил, словно я еще и стекла наглотался. — Потому что тебе пить нельзя. — Вадим кивнул, решив рассказать что происходит, пока Радулов сидел и довольно чавкал едой. Дима уставился на него с осуждением, и Саша, задрав пальцами кончик носа, гордо похрюкал. Они вдвоем рассмеялись. Яшкин тут же понял, что они вдвоем выглядят еще страннее и тупее, чем Кертис с Никитой. Его эта мысль рассмешила еще больше и он уткнулся лбом в его крепкое плечо, громко заливаясь счастливым хохотом. Саша мягко приобнял его, второй рукой потрепав по волосам, — Яшка, если ты думаешь, что он любит тебя, ты ошибаешься — он об тебя руки вытер. — Дима тут же пихнул его, и Радулов с гордостью согласился. Они снова начали шутливо драться. Саша как обычно победил, и, схватив Диму за воротник, ткнул его мордой в картофельное пюре, — Саша! Я же сказал нельзя играться с едой! Отстань от мальчика! Его откармливать надо, но кормить надо через рот, а не в нос еду запихивать, и не по морде растирать. — Шипачев тяжело вздохнул, снова с улыбкой наблюдая за тем, как они едят, — Дима, нельзя тебе пить. У тебя все внутренние органы посажены. Артур же тебе сказал, что тебе даже есть не все можно, потому что желудок схватит. Напьешься в следующий раз — будет еще больнее. — И че ты у этот блядского Ротенберга опять выяснял? — Радулов уперся руками в стол, начав качаться на стуле, — Че интересного выменял? — А ты сам мне скажи. Охотник, блять. — Дима повернулся к нему, и, сложив одну ногу под себя, вторую оставил на полу. — Че за приколдесы у вас, блять, на фоне происходящей войны? Ты где и в чем уступил ему, что он тебе уступил? Это что, блять, за акт обмена услугами? — Я не буду тебе об этом говорить. — Дима тут же нахмурился, недовольно сложив руки на груди, — У меня есть на это полное основание — этот разговор тебя не касается. — О, знаешь, у меня вот, блять, есть небольшие сомнения, что это меня касается! — Возмутился Яшкин, уставившись на Сашу, что подпер голову рукой, сам сидя полубоком к нему, развалившись на стуле, — Охотника два. Один прикрывается званием Петербурга, а второй Далласом. Ты чего, мразь, удумал? — Я не буду тебе об этом говорить, сказал же. — Что? — Удивился Вадим, слушая их перепалку, — Что за «звания»? Дима, поподробнее, а то я нихера не понимаю о чем, блять, речь. Я пока думал о прекрасном, половину сюжета пропустил? — Когда ебнули Артура в Питере, — Дима изящным взмахом руки указал на Сашу, что отвел взгляд, сделав недовольное выражение лица, — он сказал мне о том, что Жабе сказали «Петербург не прощает». — Он снова ткнул пальцем в Сашу, сделав тон чуть более грозным, — Он, сука, три игры сталкивался с Волком на матче, и я каждую игру слышал про фразу «Даллас никого не прощает». — Дима уставился на Шипачева, которого явно одолело сомнение, — А потом Ротенберг мне заявил, что из Саши лучший охотник, чем из него. Что Саша достаточно терпеливый, чтобы подкараулить свою жертву. Что пока Рома только пытается стать лучшим охотником, стараясь не шелестеть листвой, чтобы свою жертву не спугнуть, Саша превратился в куст. Вадим, не знаю, заметил ли ты этот паттерн, но Ротенберг словно не знает что делать, и подсматривает за моей жизнью. Жафярова об борт убили так же, как в свое время убили меня. Ну это так… к слову… Про то, что кто-то кого-то не прощает, ага. — Вадим взвыл, закрыв лицо рукой, — Больше ясности, да? А теперь, знатоки, внимание, главный вопрос на сегодня. — Яшкин тут же повернул голову и прорычал, — Я тупой. Я слепой. Я недалекий. Я признаю это. Но вот эти игрища в охотников дошли даже до меня. Даже с первого раза. Ты что, мразь, дал Ротенбергу меня сожрать, чтобы он в ответ дал тебе сожрать Волка? Я правильно понял, как говорит молодежь, этот мэтч…       Саша поднял взгляд зеленых глаз на Шипачева. Вадиму тоже не понравилось услышанное. Кажется, кто-то сам оказался в роли жертвы. Радулов молчал, опустив обе руки на стеклянную столешницу стола. Пощелкал пальцами, опустив голову. — Серьезно?! — Растерялся Вадим, — Вот настолько все плохо? — Я знаю, Саша, эту ловушку, острые зубья которой, захлопываясь, ломают тебе ногу, разрывают кожу и наносят тяжелейшие увечья. — Дима перешел на два тона тише, видя, как Радулов продолжает молчать, поджав губы. — Ротенберг всегда знает что предложить тебе. У него для каждого есть цена. Ты только сталкиваешься лоб в лоб с ним впервые в темной подворотне, а он уже знает о тебе все. Кому-то достаточно только денег. Большинству хватает денег. Достаточное количество. У кого-то свои предложения. У кого-то личные счеты. Если вопрос можно решить деньгами — он сделает это. Но за то, что ты получишь, придется заплатить кровью и слезами. Я знаю, ведь я сам попадал в эту ловушку достаточное количество раз. — Он повернул голову к Вадиму, — Ты с ним сталкивался? — Нет, меня пока только забрызгивает чужой кровью. — Растерянно сказал Вадим, не отвлекаясь от разглядывания Радулова, — Сань, это что, правда? Ты реально согласился на это? — Тяжело воевать с Ротенбергом, да, когда знаешь, насколько он всемогущий? — Дима тяжело вздохнул, когда Саша осторожно кивнул, — Я могу только представить, что ты пытался сделать в больнице, чтобы спасти меня и увезти сюда, а ему понадобилось сделать два звонка. Наверняка в больнице появился новый томограф или врачи получили внеплановую премию. А вот ты получил то, что просил. Ты получил меня обратно. — Почему ты прицепился к этому Волку? — Шепотом спросил Вадим. — Зачем эти игрища? Дима что, прав? Ты отдал его Ротенбергу, чтобы получить себе этого… невнятного странного казаха? Я первый раз в такой ситуации, когда я понимаю что движет Яшкиным, понимаю его действия, но я полностью не понимаю твоих выходок и твоей мотивации. Нахуя, а главное зачем?       Радулов продолжал молчать. Сжал руки так сильно, что костяшки рук побелели. Дима медленно провел языком по губам. Саша словно предлагал своим молчанием разгадать эту загадку. Ему стало больно думать. Но он обдумывал все происходящее. На фоне раздался довольный сладкий зевок. Никита проснулся? Яшкин задумчиво облизнул губы, уставившись в проход, за спину Шипачеву. Тишина. Может снова уснул? Рискнул начать озвучивать свои мысли в слух: — Я знаю со слов Билялетдинова, и сам видел это по-факту, что Саша прекрасно чувствует людей. — Осторожно сказал Дима. — Он просто так никому не начнет сопротивляться. Я понимаю, что в отношении Александра, блять, Радулова это странно говорить, но он просто так не кидается на людей. — Яшкин перевел взгляд на Сашу, что зажмурился, опустив голову. Его тон и слова были максимально осторожными. Он был готов, что Саша сейчас начнет как минимум орать, а то подскочит и начнет душить его. — Он злобный Тасманский Дьявол. Он страшное чудовище в гневе. Его методы оставляют желать лучшего. — Он взял паузу в несколько мгновений и вдруг выдал, — Ты считаешь, что убрав Волка с моего пути, с пути Лямкина, Ротенберг станет не опасным? — Саша тут же кивнул. Вадим издал искренний вздох. Дима растерялся, и с опаской сказал, — Ты считаешь что Ротенберг все узнает из уст Кертиса Волка? Считаешь, что он та самая крыса в моем окружении? — Да, я так считаю. — Признал Радулов, сидя зажмурившись, — Я видел его взгляд. Я знаю его поведение. Мы с ним не первый год знакомы.       Дима растерялся, увидев, как на пороге кухни встал Никита. Судя по его лицу — он много услышал из их разговора. Только не очередной конфликт между ними. Яшкин побледнел. Лямкин жестом показал Диме молчать, слушая то, что говорит Радулов. Никита никогда таким не был. Потерянным. Без улыбки на лице. Его взгляд был пустым. Не моргал. Глаза покраснели. Было видно, как он начинает глубже дышать. — Кертис никогда не был таким, каким он стал в этом сезоне. — Саша зарычал, сжав руки. — Он, как и я, может чувствовать людей. Но он никогда не выдаст своих тайн. Насколько же Лямкину было горестно влюбиться в такую шифровальную машину… Я говорил тебе, Яшкин, что ты не видишь всего того, что мы с Серегой Широковым видели. Я предупреждал Ляму, что с ним нельзя связываться. Но кто я такой, чтобы с любовью спорить. — Дима закрыл руками рот, видя, как Никита покраснел. На его глазах появились слезы. — Широков тоже знает, на что он способен. В том сезоне он смог заткнуть Кертиса так, чтобы он никому не мешался. В этом сезоне не получилось. Поэтому что я считаю, что Волк, как и я, так же как и ты, Дима, столкнулся с Ротенбергом в темной подворотне. И Рома явно сделал ему какое-то предложение, явно такое же заманчивое, как и поступило мне, и на которых столько раз погорал ты. Да, Дима. Это принципиальная бойня. Я не даю своих в обиду. А за него никто не заступится — все знают на что он пошел. Я считаю, что Кертис Волк самый главный предатель в твоем окружении. Тот самый человек, который за деньги мог продать и лучших друзей, и свою любовь, и, я думаю, даже родину. Он — та самая крыса. Доказательств у меня нет. Это просто догадка. Но я почти никогда не ошибаюсь в людях, Яшкин, я думаю, что ты тоже это понимаешь. — Я думаю, что ты ошибаешься. — Спокойно сказал Дима, смотря на Сашу. — В этот раз ты ошибаешься, Саша, и очень страшно.       Радулов поднял голову и его взгляд моментально наткнулся на Лямкина. Вадим, увидев шок на глазах у своего капитана, тут же повернулся, уставившись в проход. Никита стоял весь в слезах, сжав рук в кулаки. — Кертис не мог сделать этого. — Дрожащим голосом сказал Никита, — Кто угодно, блять, только не мой Волчонок… — Он точно знает, каким надо стать, чтобы тебя полюбили. — Серьезным тоном сказал Саша, и указал на Диму, — Он тоже в него влюбился. В его приятную улыбку. В серые глаза, что всегда смотрят на него с любовью. К его приятным словам. Единственный, кто не ругал Яшкина за его выходки — это был Волк. Ахтямов тоже повелся на него. У мальчишки своя мотивация — любопытство. И что, ты думаешь, Кертис об этом не догадался? Думаешь, он не знает о том, что Артуру нравятся аккуратные и прилежные люди, которые умеют заправлять рубашку в штаны, и которых приятно целовать. Артур же сказал о том, что Волк — самый внимательный хищник. Он не забывает ничего. И он, Никита, способен закрыться так, чтобы никто никогда ни о чем не узнал. Он предатель. У него нет сердца. — Я считаю, что ты не прав. Я не выбираю в кого влюбляться. Это всегда выбор души. — Настоял Дима. — Конечно, мозгов-то у тебя нет, чтобы что-то выбирать. — Недовольно парировал Радулов. — Я надеюсь вы никому ничего не скажете, но я читал его личный дневник. — Яшкин перевел взгляд на Лямкина. — Он не поступал так. Там про Ротенберга не было ни слова. — Повернул голову снова к Радулову, пожав плечами, — Но там была только ненависть к вам с Серегой, как к капитанам. Что вы, ебланы, блять, кидаетесь на людей. И его мнение в том, что это вы люди, у которых не осталось ни сострадания, ничего человеческого, и тем более сердца. Ты ошибаешься, Радулов. — У него есть личный дневник?! — Искренне удивились остальные трое. — Да, Волк ведет личный дневник, который всегда таскает с собой. Небольшая черная книжечка, в которой он все пишет перьевой ручкой. — Дима перевел взгляд на Сашу, — Я считаю, что ты ошибся, Саша. Это не он. — Дай мне пистолет. — Серьезным тоном сказал Никита.       На лице Шипачева появился ужас. Радулова же такое предложение посмешило. — Ты надумал застрелиться? — Усмехнулся Саша, — Нет, я тебе его не дам. Ты ебанулся, Домовой?       Лямкин опустил голову. Пошатнулся, закрывшись руками. Он упал на колени, и, склонившись к полу, начал горько плакать. — Я тоже считаю, что это не он. — Настоял Вадим, — Это кто-то из команды. — Он тут же обернулся, — Никита, ты ему не выдавал наши тайны? — Он никогда ни о чем не спрашивал. — Едва смог сквозь истерику сказать Никита, — Ему никогда не было интересно что у нас творилось в команде. Он свою-то команду видеть не может. Они за два года ему настопиздили. Он просил никогда не вспоминать, чем мы заняты вне отношений. Когда мы были рядом, все что у нас было в округе, это близость друг у к другу. Мы никогда не разговаривали про свои семьи, про своих друзей, про свою работу… Я иногда делился тем, что у нас происходит, когда он спрашивал. И с радостью узнавал маленькие кусочки из его жизни. Но он беспокоился только за Диму. Я спросил у него, за очередной стопкой почему. Я помню его слова. Он сказал, что с Димой поступают так же, как в свое время, поступили с ним. Он говорил, — Никита взял паузу, жадно хватая воздух. Горько плакал, дрожа. Задыхаясь, заговариваясь, едва различимо продолжил, — сказал, что за него никогда никто не заступался. Что из-за того, как он выглядит и как ведет себя, его не в первый раз считают предателем. Он знает, что такие выходки, как у Радулова, вредят больше всего. Кертису не было интересно ничего такого. Он просто… — Никита издал жалобный вскрик, и, уперев голову пол, продолжил, — просто защищает Яшу. Я спросил у него, после всего того, что вы вытворяли в отеле, — он резко дернулся, выпрямившись и уставился на Сашу с Димой, — почему он сказал, что не боится Радулова. Почему он идет на защиту Димы, даже зная, что ему навредят. Он сказал, что привык жертвовать собой, чтобы защищать тех, кто в этом нуждается. — Он раскрыл рот, пустым взглядом уперевшись в глаза Яшкина, что сидел смотря на него в ужасе. Никита словно что-то внутренне для себя решал. Стал потерянным. Слезы широкими ручьями катились по щекам, — Тогда, когда мы с ним подрались, я был на грани того, чтобы упасть на лед и умереть. Но я чувствовал, что он специально делает вид, что пытается меня убить. Но его удары почти не ранили меня. Он мне поддался. В нем было полно силы, чтобы просто убить меня. Он уступил мне и дал мне выиграть. Я пытался узнать, зачем он это делает. Он сказал, что достаточно от жизни получал по морде… Он несколько раз пытался себя убить, когда жизнь обходилась с ним не самым приятным образом. Конечно, я думал, что это нормально, что он просит ни о чем никому не говорить. Он сказал, что если мы не будем защищать Диму, то он окажется в той ситуации, в которой оказался когда-то давно он сам. Я не могу поверить в то, что он врал мне. Я тоже понимаю и вижу, про что он говорит. — Никита всхлипнул, — Я не готов увидеть Диму в петле. Никто из нас не был к этому готов. И я понимаю, что не будь нашей поддержки, то, Саша, что ты с ним вытворял, довело бы его в легкую до этой петли. Но… — Он завыл, заливаясь слезами, — Нет, мой Волчонок… — Да, Никита, твой мотылек стал обычной тварью. — Констатировал Радулов, подперев голову рукой. — Это не он. — Настоял Дима, — Саша, блять, это не он. Ну ты понимаешь, что это не он! — Вы, суки, отобрали у меня последнюю радость в жизни. — Никита склонился к полу, уперевшись в него руками. Его всего трясло в страшной истерике. — Будьте вы прокляты. Как я это все ненавижу. Я не смогу без него. Не вынесу этого. Мой Волчонок…       Никита резко подскочил с пола, Вадим тут же бросился за ним. Саша уставился на Диму, и прошептал: — Он должен это принять. Зачем ты выгораживаешь его?! — Помогите мне! — Вскрикнул Вадим откуда-то из недр дома. — Потому что это не Волк! — Вскрикнул Дима.       Радулов с Яшкиным лишь переглянулись, услышав, как распахнулось окно, и тут же бросились бежать следом вон из кухни.