Два медведя в одной берлоге

      Яшкин, едва найдя в себе силы выбраться из такси, побрел домой. Задумчиво похлопал руками по карманам, пройдя до самой квартиры, пытаясь найти ключи. Он ушел без ключей или потерял по дороге? Дернул дверь за ручку, и она с легкостью поддалась. Растерянно перешагнул через порог собственной квартиры. Все та же гора обуви. Относительная тишина. Закрыв дверь на ключ, он повесил свой пуховик сверху на чей-то, и, скинув кроссовки, встал в проходе в квартиру. Взгляд тут же наткнулся на Миллера, что целовался с Сафоновым, пока тот лежал сверху на Дыняке. — Эй, — Шепотом сказал Яшкин. — а ну не разводить тут разврат! Ну-ка, малолетки, что тут за первое свидание?! — Он улыбнулся, и дал обоим парням подзатыльники. Илья тут же рухнул на диван, не удержавшись. Вот это они напились… Даже с собственным организмом не в состоянии совладать. Митчелл зажал руками рот, едва не рассмеявшись. Яшкину пришлось дублировать нравоучения сразу на двух языках, — А ну спать, живо! И один, и второй. Если я через десять минут приду, а вы не спите, выебу обоих — должны останетесь.       Парни издали тихие смешки, и нырнули под одеяло к Дыняку, что крепко спал, даже, видимо, не чувствуя что происходит около него. Дима задумчиво повернул голову в сторону кухни. Кошелев сидел подперев голову рукой, развалившись на столе, и шепотом разговаривал с Галимовым, что уже лежал на столешнице, вытянув руки, пальцами катая бутылку водки по столу. Позади них, уснув прямо за столом, спали Князев и Билялов, около которых стояли сразу несколько бутылок. Дима задумчиво всех пересчитал. Мало. Еще были. Повернул голову. Дошел сначала до своей комнаты, дверь в которую была распахнута.       На его хозяйской кровати спал Барбер, растянувшись поперек кровати, головой уснув на голой груди Галиева, а ноги сложив на ноги Лямкина, что наполовину съехал с кровати. Уложил Райли нормально, и слегка подтолкнул Никиту, уложив его полностью на кровать. Еще место осталось. Так, чужаки все. Тут же развернувшись, дошлепал до комнаты Артура. Беззвучно приоткрыл дверь, и заглянул внутрь. Артур спал у себя на кровати, сжавшись в комок, без одеяла, обняв подушку. Дима задумался. Где-то еще было одеяло. Он вернулся в свою комнату. Достав из ящика под кроватью запасное одеяло, прихватил с постирочной сухой пододеяльник. Заправив одеяло внутрь, зашел к Артуру. Мягко укрыл его одеялом и, поцеловав в лоб, мягко погладил по волосам. Увидел, как его телефон явно подал сигнал о том, что разряжен, поставил его на зарядку. Прикрыв штору, беззвучно ушел, закрыв дверь. Склонился уже к тем, кто растянулся на диване. Улыбнулся, увидев, как Никита крепко спал, пока его с двух сторон обнимали ребята. Вернулся на кухню. — Эй, полуночники, — Шепотом позвал Дима разговаривающих, — а вы спать собираетесь? — Бля, ну ты на самом интересном месте влез. — Заговариваясь сказал Семен, и улыбнулся Артему, — Чё, идем? — А там спать все равно негде. — отмахнулся Галимов, — Похуй, я могу и на полу поспать. — Не, потом спина так будет болеть. — Сема повернул голову, — О, Яша, кстати, да, ты где ебался? — Не твое дело, мелочь. — Усмехнулся Дима, — У вас есть пять минут договорить.       Он обнял сзади Билялова, и, дотянув его до своей спальни, уложил спать между Барбером и Галиевым. Столкнул Лямкина с кровати. Он даже не шелохнулся, продолжая тихонько посапывать. Дима улыбнулся. Дошел снова до кухни, и, подхватив под руки Князева, утащил его следом. Уложил на место Лямкина. Укрыл всех одеялом. Билялов немного поворочался, и, что-то сонно сказав, взмахнул рукой, пихнув Райли от себя. Тот ему что-то ответил и положил голову уже на него. Яшкин с улыбкой за ними понаблюдал с пару минут, чтобы никто никого не спихнул. Присев около кровати, заинтересованно присмотрелся к Никите, спящем на полу. Еще один, кто крепко спит. Хорошо, хоть у него с головой не все в порядке. Увидев, как у него задралась худи, приподнял ее. Улыбнулся, увидев след на боку от маленькой ручки и свежий след от ровного ряда зубов. Облизнувшись, впился своими зубами в теплый бок, прикусив теплую кожу. Лямкин издал едва слышимый стон, махнув рукой. Дима улыбнулся. Да, вот Волка не распознаешь по отпечатку зубов, а его — очень легко. Опустив ткань обратно, мягко потрепал его по волосам. Никита довольно муркнул во сне, схватился за край ковра, укрывшись им, продолжил спать. Что же, еще двое остались. Он задумчиво почесался и вернулся на кухню. — Так, — Яшкин упер руки в бока, — один идет спать на диван, один идет спать в кресло к Ахтямову. — А с остальными ты что, простите, сделал? — Растерянно спросил Артем, приподняв голову от стола, — Они на балконе под снегом спят? — Да, маринуются до весны. Ну-ка брысь. Если я вернусь, а вы продолжаете пиздеть — я скажу Радулову, что вы бухали и ебались весь вечер. Одни. — Бля, зачем так жестоко. — Растерялся Галимов, и кивнул Кошелеву, с трудом сказав, — Огребем пизды так, что даже если сверху башенный кран упадет — больно не будет. Давай, он с такой хуйней не шутит.       Дима пошел к себе в спальню и, беззвучно закрыв дверь, скрылся в ванной комнате. Занырнув под горячую воду, шумным потоком льющейся с тропического душа, старался ни о чем не думать. Вымывшись, заинтересованно поднял свою футболку с пола. Уткнул в нее нос. Пахнет смертью. Радуловым. Решив ее пока не стирать, сложил, и, переодевшись в пижаму, вышел в спальню. Аккуратно положил футболку сверху на несколько стопок других вещей на комоде. Улыбнулся. Уже целая коллекция. Одна пахнет лотосом, вторая сосной. Аромата смерти в коллекции явно не хватало. Уставился на кровать. Все спали. Отлично. Ему стало жалко Никиту, что единственный остался спать на полу. Он переступил его, и, прижав к себе, с трудом поднял с пола. Он явно был гораздо тяжелее, чем сам Дима. Выйдя с ним в обнимку из спальни, постарался беззвучно закрыть дверь. Кошелев пристроился между Дыняком и Миллером, тоже явно уже уснув. Дойдя с Лямкиным на руках до комнаты Артура, свалил тяжелое тело рядом с ним. Едва не засмеялся, увидев, как спал с довольной улыбкой на лице Галимов, растянувшись в кресле под одеялом. Тут же повернул голову.       Артур опять без одеяла. Задумчиво снова почесался. Нет, так не пойдет. Аккуратно толкнул Лямкина к стеночке. Артур прижался к нему во сне, явно согреваясь об него. Побродив пару минут по дому, заодно навел порядок. Много же они выпили. Взял красивую цветастую бутылку. Белуга. Полупустая. Во рту моментально появились слюни. Выпить? Очень и очень сильно хотелось. Зажмурившись, сжал бутылку за горлышко. Нельзя. Как бы не было погано — нельзя. Хватит. Он сильно много проблем с алкоголем получает. Развернувшись, не глядя кинул ее в морозилку. Пригодится. Не ему — так еще кому-нибудь. Целый мусорный мешок был из бутылок и закуски. Отправил очень много тарелок в посудомойку.       Чтобы никого не разбудить, закрыл на кухню тяжелую стеклянную перегородку. Вдруг вспомнил про постирочную. Вытянул очередной пододеяльник, и, добравшись до верхнего шкафа хранения в гардеробной, достал теплое старое советское одеяло. Артур притянул его из дома, сославшись на то, что всегда мерзнет во сне. Не подозревал даже, что тут будет спать жарко. Заправив колючку в пододеяльник, укрыл их одеялом. Снова вернулся на кухню. Уселся за обеденный стол, сложив ноги на него, и уставился в панорамный пейзаж за окном.       Опустив взгляд, взял телефон в руку. Разблокировав его, заинтересованно осмотрел его содержимое. В галерее ничего не поменялось, а вот в диалогах явно что-то изменилось. Он не мог вспомнить с кем последним переписывался. Улыбнулся. Его использовали и выбросили. Пить нельзя. Употреблять нельзя. Осталось очень много вопросов. Он хмыкнул, листая пальцами диалоги туда-сюда, раздумывая кому бы позвонить. Его совершенно не смущало, что было пять утра. Сна у него не было. Ткнув на эмодзи луны, приложил телефон к уху. Закрыл глаза, слушая гудки. — Привет, Димка. — Раздался знакомый голос. Рома уже не спал. Ранняя пташка. — Ты чего так рано? — Уснуть не могу. — Усмехнулся он, и, прихватив стул, уселся впритык к окну. Откинувшись на спинке, слегка съехал в нем, рассматривал пейзаж, — Рома, я…       Он замолчал, не в силах закончить предложение. Ему хотелось спросить его очень много о чем. Но он не знал, не подставит ли он под удар кого-то своими вопросами. Внутренне только чувствовал, что уперся в очередную стенку. В тупик. Все так, как хотел Рома. Просто он не знал, где конкретно оказался. Все еще темно в этом поезде жизни. Он ничего не понимал. Не видел всех этих интриг. Надо было как-нибудь вывести Рому на какое-нибудь признание. — Что тебе интересно, любимый? — Ты все еще любишь меня? — Да. — Ответ последовал незамедлительный и такой, где не было никаких полутонов. — Я буду любить тебя, не важно, где ты будешь. — Я хочу поговорить с тобой. Я узнал о том, что ты платишь всем за то, чтобы потопить нас. Зачем? — Это не так. — Ротенберг хмыкнул. Раздался звук шагов. Скрипнули ступеньки деревянной лестницы. Следом раздался звук закрывшейся двери. Пришел в кабинет. — Точнее, такая формулировка не совсем верна. — Тогда скажи мне так, чтобы я все понял верно. — Яшкин задумался, запустив руку в пижамные штаны, и провел рукой по возбужденному члену. Не хватило. Так проще всего себя успокоить. — Говори побольше. Мне надо… — Я понял. — Рома усмехнулся, — Я же тебе сказал тогда, что верну тебя к себе легальным путем, а не испортив твои отношения между всей командой. Я держу свое слово. Я не вмешиваюсь в дела чужой команды. А ты именно в чужой команде. Я же сказал, что просто дождусь сам, пока ты поймешь в какой тупик себя загнал. Ты начал это понимать? — Я в тупике, да. — Дима закинул голову, шумно дыша, работая рукой, — Трансферные двери захлопнулись. Какого черта ты продолжаешь топить меня и мою команду? — Я хочу так поступить. Хочу прижать тебя в темном углу этого тупика. — Дима закрыл глаза, облизнув губы и тут же раскрыл рот, — Чтобы ты покорно кивнул головой и сам сел передо мной на колени. Я видел каким ты стал. Отощавшим. Ослабевшим. Как ты вообще живешь с Радуловскими руками на шее? Ты не видишь, какими они тебя сделали? — Отпусти меня. Я ушел от тебя. Я счастлив без тебя рядом, да. Иногда бывает, когда вокруг все не рушится. А ты и твоя команда справляется сама. Не слезаешь с первого места на Западе, как и в том сезоне. Разъебываешь всех. Никого тебе не жалко. Команда тебя слушается. Нахуя я тебе нужен? Это же не все, да? Я же, — он издал тихий стон, — я же еще что-то не вижу. — Раздался едва слышимый смешок. Дима выгнулся, снова простонав, — Рома… — Да, мой сладкий. Да, мой милый мальчик. Ты все правильно понимаешь. — Дима прикусил губу, слушая мягкий приятный голос, — Кто тебе это сказал? — Я начал сам догадываться, когда все от меня начали отскакивать, как от прокаженного. Я прихожу в команду после больничного, и слышу, что меня все боятся. Я играю с противниками, которые ничего из себя не представляют, а потом, как в их графике появляемся мы, все начинает моментально рушится. И я вижу «питерский паттерн» среди атакующих. — Он издал стон уже чуть громче, чувствуя, как подступает оргазм, — Рома, зачем ты это делаешь? — Я хочу так поступить. С тобой надо так поступить. Давай, я тебе помогу.       Ротенберг издал едва слышимый стон. Дима тут же распахнул глаза, издав стон в ответ и с большим удовольствием кончил, слушая его тихие постанывания. Закрыв рот, шумно выдохнул, и, облизнув руку, едва слышно сказал: — Отъебись от меня. Радулов со мной даже говорить не хочет. Буду пытаться жить один, хоть и устал плакать и спиваться. — Я могу отправить к тебе Ники, хочешь? — Рома вдруг рассмеялся, — Будешь не только спиваться… — Рома, у нас осталась последняя игра, если мы не встретимся в плей-офф. Дай мне провести ее по счету. — Нет, сладкий. Мы уступали тебе — ты уступишь нам. Ты сам на это пошел. Саша будет с вами на игре завтра с Барысом? — Я не знаю. — Растерялся Яшкин, наблюдая за тем, как его сперма капает с рук, — Его выгнали с последней игры. Мы с ним разругались, я пришел к нему домой, а он меня выебал, сунул мне деньги и выгнал из дома, как последнюю шлюху. Даже слушать меня и моих просьб не стал. — Он задумчиво провел рукой по члену, — Ты со мной так же поступал, только ты вышвыривал меня на мороз в двадцать градусов в одной футболке. Что вы хотите этим показать мне? — Тем, что твое место заткнуться и подчиняться, Димка. Тем, что ты не в состоянии отвечать за себя. Тебе нужна хозяйская рука рядом и крепкий поводок на шее. Если тебя отпускать на вольный выгул — у тебя едет крыша. — Ты правда считаешь, что я не достоин быть счастливым? — Усмехнулся Яшкин, — Почему ты не можешь просто смириться с тем, что я ушел? — А ты можешь смириться с тем, что, — он вдруг издал ехидный смешок, — твой Саша… — Дима нахмурился, — ушел от тебя? — Если я вернусь к тебе, ты перестанешь нам вредить? — Я не врежу вам. Это разные вещи. Хоккей — это просто бизнес, Димка. Просто игра… Вы проигрываете сами по себе. Потому что тебя все эти звездные нападающие затоптали. Ты среди них — никто. Я тебя предупреждал. Последнее предложение уже поступало. Ты мне отказал. За каждое действие, Димка, которое меня не устраивает, за каждое слово, что меня не устраивает, надо нести ответственность. — Я прилечу к тебе в Петербург, хочешь? — Не торгуйся со мной. Я не люблю это. Я уже тебе все сказал. — Из-за наркотиков я ничего не помню. И из-за алкоголя, наверняка, тоже. Я уже в пятый «последний раз» обещаю себе и всем вокруг не пить… — Кто-то еще верит твоим словам? — Ротенберг рассмеялся, с дикой насмешкой в голосе сказав, — Я даже хочу посмотреть на этого отважного человека! — Вдруг он замолчал. Начал быстро что-то набирать на клавиатуре. Издал тихий смешок, сказав, — Кстати, я видел кое-что интересное для тебя. Но я хочу услышать достаточно привлекательную плату за предложенное. — Что у тебя на уме? — Дима нахмурился, — О чем ты? Что привлекательное? Фотография кубка Гагарина? — Нет. Гораздо, гораздо лучше. Ты помнишь что случилось тридцатого декабря? — Я слышал от оста… — Он вдруг замолчал, резко закрыв рот. Тут же нахмурился, пытаясь вспомнить что случилось в предпоследний день года. Тридцатого декабря СКА играло против Автомобилиста. Он не помнит этого. Но явно все в его бывшей команде помнят это. — Что именно ты мне предлагаешь? Ответь мне на этот вопрос, чтобы я предложил достаточную цену. — То, что отказался тебе говорить Волк. И то, чего ты сам не помнишь. Я знаю, каким ты бываешь под наркотиками. А для него это все в новику было, судя по его реакции. — Снова ехидный смешок. Яшкин растерялся, шумно выдохнув. Руки покрылись ледяной испариной, — Мэйсек улетел в Канаду. Да Коста улетел во Францию. Искать защиты не от кого? — Рома взял паузу, продолжая, видимо, своими делами параллельно заниматься. — Недавно принесли архив видеозаписей с камер наблюдения арены за декабрь. Было крайне интересно с ним ознакомится. — Что такое «шантаж», знаешь? — Что такое «прекращение контракта за неподобающее поведение, позорящее честь хоккейного клуба», знаешь? А штраф за моральный ущерб знаешь какой? — Повисла пауза. Дима не знал что с таким предложением делать. — Я никому ничего не говорю, что видел. Я не пользуюсь твоими слабостями. Но я знаю, что любопытства в тебе с возрастом меньше не становится. Не бойся, это никто не увидит. Просто вдруг ты надумаешь что-то мне предложить в обмен? — Что ты хочешь? — Ты сам должен предложить достаточную цену. Ложись спать, Дима. У тебя очень уставший голос. Надо поспать. Пользуйся тем, что ты во вторую смену сегодня. — Рома, ты должен понимать, что я не боюсь тебя. Я же убью тебя. Я возьму у Саши пистолет и убью тебя. Не смей никому вредить. Наша грязь должна остаться нашей грязью. Не смей лезть к другим. Если я узнаю, что ты хоть к чему-то прикоснулся, если твоя рука хоть где-то побывала, я просто убью тебя. Мне плевать, что я сяду и что со мной будет дальше. Ты слышишь меня? Я не шучу.       Ротенберг лишь издал тихий смешок и завершил вызов. Дима откинул телефон на пол, и уставился пустым взглядом в окно, где начало светлеть небо. Откуда он обо всем знает? Неужели и правда где-то есть крыса, что играет против него? Которой весело наблюдать за происходящим? Или это он настолько дурак, что не видит ничего. Опустив взгляд, провел рукой по впалому животу, и, облизнув пальцы, задумался. Что же он ему может предложить? Да, предложение было любопытным. Вообще-то можно было просто достаточно долго доебывать Кертиса. И раз он с ним продолжал нормально общаться, значит не в обиде на него. Он не знал, каким он бывает под наркотиками. Это всегда просто провал в памяти. Иногда ему везло и что-то отдельными осколками оставалось в сознании. Но сейчас — это просто пустота. Едва дотянувшись до салфетки, вытерся. Надо было бы поспать, и правда. Поставив стул обратно, прихватил телефон и подложив под голову свою худи, уснул за обеденным столом, сложив голову на руки.       Проснулся от звонка телефона. Растерянно поднял голову и принял вызов. Открыл глаза, осмотрев кухню. — Яшкин, ты издеваешься над нами или случайно так получается? — Голос Шипачева был не очень радостным. — Я ничего не смог сделать. Саша не стал меня слушать. — Тут же начал оправдываться Дима. — Саша тут. — Вадим вдруг вскрикнул, — Остальная половина команды где?! — Они напились и отвалились. — Яшкин рассмеялся, — Блять, честно, это не я! Я не успел их остановить, ты меня сам утянул из дома. Давай, скажи кто тебе нужен, я их сейчас разбужу. — Он повернул голову уставившись на часы на духовке. Восемь сорок утра. — О, ну ничего, они еще не сильно опоздают. — Яшкин, я бы просто убил тебя сейчас. Список открыл, и почитал кто мне нужен! Убью тебя в следующий раз, никакого Радулова не надо будет!       Дима рассмеялся, и, завершив вызов, с неохотой поднялся из-за стола. Выйдя с кухни, с телефоном в руке, словно проводница в пассажирском вагоне, пошел будить нужных пассажиров. Мягко потрепав Дыняка по волосам, он тихо спросил: — Мужчина, на следующей выходите? — А че, есть предложения? — Он сонно перевернулся и схватил ближайшую руку, что оказалась рукой Митчелла, уставившись на яркие умные часы, — О, бля, а я че опять в первую смену? Сука…       Дима рассмеялся, с радостью констатировав, что ему одному. Никита явно расстроился, и слез с дивана и побредя одеваться, оставив Миллера, Сафонова с Кошелевым спать дальше. Дима пошел до своей комнаты. Растерянно уставился на Билялова, что прижимался к Барберу, словно к жене, сложив на него ноги, пока Галиев крепко спал сверху на Князеве. Разбудил Тимура и тихо сказал: — Мужчина, Казань через десять минут, постельное сдавать собираетесь?       Билялов с непониманием уставился на него. Мягко пригладив торчащие волосы Райли, шепотом спросил: — Блять, я че опять в первую смену? — Дима с улыбкой кивнул, — Бля, отправь Ахтяма вместо меня. Я ебал этот Барыс, похуй, че я там не видел… — Барыс опасный бывает. — Сонно ответил Райли, обняв Билялова. Дима усмехнулся, переведя Тимуру его реплику, — Никогда не стоит недооценивать Казахстан. — Он уставился на него, — А я нужен? — Дима кивнул. — Блять, пойдем.       Билялов с неохотой выбрался с кровати и побрел с Барбером собираться следом. Дима задумался. Снова сверился со списком. Разбудил следом Князева. Мальчишка растерянно уставился на него, тоже не поняв что от него хотят. Когда до него дошло, он тут же хлопнул Стасу по лицу, разбудив его. — За что, ебаный насос?! Я не брал твои кружевные трусы. — Слышь… — Артемий рассмеялся, — Попиздили, нам на тренировку! Разлегся он тут, картофелина. — Домовой с нами? — Сонно спросил Галиев, обняв подушку и сладко зевнул. Князев тут же повторил за ним. Дима же посмотрел в список и отрицательно покачал головой, — Вот тварь длинноногая.       Они ушли следом. Дима усмехнулся. Всем помахал ручкой. Пошел в комнату к Артуру. Присев около него, рядышком, мягко потрепал мальчишку по волосам. Артур с неохотой приоткрыл один глаз, положив голову на грудь Никите, и шепотом сказал: — Пап, мне ко второй. — Ты же на выезд вроде собирался. Время — почти десять. — У меня самолет к трем. — Отмахнулся Артур, и мягко приобнял Никиту, закрыв глаз, — У меня еще со вчера вещи собраны. — Смотри, мы на тренировку к двум уйдем. Тебе уже поздно будет. — Попозже, пожалуйста. — Попросил Артур, — А то я…       Он, видимо, уснул на полуслове. Дима улыбнулся. Мягко погладил его по шелковистым волосам. Задумался, что же теперь делать. Повернув голову, уставился на начавшего храпеть Галимова. Обняв его, стянул с кресла, на котором бедолага изогнулся, пытаясь принять позу поудобнее. Отнес его в спальню, свалив на мягкую кровать. Артем моментально на ней растянулся, и укрылся одеялом с головой. Яшкин усмехнулся. Вернулся на кухню, решив приготовить завтрак и задумчиво уставился в окно, сложив снова ноги на обеденном столе, качаясь на стуле. Значит все-таки Саша остался на играх.       Насколько волшебным был шифр к этой Энигме. Страшные потемки — душа дикого тасманского дьявола. Он даже понятия не имел, что творится у него в голове. Наверное там, как и в голове у самого Яшкина — ни одной упорядоченной мысли. Происходящее ему напоминало техногенную катастрофу. Все вокруг было разрушено, и периодически на него, его жизнь или жизнь других, все равно что-то покушалось. Повернул голову, уставившись на дверцу морозилки. Напиться? Услышав как позвонил телефон, принял вызов. — Слушаю. — Задумчиво сказал Яшкин. — Нихуя, как официально. — Усмехнулся Дамир, — Слушай, ты там вообще как? Живой? — Живой. — С неохотой согласился Дима. Ему было очень интересно, зачем он выдал пароль от его телефона Радулову, прекрасно зная, что они в очередной раз разругались. Не став ругаться с ним, закрыл глаза, продолжая качаться на стуле, — Не очень в порядке, не очень нормальный. Больше не пьющий. — Жафяров издал смешок, — Да блять, давай, еще ты поржи надо мной. — А че, кто еще успел меня обогнать в насмехательстве над тобой? — Рома. — Тут же ответил Яшкин. — Нихуя! Ты все еще не бросил с ним общаться?! — Он спас мне жизнь под конец года. Дамир, а зачем ты меня в Питер отпустил? — А что, тебя можно было остановить? — Удивился Дамир, — Если бы, конечно, у меня дома были бы наручники, то я бы с радостью пристегнул бы тебя, и не дал Ники тебя увезти, но там было без вариантов. Ты просто отмахнулся от меня, и ушел с ним. Ну… ладно. Я че, бля, дурак с тобой спорить, время на тебя тратить? Я слышал столько угарных вещей, которые с тобой в Питере произошли. Ебать, чуть не сдох со смеху, когда Толчи и Ники мне обо всем рассказали. Ваще не представляю что будет. У нас с ними бойня намечена на февраль, предчувствую что-то очень эпичное. Дима, тебе не кажется, что лучше больше никогда не контактировать с Ромой, учитывая то, как ты с ним поступил? — Он же со мной нормально общается. — Удивился Яшкин, — Зачем я должен это делать? Мне, ну, приятно с ним общаться. Он хотя бы говорит со мной словами через рот, а не как Радулов, шифром, к которому я разгадки не знаю. Они с Шипой намутили вокруг меня какой-то интриги, и я вообще не понимаю что происходит. — Ты опять ничего не помнишь, что Ники тебе говорил? — Удивился Дамир, — Ты же тогда еще не под наркотой был. Вспоминай. — Я… — Он растерялся, — не знаю. А что я должен помнить? — Как минимум то, что Ротенберг очень сильно зол на тебя. Второе предложение сам вспомни. Давай, профилактика Альцгеймера.       Яшкин задумался, раскачиваясь на стуле. Очень и очень тяжело начал рыться в мозгах, в поисках нужного момента. Липкая чернота, смазанных опьянением мыслей, пачкала его и очень сильно тормозила поиски. Пауза провисела с пару минут. Голова начала болеть. Но он продолжал упорно копаться в мыслях, подыскивая нужную детальку. Резко вскрикнув, дернулся и рухнул со стула. — Блять! — Сорвался на крик Дима. — О, дошло. Заебись. Жилье в доме для престарелых и душевнобольных можно пока не бронировать. — Сука, я и так больной весь. — Он взвыл, перевернулся на полу, — Блять, подожди, до меня не дошло, я со стула уебался. — Жафяров начал громко хохотать. — Да сука, ебаный насос… — Уткнувшись лицом в ледяной пол, растерялся. А вот и нужная мысль нашлась. Он повторил слова Никишина, которые с трудом нашел среди запачканных деталей пазла. — «У Ромы грандиозный план тебя разъебать. Сказал, что подберется к тебе через твое окружение, и все равно разъебет тебя за то, что ты с ним сделал. Блять, Дима, это пиздец как он зол на тебя.» — Он задумчиво хмыкнул, — Ну… Ладно. Я-то его не боюсь. Он не агрессивный. Он слабый. Пускай делает все что хочет. — Ого. — Удивился Дамир, — Какой интересный ход мысли… Ладно, не буду спорить. Не опасно, просто бесполезно. — А ты где, дома, в Омске? — Нет, я сижу любуюсь на очень красивый мост через пролив. Мы во Владивостоке. Вот, после игры сразу звоню тебе. Победили же мы. Всего четыре игры на Дальнем Востоке. Тут очень классно. Думаю, может тут потом остаться, если Авангард не удержит. Есть какой-то очень классный вайб в этом городе. — Тебе-то нет никакой разницы в каком городе жить. — Задумался Яшкин, — Дамир, каким я бываю под наркотиками? Я сильно страшный? — Ты становишься… очень интересным. Я долго за тобой первое время наблюдал. Ты можешь начать танцевать голый в полной тишине. Можешь на предложение попить воды впасть в ярость и начать крушить весь дом. Ты начинаешь путаться где у тебя руки, а где ноги. Пить из кастрюли ногами — твое стандартное действие. Тебя можно напугать тем, что выронить шнур от зарядки — он покажется тебе змеей. Ты теряешься в пространстве. Можешь лежа на полу, уткнувшись лицом в пол, делать жест такой рукой, ну, словно дверь открываешь, и расплакаться, поняв что дверь не открывается. Для неподготовленного — это наверно очень страшно и странно выглядит. — Он рассмеялся, — Если с тебя ничего не спрашивать, ну, не, условно, забирать от тебя что-то, то ты нормальный. Если тебе что-то давать. Ты можешь спокойно начать жрать пробковый подстаканник, подумав что тебе предложили печенье. И ты очень долго отходишь. Ники, я заметил, быстро отходит. У него уже к вечеру уже головушка светлая. А ты… тебе и два дня иногда не хватает. Ты очень сильно подвержен этим всем штукам, изменяющим сознание. Ты очень крепкий физически, поэтому можешь выдержать большую дозировку, или очень высокий по градусам алкоголь… Но, чтобы ты знал, в Питер ты улетал явно сожрав не одну дозу, а, ну, там как минимум три было. Тебя хотели сначала парни отправить отдельным самолетом, пассажирским, обычным, чтобы Рома не заметил тебя. Но они вчетвером тебя не смогли успокоить и уложить, когда ты начал бесноваться, от того что тебе не дали облизывать ручку от двери. Тебя просто связали по рукам и ногам и повезли в аэропорт. Со слов Ники ты стоял и уверял девушку на стойке регистрации, что это не твой паспорт, потому что ты незаконно пересек границу. Потом расплакался, от того что подумал, что ты остаешься в Узбекистане по поддельным документам. То, что Толчи влил в тебя небольшую дозу водки, успокоило тебя. Ты все-таки ввалился к ним в самолет, ну, со всей командой, просто, блять, я не знаю, лыжи, просто, в багажном отделении. Вообще не знаю, как тренера и обслуживающий персонал на тебя реагировали. Но вот Толчи расспросил тебя вместе с Ники, так чтобы никто не слышал, о том, почему ты решил что ты в Узбекистане. Ты сказал, что не помнишь как там оказался, но на границе тебя развернули и сказали, что у тебя проблемы с документами. На закономерный вопрос что было дальше… — Дамир начал громко хохотать. Яшкин же лежал в шоке на полу, даже забыв, что с него надо подняться, и просто слушал что происходило. Ему было не до смеха. Жафяров же заливался хохотом так громко, что, кажется, даже ему в Казани было слышно. — ты сказал, что с тобой были сопровождающие, и с полной уверенностью протянул Сане свои два российских паспорта, и сказал, что вот у тебя чешское гражданство, и что ты можешь через границу с Казахстаном уехать в Эритрею. Тебя Серега спросил, мол, как ты вообще оказался на границе Узбекистана и Казахстана, захотев уехать в Эритрею, хотя, ну, — Жафярова снова начало разбирать на смех, — Сука! Обожаю тебя Яшкин. У меня уже мышцы на животе болят. — Снова пауза на посмеяться, — ты, сука, стоял в аэропорту Омска с российским паспортом в руках и собирался лететь в Петербург, я так, ну, просто напоминаю! Так вот, граница, да, ты сказал, размахивая своими паспортами о том, что ты стоял на границе перед досмотром, и листал паспорт, ведь всегда так делал, что не уверен, что данные в паспорте не поменялись, и, когда надо было уже протянуть документы пограничнику, открыл в очередной раз документ, и нашел там кучу лишних бумажек, какие-то, как ты сказал, карточки средств связи, талон на еду, и сказал пограничнику, чтобы он тебя пропустил, но паспорт ему не дал, потому что это паспорт какой-то бабушки, которая была рождена в тридцать седьмом году и четыре раза сидела за наркотики, а по таким статьям не пускают через границу.       Истерический смех Жафярова долгое время не прекращался. Кажется, его еще не скоро перестанет так забирать. Яшкин перевернулся на спину, уставившись в потолок. Да, он и правда очень интересный. Наверное, так со стороны выглядит его хаотическое мышление в мозгу. Что вообще за история? Дима вдруг сам начал громко хохотать, приобняв стул. Какой он был странный придурок. Дамир, видимо, сходил попить воды, но умудрился ей подавится, и начал еще громче ржать. — Пизда. — Только и смог констатировать Яшкин. — Так, ну, я так понял, что я не агрессивный, да? — Ты не агрессивный, только если тебе давать. Любой вопрос, даже самый безобидный, ты воспринимаешь в штыки. Мы, чтобы ты знал, в Омске с тобой успели подраться, потому что ты заявил, что тебя оскорбляет то, что Буше попросил тебя не кидаться в него кроссовками, когда ты пьяный вернулся с нами после бара. — Яшкин громко рассмеялся, — Забей, мы с Буше и Ткачевым так наугарались с тобой. Еще зовут тебя к нам в гости. — Идите нахуй. — Дима налил себе водички. — Нет, ну только ты мог начать подкатывать к Володе Ткачеву, заявив что у него красивая улыбка. Потом, чем дальше уходило твое опьянение, ты начал, как сельские ловеласы говорить комплименты, уровня «а вашей маме зять не нужен?» — Они вдвоем начали синхронно хохотать, — Сначала ты спросил у него, не миллионеры ли у него родители, и когда он тебе отказал, ты отмахнулся от него сказав «тогда иди нахуй, ты не красивый». Еще через стопку ты снова до него доебался. Ты спросил у него, не шахтеры ли у него родители, и на его закономерный отказ сказал, «тогда откуда у них такой шлак» — Громкий истерический хохот установился на пару минут точно. Диме было так стыдно и смешно одновременно, что он явно не сможет с ними нормально играть, зная, что он им говорил, — Да ладно еще, Буше попросил про него такую шутку сказать. — Дамир резко затянулся воздухом, и на едином дыхании сказал, — Ты спросил у него, не повара ли на вокзале у него родители, и на его отказ, сказал «откуда у них тогда такая жирная кулебяка». — Яшкин взвыл, катаясь от смеха по полу, — Твое счастье, что мы с Володей перевели ему этот великолепнейший подкат помягче, и обошлись без драки американца и чеха в омском пабе, блять. Как я тебя порой ненавижу, Яшкин… Нахуй, вот, я тебе позвонил вообще?! — Он тяжело дышал, видимо, пытаясь не впасть в очередную истерику, — Блять, просто, нахуй, вот я не могу с тебя… — А я тебе говорил, что не оставляй меня одного. — Он взвыл, проведя рукой по животу, на котором все мышцы болели. Даже мышцы лица болели, — Ты же знаешь каким я бываю, вот ты вот сам знал, на что идешь. — Конечно! Теперь весь Омск знает кто ты такой. — Дамир рассмеялся, — А че, к чему ты вообще это спросил, бля? — Ну мне было любопытно. — Отшутился Дима. — Ага, Яшкин, тебе на актерские курсы в МХАТ пора, потому что ты в свои года пиздеть так, чтобы тебе верили, так и не научился. Еще давай отмазку. А лучше сразу правду. — Рома тут мне предложение интересное сделал. Сказал, что я же, ну, под наркотой на игре был, а у них игра с Автомобилистом была. Там была какая-то ситуация, про которую все опять знают, а я не знаю, и мне никто не может сказать. Я не хочу с Ромой за видеозаписи торговаться, а Волк мне ничего не говорит. — О, нихуя. Ну, я надеюсь, что Кертис не додумался тебя о чем-нибудь спросить, если вы вдруг и пересеклись где-то в недрах стадиона. И я очень надеюсь, что ты там был один. — Почему? — искренне удивился Дима. Подняв стул, наконец, уселся обратно за стол, снова сложив на него ноги. Жизнь его ничему не научила, и он продолжил на нем качаться, — А че не так? Там коридоры просторные, в отличии от Казани, там можно и сплясать, и подраться, и клюшками покидаться. — Ну ты… Просто если ты один с ним столкнулся, это один разговор. Он мог, зная тебя, либо очередной постельной сценой закончится или просто дракой. Зная твои габариты и габариты Кертиса — у него, признаем, никаких шансов с тобой перемахаться не было. — Он с Лямкиным перемахался, о чем речь вообще. Я с Никитой даже рядом не стою. А если… я был не один? — Ты бы его все равно уложил. Когда ты под наркотиками дерешься, в тебе просыпается боец ММА. Ты Фальковскому нос сломал, увалив его, ростом два и пять без коньков, одним, сука, ударом. А еще следом коротышкой обозвал. И все это за то, что он спросил у тебя рядом стоящую с тобой бутылку воды. Ты просто можешь с такой силой ударить, что равносильно что с поездом столкнуться. Тебя втроем удержать не могут. А почему опаснее, когда ты не один, то, чтобы ты знал, когда ты под такими всеми делами, сразу становишься ярким лидером. Прям таким… я не знаю, какое даже слово тебе подобрать… О! «Острые козырьки» смотрел? Вот ты сразу Томас Шелби. Ты гордо начинаешь ходить по коридорам, и те, кто идет за тобой, воспринимаются тобой как свита. Под тобой даже половицы скрипят даже жалобней обычного. Ты такой прям «царь-во-дворца» становишься. — Дамир хмыкнул, — И если ты напарываешься на кого-то со своей свитой, это двести сорок процентов, что ничем хорошим не закончится. Ты сразу становишься главой дворовой банды, не знаю… Ты можешь доебаться до чего угодно, полезть в драку, и заставить всех пойти на драку, даже если с тобой какие-то парни, типа нашей с тобой Жабы, которые все такие милые мальчики, мамкины сыночки-корзиночки. Ты… в Питере много раз девочек в притонах такой свитой насиловал. Как я слышал от тебя, это наркотики и алкоголь дают действие, такое, типа виагры… Потому что тебе даже ночи может не хватить. Пару раз ты едва парня не зарезал кухонным ножом в какой-то коммуналке… Даже не знаю, что там могло произойти. У Ники можешь не спрашивать — у него память уже как твоя стала. Он тоже уже ничего не помнит. Я ему звонил, спрашивал, как они матч провели матч с Металлургом, так он даже не смог вспомнить, в какой форме он играл, и дома или на выезде. А другие… ну Толчи и Фалька нормальные были, они с тобой «таким» не контактируют, так же как и я. Ну, а там… не знаю. Не уверен, кого ты мог к себе сцапать. — Хочешь сказать, что никто кроме Кертиса и меня может не знать о чем было? — Да, именно это я и хочу сказать. И там, зная Рому, точно не будет ничего хорошего. А ты с ним… — Он мне друг. Да, мы с ним уже пару раз точно спали, но я его вчера утром защищал ценой своей жизни от Саши. И он тоже со мной нормально общается. — Дима, с тобой все нормально общаются на утро, не смотря на то, что ты мог вытворять по ночам, потому что ты сам такой. Ты сам резко меняешься с приходом солнечного света. Это всех напрягает. Ты моментально с агрессора в сам в жертву меняешься. И какие-то предъявы тебе кидать становится странно. Вроде бы ты кинулся морду бить, вроде бы ты нахуй посылал и кроссовками кидался, а с утра ты сидишь и плачешь, потому что вода безвкусная. Я пару раз пытался на тебя с утра наехать за твои выходки, так ты с таким удивлением всегда реагируешь, и так мастерски отбиваешься, что я реально начал думать, что это я с тобой дрался, а не ты со мной, и я первый напал. Спорить с тобой пока ты под наркотой — опасно для жизни, а потом — бесполезно, потому что сам агрессором станешь. Я думаю, это все понимают. Что по-поводу Ромы, то лучше ему ничего не платить, и даже ничего не предлагать. Потому что это как с шантажистами: ты им один раз заплатишь, они потом еще что-нибудь предложат, ты опять заплатишь, так и будет. Дима, прекрати общаться с Ротенбергом. Иначе это может плохо закончится. Думаешь, от того что январь настал, ты в безопасности в Казани? Никто не в безопасности, зная выходки Ромы. Я не удивлюсь, если все вот эти интриги, которых ты не видишь, связаны с тем, что Радулову пришлось контактировать с Ромой, чтобы спасти тебя под конец года от смерти. А ценник у миллиардеров очень дорогой. Ты либо спивайся и наркомань так, чтобы никому не вредить, где-нибудь там у себя в сторонке, либо записывай то, что с тобой происходило, чтобы не задаваться вопросами. — Спасибо, Дамир. Давай, отдыхай, победитель. Чтобы с дальнего не возвращался с поражениями.       Он завершил вызов и задумался. Снова посмотрел на время, и, решил сделать еще один звонок. Налил себе водички, и, поднявшись, подошел к окну. Когда гудки прекратились, он настороженно спросил: — Кертис, ты живой? — А куда мне деваться? Да, я живой. — У него был такой расстроенный голос. Яшкин нахмурился, облизнув губы. — У меня к тебе пару вопросов. — Ты начал говорить как полицейские в детективных сериалах. — Кертис издал тихий смешок, — Спросишь меня где я вчера был вечером в семь часов? — А где ты был? — Дима улыбнулся, сделав несколько глотков, — Нет, я только что с Ромкой говорил. Кертис, я могу порыться у себя в мозгах, и предложить ему какую-нибудь плату, но Дамир дал совет не платить ему… Скажи мне сам: что у нас с тобой было тридцатого декабря в Петербурге? — Ротенберг тут причем? — Настороженно спросил Волк. — Потому что он хозяин арены Петербурга. И одной, и второй, и много чего еще. Считай весь Петербург это собственность его семьи. Ты с темы не съезжай. — Я не буду тебе ничего говорить. Не забивай себе голову даже этим.       Дима нахмурился, сжав в руках кружку. Что-то не так. Он никогда не слышал такой интонации в голосе Кертиса. — Ты на больничном, да, как нам Ляма сказал? — Да, у меня трещина в кости. — Он говорил с большой неохотой, — Яшкин, давай следующий вопрос. На этот я не буду отвечать. — Что у вас с Никитой происходит? Как вы так делаете, что никто ни о чем не знает? Просто, мне Шипачев так же предложил с Сашей поступить, но я даже не представляю, как так сделать. А вы еще и в разных городах… — Это секрет, Яшкин. Это только наше с Никитой дело что между нами происходит. Мы никому ни о чем не говорим, никак себя на людях не проявляем, и даже когда наши команды появляются в одном стадионе — надо очень постараться нас поймать на чем-то. — Он тяжело вздохнул, — Это тяжело, но такая плата за то, что ты в отношениях с другим человеком на расстоянии ровно тысячи километров. Мы знали на что идем. — Этот платок на боку. Ты наврал мне, да? Никита был у тебя не первый. Зеленый, самый главный платочек для тех, кто не против, чтобы им кроме удовольствия еще и падало следом несколько купюр в руки. Ты правда… такая же шлюха как и я? Ты правда… — Так же как и у тебя ни Рома, ни Саша не были первыми. — Волк с неохотой согласился, — Да. Я умею врать и очень сильно не хочу, чтобы кто-то знал все мои слабости. У меня их очень много. — Ты поэтому одиночка? — Дима замер, прислушиваясь. Какой он был странный. — Да, именно поэтому. Я очень давно, после не самых хороших событий в жизни принял решение, что буду один, чтобы больше никто не сделал мне больно. Да, я прекрасно понимал, что больше никаких светлых чувств я уже не почувствую, и обреку себя на… — он замолчал, тяжело вздохнув. Дима растерялся, опустив голову, — не самый хороший исход, но и боли встретить больше нет риска. Это достаточная плата. Я умею защищаться, умею врать когда надо, и умею молчать. Я же говорю, у меня жизнь была не легче, чем у тебя. И все было нормально, пока я не встретился с Никитой. Дальше тебе знать не обязательно. У тебя с Сашей ничего не получится, если вы рискнете быть тихими. Вы просто не сможете так. Даже не думай об этом и не трать время, ни свое, ни его. — Что мне с Сашей делать тогда? Я вчера был у него… уговаривал его вернутся в команду, вернутся ко мне. Он достал оружие и едва не пристрелил меня. Ты понимаешь это? — Дима растерялся, — Я не знаю что мне делать. Как мне подобрать к нему шифр, если я не могу понять его? — Я понимаю, почему он так поступает. Ответь мне, почему, когда все было хорошо, не замечал как он тебя любит? — Он меня никогда нормально не любил. Это всегда только через боль, через… — Дима растерялся, замолчав. — Попался. — Кертис усмехнулся, — Ты яркий, шумный, живой. Твое хаотическое мышление твоя главная деталь. Ты знаешь, как тяжело тебя разгадывать? Сашина душа максимально понятная. Он весь из себя агрессивный, крикливый, да вот толка в нем никакого. Он уже давно не такой, чтобы его надо было бояться. Я даже не знаю, наверное таможенная собака опаснее, чем он. Но внутри он тоже слабый. И ты это понял сразу. Я думаю, был какой-то момент, когда ты уперся в него, я думаю, даже где-то в самом начале ваших отношений, когда ты увидел, что за его агрессией ничего нет. — Я помню, что я никогда от его глаз оторваться не мог. Он может срываться на меня и истерить, а взгляд у него все равно другой, когда он смотрит на меня или на кого-то еще. Он даже вчера, когда пытался быть грубым со мной, с такой… — Дима растерялся, промолчав с пару минут, — Да, ты прав, так и было. Я помню, когда я на той самой игре, когда решил, что хочу лечь под него, прижался к нему, и сказал что-то такое на ухо. Я уже даже не помню что было за предложение. Наверняка какой-нибудь тупняк или очередное вранье. Но я заметил, что он не против. Да, — Яшкин искренне улыбнулся, закрыв ледяной рукой рот, растерявшись, — Блять. Погоди, Волчонок, ты хочешь сказать…? — Это Радулов тебя понять не может, а не ты его. Ты его давным-давно разгадал. Ты давно знаешь, каким для него надо быть. Ты прекрасно знаешь, что он не против, что ты спишь с другими. А когда бутылку в руки берешь, у тебя есть такая задержка в моторике. Она едва заметна. Думаю, этого никто кроме нас с Никитой не замечает. Со стороны это действие чем-то похоже на то, что ты выдыхаешь, прежде чем разом опрокинуть стопку с водкой. Ты замираешь, прежде чем сделать первый глоток. Всегда, Яшкин. Это момент, когда твои мозги понимают, что Саше это не понравится, но желание напиться сильнее. У тебя в мозгах всегда есть сомнение. Ты задаешь вопросы, вроде «сдаться» или «напиться» беззвучно, но по губам легко это считывается. Ты бросаешь взгляд на бутылку. И этот вопрос сразу появляется следом. Ты прекрасно знаешь что надо Саше. Ложась под него, всегда знаешь, что он от тебя хочет. Ему даже не надо ничего говорить и показывать тебе. Ему достаточно просто сесть в нужную позу, и ты уже тут как тут. Ты и на льду его чувствуешь. На лавке ты знаешь, что ему сказать. Он повозмущается, и то, скорее для других, кто наблюдает за вами со стороны, но подчинится тебе. Ты можешь ему не говорить слова вроде «доверься мне» — он тебе и так доверяет. Он тоже знает, какую цену платит за отношения с тобой. Иногда цена становится слишком дорогой. Тебя начинает переклинивать, когда ты чувствуешь, что он начинает тебе сопротивляться. Когда ты не ожидаешь от него каких-то фраз, ребенок в тебе кричит и топает ногами. А он начинает сопротивляться. Ему тяжело видеть твои заебы, и не знать что с ними делать. Да, он столько раз тебе говорил, что будет рядом, что будет защищать тебе. А потом ты ему даешь по морде фразами вроде «ты мне не веришь» или «почему ты так со мной поступаешь». Конечно, блять, там кто угодно потеряется. Даже Лямкин от тебя периодически в шоке. Когда все узнали что ты вытворял в Омске, у бедного Никиты такой шок был, словно он узнал что его Лиза сразу троих родила. Понимаешь, что даже Никита, у которого максимально сходятся с тобой грани, не знает как на тебя реагировать? Ты просто карта случайностей. Я не знаю, даже, как тебя описать. Когда ты был у Ромы в Петербурге, Саша был… другой. И пока ты решал свои проблемы, он… у него другая ситуация была. Ты сядь и посмотри какой он был на играх. Он, опытный хоккеист, на льду выглядел так, словно это были его первые матчи в большом хоккее. Он не знал, что делать. Пытался с тобой поговорить. А ты что сделал? Махнул рукой, и просто сорвался и уехал. Тебе захотелось. Захотелось другого. — Он взял паузу, хмыкнув, — Поэтому я знаю, что мои слова для тебя самые правильные. Если тебе сопротивляться, орать и срываться на тебя, как это делает Саша — ты сопротивляешься в ответ, топаешь ногами, и начинаешь делать странные вещи. Да, наркотики, алкоголь и желание просто съебаться из города просто, я не знаю, в лес искать лисички, это твоя защитная реакция. Ты не даешь себя в обиду. Если тебя журить и кроме сладостей еще периодически ругать тебя, как это делает Дамир, ты просто пропускаешь мимо ушей информацию. Ты словно на скучном уроке, киваешь словам учительницы, а сам сидишь и думаешь, как было бы классно заняться чем-то другим. Только если быть к тебе только с хорошими чувствами, только если ничего тебе в ответ не делать, ты становишься самим собой и становишься спокойным. Пока Саша это разгадает — контракт его закончится раньше. Он, я думаю, может рискнуть и продолжить ранить себе руки, раздирать себе душу, продолжая разгадывать самую большую загадку в его жизни. Тогда он кивнет и скажет, да, я тоже остаюсь в Казани из-за него, и покажет на тебя. И Шипачев может остаться, и Кагарлицкий. Да, ты основной фактор чужих решений. Команда при тебе другая. Сама игра другая. Билялетдинов со своей манерой тренировать не может этого перестроить. Ты подчиняешься, как и все. Но на льду все по-другому. Карта внезапности у тебя в голове помогает тебе даже на льду. Ты просто рвешься без всякого плана, и чужаки, вроде меня, стоят и наблюдают за этим, даже забываешь в такие моменты, что надо клюшкой в руке для приличия махнуть — просто интересно, чем все закончится. — Раз ты так меня понимаешь, — Растерянно сказал Яшкин, остановив взгляд на пейзаже впереди, смотря на него не моргая, — что у нас с Ромой было? — Рома, так же как и я знает, что тебя нельзя ругать. У нас с ним одинаковые карты в руках. Об этом нельзя говорить. Ты должен сам мне сказать. Что ты думаешь, сейчас происходит? Какого рода интрига? — Рома обижен на меня за мои выходки. Ники меня предупредил, что я зря забыл про него. — Дима хмыкнул, — Мы с Дамиром только что это обсуждали. Ники мне сказал, что Рома в ярости и хочет разъебать меня за мои выходки. Я ему сказал, и даже сегодня напомнил, что я его убью, если он кому-то навредит. — Ответь мне по-честному: ты веришь в то, что его это остановит? — Нет. — С грустью признал Дима. — Я внутренне это понимаю, но я буду каждый раз это ему говорить. — Можешь не тратить слова. — Кертис тяжело вздохнул, — Дима, когда ты говоришь в слух то, что собрался делать, есть очень высокая вероятность, что этого не случится. — Шипа мне сказал, что нельзя мне говорить о том, что происходит вокруг, потому что я сразу же поменяюсь. — Именно так. Я хочу тебе сказать еще раз, что уже говорил тебе ранее, на предпоследней нашей с тобой игре. С тобой надо быть терпеливым. Ты, Яшкин, соперник гораздо опаснее, чем Радулов. Он… — …орет и бестолку. А ты злишься тихо и действуешь. — Дима закончил за него фразу. — Поэтому я поменяюсь, да? — Ты перестанешь говорить. — Шепотом сказал Кертис, — И в дело вступит твоя самая главная черта — твое хаотическое мышление. И уже никто не угадает, ни я, ни Рома, ни, я думаю, твои родители или жена, что ты за карту выкинешь. Я думаю, я поплачусь за эти слова и гораздо дороже, чем простым переломом и шрамом на половину лица. Это нельзя говорить в слух. Но Рома пытается воевать с тобой такой же техникой, как и ты со всем своим окружением, которое тебе сопротивляется. Он будет делать так, чтобы ты с кожи вон лез, пытаясь понять, что вокруг тебя происходит. Он будет загонять тебя в тупик. Будет делать очень и очень больно. Твое окружение, Дима, единственная вещь, где ты уязвим и это видно. — До меня дошло, о чем мне вчера Шипачев пытался сказать… Дошло, о чем Саша говорил. Когда я говорил с Ромой, не стоило ему отвечать на вопросы, которые он задавал. О том… кем вы мне приходитесь, о том, с кем я дружу, и кто меня касался кроме Радулова. — Дима зажмурился, почувствовав сильную боль внутри. Вдруг громко завыл, — Блять! Господи, блять! — Он рухнул на колени перед окном, уперевшись в него лбом. С глаз потекли слезы, — Боже, господи, блять. Почему… Почему я такой тупой, боже мой. — У нас с Ромой одинаковые карты на руках. — Волк растерялся, — Он знает, если быть к тебе максимально ласковым и нежным, ты перестанешь закрываться. Его слова всегда приятны. Они полны любви к тебе. Он раз за разом тебе повторяет, что ты его мальчик, что он обязан тебя защищать. Ты не тупой, Дима. Это просто твоя главная черта дает такой страшный минус. Ты непредсказуемый, дерганый, крикливый, яркий, очень шумный. Ежовыми рукавичками тебя не поймаешь. Тебя можно приманить только на добрые слова и улыбку. Ты моментально меняешься, когда почувствуешь ответные действия. Пускай, я буду первый в очереди на смерть, значит так тому и быть. Но я не могу смотреть, как ты мучаешься. Я принял решение тебе помогать, даже во вред себе. Заботиться о тебе, даже если мне это выйдет потом такими шрамами, переломами и другими чудовищными повреждениями. — Я попытаюсь тебя не подставить. — Дима стоял на коленях, едва дыша. Его парализовало от боли и обиды. Он начал выть, заливаясь слезами. — Спасибо, что сказал мне это. Только я не знаю что теперь делать. — Он всхлипнул, — И я помню, что этот вопрос нельзя никому задавать. — Потому что рядом может быть крыса, Дима, которая даст тебе ответ, и ты, выберешь дорожку, которая доведет тебя до петли. Пользуйся тем, что есть у тебя в голове. Это твое главное преимущество. И… лучше не доверяй своему окружению. Действуй так, как привык. Поступай так, как считаешь нужным. Пойми, мы все в твоем окружении понимаем, во что ты вляпался. Кто-то в меньшей степени, кто-то в большей. Я чувствую, что мы с Радуловым ближе всего к истине. Представь, что все, кого ты считаешь другом, сидят вокруг тебя в маленьком кружочке с картами в руках. И Рома тоже сидит между нами. Наша задача, как твоего окружения, беречь тебя, любить тебя и не давать тебя в обиду. Но не у всех. Равносильно, мне кажется, как игра в мафию. Никто из нас не знает, кто виноват в том, что Ротенберг знает о тебе все. И знает все наши карты. Знает о том, где ты, с кем ты и почему. Ты перед ним на витрине. Твоя любимая книга… Девятнадцать восемьдесят четыре. Твой пароль на телефоне. Ты должен понять, что ты сейчас, как ее главный герой, сел и сделал первую запись в дневнике. Ты помнишь, чем все закончилось? — Дима с неохотой согласился, — Ты должен держаться. Быть стойким. Тебя пытался Радулов научить этому. Пытался к этому подготовить. Чувствовал, что ваши отношения с Ромой выйдут ему боком. Ты должен был успеть за прошлые четыре месяца выстоять на ногах и выстоять один, ни на кого не опираясь. Не смей никому говорить о том, что сегодня вы обсуждали с Ромой, с Дамиром или со мной. Просто сделай вид, что ничего не было. Я знаю, ты умеешь делать вид, что ничего не было. В этой войне будет только один победитель, Дима. Так же как и в битве того, кто будет главным в Казани. Вы с Радуловым продолжаете борьбу. Тянете команду на себя. Никита сказал, что вы — два медведя в одной берлоге. И тут будет тоже только один победитель. Тут уже не до любви. Не слушай никого, что ты не достоин капитанской нашивки. Ты должен на нее согласиться. — Шипачев сказал, что я не вынесу всего того, что польется на меня, как на капитана, за следующие два месяца регулярки. Мне предлагали в завтрашней игре с Барысом альтернативку. Я отказался. — Отказался, потому что не хочешь за Радуловым скакать и воевать с судьями за его выходки? А что я сказал? — Что Радулов повозмущается, но подчинится. — Дима хмыкнул, — Ты думаешь стоит попробовать? — Я считаю, что тебе надо любой ценой выйти на матч с Петербургом с таким составом, который ты хочешь, чтобы он был у тебя за спиной. И столкнуться со своим главным врагом в последний раз, стоя не в тени Радулова или Шипачева, а стоять первым. После плей-офф жизни нет. Там уже не важно кто кому брат, а кто кому сват. Я слышал от Никиты одну хорошую песенку, которую он напевал мне однажды вечером… Первые строчки этой песни звучат как: И мне важно лишь дожить, дотерпеть до конца, не роняя в эту грязь ни себя, ни лица, не роняя ничего никуда впопыхах, только лишь свой страх. Я думаю, эта песня как раз про тебя. Я знаю, что ты со всем справишься, Дима. Когда польется кровь, тебе главное не испугаться этого.       Дима молча кивнул, и, тихо, почти беззвучно поблагодарив его за разговор, завершил вызов. Зажмурившись, сидел в слезах на коленях, уперевшись лбом в ледяное стекло. Сидел и плакал в тишине. Понимал, насколько же сильно был прав тот же Билялетдинов, когда говорил про то, что Радулов умеет чувствовать людей. К великому сожалению Димы, он не слушал Сашу, когда еще можно было что-то изменить. А теперь менять уже поздно. Он остался с тем, что есть. Вытерев слезы, умылся. Растерянно уперся руками в столешницу. Позади раздались шаги. Дима нахмурился. Повернул голову, когда рядышком встал Артур. — Что случилось? — Растерянно спросил мальчишка, потерев руками лицо, и уставился сонно на него, немного растрепанный и со следами от подушки на щеке, — Ты сначала ржал, теперь плачешь. У тебя все хорошо? — Да. — Он тяжело вздохнул, уперев снова взгляд в столешницу, сжав ее пальцами, — Сначала я с Дамиром говорил, а потом с Кертисом. Сначала было очень весело, а потом очень грустно. — Он повернул голову, — Ты у меня внимательный мальчик. Ты не заметил, что Кертис ко мне как-то по-другому начал относится? — Нет, такого нет. Он всегда к тебе одинаково относится. — Артур поставил свою любимую кружку на подставку кофеварки, кинув капсулу, и, сложив руки на груди, закрыл глаза, словно досыпая стоя и прошептал, — Но мне кажется, что мы сделали ему слишком больно. — О чем ты? — О той ночи после игры. — Артур открыл глаза, смотря на Яшкина, — У него текли слезы. Так кричат не от большого удовольствия. Есть большая разница, когда он вскрикивает, потому что ему приятны ваши выходки, или от боли, которую невозможно стерпеть. А что такое? — Кажется, я ему навредил в Петербурге. — Растерянно сказал Дима, и, налив себе теплой воды, сделал несколько глотков, — А узнать я ни у кого не могу. Те, кто могли быть, тоже были в таком же состоянии, а значит сами ничего не помнят. Кертис мне ничего не говорит. У меня есть вариант что-нибудь предложить Ротенбергу, который помахал у меня перед носом записями с камер видеонаблюдения, и словно случайно спросил о том, нормально ли Волчонок ко мне относится. — Не надо контактировать с Ротенбергом, Дима, бога ради. Ты же знаешь, что это плохо кончится. — Артур сделал несколько глотков кофе и довольно выдохнул. Отшагнув назад, посмотрел на часы на духовке и сказал, приобняв Диму одной рукой, — Спроси у Лямы. Он же его парень. Никитка у нас внимательный, они с ним явно общались и тридцать первого, и первого, и второго… Просто, ну, если бы ты Кертису и правда навредил, видя его реакцию на выходки того же Саши, он бы с тебя живым не слез. Так что я думаю, Рома тебя за нос водит, а ты как всегда ведешься. — Тогда бы Кертис просто сказал бы что случилось. — Он задумчиво стоял обкусывая губы. Обняв Артура, прижал к себе, и шепотом сказал, — Я буду скучать. — Я тоже. Дай мне одному на выезд съездить, не катайся за мной следом. — Артур вдруг рассмеялся, — А то знаю я, что ты на матч, конечно, сходишь, но цель у тебя явно не со мной поболтать в антуражах другого города. Все нормально будет. Если не нормально — я напишу. — Договорились, мелочь. — Дима закрыл глаза, и мягко поцеловал Ахтямова в лоб, — Бедолага моя. Жаба моя маленькая. — Все нормально будет, успокойся. — Артур поворочался, и, дотянувшись до своей кружки, сделал довольный глоток, — Поживешь в одиночестве, от тебя не убудет. Только не пьянствуй. — Он закинул голову и посмотрел Диме в глаза, — А вы с Сашей не стали случайно вместе? — Я не знаю, Артур, что с ним творится. На этот вопрос, я думаю, даже великий Думатель не ответит. — Сорок два. — С улыбкой сказал Ахтямов, и, положив обе руки на кружку, уселся за обеденный стол, — Иди, буди всех, вам уже пора собираться.       Дима посмотрел на время, и, кратко кивнув, пошел снова будить всех, спрашивая кого про постельное, кого про подстаканники. Ребята расселись за столом, завтракая и обсуждая вчерашнюю попойку. Дима сходил в душевую, и, скидав вещи в портфель, на прощание обнялся с Артуром, отправив его первым из дома. Следом отправил Сафонова домой, вызвав ему такси. Илья успел за пять минут ожидания допить остатки джина, таинственно припрятанные от хозяина квартиры, за что долго скакал от него по всему дому, валяясь по полу, под общее улюлюканье. С остальными пошел на тренировку только спустя час. Кажется, все звенья опять перемешались. Судя по-всему наработанные сочетания за то время, которое прошло, пока его не было, как раз из-за него развалились. Они пришли в раздевалку, и напоролись на тех, кто был в первую смену. Вся команда в сборе. Стоял громкий хохот и обсуждения таинственных тактик, предложенных тренерами. Дима, сунув ноги в кроссовки, схватился за яркие шнурки, и поднял голову, увидев на себе тяжелый взгляд. Тут же уставился на Радулова, что остановил свой взгляд на нем, пока Шипачев ему о чем-то рассказывал. Саша пошатнулся, когда Вадим толкнул его в плечо. — Че уставился? — Удивился Вадим, и, повернув голову, посмотрел на Диму, — Понравился?       Яшкин тут же улыбнулся. Он сидел в одних шортах и с голым торсом. Конечно, понравился. Дима медленно выпрямился, поднявшись на ноги. Галимов обнял его сзади, и, сам смотря на Радулова, сказал: — Смотри, как он может. — Рука Артема хлопнула Диму по заднице. Он закинул голову и издал громкий довольный стон, от чего в раздевалке настала гробовая тишина. Все уставились на Диму, что облизнул губы, искренне улыбаясь. Рука Артема повернула Диму к Саше, и провела по груди. Сам Галимов уткнулся носом в его голое плечо, — Детка, давай, похвастайся, вдруг у тебя еще есть мышцы. — Пальчики проскользнули вниз, слегка отодвинув резинку шорт. Яшкин напряг мышцы, слегка изогнувшись, наслаждаясь жадным взглядом Радулова, что тяжело дышал, не в силах отвести от него взгляд. — Да ты мой сладкий! — Пиздец, никогда не думал, что скажу такое, — Сказал растерянно Лукоянов, подперев голову, — Но я понял, за что у него такой высокий ценник. Ну-ка, Дима, голос!       Яшкин издал еще один довольный стон, почувствовав, как Артем прижался к нему сзади. Кажется, его выходки возбудили не только Радулова. Дима запустил руку в волосы, мягко потрепав их. — А ну прекратить разврат! — Воскликнул Шипачев, — Так! А ну отвернулись от него! — Вадим швырнул в Диму мокрым полотенцем, что сдернул с шеи Саши. — Проститутка, а ну не развращай своим видом мне детей!       Команда начала громко хохотать. Яшкин же прижал к себе полотенце, прикрыв оголенный торс. Все продолжили переодеваться. Дима же, повернув голову, шепотом сказал Артему: — Ты бы поменьше с нами общался, — он слегка подался назад, уперевшись задом в него, — чтобы такого не было. — Так даже в порно не стонут. — Парировал Галимов, продолжая бесцеремонно лапать Диму, — Ой, сейчас жене достанется. Надеюсь, она будет готова к тому, что я прямо с порога на нее кинусь.       Дима рассмеялся, и, уткнулся носом в мокрое полотенце. Вонючее, пахнущее смертью. Саша с трудом отвел от него взгляд и уставился недовольно на Вадима, что стоял уже давно одевшись, и ждал, видимо его. Саша, очнувшись от мыслей, продолжил переодеваться. Спустя пару минут все разошлись. Первая смена отправилась по домам, а вторая строем отправилась на тренировку.