Два медведя в одной берлоге

      Санкт-Петербург. Новая СКА-Арена. Поздний вечер. Раздевалка. — Спой мне, птичка. А я тебя накормлю. За наличку.       Роман Ротенберг показал Яшкину стопку денег, хитро улыбнувшись. Медленно достал верхнюю купюру и сунул ее Диме в карман. Только что было заработано двести евро красивым личиком. Яшкин прикусил губу, отрицательно покачав головой, когда увидел как его рука поддела ткань, захотев оголить кожу. Еще купюра отправляется ему в карман. Быстро потянул с него худи вместе с футболкой. Дима улыбнулся, и слегка качнул бедрами вперед. Лишь немного напрячь мышцы, давая им выпирать из-под кожи украшенной синяками и засосами. Теплая рука проходится по крепкой груди. Он так шумно дышит. Рассматривает его тело с жадностью в глазах. Еще одна купюра. Он уже заработал больше чем за весь прошлый месяц. Руки тянутся к ремню на штанах. Дима хватает запястье и снова отрицательно качает головой. — Еще? А ты не сильно-то ценник поднимаешь? — Никакой постели, пока меня не устроит оплата. — Бери сколько захочешь. И открывай ротик…       Рома протянул ему стопку денег, облизнув губы. Дима отсчитал себе слишком много. Во всей руке была наверное половина его полугодовой зарплаты. И все только в иностранной валюте. Ее тяжелее отследить. Спрятав купюры себе в карман, он отпустил вторую руку, и дал запустить руку в свои штаны. Кусал губы, шумно дыша. Закинул голову, чувствуя чужую теплую руку, что только раззадоривала его. Он быстро расстегнул рубашку Ромы, и, склонившись над ним, начал жадно его целовать, заскользив рукой по его мокрой коже. Желание лечь под него, к сожалению, никуда не ушло. Рука быстро расстегнула ремень. Пора отрабатывать заработанное. И с каждым довольным стоном Ромы, желание спать с ним становилось только больше.       Быстрее, отдавайся ему. Дай этому богатому собственнику иметь тебя в любом состоянии. Дай хватать себя за волосы, глотай глубже. Слушай его довольные стоны. Это же так прекрасно. Ты же больше ничего не умеешь. Какое оправдание на этот раз? Раньше ты был слишком пьян, чтобы думать о последствиях. А теперь слишком… слишком скучал по нему? Давно не трогал его тела.       Тактильный голод? Довольный стон вырывается из тела. Да, это было очень приятно. Даже слишком. Весь взмок. Было чертовски приятно. С удовольствием облизнулся.       Спустя почти час он нашел в себе силы отпрянуть от него. Не дал ему заскочить сверху. Грубым движением увалил обратно на пол. Изящно поднялся. Покачал бедрами в обтягивающих штанах, наслаждаясь пьяными комплиментами, что хвалили его тело. Неторопливо оделся. Помог Роме. Снова уселся на него, и, медленно застегивая пуговички, тихо спросил: — И чем мы с тобой займемся дальше? Я полагаю, ты решил пойти с козырей… Да, было чертовски умно сразу притянуть меня сюда. Я почти купился, Ромка. — Сколько я должен тебе отдать денег, чтобы ты выпил со мной? — Он тут же начал его целовать, уперевшись обоими руками в пол. — Этого в моем списке услуг нет. — Шепотом ответил Дима.       Поднявшись с тела, взял звонящий телефон в руку. Замер, уставившись на эмодзи свиньи. Это Радулов. Шумно выдохнул. Перевел взгляд вниз, услышав недовольный вздох. Рома состроил недовольную гримасу и протянул руку, серьезным тоном сказав: — Я предупреждал. Ты же знаешь, второго предупреждения не будет. Отдавай.       Дима отрицательно покачал головой, крепко сжав в руке айфон. Начнем с простого. Надо научиться давать ему отпор. Говорить ему «нет». Он приподнял худи, и жадно вдохнул аромат. Еще раз. Дыши глубже. Сосна. Вдыхай. Земляника. Еще один жадный вдох. Ладан. Не бойся его. Он тебе больше никто. И не имеет никакого права указывать тебе что делать. — Не отдам. — Спокойно сказал Дима, медленно выпустив ткань из рук и гордо выпрямил спину, отведя руку назад. Тут же мысленно удивился, как легко было сказать это.       Рома медленно поднялся. Его уже почти не качает. А вот и опьянение прошло. Быстро же его отпустило. Тоже, видимо, пьет много. Беда. Дима тут же спрятал телефон во внутренний карман, отклонив вызов. Ротенберг отряхнулся и, подойдя к нему, с размаху дал пощечину. Серьезным тоном сказал: — Не зазнавайся, шлюха. Если я говорю, лучше исполнять. Я дам тебе со мной поиграться, но не думай, что тебе позволено все.       Он сунул руку в чужой внутренний карман. Хмыкнув, посмотрел на экран блокировки. Тут же сунул его следом за своим айфоном и пошел неспеша на выход. Дима же молча поволочился за ним. Нет, так не пойдет. А если экстренная ситуация? Что же ему, на луну начать выть, чтобы Волк его услышал. Дернул Рому за пиджак, жалобно попросив: — Отдай… — Я уже сказал тебе, как ты будешь его обратно забирать. — Тогда плати еще, если хочется чего-то больше, кроме рта.       Ротенберг резко остановился и повернулся к нему, словно не ожидал такого выпада. Дима тут же улыбнулся в ответ. — Ты чего себе позволяешь? — Искренне удивившись спросил Рома. — Я хочу похулиганить. Мне же позволяется? — Он стоял и улыбался как дурак. Тут же развел руками, усмехнувшись, — Я не испытываю твое терпение. Настроение хорошее. Игривое. — Посмотрим, что тебе еще можно позволить…       Дима покорно уселся в машину и они вдвоем поехали обратно. Рома повернулся полностью к нему. Из подлокотника достал уже другую бутылку. Снова мартини. Это уже не такое сладкое. Буквально почувствовал его вкус во рту. Дима молча наблюдал за тем, как Рома делает несколько глотков. Он тоже хочет. Нельзя. Но оно же такое вкусное… Тоже хочет подурачиться. Тоже хочет выпить и позволить делать с собой что захочет. Сдаться? — Я хочу услышать твое мнение. Оно же изменилось после увиденного… — Рома протянул ему бутылку. Испытывает его. Змей-искуситель, не меньше. Дима с большим трудом, но все же отказался. — Я не хочу быть рядом с тобой. Ты мне не нравишься. — Как, оказывается, легко это говорить! Он натянул воротник худи на нос, следом натянул капюшон. Тепло. Уютно. Безопасно. Просто не пей. Отпирайся и не пей. Учись отказывать. Вечер еще очень длинный. — Возможно… — Пара мостов эпохи модерна не поменяет мое мнение. Нет, Рома. Великолепный стадион. Лед шикарный. И команда у тебя хорошая. И моих друзей в твоем подчинении много. Но нет. — Помнишь, тогда в Казани, ты сказал, что ты проиграешь нам матч… — Помню. — Он пожал плечами, — Что, уже передумал? Я могу играть по счету? — Нет. Радулов мне очень интересное предложение сделал. Ты почему не ставишь его в известность о том, что между нами происходит?       Опять разговор зашел про Радулова. Он, находясь хер знает где, даже так умудряется его бесить. Не хочет он больше слышать этой фамилии. Не хочет помнить этой недовольной морды. Дима хмыкнул, когда Рома растянулся на сидении и закинул обе ноги на него. Снова сделал несколько жадных глотков. Коснулся руками мягкой ткани классических штанов, проведя по ней рукой. Сука. Когда разговор заходит про Сашу, хочется сразу наебениться. Принюхался. Поганое мартини так соблазнительно пахнет. — Он знает достаточно. Знает о том, что ты меня посадил на наркотики, когда я начал отбиваться от твоих рук. О том, что ты заставлял меня столько пить. Он обо всем знает. Только толка в этом я не вижу. Поэтому… — он резко замолчал, отрицательно покачав головой. — Договаривай. — Не хочу. Я не хочу даже вспоминать о нем. — Что, этот парень гораздо хуже? — Вы друг друга стоите. — Дима хмыкнул, — Вам бы друг с другом сойтись. Возьми его к себе в команду. Он даст тебе знать — что такое настоящая игра в профессиональный хоккей. Никто у тебя в составе не умеет играть так, как Саша. — Я хочу увести у тебя Вадима Шипачева и Диму Кагарлицкого. Мне нужны умные и профессионалы. Бездарей хватает. — Они никогда в жизни к тебе не уйдут! Ты ебанулся, Рома. Захотел он. — Он вдруг рассмеялся. — Нет, родной, ты можешь многое, но не все. — Я очень сильно жду нашего с тобой матча. Почувствуешь цену своей ошибки. Лучше одумайся и уйди ко мне сам. Иначе последний матч может обрести тебя на очень интересный исход. — Обойдешься. — Дима улыбнулся, мягко проведя рукой по худи. — Я хочу знать, кто еще кроме Радулова тобой пользовался. — Я тебе не буду говорить, по многим причинам. — Дима потрепал волосы, — Во-первых, я не считаю. Во-вторых, не твое дело. Примерно помню кто. Но зачем мне эта информация? — Он усмехнулся, — Тем более я не скажу ничего тебе. Я не твоя собственность, Рома, и уже давно. Смирись с этим.       Его он начал раздражать. Остаток пути они проехали молча. Вернулись обратно в квартиру. Рома остановился около двери в кабинет, и, развернувшись к ней спиной, прижался к ней, тихо сказав: — Пойдешь со мной в душ? — Телефончик отдашь? — Не торгуйся со мной. Я не люблю это. Будешь хорошим мальчиком — верну. Но ты должен быть очень хорошим мальчиком. — Он хмыкнул, проведя рукой по худи. Дернул за капюшон его на себя. Уткнулся носом в ткань. — Чужак. Что за чужак тебя трогал?       Дима загадочно улыбнулся. Рома нахмурился, и, открыв дверь, толкнул его в ванную. Зайдя следом, тут же сдернул с него худи. Швырнул на пол, грозно идея на него. Следом быстро стянул футболку. Дима уперся голой спиной в ледяной черный кафель около душевой. Молча наблюдал за тем, как чужие руки снимают одежду. Засмотрелся на него. Задумчиво облизнул губы. Не стал сопротивляться, давая себя раздеть. Положил руку на голое плечо, и, склонив голову, начал жадно с ним целоваться. Вцепился в черные волосы. Слегка влажные, но еще с ощущением лака. Во рту появился привкус алкоголя. Он его раззадорил. Сильно хотелось выпить. Но пока — другое развлечение. Он старательно прятал спину. Слишком много следов зубов и чужих рук. — Как же на тебе приятно оставлять следы. — Прошептал Рома, схватив Диму за задницу, вжимая его в стену, — Как же приятно лапать тебя. Хватать тебя за все то, что так соблазнительно выпирает. Как же я люблю твое тело. Больше ни у кого такого нет. Никто так не умеет им пользоваться. Мальчик по вызову с большим опытом. Стоишь каждого рубля, каждого евро и каждого доллара. — Делай со мной что хочешь. — Яшкин закинул голову, непроизвольно дернувшись от грубого жеста. Шумно выдохнул, закинув ногу на него, — Оставляй столько следов, сколько захочешь. Больше тебе не с кем меня делить. Нади все равно не приедет на новый год. А остальные не ревнивые. — Он не сдержался, громко простонав от удовольствия, — Я полностью твой. — Она так ничего и не знает? — Я ей ничего не говорил. Не знаю, в курсе она или нет, что вы со мной тут делаете уже второй сезон. И что я получаю деньги не только за то, что хорош на льду. Иначе был бы штамп развода в паспорте еще на старте сентября. — Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущениями, лишь слегка изгибаясь. — За что вы с Радуловым любите меня? — Не знаю за что он тебя любит, и очень сомневаюсь, что он любит тебя. Но я люблю тебя за профессионализм. За характер. За внешность. За твое тело. Твой голос. — Его слова были такими приятными. Соблазнительными. Он готов был слушать это вечно. — Такого как ты еще надо было постараться найти. Аризоне ты оказался не нужен. А вот твоя слава с Динамо… громыхнула хорошо. Коэффициенты полезности в двадцать семь и сорок очков еще надо было постараться набрать. Но ты же смог. И пришел ко мне. — Руки скользили по мокрому телу. Не поддавайся на его сладкие речи. Не слушай его. — Мой капитан. Мой крепкий и сильный капитан. Достойный всего самого лучшего. И только Петербург смог предоставить тебе все самое лучшее. Что мы должны сказать Петербургу, Дима? Городу, который нас кормит, нас любит и восхваляет. Скажи ему. Скажи то, что должен сказать. Скажи, что ты остаешься.       Он взвыл, прикусив губу. Нет. Нельзя. Он остается в Казани. Он умрет в этой Казани, но останется в ней. — Извини, детка. — Дрожащим голосом сказал Дима, тихо пропев, — Ну да, ты умная, красивая, тугая. — наслаждаясь ощущениями, не желая открывать глаза, жадно вдыхал воздух, делая паузы, — Прости, но мне просто понравилась другая…       На его лице засияла улыбка. И он тут же получил по лицу. Хорошую сильную пощечину. Жесты стали грубее. Но ему не привыкать. После Радулова уже не больно. Дал использовать себя, нисколько не сопротивляясь. Покорно открывал рот, проглатывая все то, чем накормят. На душе было так хорошо. Он умеет отказывать ему. Плевать, что получает следом. Получил еще раз по лицу. С неохотой открыл глаза, немного глупо улыбаясь. Рома наклонился к нему, смотря в глаза. — Есть большое различие, Рома, между мной и вами. Теми, кто пользуется мной. Я, пускай, и адовый долбоеб, который влюбляется в того, кто проявляет к нему хоть немного доброты, влюбляется в того, кто использует, просто чтобы не было больше больно, но я не вру. Я пытался. Я хотел. Но у меня не получается. И знаешь, легче жить, когда не врешь. Попробуй. Тебе понравится. — Скажи мне, что ты любишь меня.       Дима промолчал. Не стал отвечать. Не любит. Ненавидит. Всей душой. Рома нахмурился. Прожав с минуту, уже прозвучал гораздо серьезнее. — Это приказ. Скажи мне это. — Сказанное под приказом не будет так же греть душу, как искренние слова. — Дима пожал плечами, стоя перед ним на коленях, — Ну скажу я, что я люблю тебя. И что, легче тебе станет? Ты ведь не этого хочешь. Ты хочешь искренности в свой адрес. Покладистости. Я таким уже не буду. Я не твой мальчик больше, Рома. Делай со мной что хочешь, но я к тебе не вернусь.       Ротенберг хмыкнул, медленно выпрямившись. Надел уже чистенькую рубашку, что пахла свежестью. Мягким нежным ароматом лаванды. Дима слегка наклонил голову, наблюдая за тем, как он одевается. Роме его слова не нравятся. Зато ему нравятся. Получив футболкой по лицу, оделся сам. Они вернулись в кабинет. Рома потянулся до бутылки. Снова вино. Кажется, кому-то завтра на утро будет очень плохо. Кроме разбитого сердца останется еще и тошнота. Опасно так прыгать по градусам. Он знает. Уже пил так. Снова отказался. Улыбнулся, когда Рома протянул ему его айфон. Тут же забрал его. — Отработал. Забирай. Но предложение все еще в силе. Первый раз предупрежу, на второй отберу. — Дима молча кивнул, опустив руки с телефоном так, чтобы столешница все скрыла. Поставил яркость экрана на минимум. Опустил голову. Взгляд заметил еще несколько пропущенных от «Свиньи». Тут же подняв голову, он услышал как наливается вино, и уставился на бокал. Самообладания становится все меньше. — Хоть кто-то знает о том, что ты у меня? — Вдруг раздался спустя какое-то время тихий вопрос. — Нет. — Тут же соврал Дима. — На тебе чужая одежда. И пахнет от тебя не тобой. Признайся мне, чья она. Чьи запахи на тебе. — Я не из дома к тебе приехал. — Тихо сказал Яшкин и медленно выпрямился, снова откинувшись в кресле, усталым взглядом посмотрев на Рому. — Я же говорю, дорога до тебя была тяжелой и сложной. Я давно в Казани не был и даже не представляю что там творится. — Давай я попробую угадать где ты был, а ты мне что-нибудь за это сделаешь? — Например, что? — Дима усмехнулся, — В очередной раз отсосать тебе? Че вы с Радуловым еще захотите от меня? Рома, а ты ничего не заметил? — Он сжал руки. В нем появилась злоба. Она медленным маленьким комочком гуляла внутри. Наконец-то. Он так долго этого ждал. Так долго перестраивался с чувства любви, на обиду, на равнодушие, и вот встал на рельсы ненависти. Оно его полностью устраивает. Пора кроме «нет» дать отпор. Но чудовище, которому хватило силы унижать Радулова, еще слишком слабо. Кормись, маленькое. Кормись ненавистью. — Я тебе уже даже говорил об этом. — Увидев отрицательное качание головой, на лице Яшкина появилась ухмылка. Ногти на руках впились в ладони. Ему захотелось зарычать. — Вы нихуя с Радуловым друг от друга не отличаетесь. И ни одному, ни второму не важно что я живой человек. Вы вдвоем используете меня как хотите. Я вам нужен-то только жопой работать. Только мой рот, в который можно засунуть свой член, да поглубже, вам интересен. Склонить меня так, чтобы было вам приятно. На меня — плевать. Нихуя не интересно, ни одному, ни второму, что мне бывает больно, обидно. Что у меня есть, блять, чувства. Что на меня нельзя орать. Нельзя меня унижать. Тыкать в меня пальцами и смеяться надо мной, что я влюбился. Да, я, блять, влюбился. Я что, сука, один на весь мир такой долбоеб? Скажи мне правду, Рома, зачем я нужен тебе? Только правду, а не очередную ложь, блять. Мне ее от Радулова хватает. Скажи правду. Нахуя ты тянешь меня на себя? — Потому что я хочу чтобы ты был рядом. Ты мне нравишься. Ты красивый. Сильный. Крепкий. Все дергаешься. Рычишь. Не даешься легко. Лучшая лошадка в конюшне. Ты обязан быть моим. И тебя приятно дернуть за повод. Усадить рядом. Власть над тобой очень приятна. — Он протянул руку. Дима протянул в ответ свою. Она не трясется. Как давно он не видел этого. Рома медленно снял обручальное кольцо, и, задумавшись, осмотрел его. — Саша тебе не признается в этом, но у него все точно такое же. Тут ты прав. Тут мы не отличаемся друг от друга. Тебя приятно использовать. Только методы у нас разные. — Он одел колечко обратно. Следом вложил в протянутую руку бокал с вином. — Только глоток, Дима. Небольшой. Он успокоит злобу в тебе.       Не пей. Ты же можешь ему сопротивляться. Он тебе — никто. Не слушай его. Ты обещал. Покачав рукой, Яшкин засмотрелся на плещущееся вино. Один глоток и тебя сломает. Он сделает с тобой все что захочет. Кертис дал ему достаточно уверенности. Достаточно храбрости. Он может. Теперь он может сказать ему «нет». Может больно ударить в ответ. — Я не хочу успокаивать эту злобу. — Вдруг сказал Дима, опустив стакан на стол. — Она приятна. Она делает меня живым. Я не хочу с тобой спать пока я пьян. Но ты мне нравишься пьяный. Хочу запомнить тебя таким. Иди сюда, мой богатый собственник.       Ротенберг с неохотой поднялся из-за рабочего стола. Яшкин медленно дышал, чувствуя, как заходится в бешенном ритме сердце. Расставил ноги пошире. Дал усесться на себя. Обнял Рому за талию. Провел пальцами по циферблату дорогих черных часов. Рука прихватила бокал следом. Рома жадно выпил вино. Тут же налил еще. Увидев завороженный взгляд, следящий за стрелками, сказал: — Мне их президент подарил. Хочешь, я отдам тебе их? — Крепкая рука мягко проходится по волосам. — Твоя дорога была очень далека. Раз, говоришь, давно не был в Казани, значит тебя носило где-то еще. — Он улыбнулся, и мягко начал целовать Диму. Он с большим удовольствием отвечал. Почувствовал, как полезла рука, вытянув футболку из-под ремня, до оголившейся кожи. — Ты нужен мне рядом. Никишин не хочет меня слушаться. Сделал из меня посмешище. Я такого не прощаю. Но заменить его мне некем. Никого нет, кто хоть отдаленно походил на капитана команды. Безрукие кривые долбоебы, а не команда. Слабаки бесхарактерные. — Его голос перешел на шепот. Соблазнительный. Мягкий. Томный. — Только ты меня бы устроил. Вернись в СКА. Я отдам тебе должность капитана. Я подниму тебе зарплату. Брошу к твоим ногам весь город. Заберу из любой команды кого захочешь. Выгоню из нашей, если захочешь. Мы в этом году заберем Кубок Гагарина. Я договорился. Твой Ак Барс вышвырнули с плей-офф, и они уже не успеют залезть туда. Я договорился. — Карие глаза растерянно уткнулись в циферблат, следя за быстро бегущей секундной стрелкой. Двадцать третье двенадцатое. Времени так мало. — Я утопил твой Ак Барс, чтобы поставить тебя на место. Чтобы ты понял, что совершил ошибку. Твое место в СКА. Твое место — быть капитаном сильнейшей команды. Вернись, пока можешь. Лучшей лошадке достанется лучшая награда. Твоя мечта будет в моих руках. Девятнадцать килограмм серебра с позолотой. Ты же хочешь поднять его над головой. Ты же достоин этого. Лучшей команды. Лучшего города. Лучшего тренера. — Он склонился, прошептав на ухо, — Лучшего результата, который даст тебе страна. Однажды все закончится. Ты поедешь на олимпиаду как капитан всей сборной? Я все устрою. Ты же хочешь этого? — Я откажусь от этого. — Уверенно сказал Яшкин, следя за секундной стрелкой, сияющей золотом. — Мне это не надо. — Это же не твое желание. Тебе же его Саша навязал. Я знаю, что ты хочешь. Я дам тебе все то, что хочешь.       Он замер, услышав сообщение на чужом айфоне. Рука дотянулась до техники. Пришлось отвести взгляд. Улыбнулся. Заметил фотографию на заставке. Самодовольный мудак. У него даже на экране блокировки собственная фотография. Сверху показалось уведомление о звонке, от абонента, записанного эмодзи японского гоблина. — Тэнгу. — Прошептал Дима, — Угрожающая красная маска с гротескно длинным носом, сердитыми глазами, густыми бровями и усами. Японский демон обманщик. — Молодец.       Рома усмехнулся, и, тут же нажал на кнопку, приняв вызов. Экран сменился. Маска замерла. Начался отсчет времени звонка. Можно теперь наблюдать за сменяющимися цифрами. Специально включил на громкую связь. Кто же это был? — Этот пидорас у тебя? — Голос Радулова выбил его из приятной мысли неги. Дима тут же задержал дыхание замерев. У него похолодели руки. Вся уверенность моментально испарилась. Он осторожно выдыхал, смотря за сменяющимися цифрами. — Кто? Яшкинкс? — Да, мой Яша у тебя? — А тебе какое дело? — Усмехнулся Рома. — Мы с тобой все уже обсудили. — Я же сказал тебе, что я тебе его не отдам. Ты не думай, что с оружием не пускают на борт самолета. — Саша был злой. Очень и очень злой. — Просто скажи мне, с тобой он?       Дима сидел не двигаясь, притаившись. Вторая рука Ротенберга мягко трепала его волосы. Саша был такой злой. Уставший даже. Он не знал что с ним творится. Но, видимо, у Радулова закончились все варианты где можно было найти Яшкина, и он решил доебаться до того, у кого он в теории мог быть. Лишь бы Ротенберг, в попытках удержать его под своим контролем, не сдал его. Лишь бы его поганый рот не раскрыл его тайн. Но он же обещал, что не пользуется этим. Он никогда не мог уследить, правда ли это. После таких обещаний обычно его проглатывала алкогольная или наркотическая бездна, и там уже было плевать на чьи-то обещания и слова. Ротенберг вдруг рассмеялся, и, смотря Диме в глаза, поинтересовался: — А что, у тебя с ним в очередной раз скандал? — Я боюсь, что он может наворотить глупостей. Никто не знает где он. — Раздался хруст снега на фоне. — Дома давно не появлялся. Последний раз его Домовой видел в Екатеринбурге с Малым больше недели назад. Просто скажи, что он с тобой, чтобы я успокоился. — Что значит наворотить глупостей? — Удивился Ротенберг, и наклонился к Диме, потянувшись за поцелуем. Он тут же отвел голову в сторону, словно напугавшаяся лошадь, не дав себя поцеловать. С него хватит. — Радулов, подробнее, ты не умеешь загадками говорить. — Я не буду обсуждать с тобой моего Диму. Пошел нахуй, уебан, блять. Просто скажи, хули ты выебываешься передо мной? Чего красуешься? Мы с тобой не при камерах разговариваем, можешь не распушать хвост, уебок.       Как же он зол. Расстроен. Чувствует, что не просто так ему сразу ничего не говорят. Радулова не обмануть. Но Ротенберг об этом еще не знает. — А даже если и у меня, то что ты со мной сделаешь? Мы с ним контракт поедем сейчас подписывать. — Да, пожалуйста, хоть в рот друг друга ебите на своей набережной помойки. Ты на вопрос можешь нормально ответить, долбоеб, блять?! — Набережная Мойки. — Поправил его Рома. — Да насрать мне. Делай с ним что хочешь. Просто скажи, что с ним все в порядке.       Ротенберг поднял взгляд, и посмотрел на Диму, словно ожидая, что он что-то скажет. Но Дима крепко сжал челюсти, отрицательно покачав головой. Рома во вторую руку взял бокал и протянул ему его. Беззвучно сказал: — Тогда ты пьешь.       Яшкин задрожал, уставившись на маску. Услышал недовольный бубнеж Радулова. Он беспокоится за него. Взгляд медленно перевел на бокал. Он обещал не пить. — Сука, блять, че ты за мхатовские паузы держишь, уебан, блять?! Ты, сука, долбоеб редкостный. У твоей семьи ахуительно идет только один семейный бизнес — вы уже последние сто лет прекрасно производите на свет имбецилов. Ты — лучший экземпляр. Говори уже, да я пойду дальше. Утырок комнатный. Клоп парашный.       Яшкин едва не заржал. Ротенберг дернул его за волосы, недовольно скривившись, повторив фразу и протянул ему бокал. Деваться некуда. Мысленно извинился перед Кертисом, и, покорно открыв рот, сделал несколько глотков. Вино быстро побежало по горлу, принося душевное облегчение. Рома наклонился к нему, на ухо спросив что ему ответить. — Скажи, что я был у Волка. — Ты был у Волка? У того самого? — Улыбнулся Рома беззвучно спросив. Когда Яшкин кивнул, шумно выдохнув, Ротенберг задумался и сказал, — Ладно, Саша, уговорил. Я знаю, где он. — С ним все в порядке? — Последний раз когда я его слышал, он был пьяный в говно и орал на меня, так что я не уверен, что с головой у него все в порядке. — Та, блять, это же Яша. Ты его таким сделал. — Голос Саши стал на порядок спокойнее. — Когда ты его слышал? — Два часа назад. — Рома искренне улыбнулся и протянул бутылку в трясущиеся руки Димы. Он отказался. Но палец указал на экран. Сука. Очередная ловушка захлопнулась прямо на его ноге. Он сам виноват. Сам глупый. Сам виноват. Снова открыл рот. Рома тут же перевернул бутылку, и, придерживая, дал Яшкину жадно хлебать вино, — Он у Кертиса Волка. В Екатеринбурге. — Сука. Так и знал, что надо было этому Волку ноги переломать. Спасибо, Рома. — Пожалуйста. Одного же долбоеба делим. — Он мой долбоеб. Я тебе уже все сказал.       Завершив вызов, Рома откинул айфон на рабочий стол, придерживая второй рукой бутылку, что выливала содержимое, с большим удовольствием наблюдал, как Яшкин пьет. Облизнулся. Дима обнял его, жадно глотая алкоголь. Быстрее напивайся, животное. Только это ты и можешь сделать. Только и можешь, как покорно кивать в руках хозяина. Только и можешь, что плакать и пить. Только и умеешь, что ебаться. Больше ты ни на что не способен. — Что ты забыл у этого Волка? — Усмехнулся Ротенберг. — Тихо, тихо, не давись. Там много. Никто не отбирает. — Я… — Дима улыбнулся, когда пустая бутылка была отставлена на стол, — не важно. — Что за «малой» и «домовой»? — Удивленно спросил Рома, мягко проведя руками по волосам, — Что за… — Малой — Артур Ахтямов. Наш третий вратарь, которого в очередной раз Казань выплюнула, прожевав. Я прилетел к нему в Екатеринбург посмотреть на его игру. Он теперь в Нефтянике. Он сделал уже четыре сухих игры. А домовой — Никита Лямкин. Мой защитник. Я же тебе уже вроде говорил… — Его одежда сейчас на тебе? — Дима тут же кивнул, чувствуя, как у него краснеют щеки. — А пахнет от тебя кем? — Не скажу. Помри от любопытства. — Я тебя ударю. — Да, пожалуйста, блять, хоть выеби меня. Делай что хочешь со мной, мне поебать. — Он рассмеялся, закинув голову, с облегчением вздохнул, — Блять. Блять, как ахуенно. — Он облизнул губы, — Блять, как же я обожаю пить. Еще… Есть еще? — Еще? С радостью предложу.       Рома с неохотой поднялся с его ног, и пошел до двери. Открыв ее, окрикнул домработницу. Яшкин тут же схватил свой телефон, и, нырнув в диалог к Кертису, признался, что он его напоил силой, и что у него большие проблемы. Что, если Радулов будет доебываться, лучше сказать ему где он и ради чего он сюда приехал. Замер, остановив пальцы над клавиатурой. Тут же прилетело сообщение о том, что он дурак. Пришлось отвечать, что он в курсе. Сказал, что наврал Ротенбергу. Кертис тут же спросил его про то, что он решил. — Я остаюсь в Казани, — Быстро написал он. — А Ротенберг получит от меня сегодня за все. — Дима улыбнулся, быстро цокая пальцами по клавиатуре трясущимися руками. — Пора отпустить злость из себя. — Слава богу. — Тут же прилетело в ответ. — Ты поумнел. Наполовину дурак.       Дима тут же спрятал айфон, и повернул голову. Рома взял у домработницы сразу две бутылки с вином, и, поблагодарив ее, закрыл дверь. Уселся обратно ему на ноги. Легко открыл бутылку рычажным штопором. Сам сделал несколько глотков и поинтересовался: — Ты надолго сюда приехал? — Нет, я же говорил. У меня самолет. Я еду домой, в Казань. Ты меня вообще слушаешь хоть когда-нибудь? — Не едешь. — Рома улыбнулся, — Пьяным на борт не пускают. — Поебать. Я уже не только пьяным ездил в этих самолетах. Пока ты им антураж не портишь, показывая чем завтракал, им все равно.       Он жадно начал целоваться с Ромой. Снова пил. Быстро стянул с себя чужую одежду. Его охватило животное желание навредить. Его жесты стали грубее. Он свалился на стол, и выгнулся, громко простонав. Позволил себя в очередной раз использовать. Жадно давился алкоголем, давая внутреннему чудовищу лакомится и быстрее искать внутри ненависть. Быстрее, еще больше. У него много. Много злости внутри к этому уебку. Снова дернулся, громко застонав. Чужие руки делали ему приятно. Как же ему нравилось спать с кем-то пьяным. Организм легко расслабляется. Половина чувств отваливаются на первой же выпитой бутылке. То что остается — сразу сияет в три раза ярче.       Выронил пустую бутылку из рук. Потолок предательски поплыл перед глазами. Он же так мало выпил. Почему его так быстро вынесло? Изгибаясь на крепком дереве, кусал губы до крови. Удовольствие. Приятное удовольствие. Перевернулся на живот, расставив ноги. Усмехнулся, услышав удивленный вздох. Да, Никита с Кертисом на нем много следов оставили. Он дернулся, уткнувшись лицом в стол. Заливал его слюнями, довольный давясь собственными ощущениями.       Снова пить. Упав перед Ромой на колени, он открыл рот, прикинувшись послушным мальчиком. Злоба внутри заставила его руки снова трястись. Открыв рот, дал в себя кончить. Тут же проглотил все. Запил остатками вина. Его тело пошатнулось, свалившись на пол. Глаза медленно закрылись. Он издал громкий стон. Его никто не трогал. Но удовольствие растекалось по нему. Приятные ощущения. Боли нет. Организм ее уже не чувствует. Услышал звон ремня на своих штанах. С трудом открыл глаза. Улыбнулся, увидев свой паспорт в чужих руках. — Это тебе не понадобится. — Он с размаху швырнул документ куда-то в угол кабинета. Дима тут же закрыл глаза. — Еще выпить? — С радостью. Можно чего-нибудь покрепче. — Я не пью водку. — Зато я пью.       Глаза закрылись. Он шумно выдохнул. Тихие шаги. Как ему плохо. Снова дверь закрылась. Услышал странный звук. Раздалось тихое шипение. Он знает что так шипит в бутылке с алкоголем. Тут же раскрыл глаза. Медленно сел на колени, с трудом отпрянув от пола. Увидел в крепких руках с дорогими часами знакомую бутылку. Водка не бурлит. Но именно это она сейчас делала. Взгляд проскользнул по оголенному телу. Он не будет это пить. Нет. Он отравит его в ответ. — Вот, я узнаю теперь своего мальчишку. — Рома наклонился к нему, начав целовать. Какой приятный и нежный поцелуй. — Делай со мной что хочешь. — Дима закинул голову, шумно дыша. Смотрел на потолок, который начал двоится в глазах. Нет. Сделай вид, что ты поддаешься. Ударишь потом, когда он не будет ждать. Прикинься послушным. Ты же умеешь. Когда он встанет слишком близко — отплатишь ему. Сделаем вид. Никому не признаемся. — Я буду твоей Барби. Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Крепкая рука сжала его горло. Он взял паузу, искривив губы, — Я могу извинится. Ты можешь избить меня. — Поддавайся мне, сладкий мой. Ты моя собственность. — Я так рад, что я снова с тобой. Рад тебе отдаваться. Делать все что ты захочешь. — Дима облизнул губы, смотря в глаза. Лицо застыло в улыбке, — Продолжай. Не останавливайся. Используй и оскорбляй меня. Мне это так нравится. — Мой мальчик. — Рома кивнул, протянув ему бутылку. — Пей, сладкий мой.       Он замер, смотря ему в глаза. Чудовище в душе оскалило зубы. Он готов к этому. Чудовище достаточно напиталось. Дай ему отпор. — Я больше не твой мальчик. — Прошептал Дима, — Я не стал ждать, пока ты меня отпустишь. Ты от меня никогда не отъебешься. Я не буду больше этому сопротивляться. Я понял кое-что. — На его лице появилась улыбка. Рома уселся перед ним на колени, и поднес бутылку к приоткрытым губам. Он взял его за руку. Облизнул губы, смотря в глаза. — Хочешь узнать мое окончательное мнение? — Ротенберг кивнул. Потянулся за поцелуем. Дима с большим удовольствием обнял его. Дернулся, не дав его следом напоить, и прошептал, — Погоди. Ложись. Я… полюбил быть наездником. — На его лице сияла счастливая улыбка. Все щеки покраснели. Сердце быстро заходилось в бешеном ритме. Руки больше не тряслись, даже не смотря на то, что он уже хорошенько выпил. Увидев, как Рома улегся на пол, тут же залез на него сверху. Взял бутылку у него из рук. Принюхался. Приоткрыл рот. Слюни потекли с пасти. Как хочется выпить. Но эта отрава ему сегодня не достанется. — Я хочу сказать тебе свое решение. Ты узнаешь его самый первый. — Я приму его. — Он улыбнулся, — Мой мальчик возвращается домой? Мой мальчик снова засияет в лучшей форме, что ему к лицу. Ты любишь меня, Дима?       Дима закрыл глаза. Медленно выдохнул. Ненависти хватит. Уверенности достаточно. Он наклонился к нему, сжав рукой горлышко. Вторую руку упер около головы. Его глаза остановились на чужих глазах. Скажи ему. Скажи то что должен сказать. Это ведь так просто. — Я никогда тебя не любил. Никогда, слышишь. У меня все это время была к тебе только одна эмоция — я ненавижу тебя, Рома. — Какой уверенный голос, ну и пускай, что он заговаривается. Смотри, как это просто! Выскажи ему. Он должен знать, — Ненавижу твой поганый город. Ненавижу твою команду. Твои выходки. — Он с силой схватил его за челюсть, заставив открыть рот, и начал вливать в него водку, — Я ненавижу тебя. Я тебя никогда не любил. — Ротенберг давился, с трудом проглатывая едкий алкоголь, к которому не привык. Его руки попытались его остановить. Попытались отдернуть его. Больно схватили за руку. Но Дима продолжал вливать ядовитый алкоголь в открытый рот, не давая его закрыть. Тихо рычал. — Я понял что ты такое. Ты чудовище, отравляющее меня все это время. Я говорю тебе — нет. — Откинув опустевшую бутылку, улыбнулся, и, сжав руку в кулак, с размаху дал по наглой морде. — Я говорю тебе — нет! Я ненавижу тебя! — Он сорвался на крик. Рука ударила еще раз. — Ненавижу всей душой тебя за то, что ты со мной сделал! Ты испоганил мне всю жизнь! Я желаю тебе смерти, Рома, на новый год. Тяжелой, медленной, очень больной смерти. Чтобы ты умер, сука, и к тебе даже скорой не досталось. Ублюдок. Мразь.       Он с большим удовольствием начал его избивать. С азартом бил по наглой морде, которая ему уже надоела. Он даст ему отпор и ему за это ничего не будет. Схватив за руку, что попыталась его остановить, тут же резко выгнул ее. Тело под ним дернулось, взвыв от боли. Еще раз. Сильнее. Бей его не щадя. Пускай выльется вся чернота из него. — Смотри-ка! Что, сука, тяжело сопротивляться, когда уебал наркотиков вместе с алкоголем?! Наслаждайся, блять! — Еще раз. Кулаком по морде. Сильнее. Еще раз. Кровь забрызгала лицо. Липкая. Горячая. — Остановись, Дима! Пожалуйста! Остановись! — Раздался такой жалобный ослабевший вскрик.       Он схватил его за теплые руки, и оголил звериный оскал. Тихо зарычал. Дернул, заставив глаза, залитые кровью от глубоких ран, открыться. — Посмотри меня в глаза. Из-за тебя я стал таким. Ты меня таким сам воспитал. Мстительным. Агрессивным. Думал, я кинусь на Сашу? Думал, на нем все закончится? Нихуя подобного. Саша тут не причем. Это наша с тобой личная грязь, которая не выйдет никогда наружу. Ну, что, сука, что ты в этот раз мне заявишь? — Я утоплю тебя, выскочка. Подчиняйся мне. Только попробуй меня ослушаться.       Наотмашь дал по морде, заставив его заткнуться. Раздался тихий жалобный вскрик полный боли. — Я уже ослушался тебя! Поебать мне на тебя! Делай со мной что захочешь, уебок! Когда будешь дрочить на мою фотографию — штаны не запачкай, заебешься стирать!       Он слез с него, с большим удовольствием начал его пинать. Сразу видно он ничего из себя не представляет. От нескольких ударов сразу рассыпался. Его будет проще унизить. Проще ударить. Проще. Проще убить. Сильнее! Бей сильнее. Смотри, как вытекает кровь и вся гниль и смрад из него. Бей его сильнее. Не слушай его просьб остановится. Ты достоин. Достоин дать отпор. Сказать ему — нет. Выскажи все что о нем думаешь. Бей. Бей сильнее. Смотри, сколько грязи из него льется. Целая лужа вылилась. С размаху дал по теплому боку. Снова вскрик полный боли. Сильнее. Он не даст тебе отпор. Еще раз! Снова громкий крик. Просьбы остановится. Не слушай. Бей. — Твоя ебучая команда побеждает, потому что всем поебать на твое мнение! Они действуют сами по себе. Все игнорируют твое существование! Ты просто шут! Просто главный шут континентальной хоккейной лиги! — Нога с размаху дала по ребрам. Послышался хруст. Еще удар. — Тебя никто никогда не слушает. Ты не достоин быть не то, что тренером, даже зрителем! Ты просто конторская крыса! Менеджер, сука, лавки с пирожками. Большего ты недостоин! — Пни его сильнее. Тело вздрагивает, закрываясь руками. Тщетно. Уже не поможет. На коже моментально проявляются ярко-красные пятна. — Все ненавидят тебя. Сыночек, сука, богатенькой семейки. Вид спорта, который любит и ценит вся страна, ты один умудрился испоганить! Че прячешься, утырок?! — Он дернул его за руку, заставив раскрыться. Замер, широко улыбаясь. Шумно дышал, жадно вдыхая горячий воздух. — Хоккей тебе подарили на тарелочке с голубой каемочкой. Играйся, Ромочка. Держи тебе свою олимпийскую сборную. Держи тебе лучших игроков. Держи свод правил — можешь переписывать. Держи, сука, только играйся уголочке и не лезь в дела семьи! — Глаза Ромы в ужасе смотрели на него, — И никто, сука, тебе слова поперек за твои сорок с лишним годиков не сказал?! Получи, блять, его от своей лучшей шлюхи. Все против тебя, Рома. Все тебя ненавидят. Ты ничего не стоишь. Лиши тебя твоей знаменитой фамилии — ты же нихуя не сможешь. Отбери у тебя деньги, которые не ты заработал, и поймешь, что от тебя ничего не останется. Ты шут. Клоун. Я выскажу тебе сегодня все за всю страну. Я не один тебя ненавижу. Твоя команда тебя ненавидит. Все тренера вокруг тебя тебя ненавидят. Все клубы в континенталке ничего кроме ненависти к тебе не испытывают. Толку от твоих достижений если ты все купил? Сам в хоккей играть не умеешь и другим не даешь. Попросил бы лучше отца тебе игрушечный хоккей купить. Ты только с ним и справишься. Планы твои, стратегии твои — хуйня собачья. Их отметают уже на уровне юниоров. Походи, послушай, что говорят самым маленьким. Че, уебок, приятно тебе? — Он усмехнулся, — Так чертовски приятно говорить правду и больше тебя не бояться. — Ты больше не жилец. — Хрипя сказал Рома, вытянув посиневшую руку, которую Дима сжимал за запястье, — Раз ты отказал мне — я этого тебе не прощу. — И че ты сделаешь? Заткнешься? — Он кивнул, — Вот бы удивил. Вот бы все с таким наслаждением поиграли бы без тебя. Твое счастье, что у тебя остались в команде вроде Никишина или Толчинского. Они достаточные профессионалы, чтобы справляться на играх без главного тренера. Желаю тебе — увольнения с поста главного тренера всего, на что ты сам себя назначил главным тренером. Жри свои деньги, давись своей черной икрой, и продолжай чувствовать себя тренером, посмотрев восемьсот игр. Что-то я, сколько раз Библию читал — богом не стал. — Он плюнул ему в лицо, — Не лезь в хоккей. Это не по твоему мозгу игра. Тут думать надо. — Ты совершаешь ошибку, Яшкин. Я сделаю вид, что я ничего не слышал. — Рома тяжело дышал, смотря ему в глаза. Со рта потекла кровь. На теле расцветали ярко-красные пятна. На животе уже черные. Ему было больно. Очень больно. Все как хотелось. Еще мало. Надо срочно добавить. У Ротенберга еще есть силы угрожать. Дима решил избивать его, пока не услышит только мольбы. Этого будет достаточно. — Вернись ко мне. Иначе очень пожалеешь. — О? Вот как? — Дима хмыкнул, резко отпустив его руку. — Дай подумать… — Он задумался, и, вдруг улыбнувшись, вскрикнул, — Нет! Ничего не слышал? Так я ща повторю… — Мразь. — Прошу прощения. Я дрянь. И исполняющий обязанности капитана блядей. — Дима улыбнулся, оголив белые зубки, — Не отбирай у меня мое звание. Ну как тебе водка с наркотиками? Заебись, да? Так хорошо по мозгам дает. И все мышцы расслабляются. Сейчас будет не больно. А вот на утро… — Он провел рукой по боку с кровоподтеками, — Старайся не падать, ладно?       Он резко перевернул его на живот. Схватил за волосы. Разлохматил его. Дал ему отпор. Взял его силой. С большим удовольствием начал его насиловать. Тело под ним не сопротивлялось. Физически не получится сопротивляться. Он знает. Сам слишком много раз был в таком же положении. Он, как Саша — легко не отделается. Давно пора было это сделать. Сказать — нет. А если его не услышат — показать ему, что он не согласен с его мнением. Связав руки галстуком, свалил его на собственный стол. Прижавшись сзади, улыбнулся. Отщелкнул застежку на дорогих часах. Не отвлекаясь от процесса, одной рукой держался за мокрую спину, а второй держал часы, рассматривая их. Дорогие. Даже слишком. На них, наверное, пару городов можно купить. Сделав очередной толчок, насладился громким криком полным боли. Схватившись за золотой ремешок, ударил часы об угол столешницы. Стекло треснуло. Стрелки остановились. Он бросил их в бокал, и, сделав еще один грубый толчок, залил часы водкой. Еще один жест. Поднял бутылку над светом. Эта не бурлит. Нормальная. Сделал пару глотков. Дал полакомится чудовищу. Действия стали грубее. Больнее. С большим удовольствием он кончил в него. Закинув голову, шумно выдохнул. Рома попытался перевернуться. Дима резко отшагнул от него. Тело рухнуло на пол перед ним, склонив голову к полу. Он остался стоять на коленях. Замер в луже собственной крови со связанными руками. Яшкин облегченно выдохнул. Сделал еще несколько глотков водки. Наслаждайся, чудовище. Больше выпивки не будет. Пора с этим заканчивать. Еще несколько освежающих глотков, дурманящих сознание. — А да… Наркотики я уже бросил принимать. Спасибо, нахуй, большое за это говно, которое вытащило из моей жизни все краски и сожгло мне всю психику. Хочу тебе заодно новость сказать. Еще одну. Ты у нас сегодня первопроходец по новым новостям! — Яшкин громко рассмеялся, пошатнувшись, — Ромка, я бросаю пить. Прямо с сегодняшнего числа. Тони в бутылке один, долбоеб.       Он швырнул в него бутылку, что разбилась об голову, рассыпавшись на сотни осколков. Водка полилась по черным волосам вместе с кровью. Тело рухнуло на пол без сознания. Дима закинул голову, и шумно выдохнул. Ему полегчало. Наконец-то ему полегчало. Он взял чужой айфон, с большим удовольствием разломал и его. Бросил в лужу с кровью. Шумно пошлепал босыми ногами по кабинету, оставляя от ног окровавленные следы. Поднял с пола свой паспорт. Улыбнулся золотому орлу. Оделся. Присев на корточки около тела, уставился в экран. Пару фотографий на память. Ого, как много пропущенных. Тут же жестом смахнул все уведомления. Тело около него вдруг закашлялось кровью, сжав связанную руку. — Ой, тихо, лежи, а то если упадешь на бок, а ребро сломано, проткнешь им себе легкое. — Дима усмехнулся, проведя рукой по черным волосам, наблюдая за тем, как Рома медленно открывает глаза. Пригрозил ударить его еще раз. Внезапно гудки прекратились. — Умрешь быстро, а мне такое не надо… Задыхайся, сладкий. — Он расхохотался, и вдруг, поняв, что его уже давно слышали, резко вскрикнул, — Здарова, шкет! А я в говно! — Дима… Ты живой… — Облегченный вздох. Снова привычное шуршание. Одеяло. — Яшкин, ты меня до инсульта доведешь. Долбоеб, блять, опять напился… Ты хоть знаешь как на меня Радулов орал только что?! Ты еще надрываешься следом… Тише будь. — Ты же не боишься его. — Дима задумчиво провел по окровавленному лицу Ромы, пачкая пальцы кровью. С большим удовольствием их облизнул. Прижав телефон к уху, решил расстегнуть штаны, и, слегка спустив их, прорычал, — Рот открывай. А то еще получишь. — Тут же положил руку на затылок, и, закинул голову, шумно выдохнул. — Блять, как ахуенно-то… — Твое счастье, что я его не боюсь. И что он в Ярославле, а я в Екатеринбурге. Дима, ты вот мог сначала… закончить со своими делами, а потом мне звонить?! — Не могу. Новость, не ждущая, пока я кончу. Можешь со мной подрочить, если хочешь. — Он подался слегка бедрами вперед, и рассмеялся, когда Рома подавился, — Глубже, уебок. Че, орать глотка работает, а чужие хуи глотать уже нет? Ничего, сейчас научу. Язык сильнее высуни. Легче зайдет. — В телефоне раздался хохот. — Да не набирай столько воздуха. На выдохе. Давай, еще раз. — Он громко простонал, — Вот, так то лучше. — Вот ты паскуда. Ладно, сделаем вид, что я ничего не слышу. Все сделал, что хотел? — Дима тут же согласился. Кертис издал тихий смешок и сказал, — Фотками поделишься? — С радостью. — Он облизнул губы, наслаждаясь властью, — Ну что, увидимся в Казани седьмого января? — Ты остаешься? — Только это секрет, хорошо? Очередной. — Он дернул Рому за волосы, заставив его еще раз подавится. Но держал крепко, глубже засовывая член в горячую глотку, — Я остаюсь, Волк. Казань мой дом на весь следующий год и половинку следующего. — Он громко простонал, и, зажав челюсть Ромы, с большим удовольствием кончил ему в рот. Замер, улыбаясь. Оттолкнул Рому от себя, и он обессилено рухнул на бок. — С Петербургом кончено. — Он задумался, застегивая штаны, — Хотя, скорее, в Петербург кончено. Я остаюсь. Рядом с Сашей. Я… сделал все что хотел. Больше мне ничего не будет мешать. Спасибо. Ты помог мне. Я больше не боюсь. — Слышь, отдай мою уверенность в себе. Забери обратно свою слабость. Я из-за тебя сегодня по воротам промазал. Неуверен был, что попаду. Вот и не попал. Мне Брукс таких пиздячек дал, что у меня до сих пор спина болит. Сказал, что из-за меня мы проиграли. Ну блять, ну че ты… ну верни. Погонял и ладно. Забери свою слабость, падла. — Седьмого вернешь. Сам же сказал. — Он усмехнулся, — Правда, спасибо, что рядом был. — И буду. Куда тебя, долбоеба, бросать одного на произвол судьбы? Дай поспать, а? — Опять разбудил? — Да. Четвертая ночь подряд, Яшкин. Ты мне перед матчем все четыре часа будешь отсасывать за эту хуйню примерно так же, как я только что услышал… Ненавижу тебя. Задушил бы, да Радулов не даст. Спокойной ночи, падла!       Дима усмехнулся и, сжав телефон в руке, уставился на Рому, что смотрел на него одним глазом, тихонько хрипя. — Вызови мне скорую. — Взмолился он. — Я же сейчас умру. — И слава, блять, богу. Обойдешься. Вот, есть кое-что. Специально для тебя. — Он вытянул руку со средним пальцем, и искренне улыбнулся. — Кстати, да. Спасибо, что напомнил. С Саши я один зуб взял… Ты парень не бедный, столичный… — Дал кулаком по лицу, и раздался хруст. Рома дернулся, оглушив его криком. Сунув руку в раскрытую пасть, он вытащил пошатнувшийся зуб. Одного мало. Еще удар. Еще один. Сильнее. Еще хруст. Еще один. Дернул его со всей силы. Еще трофей! Да еще и какой красивый. Беленький. Передний. Похлопав его по покрасневшей щеке, поднялся. Дотянувшись до рубашки, вытерся ей. Белая ткань быстро пропитывалась кровью. Кинул ее на пол. Ткань медленно накрыла оголенное тело, что едва дышало. С открытой пасти текли слюни смешанные с кровью. — Рома… Иди нахуй. Помоги Петербургу выиграть кубок — сдохни сам. Заебал. И меня. И всех вокруг. Это не твое. Попробуй гоняться за собственным хвостом. Это вроде должно дотягивать до твоего умственного развития. — Он с размаху дал ногой в живот. — А это тебе за Ники. — Еще один удар. — За Толчи. — Еще. Сильнее. — За всех и каждого. Долбоеб, блять. Надеюсь ты сегодня тут сдохнешь. А если вдруг удача тебя оставит в живых — только попробуй огрызнуться в ответ. Только попробуй навредить мне или моему окружению… Я тебя в следующий раз живым не оставлю.       Прихватив свой паспорт, он обернулся. Обойдя стол, открыл шкафчик, и уселся перед сейфом. Сложив ноги под себя, быстро набрал код. С легкостью открыв дверцу, забрал две пачки денег из четырех. Ничего, он не обеднеет. Папа даст еще. Дядя даст еще. Плюнув напоследок в Рому, ушел, громко закрыв дверь. Заскочив в ванную, быстро умылся. Торопливым мелким шагом прошел по дорогому дому. Написал снова Ники: «Ты без него надолго останешься. Будешь должен мне игру, злодей.»       Остановившись, прислал фотографию. Успел спуститься, и не глядя пройти по дому, вцепившись в ткань худи, жадно вдыхая аромат. Сообщение в ответ все же прилетело: «Я готов тебе даже отдаться, за такую-то выходку. Обожаю тебя, Яшкинкс. Буду должен»       Встал на выходе. Пока обувался, стащил из кармана пальто еще деньги. Замерев в одном кроссовке, улыбнулся, сжав в руках огромные деньги. Тут два годовых контракта. Достаточная цена за переломанную психику и убитый год жизни. Тут же рассовал все по карманам. Мягко приобнял домработницу на прощание. Она же вручила ему небольшую коробочку с красивым бантиком. — Ну как же я тебя, дорогой мой, отпущу и без твоего любимого сладкого! — Дима тут же улыбнулся, прижавшись к ней. — Мой дорогой! Как же я скучала по тебе. Уже уходишь? — Да. Спасибо большое, Ирина Леонидовна… Правда, не стоило. — Он усмехнулся, когда она потрепала его по волосам, — Сказал же, что ненадолго. Если в Казани будете — напишите. Я вам такие виды покажу… — Обязательно, родной. Удачи тебе! Пускай твой желанный кубок достанется тебе в этом году…       Он схватил пуховик, и, натянув шапку, быстрым шагом пошел на выход. Нахуй. Пора заканчивать с этим ебучим городом. Забыть про него навсегда. Пускай все что останется от этого города, это место старой прописки, и знакомый стадион на выездных матчах. Снова такси. Снова аэропорт. Снова самолет. Снова надпись на трех языках на здании аэропорта. Когда все дороги ведут в никуда, пора возвращаться домой.