удачи, детка!

1.

Сону подпирает рукой щёку и улыбается, глядя в экран телефона. Со стороны могло бы показаться, что он читает сообщения от любовника, наблюдает как пополняется баланс его карты или умиляется забавным котятам. И последнее больше похоже на правду. Он смотрит на свою милую дочь и видит в ней Сонхуна. Буквально. Полностью чёрный пушистый комочек ютился в руках Пака, который склонил к ней голову и сладко улыбался, пока малышка Сяо мирно спала. Картина маслом. Пикассо бы получил сердечный приступ, глядя на этот шедевр. — Кошка значит, — хмыкает Чонвон, перебивая тысячу тёплых эмоций в сердце Сону, как перебивает и ломает чипсы в миске своими пальцами. — И назвал её Сяо… — Это универсальное имя, — бурчит Сону, при этом не теряя улыбки. — Теперь мне есть о ком заботиться и это придаёт некий смысл моей жизни. — Для этого у тебя был я, — фыркает друг и недовольно морщится, отворачивая голову в сторону идущего к ним Джейка с пивом в руках. — Ты не кошка. — Но я тоже могу целыми днями спать, бесплатно жрать еду и терпеть, пока меня моют в ванной. — Звучит как-то сомнительно. — Сомнительно то, что ты оказался серьёзен в этом вопросе, — усмехается Чонвон и принимает из рук подошедшего друга свою заслуженную и жертвенно-бесплатную кружку, поскольку денег у него до сих пор нет. — А когда я бываю несерьёзным? — удивляется Сону и наконец-то отрывается от телефона и блокирует экран. — Могу напомнить, — вызывается Джейк, занимая своё место. Сону взглядом просит его отложить некоторые факты до лучших времён. То есть, никогда о них не вспоминать. — Ладно, молчу. Сону тянется к своему пиву и блаженно прикрывает глаза, делая глоток. — Сонхун позвал меня на свиданку, — заявляет Шим в ту же секунду. Всё происходит слишком быстро. Он и понять не успел, что только что услышал, как пиво лезет обратно, заставляя Сону бешено кашлять. Это похоже на тошноту, когда съедаешь что-то не свежее, когда проглатываешь горсть таблеток или когда не можешь выносить сильнейший страх и панику, что клокочет внутри. Но ничего не выливается наружу и только тревожит внутренности. Ему залили в желудок кока колу и закинули ментос, напоили отбеливателем и пожелали счастливого дня смерти. Сону готов выдрать свою глотку голыми руками, а затем медленно истекать пенным и кровью, которая будет брызгать во все стороны, потому что мучения, видимо, его кредо по жизни. Сону слишком отчаянно задыхается, чтобы минимизировать драматизм того, что сейчас сказал Джейк. Он прям сейчас по-настоящему умрёт, так и не доказав Сонхуну, что именно он, а не кто-то другой, является его судьбой. Или проклятьем. — Что?! — громко раздаётся в это время голос Чонвона, а затем чьи-то руки херачат Сону по лопаткам. Весь бар может услышать, как что-то хрустит внутри. Он готов поспорить, это снова улыбчивый золотистый ретривер, который пытается совершить непреднамеренное убийство. Кашель жжет горло и слёзы предательски текут по покрасневшим щекам. Можно воспользоваться моментом и реально разрыдаться и никто не поймёт — помимо того, что он подавился, он ещё и сдерживает внутри себя огромную слабость. Отличный шанс, но не сегодня. — И что ты… — Сону откашливается, оставляя кружку в покое. Он вытирает слезы рукавом своей голубой толстовки и глотает ртом воздух, в котором нуждается сейчас гораздо больше, как новорожденный, впервые увидевший яркий свет искусственных ламп. — Что ты ему ответил? — «Нет», конечно, — друг пафосно взмахивает рукой. — Я сказал ему, что у меня занятия по тхэквондо. — Ты не занимаешься тхэквондо, — возражает Чонвон. — Врунишка. — Но он-то об этом не знает, — Джейк растягивает губы в широкой улыбке. Он доволен собой и своими отшивательскими методами, которые на самом деле до ужаса глупые. — Вместо этого я буду рисовать картину по номерам, новую и красивую. На ней яркий Токио. — Злой гений, — хмыкает Ян. — Кто бы мог подумать... Сону пытается выровнять дыхание и затравленно смотрит вокруг. Он почти трещит по швам, одна нитка выбивается из строчки и скоро растянется, разламывая его тело. — Такими темпами я сдохну, — оповещает он друзей и шмыгает носом. И это было бы меньшее из зол. Тогда бы не пришлось испытывать какие-то там чувства, оборачиваться на Сонхуна и замечать в его движениях какую-то непоколебимую тоску. Конечно, может этот образ сейчас он себе сам выдумал, но не будь его сейчас здесь, то и придумывать не пришлось. Он видит то, что хочет видеть. Вот и всё. — Будь готов, к тебе придут плакаться в жилетку, — щёлкнул пальцами Чонвон, указательным тыча Сону в лицо. — Как будто я против, — ворчит Ким. — Я буду самой лучшей жилеткой в мире, блять. — Звучит как-то не очень весело, — приглушённо бормочет Джейк и его лицо больше не раскрашено улыбкой, оно корёжится от опущенных уголков губ и хмурых бровей. Там что, затесалась жалость? Такое мы не едим, спасибо. — Да похуй, — жмёт Сону плечами и скрещивает руки на груди, откидываясь на диванчике. — Нет дыма без огня. — И шарлотки без яблок, — изрекает Чонвон. — А ещё пиццы без сыра и пятницы без бара. Он усмехается и как-то безнадёжно покачивает головой. Пустота вот-вот совершит свой план и утащит его в темноту. Сону знает, насколько холодно там бывает и как кости крошатся каждую секунду, превращая его в жалкое подобие человека. Внутри него движется хаос. Он пытается успокоить бурю внутри себя, как если бы пытался заставить дождь перестать падать с неба с помощью шаманских танцев. Непредсказуемые вещи не поддаются логике, рациональности и предсказаниям. Они просто происходят, как ураганы на другом конце света после того, как одна бабочка взмахнула крыльями. И ничто не вернётся в норму, пока Сону будет думать о том, как улыбался Сонхун, мягко держа в своих ладонях его кошку. Не вернётся, пока плечи и макушка Сону будут помнить о его руках. Это страшные и злые мысли, которые режут во снах, точно Фредди Крюгер свою жертву. Сону нужно уйти пораньше, теперь у него больше обязанностей и это отличная отговорка, чтобы не светить своей кислой рожей и остаться с собой, со своими страшными, кровожадными мыслями. Он выпивает всего лишь одну кружку злосчастного пива. И, то ли из вежливости, дружеской солидарности или чего-то ещё, никто не остаётся в баре без него, Джейк уходит к своему корпусу общежития, а Чонвон едет с ним в метро. Он подозрительно молчалив, из-за чего выбивается из своего привычного антуража, который строил годами с самого рождения. Поэтому Чонвон всеми фибрами чувствует, сейчас Сону не стоит говорить что-либо ради блага всего человечества. Наверное, это и делает его хорошим другом, который не вешает лапшу на уши, не успокаивает своими клишированными фразами и молчит, когда того требует ситуация. Но когда они выходят из вагона и движутся навстречу свежему воздуху, что конденсатом вываливается из их ртов, образуя пар, Чонвон позволяет себе подать голос. — Я знаю, это для тебя как какой-то новый дурацкий челлендж, который ты должен пройти, но не потеряйся, ладно? И звучит он так, будто волнуется, переживает и испытывает тревогу. Это не похоже на него, он ломает свои собственные шаблоны. Сону хочет приклеить всё обратно. Его маска из папье-маше должна сидеть ровнее и не перекашиваться. — Что ты хочешь этим сказать? — отзывается Сону так, словно от него самого ничего не осталось за такой короткий промежуток времени. Но он просто устал и ему нужен сон. Да и вообще, глупости всё это. Никто в здравом уме не станет делать человека солнцем и крутиться вокруг его орбиты. Это тупо и по-детски. — Я думаю, ты понял, что я имею ввиду, — серьёзно отвечает Ян. И всё перестаёт быть смешным. Глупым тоже перестаёт. Теперь это аксиома, истина, которую хочешь или нет, но признаёшь. А не признаешь, тогда будешь вечно торчать в своих этих воздушных замках за замком. Как говорится, на таро и астрологию надейся, а сам не плошай. Они стоят еще пару минут в тишине у подъезда дома Сону и делят одну дуделку на двоих, пока раздумывают каждый о своём. Сону о попытках не возложить весь свой мир на плечи Пак Сонхуна, а Чонвон о чём-то серьёзном, что он вряд ли сможет озвучить, пока оно не переполнит его существо и не взорвётся ядерной вспышкой. Находясь уже в своей кровати с мурчащим комочком под рукой, он смотрит в потолок и выстраивает стратегию того, как он выйдет из туманного леса обратно. Взять пример с Гретель и Гензель, раскидав по пути крошки, которые с огромной вероятностью склюют птицы или унесут с собой мелкие грызуны, или же повязать на стволы деревьев яркие ленты, которые он сможет развидеть в молочной пелене. А может быть всё куда проще, просто спалить всё к херам и списать на несчастный случай, как это делают всякие придурки в походах. Леса в Австралии ведь и горят из-за рекордной засухи, высоких температур и ударов молний. Сону прочитывает свой гороскоп на завтра, убирает телефон и закрывает глаза. И пожалуйста, пусть ему сегодня ничего не снится.

2.

Все эти ебучие домашки придумали для того, чтобы Сону рвал на себе волосы от того, насколько это дело отнимает много энергии и желания жить. Кому нахер всралось писать эссе на восемь страниц о том, как Кафка видел этот ебучий бренный мир? Сону не знает. Он лишь пыхтит, листает страницы своей недописанной лекции и вкладки со статьями в хроме. — Это издевательство над человечеством, — говорит он Сяо, сидящей на его рабочем столе и тщательно вылизывающей свою блестящую шёрстку. — Наколдуй мне готовую домашку, пожалуйста? — умоляет он её, но она только фыркает. И этим всё сказано. Сону придётся страдать в одиночку с мировой литературой постмодернизма. Не то чтобы он ругает систему образования и знает, что это эссе на самом деле необходимо только ему самому для развития навыков, но проблема в том, что заданные сочинения всегда давались ему с огромным трудом, нежели те, которые он писал для себя и души. Разница огромная. Никогда не хочется выполнять то, что надо, так умирает весь запал. И на кладбище Сону уже присмотрел своим амбициям местечко под широко раскинувшейся сакурой. Из мыслей о кладбищенской романтике, пепле и жизни после смерти, его вырывают оповещение о новом сообщении. Сону смотрит на экран, поджимает губы, поднимает взгляд на озадаченную кошку и снова на экран. psunghoon че делаешь?

sunoosun

тупо страдаю

думаю о смерти

и скоро останусь лысым

psunghoon волосы выпадают?...

sunoosun

нет, я их вырываю от безнадёжности бытия

psunghoon мне стоит переживать? Сону думает, да, блять, ещё как стоит. Попереживай обо мне столько, сколько захочешь. Дай мне понять, что я нужен тебе, что тебе не всё равно, что у тебя там не равнины с рисом, а целые холмы еловых лесов и они топятся верхушками в густых облаках.

sunoosun

это всего лишь тупая домашка

Это всего лишь оправдание тому, что его сердце глухо клокочет, как испуганный зверёк в клетке, которого поймали браконьеры и готовят к неминуемой гибели, потому что обязательно сдерут с него шкуру, рано или поздно. Переход от одного к другому и причинно-следственные связи, потому что Сонхун ловко меняет тему его расстройства. И в любом случае, всё привело бы к смерти: либо браконьеры, либо лесной пожар. psunghoon у меня где-то завалялись конспекты и работы с прошлого года если хочешь, я ими поделюсь с тобой

sunoosun

было бы очень здорово

спасибо!

Было бы очень здорово, если бы для встречи не было тупого повода. Но если для Сонхуна это просто мелочь, то для Сону это огромный шаг в пропасть, которая зовётся его именем. psunghoon скоро буду Хочется ответить: готовлю жопу. Но Сону только готовит своё самообладание и отвечает, что ждёт. Ждёт, как ясное небо, после недели дождей и потопов, как весну, после затяжной зимы, как результатов вступительных экзаменов и как самый долгожданный поцелуй на кухне в три часа ночи, пока вся компания слишком напилась и уснула в гостиной. Ждёт, как конец света в 2012 году, который не случился. Сплошное наебалово. Сону трепетно поглаживает свою новоиспечённую дочь, та ластится к его руке и мурлычет, как его желудок, требующий еды. Но в холодильнике пусто, там кроме молока для матчи ничего нет, а выходить из дома кажется пыткой. Поэтому он делает себе вторую кружку любимого напитка и надеется, что всё же не сдохнет. Было бы забавно, если бы пришёл Сонхун, а его тело лежит бездыханное и искорёженное на том самом полу, где они сидели не так давно все вместе и ели пиццу. Что бы тогда он сделал? Причитал в стиле шекспировского Ромео о тягости жизни и несостоявшейся любви, где долго и счастливо или с досадой покачал головой и тяжело вздохнул, вызывая скорую вместе с полицией. Мол, да, он был тем ещё неудачником, что с него взять? Только если почку для пересадки нуждающимся. До приезда Сонхуна, Сону решает взять карты в руки. Он не надеется, что они скажут ему что-нибудь хорошее, но попытаться стоит. Для сакральности момента он раскладывает разноцветные камни на столе, зажигает свечи и благовония с лавандой. Ну, это так, для подстраховки, и чтобы сигнал вселенной дошёл быстрее. Он мешает карты и чувствует, как они почти что жгут кончики его пальцев своими рубашками, как не терпится одной из них вылезти наружу и рассказать Сону о том, какой он придурок. — Вселенная, дай мне совет, — шепчет одними губами, прежде чем вытянуть нужную карту. На него смотрит шестёрка кубков, на которой мальчик даёт девочке огромную вазу, наполненную цветами. И вокруг мир яркий, радужный и тёплый, как ебаная утопия, что душит своим псевдосчастьем. Карта говорит ему: тебе не следует сдерживать свои чувства и эмоции, ведь благодаря внутренней свободе ты способен жить полной жизнью, избавляясь от всех неприятностей. Тебе важно быть как можно чаще с близкими людьми и больше проводить с ними времени. А если вдруг хочется побыть одному, то пусть одиночество пройдёт как праздник и приятное воспоминание. Сону хочется снести весь этот фарс со своего столика руками, потому что вселенная сказала не сдерживай свои эмоции. Но он глубоко дышит и убирает всё на свои места. И как всё понимать, Сону ещё не придумал, но обязательно придёт к общему знаменателю, как у доски на уроке математики. Когда приходит Сонхун, он сразу вытаскивает из рюкзака стопку тетрадей и кучу бумаг, что скопились у него за первый курс. — Нихрена себе, — только и выдыхает Сону, удерживая тяжесть в своих худых, тощих, макаронных руках и понимает, что разбор этой макулатуры только задержит этап развития его эссе. — А там есть что-нибудь про Кафку? — Было, — кивает Сонхун. — Но не помню точно в какой из тетради. — Спасибо, — улыбается Ким светло, потому что присутствие Сонхуна заменило все его лампочки. Сону усаживается на диван и вываливает всю стопку с рук, Сяо сразу оказывается во внимании, когда Пак тискает её и сюсюкается, а затем по-свойски двигается к кухне, заглядывая в холодильник. Какая-то сила заставляет Сону обернуться и увидеть, что у того в руках находятся блины и вилка. Сила такая, когда хочется только и смотреть туда, где он. Ким вскакивает и громко кричит: — Экспеллиармус! Сонхун удивлённо смотрит на него, вилка оказывается в опасной близости к блинам, но спустя пару секунд замешательства, он подыгрывает и роняет её на пол. В это мгновение Сону в очередной раз убеждается, Сонхун невыносимо ему нравится. Настолько невыносимо, как слушать человека в попытке не ответить «я знаю», как ждать своей очереди на посадку в автобус, как проходить несколько раз один и тот же уровень в игре, потому что с первого не получается. — Этим блинам больше недели, — уже тише поясняет Сону. — Понял, — кивает Сонхун и без промедления открывает дверцу нижнего шкафа, чтобы выкинуть зарождение новой жизни в мусорное ведро. Он убирает тарелку в раковину и поворачивается к Сону, который всё ещё стоит, как вкопанный намертво в пол своей квартиры. — Я скоро вернусь. И уходит. Сону отмирает, хмурится и чешет свой затылок. Он его напугал и теперь Сонхуну требуется пережить эту травмирующую ситуацию наедине с собой? Взгляд косится на Сяо и та также в непонимании смотрит на него. — Кажется, твой второй отец переживает нелёгкое время, — констатирует он и садится обратно, листая тетрадки с неаккуратным почерком Пака. Таким неаккуратным, что хочется отправить его на курсы каллиграфии, заново научить держать ручку и выводить иероглифы вместе с ним. С большим трудом он находит записи о Кафке, о его превращениях и замке, о его сплошной головной боли, которая протекала сквозь его работы, заставляя читателя также испытывать это чувство скованности, становясь певцом замкнутого пространства. Ровно также, как и сам Сону, замыкающимся в самом себе. Сплошной экзистенциальный кошмар. Спустя минут двадцать, Сонхун возвращается обратно с шуршащими пакетами из ближайшего супермаркета и ставит их на стол. Сону отрывается от нужного текста и поднимает на него голову. Похоже на романтику новой ячейки общества, где один страдает за работой, а второй делает всё, чтобы позаботиться о хорошем самочувствии своего возлюбленного. Ага, было бы славно. — Это что? — тупо моргает Сону, глядя на то, как Сонхун разбирает пакеты. — Буду готовить еду, — поясняет Пак так, словно это его прямая обязанность. Мотивы совсем непонятны, они ломают плоскость, отскакивают от всех углов и никак не могут собраться в один круг. — Было бы грустно, если бы ты помер в эти выходные, а друзей мне терять не очень-то нравится. — Много друзей потерял из-за их лени и голода? — фыркает Ким и давит усмешку. — Ты стал бы первым при таких условиях. — И тебе не впадлу? — спрашивает он, подозрительно щурясь. — Не, — отмахивается Сонхун. — Так как там успехи? Он кивает на кипу бумаг, которые разбросаны вокруг, пока сам кружится на островке кухни, выуживая сковородку, доску, ножи и кастрюлю. — Кажется, я сейчас сдвинусь с мёртвой точки. Сону смотрит на окружающее его безумие и поднимается, волоча своё тело за рабочий стол с открытыми вкладками и вордовским документом. Ему нравится шум готовящейся еды на фоне, звуки голоса Сонхуна, который что-то напевает себе под нос, Сяо, мешающаяся у него под ногами и как пальцы стучат по клавиатуре со скоростью, на которую он оказался способен. Это всё создаёт какой-то прилив, приток и поток энергии, мягко подбадривающей его писать, пока текст не остановится на девятой странице вместо восьмой. С такой же лёгкостью он могу бы и решать свои внутренние проблемы, просто получив нужную базу, почитав об этом и сложить всё воедино. Но это слишком просто, слишком неинтересно, слишком примитивно. Он не из таких. Сону из тех, кто будет выдирать волосы со своей башки, кто будет ныть, словив на чём-то гиперфиксацию и забудет об этом спустя время, кто будет шипеть и неумело драться, но стоять на своём, и при этом он тот, кто будет смотреть на то, что ему нравится с горящими глазами и не делать шаг, из-за страха всё сломать. Тот, кто кормит свои противоречия и жадно ими наслаждается. Краем глаза он наблюдает за Сонхуном. Его движения словно доведены до автоматизма, чёткие и равномерные, как божественное золотое сечение о которое разбиваются неидеальные вещи. И вся его ценность ничто, просто очередной раздражающий конвенциональный концепт. Эта золотая херня сидит и роняет слёзы, потому что не сравнится с безупречным несовершенством, но и неподдельной красотой Пак Сонхуна. Его волосы взъерошены, футболка помята и носки на его ступнях разные, он сумасшедше усмехается каким-то вещам в своей голове и ругается матом, вытирая красные глаза, потому что не может справиться с луком. И чем больше смотришь в эту бездну, тем она быстрее лишается дна. — Я закончил! — наконец восклицает Сону, который минут пять просто бесстыже пялился на Сонхуна. Это маленькая победа над самим собой, корявым почерком Пака и постмодернизмом. Он поднимается со своего места и тянет руки вверх в позе победителя. Такой кринж, честное слово, но ему глубоко похуй. Пританцовывая и широко улыбаясь, он двигается к Сонхуну, который даёт ему пять, но лучше бы заключил в объятия и сказал, какой Сону молодец. — Я тоже закончил, — говорит он и убирает лишние предметы кухонной утвари в раковину, раскладывает тарелки, ложки и палочки, а затем выключает плиту. Ну чем не завидный жених? — Садись. И он послушно садится, следит за тем, как Сонхун насыпает ему в тарелку рис, наливает суп и ставит перед ним салат. Праздник живота, не иначе. Сону, честное слово, хочет захлебнуться в словах благодарности, но боится, что слюни от вида еды вылетят Сонхуну прямо в лицо. Он просто молча кивает и начинает поглощать всё, что ему приготовили буквально сразу же. Сонхун с такой же резвостью опустошает и свои тарелки, успевает накормить Сяо и затем разливает по чашкам чай. Сону несколько раз моргает, поглаживая свой живот и думает, что если это сон, то он желает никогда больше не просыпаться. На секунду ему кажется, будто Сонхун всегда был здесь. Всегда готовил ему еду, помогал с учёбой и добавлял красок в жизнь. Отдавал себя, оставлял в каждом уголке свой прищур тёмных глаз, короткие улыбки и прикосновения. Оставлял и нужду в нем, которая тягучей патокой обволакивала всё пространство. Живи и радуйся. И Сону бы порадовался, будь это правдой, а не мимолётной картинкой его больного воображения. Но это не тяжело представить, тяжело развидеть. — Я пиздец наелся, — тяжело вздыхает Сону и прикрывает глаза, устремляя лицо к потолку, за которым прячется небо над стопкой бетонных плит. И каждая из них придавливает его к полу. Нельзя взлететь, особенно когда у тебя полный желудок. — Где научился готовить? — Когда живёшь один, приходится выкручиваться, — просто отвечает Сонхун. Так же просто он отпивает чай из кружки и облизывает свои влажные губы. Словно нет в этом ничего такого. А в этом есть многое и его нужно запретить. Дамы и господа! Представляем вашему вниманию: Охуевше красивое чудовище! Заприте и не выпускайте, иначе вцепится в глотку и больше не отцепитесь, он будет вам сниться и пить вашу кровь, тело будет слабеть и перестанет сопротивляться. Разум затуманится, и вся ваша жизнь станет его жизнью. Хотите приобрести? Звоните прямо сейчас, тираж ограничен, только один на 8,17 миллиардов! Успейте, иначе будет поздно! — Чёт мне это не помогло. — Не всем суждено, — хмыкает Пак с наглостью, которую Сону ещё не довелось увидеть и почувствовать. От этого как-то штырит. Американские горки в какой-то момент, в этот 0,01 процент, точно сойдут с рельс и раздробят на мелкие кусочки то самое небо. — Не поверю, что из бескорыстных побуждений и благородства, ты привёз мне свои бумажки и ещё заполнил мне холодос, — бросает ему в лоб Сону, опуская взгляд от потолка к Сонхуну. И чёрт знает, что на него нашло, но карты посоветовали вроде как не сдерживаться. Сонхун же жмёт плечами, мол плёвое дело, я занимаюсь благотворительностью по выходным. — Скучно стало, — отмахивается он с улыбкой, которая и не улыбка даже, а движение губ влево. Это похоже на правду гораздо больше, чем если бы он сказал, что не мог оставить в беде и захотел помочь. Сону молчит. Подбирается, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками, словно это его щит от существования монстров. Они цепляются мёртвой хваткой. И не отпускают. Никогда. Но даже так, защищаться уже поздно, Сону может с радостью предложить свою шею, ему не жалко. Он уже позвонил по номеру из рекламы и сделал заказ. Возврату ничего не подлежит. — Слышал, ты Джейка на свидание позвал. Это не вопрос, он не зависает в воздухе. Неизбежность приблизилась, пусть покатятся головы. Сонхун складывает руки на груди и откидывается на спинку стула. Он не выглядит расстроенным или грустным, скорее совсем обычно. Его движения ничего не выражают и, наверное, это хороший знак. — Тогда ты знаешь, что он мне отказал, — усмехается Пак. И в этом нет потери. Неужели он так быстро смирился и отбросил думать о нём? Или же всё совсем наоборот… — Попытка не пытка и этих попыток у меня ещё много. Ага, именно вот это наоборот. — Он не сказал, что я ему неинтересен, не сказал, чтобы я отвалил, так что, есть шанс. — Хуянс! — хочется закричать Сону, но он стоически выдерживает эту битву и улыбается. Никто из них двоих, видимо, не привык сдаваться после первого поражения. Глупцы. Такие рано или поздно гибнут на поле боя под ударами пулемётов и окрашивают горизонт в багровый цвет, превращая всё вокруг в кровавое море. — Конечно, — только соглашается он. — Скажи, что ему нравится? Сону не заделывался свахой и сводником. Сону вообще никем не заделывался, но он смотрит на Сонхуна, который смотрит также в ожидании его ответа. Так смотрят дети на своих учителей в начальной школе, когда они ещё ничего не знают и желают всему научиться. С благоговением, любопытством и надеждой. — Иисус, — говорит Сону первое, что приходит ему на ум. Он с серьёзным видом делает глоток чая. Реакция Сонхуна незабываема. Он хлопает своими длинными ресницами, его брови поднимаются сначала вверх, затем резко опускаются и сводятся к переносице, и он ломается. Система даёт сбой, помехи, скрежет, бум! Непонимание, удивление, принятие. Торг с реальностью. — Ты серьёзно сейчас? — выражает он сомнение, сморщив нос. — Вполне, — уверяет Сону, кивая. — Ещё геншин обожает. Иисуса и геншин. — Ладно, — тянет Сонхун, с трудом соглашаясь. У него ведь нет причин не доверять. — Я что-нибудь придумаю. И Сону страшно представить, что он придумает. Воскресную мессу в католической церкви? Органный концерт в соборе с треками из геншина по заказу? Набор юного священника с крестами разной величины и библию? Портрет Иисуса, который надо будет раскрасить по номерам? Он просто надеется, что небеса, те самые, которые манят его своей бесконечной свободой и чистотой, не станут держать на него зла за такой жестокий обман. Когда-нибудь, возможно, Сонхун ещё скажет ему спасибо за то, что он потянул за красные ниточки, которые беспощадно путались, но никак не рвались и всё равно привели к нему. Когда-нибудь, обязательно. Пока он ещё до конца по швам не разошёлся. И все оставшиеся выходные он живёт этим днём. Застревает внутри, проживает его снова, отмечает новые детали, замедляет и ускоряет, задерживается на чужом лице, волосах, глазах, кривоватой улыбке. Всё это выучено наизусть, как детский стишок с лёгкой рифмой.

3.

Джейк ловит Сону в переполненном коридоре, где студенты снуют из кабинета в кабинет и подпирают спинами стены, словно без них они бы давно уже рухнули, как карточный дом. Он хватает его под локоть и ведёт к пустому подоконнику, чтобы скинуть рюкзак и легче было бы скинуть самого Кима с третьего этажа. — Что ты ему сказал? — очень серьёзно спрашивает Джейк, как коп из фильмов. Вид у него полный решимости получить ответ на свой вопрос, иначе начнётся перестрелка, хорошие парни погибнут, плохие сядут обязательно в тюрьму и Сону не сможет выбраться из этой облавы, ему оторвут конечности и будут пытать. — О чём ты? — голос не подчиняется и слова вылетают прежде, чем он успевает понять, что да, он говорит о том самом. Том самом пиздеце, что он наплёл Сонхуну и теперь придётся расхлёбывать эту невкусную кашу. — Что ты сказал Сонхуну, — уточняет Джейк тем же тоном, цокая языком. Он складывает руки на груди и постукивает ногой в ожидании правильного ответа. Секунда, и он достанет из своей кобуры, прячущейся под пиджаком, пистолет. Приставит дуло в середину лба и раздастся финальный щелчок. — А, ты об этом, — хихикает Сону в своей дурашливой манере. — Что ты любишь Иисуса. — Этот дятел предложил мне сходить с ним на выставку икон! — Образ копа разлетается и на лице полнейшее смятение. Какой выбор сделать: ему смеяться или всё же выкинуть Сону из окна? — Ты не мог придумать что-то получше? — Ты же любишь картины. — Но не иконы! — воет Джейк и прячет лицо в ладонях, активно его растирая. — Это было максимально неловко. — И что случилось? — он пропускает мимо себя негодование друга, желая быстрее подобраться к сути. — Я сказал ему, что он придурок и какие, блять, иконы, — шепчет Шим громко. — Прости господи. — А дальше? — не унимается Сону, цепляясь за ручки рюкзака, как жилет с парашютом. Он не может найти кольцо и дёрнуть за него. Придётся шмякнуться об землю и все его остатки просто будут съедены дикими животными и впитаются в кору, удобряя растения. С каждой смертью рождается новая жизнь. — Я сказал, что не смогу, потому что я иду на курсы арт-терапии. — Джейк рвано выдыхает и закатывает глаза. — И это уже правда! Они мне реально нужны. — В следующий раз я придумаю что-нибудь покруче, — Сону жмёт плечами и поджимает губы. — Чтобы не ставить тебя в неловкое положение и не посчитали религиозным фанатиком. — Ага, сомневаюсь, что будет следующий раз. — Ты не обязан помогать мне и при этом страдать от нежеланного внимания. Просто скажи ему, что не заинтересован. — Я могу потерпеть ещё немного, я родился для того, чтобы хавать весь кринж. И это так самоотверженно, ставить чужие интересы выше собственных, что Сону улыбается, но очень сильно хочет себя ударить. — Но согласись, забавно, что он с лёгкостью в это поверил. — Иногда ты меня пугаешь, — усмехается Джейк. — Но да, это смешно. Немного. Сону теперь не трудно представить, какой была реакция Сонхуна на то, что Сону его наебал. Жестоко и хладнокровно. И если оценивать, насколько всё плохо по собственным ощущениям, от одного до десяти, то там целых сто десять. Сонхун не пишет ему после этого инцидента, не сталкивается с ним в коридорах универа и не останавливает на месте его макушку своей ладонью у выхода. К таким редким вещам можно быстро привыкнуть. И Сону создаёт себе новый повод для беспокойств. Но он ведь взрослый, да, надо нести ответственность за свои поступки. Именно так ведь и поступают взрослые. Они проглатывают свою гордость и извиняются за свои косяки. Но Сону хочется лишь удариться лбом об косяк, что дверной. Когда Сону достаёт телефон, намереваясь написать Сонхуну извинения, его пальцы предательски дрожат. Одно неверное движение и они накатают поэму из-за которой Сонхун точно перестанет с ним связываться. Имея не ценим, потерявши плачем? Ценим и плачем уже сейчас.

sunoosun

прости, это было очень тупо с моей стороны

Просто и лаконично. Всё по фактам. psunghoon ахахах всё норм это был сюр, конечно но прикол засчитан

sunoosun

ты не злишься?

psunghoon будет мне уроком в какой-то степени если хочется о чём-то узнать, лучше спросить у человека напрямую и не доставать его друзей Какое же, блять, облегчение. Сону моргает, глядя на телефон, и немного прищуривается, чтобы спасти свои глаза от яркого света в темноте. Он растекается на кресле, находясь у Чонвона в комнате и блаженно улыбается. Сону перечитывает сообщения Сонхуна несколько раз, не зная, что ответить и решает, что на этом диалог закончен. После чего он отбрасывает телефон на тумбочку и притягивает к своей груди колени, утыкаясь в них подбородком. Фоном он слышит, как за стеной сам Ян что-то доказывает своему соседу по квартире, Джейк ударяет по клавиатуре, проходя битву в театре геншина на аккаунте друга и всё, кажется, идёт как надо. Ну или похоже на то. — Он не сердится, — оповещает Сону скорее самого себя и облизывает пересохшие губы. Ничего страшного не произошло и кашу расхлёбывать тоже не пришлось. — Круто, — говорит Джейк, не отвлекаясь от монитора. — Что дальше? — А хер знает. Покричу в окно, наверное. — Только не сейчас, пожалуйста. — Так уж и быть. Уговорил. Через пару минут в комнату влетает Чонвон, громко хлопая дверью, что одна из фотографий на полке заваливается вниз, как и он сам лицом на кровать, зарываясь в подушку. Он лежит пластом и тишина обнимает их всех колючими пальцами. Джейк перестаёт играть и Сону подозрительно косится на недвижимое тело. Они оба ждут, когда молния ударит в окно, чтобы мир на секунду сверкнул яркой вспышкой. Чонвону необходимо немного времени, прежде чем привстать и сесть, опираясь об стенку. — Он заебал, — рычит он. — Заебал разбрасывать свои грязные носки и не мыть за собой посуду. — Тогда сожги его носки, — предлагает Сону без осторожности. Без стыда и совести. Это точно было ошибкой, потому что Чонвон резко поворачивает к нему голову и в его глазах улавливаются искры от тех самых грязных носков. Он выдавливает довольную ухмылку. Снова ненадолго делается тихо, как под водой, где жутко и спокойно одновременно. — Спасибо, бро. Так и сделаю, — соглашается он. — А может, обойдёмся без сжигания чужого имущества? — слабо подаёт голос Джейк и это выглядит жалкой попыткой вразумить. Тут сквозит безумием и им место в психиатрическом стационаре. — Мне кажется, после скандала, который ты учинил, Чонсон больше так не будет. — Наивное дитя, — фыркает Ян. Он переводит своё тело обратно в лежачее положение, но пялится уже в потолок и скрещивает руки на своей груди. У Чонвона там шквалы какой-то мозговой активности, агрессии и умиротворения, груз которых ложится тенями на его лицо. Но затем от глобальных вещей его отвлекает звук уведомления на телефон и через секунду он уже улыбается, довольно двигая своими ступнями вперёд-назад. — О, Нишимура написал, — щебечет он. — Чего? — хмурится Сону и вскакивает со своего места, путаясь в ногах, чтобы упасть на Чонвона тушкой. — Ты с ним переписываешься? — Ага, — Чонвон быстро печатает ответное сообщение, и его лицо больше не выглядит мрачнее тучи. — Иногда. Два раза такое было. В первый, он спросил у меня правда ли Сону экстрасенс, на что я ответил, что до экстрасекса ему далеко и вот во второй, он прислал мне мем с котиком и сказал, что он похож на меня. — Мда, — тянет Джейк, наблюдая за тем, как Сону начинает душить Чонвона подушкой. — Отношения, на которые стоит равняться. — Это только начало! — вопит Ян, пытаясь отбиться от друга. Видите ли, не понравилось, что до экстрасекса ему далеко. Сону это, конечно же, знает, но признавать как-то не особо хочется. По крайней мере он обеспечит смерть Чонвону наполненную смехом и боли, потому что его лёгкие будут гореть вместо носков от нехватки воздуха. Сону успокаивается через какое-то время, в последний раз смачно долбанув Чонвона подушкой и скатываясь с него в угол кровати. Он тяжело дышит, пока друг злобно хихикает. Неубиваемый чёрт. Затем в дверь его комнаты стучат и все взгляды упираются в неё, ожидая дальнейших действий. Но там тихо, а через щелку внизу проступает свет, прерывающийся от двух ног, стоящих за ней. — Чего тебе? — кричит Чонвон, не желая подниматься с места. — Потише будьте, я курсовую пишу, — таким же тоном отвечает ему его сосед. — Я твои носки сожгу! Через пару дней Сонхун снова появляется на радарах в зоне видимости. Улыбчивый по ситуации, по-прежнему красивый, в толстовках со странными надписями, как и все его футболки. Заметно холодает с каждым днём и Сону ёжится в своём пальто пока из далека наблюдает за тем, как Сонхун сворачивает в университетскую курилку со своими приятелями. Он знает, что тот не курит, а просто ходит туда с ними и деловито стоит, ковыряя ботинком жухлую траву. Серое небо начинает дождить и это утро не предвещает хороший день, словно заведомо говоря о том, что если нет солнца, значит нет и счастья. Но, наверное, надо научиться также быть и несчастным, а не пытаться лезть из кожи вон, чтобы заставить себя порадоваться очередной хуйне. Счастье придумано для слабаков, которые не могут найти уединения в том, чтобы прожить день без попыток отыскать в нём это краткосрочное явление. Чума, навязанная рекламой, где люди фальшиво улыбаются. Сону вздыхает и медленно плетётся в здание совершенно один. Он проспал, Чонвон и Джейк уже на парах, Сонхун в курилке, а мысленно Ким где-то рядом с ним. Сегодня ему приснился сон, в котором Сонхун приобнимает его за плечи, надевает ему на голову свою чёрную шапку и спрашивает: сходим в мак? И Сону ему отвечает, что да, конечно, он ведь обожает подошву вместо котлет (нет). А потом он говорит, что мечтает увидеть северное сияние, китов и акул в своей естественной среде обитания. Уплыть в океан и наблюдать за тайной жизнью воды, дрожа от холода и частого тумана. Так слащаво и глупо, что хочется снова раздирать на себе волосы. Скорее от того, что это всего лишь сон и не похоже на правду. Потому что у Сону такая же глупая мечта и всё это лишь его подсознание. Зато правда в том, что у Сону всё ещё есть еда Сонхуна в его холодильнике, конспекты, кошка и ни одного нового сообщения. Он не знает, что тот приготовил для Джейка следующим, пока не видит, как тот показывает ему брелок с Кадзухой и говорит, что это подарок от Сонхуна. Спасибо большое! Он падает лбом в стол и сотрясает подносы с их обедами. Если стучаться головой, то возможно, вся страшная херня выскочит из неё или же откроется новая дверь. Тук-тук! Кто там? Сердечный, блять, приступ. Чонвон мягко поглаживает его волосы, пытаясь успокоить. Но Сону на самом деле спокоен, как удав. Как море перед бурей. Как акула, выслеживающая добычу. Как зимнее утро, когда всё, кажется, засыпает и ждёт весны. Как кит, умирающий на берегу Тасмании. Он мычит в стол, мелодично и жалобно. Его мычание не напоминает отчаянный рёв отвергнутого зверя, а скорее похож на главный хит «Титаника». Нервы уже ни к чёрту, честно говоря. Они сбросили с себя обязанности и ушли в отставку, предварительно написав заявление об уходе. — Роуз, хочешь, я нарисую тебя как одну из своих французских женщин? — спрашивает Джейк и в его голосе Сону слышит улыбку. — Лучше утопите меня и не спасайте, — бурчит Ким. — Может, к чёрту уже этого Сонхуна? — тихо говорит Чонвон ему на ухо. — Нафиг он тебе сдался? — А нафиг тебе Нишимура сдался? — резко поворачивается к нему Сону и прикладывается к столу уже щекой. — Резонно, — соглашается Ян и убирает свою тёплую ладонь с его волос. — Верни, — просит Сону и друг слушается, второй рукой стараясь доесть свой шоколадный пуддинг. — Мне нужна причина, чтобы увидеться с ним снова. — Попроси помочь со сломанным краном. — Он не сломан. — Сломаем! — стучит Джейк по столу кулаком, удар которого неприятной вибрацией проходится по щеке Сону. — Не надо травмировать моё жилище. — Скажи, что Сяо нуждается в отце, ты не можешь воспитывать ребёнка один. — Не вариант. — У тебя рыбки умерли! Тебе нужно устроить им похороны и поплакаться, — предлагает Джейк. — Когда они успели? — подскакивает Сону. — Никогда, блять, — закатывает Чонвон глаза. — Знаете, самые лучшие идеи приходят внезапно, поэтому не будем ломать голову. И никто не ломает. Нельзя сломать то, что уже сломано. Просто факт. Сону немножко придурок, отчаявшийся и безбожно желающий внимания. Даже самого крошечного, чтобы почувствовать себя на месте и способным изменять вещи, ход событий и форму пространства. Он не волшебник, но хочет им быть. Так сильно хочет, что в этот же день, они сталкиваются в коридоре. Сонхун и Сону. Один улыбается и опускает руку на его макушку, второй чувствует себя крошечным, готовым стать пылью, как когда-то очень-очень давно, когда никто не понимал, кто он есть. Больше четырёх миллиардов лет назад создавалась Земля из мёртвых, взрывающихся звёзд, их атомы соединились уже здесь. И вернуться к первозданному состоянию, самый безопасный вариант. — Есть планы на четверг? — тут же спрашивает Сону, прямо и без дрожи в голосе. Чётко и ясно, как формула Пифагора, которому суждено было усложнить этот мир математикой. Или же облегчить, чтобы всё поддавалось логике и не выходило за рамки рационального мышления. Сонхун хмурится. Задумывается буквально на пару секунд, сверяет своё расписание, листает страницы блокнота, делает пометки ручкой и… бинго! Волонтёрская деятельность в другой четверг, езда на мотоцикле с трёх до пяти, киберклуб в среду, тревожить сердце Сону каждый день, подкаты к Джейку на сегодня выполнены, смена в баре сегодня, в пятницу и вечер воскресенья. — Не-а, — говорит он коротко. — У меня есть, — хмыкает Сону. — И в этих планах ты. Звучит ебано и как-то по-блятски. Сонхун усмехается и одна бровь прячется под чёлкой. Рука всё ещё на макушке Сону. Он здесь. Всё ещё с ним. Готовый выслушать каждую его бредовую мысль. За всё время, в котором Сону был с Сонхуном рядом или на расстоянии, что он прокручивал в своей голове, он запомнил, нет, выучил некоторые вещи. Сонхун хмурится, когда думает. Сосредотачиваясь, он поджимает губы и сдирает с них зубами кожицу. Когда не уверен в чём-то, чешет за ухом. Он всегда сохраняет спокойствие. Даже в сложные моменты. Даже, когда рядом с объектом своей симпатии. Даже если его кормят завтраками и безразличием. Когда ему что-то нравится, он склоняет голову и улыбается уголком губ. Ещё он умеет смущаться, в такие секунду выдаёт усмешку и отворачивается в сторону, стараясь взглядом за что-то зацепиться. Если он чувствует себя уверенно, то появляется лёгкий налёт наглости и выглядит пиздец как очаровательно. Этого катастрофически мало, но Сону пока что достаточно. И сейчас Сонхун уверен, спокоен и… наглый? — Надеюсь, это будет стоить того. — Мы посмотрим на акул, — говорит Сону, пряча ладони в карманы своей худи, они предательски дрожат и выдают его неуверенность с потрохами. — Всегда мечтал, — хмыкает Сонхун и треплет волосы Сону. И хер пойми, то ли он реально мечтал, то ли это такой изысканный сарказм, который разобрать невозможно. И всё, что остаётся, это ждать. Учить язык Пак Сонхуна и стараться найти что-то, чего не досмотрел, не выбил себе на подкорке мозга. Растягивать вереницу событий, с жаром пытаясь ускорить время, чтобы вечер четверга пришёл быстрее, чем новый сезон любимого сериала, который окажется последним. Время, которое раскачивается петлёй, куда протиснется голова со страшными мыслями. С акулами, китами, океаном, северным сиянием, несовершенной безупречностью, кошкой, рыбками, Кафкой, мятыми футболками, чёрными-чёрными мотоциклами и вкусно пахнущими толстовками. Ничего не сломано, а самые лучшие идеи могут оказаться самыми фатальными.