Путь к сердцу лотоса

      — Ты просто очень красивый.       Дан Хэн заторможено моргает и тут же переводит взгляд на Келуса.       Что, опять?       Он уже упоминал, что Первопроходец — это ходячая катастрофа? Да? Тогда стоит упомянуть ещё раз, лишним не будет.       У того паренька-шахтёра, которому это было адресовано, кажется, покраснели даже кончики ушей от такой неприкрытой наглости. Келус же и бровью не повёл. Как стоял с выражением вселенского спокойствия и безразличия на лице, так и продолжает стоять.       Дань Хэн лишь тихо вздыхает. Молодой парень начинает усиленно что-то доказывать и выкрикивать ругательства, но теперь это мало кого волнует. Его напарник уверенно тянется к рукояти своей биты, а это значит только одно — боя не избежать.       Келуса, конечно, нельзя отнести к пацифистам. Но, учитывая тот внушительный объём времени, что они провели на совместных заданиях, архивисту не приходится сомневаться в своих выводах. И исходя из этих выводов, Первопроходец не особо горит желанием влезать в каждую драку, что попадается на пути. Уровень опасности, увы, никто не позволяет выбирать, это не компьютерная игра. А потому, спустя пару неожиданных приключений, — неутолимая жажда адреналина оказывается не такой уж неутолимой. В знак согласия, их разгорячённые, но уставшие сердца временами требуют только полной тишины и тёплого пледа на плечах.       Дань Хэну даже стараться не обязательно — настолько неумело шахтёр обращается со своим оружием. Очевидно, подобранным из ближайшей кучи со списанными деталями. Келус, вероятно, тоже это замечает, и поэтому стремительно валит противника с ног, желая поскорее закончить этот бессмысленный бой. Особенно, пока никто из них серьёзно не пострадал. Паренёк сдаётся практически сразу.       Его пламенную речь про родителей и воровство ради выживания Дань Хэн уже не слушает, мысленно возвращаясь к самому началу их разговора. Знакомая фраза эхом отзывается в голове, заставляя задуматься.       Ты просто очень красивый.       Это далеко не первый и явно не последний раз, думает Дань Хэн. Сама фраза, по идее, должна звучать как комплимент. Но почему-то, когда её собирается произнести Келус, ты никогда не угадаешь, каким тоном она будет сказана. Игриво, с нотками возмущения, издёвки или вообще восторженно — неважно, какой из вариантов. Важно то, что с определённого момента это начало интересовать одного конкретного архивиста. Даже не так. Начало волновать и будоражить.       Первопроходец оказался личностью… неординарной, если не сказать иначе. Спокойному и рассудительному по своей натуре, Дань Хэну порой было тяжело проследить за бурным потоком его мыслей. И уж тем более тяжело предугадать, как тот собирается поступить. Однако, даже несмотря на любые неожиданности, Келус оставался надёжным товарищем. Он стал тем самым напарником, которому ты мог доверить собственные незащищённые стороны. Пройдя через жесточайшие битвы и оставив на бесчисленных полях сражений немало крови, им удалось выстроить крепкую взаимосвязь. Слаженность, ощущавшуюся почти физически. Она не пропадала ни на миг. Ни тогда, когда они переступали тела вражеских солдат или поражённых Марой долгожителей. Ни тогда, когда расходились по своим комнатам со слепым желанием долгожданного отдыха. Ни тогда, когда воссоединялись вновь, за приятно проведёнными вечерами в компании друг друга, за самыми нелепыми или серьёзными разговорами.       Келуса искренне хотелось оберегать, видеть рядом с собой, хотелось знать о том, что тот в порядке и находится в безопасности. Для Дань Хэна такие мысли уже перестали быть чем-то смущающим или неудобным. Подобным образом он думал обо всех членах их маленькой сплочённой семьи. Но вот случай с Келусом был в каком-то роде всё же особенным. Архивист давно успел заметить одну неприятную отличительную черту, связанную, скорее всего, с уникальной физиологией. А именно — тело Первопроходца было слабее, чем могло показаться на первый взгляд. Подтверждений этому было предостаточно. Взять хотя бы те случаи с «подозрительным» кофе на станции или с нейтронной бомбой, которая оказалась простым розыгрышем от Сампо, чёрт-тебя-побери-как-ты-оказался-на-Лофу, Коски. Состав того кофе не смогли определить до конца, а бомба-розыгрыш при взрыве выпустила густые клубы безобидного дыма. Казалось бы, что здесь такого страшного. К сожалению, отвратного итога это не меняло — в обоих случаях Келус потерял сознание и приходил в себя достаточно долго. А про «Состязание обжор» даже вспоминать не хочется. Дань Хэну тогда жутко хотелось закутать товарища в тёплое одеяло, словно младенца, да так и оставить под своим чутким наблюдением, лишь бы тот ещё чего-нибудь не учудил. Каждая такая выходка неприятно колола сердце, навевая не самые позитивные размышления. Архивист, никогда не стараясь намеренно подчеркнуть свою значимость, стал тем, кто первым всегда бросался парню на подмогу, какими бы ужасными ни были обстоятельства. Он привык считать это проявлением своей естественной заботы и уж точно не стремился к выгоде, следующей за оказанием помощи. Вот только Келус возвращал ему эту заботу в десятикратном размере, да ещё и с процентами сверху. Непривыкший к такому вниманию, видьядхара мог лишь молча восторгаться и благодарно улыбаться в ответ. В какой же момент его отношение стало меняться на более… осмысленно тёплое?       — …Эй, парень! Куда пялишься? Нечего тут глазеть!       — Ты просто очень красивый.       — Господин Янг! Вы всё это время ориентировались на его внешность? А я думала, что Вы владеете какой-то особо секретной информацией! Разве мама не говорила Вам, что не стоит судить о книге по её…       — Его внешность? Он выглядит довольно симпатичным…       — О, кстати, а что ты фотографируешь?..       — Я фотографирую красивых людей на Сяньчжоу. Мужчин и женщин.       И вот опять. Да сколько можно…       И вновь всё вернулось к тому, с чего началось. Один и тот же смысл, но разные ситуации, разное время и разные люди. Один и тот же Келус, но разные слова, разная интонация и разное настроение. И один и тот же Дань Хэн, но разные эмоции, разная реакция и разный… интерес?       — Дань Хэн, ау! Ты со мной?       Лицо, полное любопытства, наклоняется к нему настолько близко, что юноша явно ощущает горячее дыхание на своих щеках. А ещё — свежий запах персикового чая, который они решили выпить после настойчивых уговоров от Март 7. К слову, чай действительно оказался вкусным, и это даже при всех подозрительных добавках неясного происхождения. Правда, девушка случайно перепутала чашки, из-за чего мир Дань Хэна стал в несколько раз слаще благодаря пяти ложкам сахара.       — Да, просто задумался, — рассеянно отвечает юноша.       Келус только мягко улыбается, ловко закидывая бейсбольную биту на плечо.       — Ну хорошо. А то я уж думал, мне опять придётся лезть в мусорки, чтобы ты обратил на меня внимание, — смеётся Первопроходец, аккуратно утягивая Дань Хэна под руку за собой. — Я вижу, что ты не выспался, но осталось недолго. Я бы не тормошил тебя сегодня, если бы узнал раньше…       — Всё в порядке, этой ночью я неплохо поспал, — спешно заверяет парень, позволяя вести себя по тёмным переулкам Заклёпкограда.       Кризис на Лофу был разрешён. Наконец то ему это удалось — сбросить со своих плеч хотя бы часть тех изматывающих переживаний, что приходилось нести в этом воплощении. Вдобавок к этому, добросердечный Келус, по всей видимости, посчитал своим святым долгом помочь ему адаптироваться и привыкнуть к самому себе. Не сказать, чтобы у него изначально были хоть какие-то знания по базовой человеческой психологии. Тем не менее, учеником он был впечатляюще старательным, а его рвению могли позавидовать некоторые долгожители.       Дань Хэну не то, что не позволили выбрать — как только он вновь смог ступить на борт Экспресса, его окружили заботой и вниманием с удвоенной силой, причём абсолютно все Безымянные. Ему же только и оставалось, что принять свою судьбу. С тех пор он растерянно участвовал в «групповой терапии», пытаясь не утонуть в собственной растущей неловкости. И хоть недопонимания были неизбежны — и он, и Келус всё же нашли в себе силы и вышли на открытое обсуждение. Это случилось тогда, когда окончательно стало понятно, что Генералу после битвы с Фантилией необходим полный покой. От них на тот момент больше никто и ничего не требовал. В тот тихий вечер маленькая комнатка отеля для иномирцев услышала немало откровений, невысказанных ранее переживаний и вздохов облегчения.       Келус чуть сбавляет шаг, почти останавливаясь, и оборачивается к Дань Хэну.       — Точно? — в его голосе легко читается обеспокоенность, но оно и не удивительно. Келус, к сожалению, тоже хорошо знаком с ощущением вынужденного недосыпа из-за ночных кошмаров. Даже слишком хорошо, с недовольством подмечает у себя в голове Дань Хэн. Стоит только вспомнить пару особенно тревожных ночей. Тогда общая проблема позволила им сблизиться куда лучше, чем некоторые бытовые ситуации.       — Точно, — уверенно и чётко проговаривает архивист, гордо кивнув головой. На этот раз ему даже не пришлось недоговаривать, а это уже большое достижение. С другой стороны, после такого курса «терапии», длившегося не один месяц… Было бы удивительно, если бы он не привык к постоянному тактильному контакту и словам поддержки. Как-то особенно легко к такому привыкнуть, если этим занимается сам Келус.       Тот же, словно довольный отец повзрослевшего сына, радостно улыбается и тоже кивает. И улыбка эта выходит настолько очаровательной, что Дань Хэну вновь нестерпимо хочется достать телефон, чтобы запечатлеть этот момент на фото. Одним Эонам известно, как ему удаётся сдерживать такие внезапные порывы.       С каких пор он стал таким сентиментальным? Похоже, в том чае от Март и правда было что-то… эдакое.       Остаток дня проходит за совместным сбором новых книг и обсуждением их дальнейшей судьбы. Родная кровать заботливо убаюкивает своим теплом обессиливших путников. Как итог, те засыпают в обнимку прямо посреди стопок со всевозможными записями.       В приоткрытом дверном проёме загорается яркий огонёк вспышки. Знакомая светло-розовая макушка с тихим озорным хихиканьем теряется в темноте коридора.

***

      Он всё же решается.       — Келус.       — М? — тот только вопросительно мычит, удерживая между губами пару резинок для волос. Дань Хэн прекрасно может представить его лицо сейчас — сосредоточенный блестящий взгляд, чуть нахмуренные брови и выразительно порозовевшие скулы. Длинные пальцы быстро, но аккуратно скользят по шелковистым прядкам, превращая темное ровное полотно в полноценную чудесную картину. В прохладном воздухе архива витает освежающий запах морской соли, оседая лёгким шифоном поверх полуприкрытых век. Сонно, очень умиротворяюще и уютно.       Как выяснилось, творческого потенциала в Келусе было хоть отбавляй. Вид обычной косы стал надоедать ему практически сразу. А спустя время, безобидная маленькая прихоть его товарища, которой Дань Хэн, особо не задумываясь, потакал, переросла в почти полноценный домашний салон. Не без помощи Март, конечно же. Келус, обычно достаточно наблюдательный в таких вещах, на самом деле не осознавал, что своим поведением помог осуществиться давней мечте девушки. Возможно, правда, уже не такой давней. Однако Дань Хэн прекрасно помнит тот взгляд. Взгляд, которым Март 7 одаривала его с тех пор, как смогла полностью привыкнуть к новой внешности парня. В те моменты он не был уверен, чего ему хотелось больше — закрыться в своей комнате от греха подальше или закрыться от смущающего внимания за телом Келуса, так удачно крутившегося где-то под боком. В самом деле, почему эта форма вызывала столько ажиотажа из ничего? Даже по прошествии месяцев, он не смог постичь эту экстремальную глубину человеческих пристрастий.       Дань Хэн мягко улыбался при мысли о том, что Первопроходец всегда очень забавно пытался объясниться перед ним, выдумывая очередную причину, по которой он просто обязан попробовать сделать новую прическу. Сначала это было желанием отплатить Кларе за доброту и помощь в некоторых делах. Потом это была просьба от знакомого, который очень настойчиво старался выбить для себя бесплатные уроки по флирту. Стоит ли говорить, что Дань Хэн раскусил эту схему ещё с первого раза. Тут даже долгожителем не нужно было быть, чтобы заметить, какое искреннее счастье плещется в глазах Келуса, когда он играется с его длинными волосами. И тем более тогда, когда сам заплетает их, тратя на это куда больше времени, чем необходимо. Чего греха таить, Дань Хэну самому это сильно нравится. Эти осторожные и местами даже нежные прикосновения заставляют всколыхнуться чему-то родному и знакомому, таящемуся в самых глубинах души. Там, где даже законы Перерождения теряют свою полную силу.       Юноша явственно ощущает, как чужие пальцы спускаются всё ниже и ниже, придавая его причёске финальные изящные очертания. Он отвлекается от работы и пододвигает к себе кружку с горячим кофе, неосознанно начиная его помешивать. Миниатюрная ложечка отзывается на это тонким звоном, изредка нарушающим почти церемониальную тишину. Он всё-таки нервничает.       Дань Хэн не спеша оборачивается, фокусируясь на лице своего «парикмахера», так поглощённого любимым делом. В какой-то момент перед глазами мелькает яркий блик. Парень тут же переводит взгляд на его источник — элегантная серёжка золотистого цвета, выполненная в виде восьмиконечной звезды. Очень похожая по стилю на его собственную, в которой кто-то видит распустившийся бутон лотоса, а кто-то — кленовый лист.       Воспоминания накатывают с новой силой. Дань Хэн не может сдержать едва заметной улыбки, когда вновь оказывается перед удивлённым Келусом с маленькой бархатистой коробочкой в руках. А начиналось то всё достаточно безобидно. Если быть точным, с Первопроходца, который как-то упомянул, что был бы не против обзавестись похожей «красотой». Ещё и посмеялся тогда, что единственный из их тройки, у кого не проколоты уши. Это должно было остаться шуткой, но Дань Хэн почему-то запомнил эти слова и правда задумался над ними. Он прекрасно помнил, с каким энтузиазмом Келус расспрашивал его про костюм Старейшины видъядхара, стараясь рассмотреть каждую мелочь (про то, как ярко порозовели щёки парня при этом исследовании, вспоминать опасно). Помнил, насколько бережно тот обращался с некоторыми из находок, стараясь сохранить их в первоначальном виде. Помнил, как широко распахнулись янтарные глаза, когда Дань Хэн открыл коробочку, в которой деликатно поблёскивала золотая серьга, так и манящая прикоснуться к себе. Такого детского восторга и настолько сильных объятий он не чувствовал уже давно. Если вообще когда-нибудь чувствовал. Тогда в грудной клетке будто расцвёл полноценный сад со своей экосистемой, согреваемый чужим восхищённым теплом. И всё же, ему не хватило смелости признаться, что изначально это была только его инициатива — постеснялся. Не знал, каким образом Келус отреагирует на подобный знак внимания. Не хотел ставить того в зависимое положение, открывая неловкую истину. В целом, нельзя было сказать, что Дань Хэн потерял что-то, умолчав о парочке подробностей. Дело обстояло в точности да наоборот. Ведь Келус не просто принял подарок, представленный ему как памятный сувенир от всех пассажиров Экспресса. Он заявил, что хотел бы носить его на левом ухе — так же, как это делал сам Дань Хэн. В тот момент какая-то особо прочная стена из его убеждений дала крупную трещину. Архивист даже успел испугаться, ведь звук этой самой трещины буквально оглушил его на несколько болезненных секунд. Он не понимал, как ему следует относится к внезапной слабости, но боли или настороженности не ощущал. Вместо этого на задворках сознания появилось одно единственное чувство, с тех пор только укрепившее свои позиции — предвкушение.       Келус, любовно оглядывая плоды своих трудов, потихоньку подбирается к кончикам волос, где их цвет полностью переходит в глубокий бирюзово-зелёный. Дань Хэну как-то неловко отрывать Первопроходца от дела, но он знает — если не сделает сейчас того, что задумал, то позже может очень горько пожалеть об этом.       — Помнишь, ты рассказывал про то, как вы искали Лочу на камерах наблюдения?       Пальцы сильнее вцепляются в кружку, звон становится чуть заметнее. Келус согласно мычит, доплетая косу.       — Ты… считаешь меня красивым?       Чужие руки резко прекращают движение, словно спотыкаясь о его слова, но вскоре оживают, завершая порученное им задание. Келус молчит, закрепляя последние резинки на нужные места. Не убирает дрогнувшие ладони, вместо этого начиная поправлять невидимые изъяны причёски. Волнительные секунды тянутся, словно густой мёд в плотном пространстве, но потом Дань Хэн замечает что-то удивительное.       Удивительно милое.       Притихший Келус резко вскидывает голову. Его щёки украшает хорошо заметный румянец, а растерянный взгляд не решается встретиться с яркостью аквамариновых глаз.       — Ты… Невероятно красивый, — робким шёпотом слетает с тонких губ, застенчиво повисая в напряжённой тишине.       Серебристая ложечка выпадает из разжавшейся руки, создавая чересчур много шума для своего размера. Громкий характерный звон больно ударяет по ушам. Дань Хэн поражённо застывает на месте, совершенно не замечая расплескавшихся капель кофе, оказавшихся на его одежде, столе и даже парочке документов. Такое поведение ему совершенно не свойственно, но почему-то именно сейчас хвалёная концентрация даёт осечку.       Он ведь правильно всё услышал?       Боковое зрение улавливает какое-то быстрое движение. Келус испуганно дёргается, хмурясь от неприятного высокого звука, и переводит взгляд на напарника, непонимающе восклицая:       — Эй! Ты чего? Сам же спросил…       Это… Что это?       Дань Хэн не может сказать с полной уверенностью, когда приходит в себя после неожиданного оцепенения. Пышный разноцветный сад в груди начинает расцветать раньше времени, подпитываемый сладким эхом произнесённой фразы. Постыдно лестные, слова отражаются от стен комнаты, кажущейся внезапно такой крошечной и тесной, и бесконечными повторами застревают в голове. Оставляя кружку в покое, парень обращает внимание на Келуса — тот опирается бёдрами о металлические перила и несильно скользит по ним ладонями. И хоть с явным интересом наблюдает, его слегка напряжённая поза, нетерпеливо поджатые пальцы и выраженный огонёк на скулах выдают очевидное смущение. Одно только осознание этого факта тепло мажет по грудине, оставляя там щекотную метку.       — Я… Просто не ожидал, не подумай лишнего, — произносит Дань Хэн. Способность к сохранению ровного голоса даже в самых волнующих ситуациях приходится как нельзя кстати.       — Не ожидал? А зачем тогда спросил?       Сама непосредственность, ну что за человек. Тёмные брови вздымаются в лёгком удивлении. Несмотря на то, что такие прямые вопросы далеко не редки, юноше непросто привыкнуть к тому, что Первопроходец способен сбивать его с толку практически в любой обстановке. Это одно из многих уникальных умений, записанных как личные достижения для Келуса. Умений, напечатанных в его личном архиве и защищённых от любопытных глаз натуральной невозмутимостью.       Зачем он спросил?       Мелкая пыльца из внутреннего сада тонким кружевным покровом оседает в бронхах, от чего нестерпимо хочется чихнуть. Дань Хэн сдержанно покашливает в кулак, пытаясь придумать любую правдоподобную причину, кроме той, что усиленно липнет к языку. Надо же. Впервые самое логичное и простое объяснение проигрывает всем возможным отговоркам из-за своей… подозрительной правдивости.       — Мне стало… Интересно. Никто не говорил мне такого напрямую, — тихо отзывается парень, невольно соскальзывая взглядом к плотно сомкнутым бледным губам. Те изгибаются в недоверчивой улыбке. Архивист делает мысленную пометку о том, что подаренное увлажняющее средство не лежит без дела.       — В жизни не поверю, — звучит с неприкрытым сомнением. Дань Хэн озадаченно хмурится, наблюдая, как Келус сильнее откидывается на перила и скрещивает руки на груди. Видимо, на его лице отчётливо отпечатывается замешательство. Первопроходец не даёт ему время на какой-либо ответ и решает продолжить:       — Ты явно не тот, кто пытался бы набить себе цену, притворяясь, что ничего не понимает. Поэтому крайне странно говорить об этом, но… Мне слабо верится, что ты не слышал чего-то похожего. Ты же такой… такой, — Келус взмахивает рукой в неопределенном жесте, торопливо оббегая взглядом карту звёздной системы. — Далеко не я один так думаю, знаешь ли, — забавно хмурится и как-то стушёвано добавляет он, будто пытаясь оправдаться за озвученное мнение.       В густых глубинах сада рождается любопытство, временно вытесняющее жгучее волнение на второй план. Естественная обворожительность Келуса не оставляет его рассудку и шанса. Дань Хэн чувствует наступление непреодолимого веселья. Вся ситуация абсурдна до невозможности и начинает действительно забавлять его, от чего хочется поддаться этому безумию и просто ждать, куда оно их приведёт.       Если Келус и правда так думает, то что это меняет?       Ответ всё ещё не ясен. Но само его наличие необъяснимым образом приносит Дань Хэну желанное спокойствие. Душевное удовлетворение. Будто что-то до боли близкое, давно милое сердцу…       — И кто ещё так думает? — позволяет себе вопрос видъядхара, облокачиваясь о спинку широкого кресла. Серьёзность его голоса и открытый интерес заставляют Келуса удивлённо расширить глаза.       — Ты серьёзно? Да почти вся космическая станция, например! — с удивительным энтузиазмом восклицает он. Удивительно, что ещё не светится от переполняющих эмоций. — Я столько кругов там находил, пока бегал по делам. И, только представь, почти столько же людей меня замучили вопросами о тебе! Знал бы ты, какие слухи про тебя ходят до сих пор… — внезапный запал заканчивается так же быстро, как и начался. Парень, испуганно моргнув, видимо, осознаёт, что сказал в этот раз гораздо больше, чем планировал. Его голова резко опускается вниз, скрывая за длинной чёлкой взгляд, губы нервно поджимаются. Дань Хэн, известный своей исключительной чуткостью, замечает едва осязаемую перемену в настроении Келуса. Это… не просто смущение. Очаровательный румянец не спешит пропадать, но вот в голосе появляется… подавленность?       — Не то, чтобы я специально подслушивал, ты не подумай!..       Вызывать любой из видов дискомфорта своими словами или действиями — самое последнее, чего ему хочется. В потревоженной душе Дань Хэна зарождается маленькое семя сомнения — стоит ли ему продолжать этот разговор, если… А, впрочем, почему нет?       Необходимо помнить. Именно установка правила, первого и единственного, позволила их взаимоотношениям пройти множество этапов за такое короткое время. Оно не имело конкретной формы и никогда до этого не было озвучено вслух. Тем не менее, это правило приняли они оба, и сделали это добровольно. Келус множество раз убеждал архивиста в необходимости открытых разговоров. Тот же в силу своего «особенного» существования не мог согласиться с ним в полной мере. Для такого, как он, просто не было человека, места или времени, при которых он мог бы приоткрыть свой мрачный занавес. Занавес, скрывающий болезненно знакомые фигуры и множество теней, чьи владельцы уже никогда не могли вернуться домой. И всё из-за него. Вернее, из-за его прошлого воплощения. По итогу никто иной, как Блэйд, собственноручно сорвал эту мучительно тяжёлую ткань и пробил невидимую скорлупу, насильно обнажив истинный облик. Дань Хэн, конечно, абсолютно не так представлял себе момент своего откровения, но сейчас было бессмысленно беспокоится об этом. В любом случае, именно благодаря событиям на Лофу неприглядная тень его прошлого начала понемногу рассеиваться. Это не могло не приносить облегчения.       Наравне с остальными, Келус сыграл немаловажную роль в этой миссии. Дань Хэн был в долгу перед ним хотя бы за это. За это и за миллион других, менее значительных, вещей. А если посчитать остальные проявления доброты и заботы от Первопроходца…       О чём здесь говорить, если именно тогда, в крохотной комнатке отеля, и зародилось то самое правило, по-детски скреплённое «клятвой на мизинцах». В тот раз Келус охотно объяснил значение этого жеста. По его усталой слабой улыбке невозможно было понять, очередная ли это шутка. Любые сомнения оказались неважны, ведь всё, что взволнованный архивист смог тогда сделать — по наивному крепко уцепиться своим мизинцем за чужой, давая безмолвное обещание.       Несмотря на любые противоречащие друг другу сплетни, Первопроходец не стремился делиться своими переживаниями с каждым встречным. Даже Дань Хэну иногда приходилось сильно присматриваться, чтобы понять причину изменений в парне. И это про человека, который мог оббежать целый Белобог несколько раз подряд ради одного несчастного незнакомца. Подумать только…       На этот раз настороженность появляется не зря. Цветущий сад активно расправляет свои бесчисленные изумрудные листья, давая знак о том, что Келус чем-то обеспокоен. И обеспокоен настолько, что до сих пор упорно молчит, будто нырнув с головой в собственный бушующий океан. Юноша прекрасно знаком с этим выражением на чужом лице, а потому уже перестаёт оставлять себе время на лишние опасения. Не имеет значения, что именно он услышит — главное, чтобы Первопроходец облегчил свою душу.       — Поделишься? — неожиданно мягко спрашивает Дань Хэн, наклоняясь чуть ближе к Келусу. Неожиданно, но без лишних сюрпризов. Что поделать, если даже самая любопытная часть его личности безразлична к новым слухам, хотя и сама отлично догадывается, какой характер они носят. Не слухи тревожат сейчас больше всего. Это лишь предлог, один из бесконечного множества.       — Мне казалось, такое тебя не интересует, — после короткого молчания отзывается парень. Негодование в его тоне только больше подпитывает слепые догадки.       — Обычно не интересует. Но раз уж ты упомянул об этом, тебе следует продолжить, — с деликатным нажимом поясняет Дань Хэн, немного склоняя голову в терпеливом ожидании. Первопроходец смеряет его растерянным взглядом, но, на удивление, возражать или как-то отпираться не спешит. Лишь пожимает плечами и тихо хмыкает, приходя, судя по всему, к какому-то своему выводу. Неторопливо перебирает между пальцами неиспользованные заколки для волос. Одолжил у Март, исходя из цвета и стиля.       — Называть это слухами, наверное, неправильно, но сути это не меняет, — монотонно начинает Келус, и Дань Хэн невольно напрягается, выпрямляя спину. — Разговоры, что я слышал, касались людей, которые говорили о твоей привлекательности и красоте. Но основной темой был спор о том, кто…       На этом моменте Келус осекается, чуть сильнее сжимая в руке хрупкие вещицы, и вновь замолкает, отводя задумчивый взгляд. Аквамариновые глаза останавливаются на лице, порозовевшем от прилившей крови, осторожно скользят по знакомым чертам, бережно обводя каждую.       Что же это?..       — Кто?.. — едва слышно подталкивает видъядхара, понимая, что юноша тщетно пытается подобрать «правильные» слова, что бы это для него ни значило. Изогнувшиеся светлые брови и неодобрительный взгляд становятся ему ответом.       — Кто первый затащит тебя в свою постель.       Раскалённое золото глаз бурлит и свирепствует, затягивая в свою манящую глубину. Дань Хэн отчётливо видит, насколько Первопроходцу неприятны те слова, что тот с таким трудом произнёс. Он… точно раздражён. Однако причина такого поведения всё ещё сокрыта непроглядной завесой, пробраться сквозь которую пока не представляется возможным.

      На дикой сливе мэйхуа трепещут розоватые мелкие цветки, только распустившиеся, а светлые лепестки орхидеи качаются в такт ускоренному пульсу — внутренний сад вторит его беспокойно бьющемуся сердцу, и юноша считывает эти немые знаки, пытаясь расшифровать подсказки подсознания.

      Подзабытое веселье даёт о себе знать, своим неожиданным появлением вызывая тихий смешок. Всё же, ни самые нелепые опасения, ни самые смелые ожидания не оправдались. Дань Хэн чуть опускает веки, изучающе рассматривая Келуса. Почему его так зацепила эта конкретная фраза?       — И это всё? — интересуется архивист, пытаясь скрыть глупое разочарование в своей интонации. И тут же ловит изумление, ярко отразившееся на чужом лице.       — А тебе мало?! — несдержанно восклицает Келус, вероятно, ожидавший абсолютно не ту реакцию, какую получил в итоге. Даже собственный голос начинает подводить его, из-за чего привычный баритон становится несколько выше.       — Нет, просто я ожидал чего-то более серьёзного от работников станции «Герта», — честно признаётся Дань Хэн, не пытаясь придумать лишних оправданий. А после вздыхает с едва различимым унынием: — Видимо, человеческая натура и правда неизменна.       Янтарные глаза фиксируются на его лице, замирая, и неотрывно наблюдают. Парень буквально кожей ощущает этот пристальный нечитаемый взгляд. От загривка до поясницы начинают пробегать покалывающие мурашки, собирающиеся раскалённым неровным соцветием где-то под желудком. Он никогда не скажет об этом Келусу, но именно таких взглядов — бездонных, иррационально недоступных и потому непостижимых — Дань Хэн боится больше всего. Боится, что в какой-то момент больше не узнает золотистый металлический блеск в глазах, ставших настолько родными и близкими. Боится, что может пропустить беззвучную просьбу о помощи, из-за безрассудного доверия адресованную только ему. Боится, что мягкий тёплый свет, приятно пульсирующий под его пальцами, может перерасти в ослепляющий взрыв сверхновой, после которого уже ничего не будет иметь значения. Боится, что может потерять что-то очень важное. Кого-то очень важного.