amitié amoureuse

— Просто признай, что тебе это нравится. От фальшивой доброты в голосе хочется развязать драку. Красные щеки и прищуренные от улыбки глаза никак не помогают. Бора всё ещё не понимает, почему соглашается на эти глупые посиделки раз в месяц, когда они способны только свести её с ума. Горло сушит. Чешется всё тело и постоянно бросает в жар. Алкоголь, особенно в малом количестве, не делает легче. Сигареты спрятаны у Минджи, кожу прожигают пять пар глаз, уши зудят от шума. У Боры ужасная ломка, с которой она едва справляется, и всем понятно, что она не найдёт доступ к тому, что поможет «справиться». Дорога домой будет вместе с Саном, Дон не планирует оставлять Бору одну, а Минджи не перестаёт устраивать ревизии. У Боры нет возможности сделать себе легче, даже если она сильно попытается. Постоянные напоминания от Гониля, оставленные тут и там, о том, что пора выплатить долг, давят только сильнее. Она даже не может забить себя дурью, за которую должна сотни тысяч вон. И Минджи будто специально не перестаёт дразнить, пытаясь свести Бору с ума. — Плохо скрывать от подруги свои отношения. Бора готова сорваться прямо сейчас. — Я просто приглядываю за Борой, — со смущённой улыбкой отвечает Сан, не переставая краснеть. — Ничего против её желаний. — Я желаю, чтобы вы все за… — Бора слишком старомодно воспитана, чтобы показывать свой интерес. Она бывает настоящей занозой, — Дон поднимает брови, намекая Боре замолчать. Это почему-то работает. Бора кричит внутри, ненавидит окружающих, готова поспорить с каждым словом, но не говорит ничего против. Её сводят с Саном уже второй год, пока она пытается просто жить. Собственные чувства давно перестали быть ясны, на мысли нет времени из-за учёбы и работы, круг общения никак не может стать больше надоедливых заноз и «ненавязчивого» поклонника. В голове всё ещё сидит ситуация с Шиён, мешая сделать со своей личной жизнью хоть что-то. Бора может раз в несколько месяцев проводить ночь со случайным знакомым, позволять Сану ухаживать за собой, засматриваться на привлекательных парней в колледже, но не может зайти дальше. В воздухе повисла недосказанность и приезд Шиён сделал только хуже. Резкий отказ, брошенный из-за испуга и смятения, крутится среди мыслей каждую ночь, нагоняя сомнения.Действительно ли Бора ничего не хотела с Шиён? Она не врала, когда сказала, что ей не нравятся девушки. Они не кажутся сексуальными настолько, чтобы вызвать внутри желание, не привлекательны до такой степени, чтобы можно было попробовать что-то начать. Бора даже не знает, как она бы себя повела, если бы хотела начать. Это не для неё. Странный поцелуй с Дон одним пьяным вечером, когда в голове был один лишь туман, дал понять это окончательно. Но Бора точно знает, что ей нравилось всё, что она делала с Шиён. И как это можно объяснить? Сомнения не отпускают, давя только сильнее. Может, если попробовать с Шиён хоть что-то из прошлого вновь, получится понять себя? Без разницы, какие будут последствия. Боре просто хочется узнать, что она чувствует на самом деле, потому что последние два года она чувствовала только вину. Ей было — и до сих пор — до ужаса обидно, что Шиён бросила её просто так, не оставив после себя ничего. Она сходила с ума месяцы, ожидая любого знака. Ей было невыносимо больно видеть Шиён на пороге квартиры Минджи, понимая, что это первое место, куда она пришла спустя всё это время. Но всю обиду перекрыл стыд за тот отказ. Поэтому Бора невероятно злится, когда в очередной раз слышит про Сана. Он слишком хорош — окончил университет, работает в хорошем месте, прекрасно воспитан, с телом настоящего спортсмена и красив, словно актер. Как Бора может продолжать грубо к нему относиться, зная, что не смогла бы устоять и дня перед ним, будь она в другой ситуации? Ненужная драма с Шиён, что никак не закончится, всё больше и больше лишает её рассудка. — Иногда можно забыть про своё воспитание, — замечает Минджи, улыбаясь в бокал вина. Сегодня она надоедлива больше обычного. Бора усмехается с иронии в её словах, пытаясь не закатить глаза. Минджи ничем не лучше, если спустя все эти годы так и не смогла переступить через своё «воспитание». //

Лето девяносто четвёртого точно запомнится хаосом.

«Чем я заслужила слушать твою игру?» — спросила она одним вечером, годы назад, введя в ступор. Все знают, что Шиён смущается. Она молчит, избегает взгляды, не говорит и скрывается. Ей сложно вспоминать об уроках музыки, больно думать о днях, когда она была в группе, и тошнит от лишнего внимания. Играть на публику? Только ради группы. Играть наедине? Только если ты особенный. Посвящать песни? Только если Минджи и Юхён. Это глупо, да. Шиён думает об этом каждый раз, когда смотрит на старую тетрадь, в которой мыслей больше, чем можно удержать за раз в голове. И все те мысли, глупые и откровенные, посвящены тем, о ком сейчас больно думать. Все те мысли писались годами, в самые тяжёлые моменты. Пожалуй, её корявые стихи, что должны были стать песнями, остались единственным воспоминанием о Юхён, от которого не сводит всё внутри. Шиён даже способна улыбнуться с печалью, читая неловкие рифмы и откровенные признания. Будто сама Юхён писала эти стихи, вселяя в них солнце и забавную неуклюжесть, прогоняя тоску Шиён. Только на этих буквах держится желание пытаться идти дальше. Шиён пробегается взглядом по нотному листу, на котором нацарапана карандашом мелодия, пытаясь воплотить её в жизнь. Пальцы перестали слушаться ещё годы назад, а заставить их двигаться тяжелее, чем читать свои откровения. Шиён пытается, хмурится, злится на себя, но не бросает клавиши, надеясь на то, что когда-нибудь получится. И не важно, занимает ли это свободные вечера в квартире или перерывы между парами в запертом изнутри музыкальном классе. Она вновь учится играть, потому что Минджи сказала свои мысли, не подумав дважды. «Ты настолько пропала, что забыла, зачем вообще старалась?» Но когда был последний раз, чтобы Шиён действительно старалась? И случалось ли такое после дня, когда Юхён ушла из жизни? Вопросы не требуют ответа. Шиён не прекращает винить себя, не может перестать тонуть в болоте самобичевания, но пытается отвлечься. Она ходит на пары раз через раз, звонит Боре и Дон каждую неделю, отправляет открытки с фотографиями Юбин и Гахён и вспоминает все те песни, что когда-то посвятила Минджи. Может, это не лучший способ исправиться, но иначе не выходит. В конце концов, она пропустила три года, непрерывно опускаясь на дно, после чего мало кто попытается всплыть. Мысли об этом роятся в голове, когда пальцы всё же находят силы нажимать на нужные клавиши. Шиён молчит, позволяя музыке литься в спокойном темпе, оставляя слова на потом. Ей достаточно простой игры, чтобы почувствовать себя лучше, а Минджи была рада одному лишь виду синтезатора в гостиной, когда только пришла. Мама остаётся удивительно мягкой, даже после всего, что Шиён успела натворить. Она без вопросов сняла для Шиён квартиру в Иокогаме, пускай колледж всего в полутора часах езды от их дома в Атами, купила новый синтезатор, даёт деньги на жизнь и оплачивает образование. Её планы по покупке нового дома отошли на второй план из-за новых нужд дочери, но она никогда не жаловалась. Шиён знает, что ей стоит найти работу, что нужно было остаться в Атами, что нет необходимости во всей роскоши, которая её окружает, но не находит сил. Она настолько привыкла к хорошей жизни, что с благодарностью принимает заботу матери и не думает даже на секунду о том, что надо что-то исправить. Может, она всё ещё застряла в том времени, когда могла лишь жалеть себя и жаловаться на жизнь. Скорее всего. Но дни идут вперёд, квартира остаётся чистой, приготовленная самостоятельно еда кажется съедобной, результаты в учёбе остаются сносными, люди вокруг не перестают хвалить Шиёнов талант, а Минджи сидит в метре от синтезатора, посреди гостиной, не переставая смотреть с нежностью. В такие моменты Шиён спрашивает себя: а заслужила ли она такое счастье? — Для меня ты играешь ничуть не хуже, чем четыре года назад. Слова Минджи звучат искренне, пускай им не получается убедить Шиён. Они говорили об этом несколько раз, но всегда не могут прийти к одному выводу. Минджи убеждает, что у Шиён настоящий талант. Шиён бурчит, что истратила свои способности на страдания. Даже в колледже, где она учится, ей поставили неудовлетворительно за входной экзамен по игре на фортепиано, но пригласили участвовать в важном концерте уже через два месяца, будто забыли об её провале. Никто не может определиться. — Значит, я даже тогда не была достойна фортепиано, — пожимает плечами Шиён, выключая синтезатор. — Если ты скажешь ещё что-нибудь такое, я больше не приеду, — бурчит Минджи, хмуря брови. — Ты обещала сыграть мне ещё. — Скоро всё закроется, а мы без еды, — качает головой Шиён, вставая на ноги. Тело кажется деревянным после нескольких минут за игрой. Жить вместе уже второй раз, когда многое осталось недосказанным, не могло быть хорошей идеей. Но с готовкой Минджи Шиён ест гораздо лучше, уютная квартира приятнее, чем неизвестный отель, а спать в соседних комнатах, когда вы в одном городе, кажется единственным правильным решением. Когда в прошлом почти не было ссор, в настоящем не получается справляться с ними правильно. Шиён думает, что они обе идиотки. Медленно звучат признания, оскорбления больше не кажутся такими серьёзными, находиться на расстоянии вытянутой руки стало спокойнее. Это похоже на детские обиды, если не считать мелкие детали. Минджи едва рассказала о новой себе и не поднимает старые травмы, а Шиён не может найти силы на то, чтобы признаться во всем, что успело произойти. Они вскользь обсуждают год, когда Шиён заканчивала школу. В памяти нет ничего, кроме пары записок в дневнике, нескольких фотографий и рассказов от мамы. Шиён кажется, что она тогда не существовала. Даже сейчас, спустя время, бывают недели, когда она пропадает в себе и не может ничего сделать. Так было после вступительных экзаменов в колледж искусств, такое же повторилось, когда она вернулась из Кореи. Иногда всего становится слишком много. Поэтому, наверное, Минджи не задаёт лишних вопросов. Она спокойно ждёт, когда ей добровольно всё расскажут, если это не так важно. Но что для неё важно? Глупые вещи: причины оставаться в Японии, отношения с Борой, стремление к музыке, личная жизнь. Всё, из чего состоит жизнь Шиён. И необязательно знать о Нане. Шиён чувствует себя плохо из-за всех секретов, но понимание, что сама Минджи едва откровенничает, успокаивает. Они стоят друг друга. Но в такие тихие дни, как сегодня, можно забыть об этом. Они говорят о серьёзных вещах, обсуждают прошлое, особенно интернат, пока убирают в квартире, отдыхают, идут за продуктами и готовят. Минджи удивительно хорошо справляется с тем, чтобы резать картошку и обсуждать своё настоящее, в котором нет ничего приятного. Шиён знает, как ей непривычно находиться в Сеуле, неприятно на новой работе, некомфортно от лишнего внимания публики и ещё десятки «не». Давления семьи и раскрытия её личности миру оказалось слишком много. Минджи ломается. Шиён замечает её внезапные задержки действий, едва влажные глаза в самые неожиданные моменты, слышит грустный голос, когда вокруг всё хорошо, и видит сигареты, без которых не проходит и пары часов. Домашняя принцесса слишком нежна для мира вокруг, но с этим ничего не поделаешь. Поэтому Шиён остаётся молчать и слушать. Она слушает на кухне, когда режет морковь для нового блюда. Слушает, когда они сидят за столом, ожидая, пока всё сварится. Слушает, когда Минджи обжигается об сковородку, матерясь на всю квартиру. Слушает даже тогда, когда нежный голос перебивает звук телевизора. Кому какая разница, когда они так близко лежат на диване, что спокойно могут обняться и не отпускать друг друга. Шиён думает об этом постыдно часто, пытаясь сохранить внимание на фильме. Получается ужасно, когда Минджи становится всё ближе и ближе, пока они не коснутся ногами. Наверное, это и стало их переломным моментом. Шиён была вежливой: не трогала без спроса, не оказывалась слишком близко, отдала Минджи свою спальню. Но быть вежливой, когда сонная девушка тянется к тебе, бормоча нежный бред? Это выше Шиёновых сил. Она не двигается. Если ничего не делать, то она останется невиновной, так ведь? Покажет только утро. Голова Минджи оказывается на плече Шиён спустя минуты после того, как уснула. На секунды в голове проскакивали разные мысли: отнести в спальню, уйти, разбудить. Шиён бессовестно отмахнулась от каждой из них, позволяя лечь на себя ещё больше. До тех пор, пока она не съехала спиной на диван, держа на себе вес Минджи. Настолько близко, что тяжело дышать. Для мая, когда в квартире закрыты окна, стало слишком жарко. Может, дело даже не в погоде. Шиён борется с желанием вырваться и задышать полной грудью, но её руки сами тянутся за спину Минджи, что обнять ближе, пользуясь ситуацией. Будет ли ей стыдно? Никогда. Она остаётся так лежать, игнорируя шум телевизора. Существует только дыхание Минджи, пока взгляд упирается в потолок, ища на нем трещинки и насекомых. Ничего. Такая же серая пустота, как и в голове. Нет никаких мыслей. Есть чувство тоски, вопросы к себе, воспоминания о прошедших двух днях. Шиён полностью потерялась в Минджи и её запахе — персики и табак. Спокойно, как в детстве, но с тяжестью вредных привычек из взрослой жизни. — Фильм уже закончился? Вопрос звучит внезапно. Голос Минджи тихий, сонный и нежный. Она не встаёт, когда спрашивает, только двигается, полностью ложась на Шиён. Шиён же замирает, поднимая руки над спиной Минджи, боясь трогать. Ей кажется, что в любую секунду на неё накричат, убегут, перестанут общаться. Минджи для Шиён остаётся драгоценным произведением искусства, на которое нельзя даже дышать. — Думаю, что вот-вот, — свой голос звучит шёпотом. — Угу… И больше ни слова. Минджи не встаёт, не смотрит на телевизор, не двигается и продолжает медленно дышать, словно вновь уснула. Шиён может поклясться, что она о чем-то громко думает и даже не закрыла глаза, но никак не может в это проверить. Не когда они лежат в такой позе, где любое движение может привести к катастрофе. Даже ладони позорно зависли в воздухе, боясь подавать признаки существования. Но жизнь иногда, совсем редко, бывает благосклонна. — Ты можешь обнять, — тихо говорит Минджи, пуская мурашки по коже. — Всё нормально. Шиён не видит смысла с ней спорить. Для неё эти объятия важнее кислорода. \\ В то утро Шиён проснулась одна. От неудобного дивана болела спина, рука онемела от постоянного веса на ней, голова была забита мыслями. Минджи сидела на кухне, задумчиво разглядывая вид за окном, давно проснувшись. Они не обсуждали то, что произошло вечером. Разговоры были о другом, дни были наполнены экскурсиями, музыкой и воспоминаниями. Интересовало лишь то, что они успели пропустить за прошедшие годы. И за все дни, что Минджи была рядом, ни одного касания, не считая короткой ночи на диване. Так, будто им вновь пятнадцать лет, и они боятся друг друга. Шиён так и не осмелилась обнять на прощание, когда провожала в аэропорт. Минджи только покраснела и прошептала обещание прилететь ещё. И больше ничего. Они стали невыносимо близко, но так и не вспомнили, каково это — находиться рядом. Шиён пытается отбросить эти мысли как можно дальше. Ей есть о чем беспокоиться: учёба, еда, уборка, семья. Совсем не до сомнений и сожалений о том, стоило ли рисковать или нет. У них с Минджи вся жизнь впереди, пока некоторые вещи не пробудут рядом и год. Поэтому возвращение домой из аэропорта было тяжёлым не из-за прощания, а из-за пакета с продуктами в руках и мыслей о том, когда лучше приехать в Атами. Мама всё ещё тратит всю себя на работу, чтобы обеспечить им лучшую жизнь, пока вся семья давит своими советами о том, что и как сделать лучше. Шиён спокойнее в Иокогаме, но тяжёлых мыслей стало больше. Они мешают дойти до подъезда и найти ключи без проблем, когда всё, чего хочется, — как можно скорее лечь спать. Шиён бездумно бросает пакет на асфальт, пока проверяет каждый свой карман, едва сдерживая слезы. В голове такая каша, что нет сил сосредоточиться хотя бы на чем-то. Грусть, усталость, тоска и растерянность появляются так же внезапно, как и кучка молодёжи в трех метрах от подъезда, которая выглядят чересчур знакомо. — Хэй, Шин, а ты сегодня без спутницы? Шиён поднимает взгляд, рассматривая ребят перед собой. Трое парней и две девушки, все слишком яркие и развязные, чтобы можно было назвать их обычными японцами. Невольно вспоминается Нана — только она не боялась быть такой, какая она есть, среди всех знакомых Шиён в забытом богом Атами. — Мы знакомы? — говорить на родном языке после пяти дней с Минджи почему-то непривычно. — Косвенно, — отвечает один из парней, смотря ледяным взглядом. Что-то внутри подсказывает, что пора бежать. — Одна хорошая подруга из Атами рассказала нам, что ты плохо с ней поступила. Хотели проверить, правда ли это так. — О чем вы вообще? Даже в растерянном состоянии, после трех лет бездумной жизни и отсутствия мыслей, Шиён сразу понимает, что это за «хорошая подруга» и как именно с ней обошлись. Но она совершенно не понимает то, откуда друзья Наны в Иокогаме и как они смогли её найти. — Не притворяйся, — закатывает глаза одна из девушек. — Я думал, что дочь настолько уважаемых людей не может заниматься подобным, но появление той милой девушки всё изменило. К горлу поступает тошнота от одной мысли о том, что за ними следили. Шиён поправляет себя, понимая, что боится совсем другого. За Минджи следили. — Что вам надо? — спрашивает Шиён, пытаясь скрыть испуг. К глазам вот-вот подступят слезы. Кулак с силой зажимает ключи в кармане кофты, но Шиён знает, что не сможет ударить. Она слишком слаба сейчас, чтобы себя защитить. — Нам надо, чтобы ты вела себя приличнее, — парень, который это сказал, точно встречался раньше. Шиён уверена, что он из Атами, что пугает ещё больше. — Городок у нас маленький, слухи быстро поползут. Шиён может только кивнуть и броситься к подъездной двери. Она знает, что это плохая идея, но сил хватит лишь на это. Если что-то и произойдёт, то услышат все пять этажей трех домов вокруг. Да, вряд ли кто-то выйдет и поможет, но они точно услышат. Если найдутся силы закричать. Но Шиён молчит, даже когда её плеча касается твердая рука, силой останавливая. Всего в шаге от двери, когда ключи уже касаются замка. Мысли катятся бешеным комом, перебивая друг друга. Ладони ужасно потеют и совсем остыли от страха. Шиён стала позорно слабой. — Расслабься, — рука на плече заставляет повернуться. Парень, который остановил Шиён, держит в руках забытый пакет с продуктами. — Никто не собирается тебя подставлять. Мы просто советуем. На этих словах всё заканчивается. В памяти нет того, как Шиён забрала продукты, открыла дверь, дошла до квартиры или как она оказалась на полу своей кухни, в одних только джинсах и топе, пока в кастрюле закипает лапша. Она прожила час в трансе, занимаясь обычными делами, пытаясь убежать от самых страшных мыслей. Все знают, кто она такая. Её прошлое из Кореи, её семья, все грехи её родственников. Об этом знают. Все знают, кем она стала. Всё, что началось с маленького поцелуя с Минджи, заканчивая всеми мерзостями, что она делала с Наной. Каждый человек, что видел её, знает об этом. Её все ненавидят. Возненавидят и родители, когда узнают. Отвернутся остатки друзей. Вышвырнут из колледжа. Выселят из квартиры и больше никогда не впустят домой. Она сама себя ненавидит настолько, что готова сама убежать, лишь бы наказать себя и скрыться от позора. И, что хуже всего, Минджи и Минхо тоже могут лишиться всего. Все знают, что их семья когда-то дружила с семьей Шиён. Минджи видели рядом с Шиён и посчитали её спутницей. Не составит труда определить то, кто она такая, и пустить пару слухов тут и там о том, чем увлекается дочь популярного бизнесмена из Кванджу. Одно неверно движение и семья Ким никогда не отмоется от позора и даже деньги не помогут. Быть с человеком своего пола гораздо хуже, чем убить. Шиён слышала истории, помнит прошлое Юнхо и многое видела, когда была в Америке. Если даже там могут убить двух парней за то, что они обнимались за закрытыми дверьми, что будет с ними в Азии за простое предположение? И всё из-за каких-то глупых мыслей, внушенных в детстве? Шиён не может остановить рыдания или встать с пола. Она слышит шипение кастрюли, из которой давно выкипела вся вода, слышит телефон, что звонит уже третий раз за вечер, слышит то, как беспорядочно бьётся её сердце, рискуя остановиться. У неё просто нет сил что-то менять. И, что самое страшное, даже если она заставит себя, даже если попытается мыслить разумно, обратится к богу, ляжет в больницу или расскажет всё маме, она абсолютно точно уверена, что не сможет изменить себя. Она знает, что ходит по острию ножа и рискует потерять всё, что имеет в этой жизни, но всё равно не находит в себе сил на то, чтобы перестать быть той, кто она есть. И всё из-за какой-то упрямой девушки, которая даже не думала отвечать взаимностью, но смогла влюбить в себя настолько сильно, что невозможно забыть. Или из-за девушки, что не исчезает из мыслей ни на секунду, пускай они всю жизнь были просто подругами? // — Почему вы все так печетесь о моей личной жизни? Дон закатывает глаза откладывая книгу в сторону. Бора знает, что она не собиралась устраивать серьёзный разговор и просто сделала маленькое замечание, но раздражения от этого не становится меньше. Выматывает постоянно слушать одно и то же. — Потому что мы хотим тебе лучшего. Это правда. Все знают, что Минджи и Дон делают всё, чтобы Боре было лучше. Они помогают ей с учёбой, следят за её здоровьем, ходят к ней на работу и таскают по городу. Всё, что у неё есть сейчас, появилось благодаря Минджи и Дон. Может, она всё ещё жива только благодаря им. Но это не мешает Боре злиться. В какие-то дни её раздражают даже самые маленькие вещи, в другие — всё копится внутри, пока не взорвётся. Но тема отношений и наркотиков всегда моментально разжигает гнев внутри. Бора даже не понимает, что именно её так злит, но не может себя остановить. — Хотите лучшего? Позаботьтесь о себе, — вздыхает она, отряхивая ладони от крошек. Спокойный вечер с тарелкой орехов превратился в… это. — Эта извращенка уже лет десять пускает слюни по своей подруге и ни слова ей не говорит, ты отшиваешь любого парня, потому что тебе «скучно», но при этом вас заботит именно моя личная жизнь? Дон морщится на замечание, прожигая взглядом. Бора отвечает тем же. — Да, потому что мы знаем, чего мы хотим, а ты продолжаешь вести себя как ребёнок. — Да откуда тебе, блять, знать? Бора знает, что ей не стоит так разговаривать, но ничего не может с собой поделать. Горло, как назло, жжёт, как и руки. Вот-вот подступит настоящая ломка, что сделает только хуже. Бора пытается не срываться, пока всё вокруг против неё. Дон, кажется, понимает. — Слушай, я не знаю, что произошло у вас с Шиён, но знаю, что это ты виновата, — слова режут по сердцу. Никто, кроме Минджи, не смел поднимать эту тему. — Поступить также с Са… — Ты не можешь сравнивать, — перебивает Бора. — Ты вообще не можешь говорить про Шиён! Это наша проблема. — Ваша проблема, из-за которой пострадали все, особенно Минджи? — Дон поднимает брови. Голос стал жёстче и серьёзнее. Бора редко видит её такой. — Это не… — Это именно так, — спокойно говорит Дон, тяжело вздыхая. В её ладони возвращается книга, а взгляд покидает Бору. — Уход Юхён сломал Шиён, ты её добила. А всё из-за того, что ты сама не поймёшь, чего хочешь. Онни, пора отвечать за свои поступки. — Отвечать? Дон на секунду поднимает взгляд, смотря прямо в глаза. Бора сразу же всё понимает. — Исправляться. В такие вечера Бора невероятно жалеет о том, что согласилась уехать в Сеул. Ладонь сама по себе тянется за практически пустой пачкой сигарет, пока ноги ведут подальше из квартиры. Спустя минуты становится слишком тяжело идти. Бора вновь становится жертвой своих привычек. Тело трясет от холода, когда на улице тридцать градусов, лоб без остановки потеет, взгляд не может сфокусироваться ни на чем. Сигареты закончились. Денег в кармане нет. На улице темнота, наверняка уже глубокая ночь. Бора не пытается найти дорогу домой или к друзьям. Она не думает и не пытается себя спасти. Ей просто всё равно. Спина касается первой попавшейся стены. Ноги больше не держат. Бора лежит, жмуря глаза от боли, не чувствуя ничего вокруг. Она даже не может сказать, в сознании ли она или это всё сон. Нет ничего, кроме желания закончить страдания. Плевать даже не ссору с Дон или неприязнь к Сану. Хочется оказаться у кого-нибудь из знакомых, которые точно помогут. Бора знает, что не умрёт на улице, поэтому боится, что будет лежать так днями, терпя нескончаемую боль. Ей впервые настолько плохо. Может, дело в том, что она находила способ достать новую дозу и прерывала редкие ломки. Сейчас у неё нет шанса достать хотя бы что-то кроме сигарет и алкоголя. Минджи сделала всё, чтобы ограничить доступ Боры к наркотикам. Она даже записала к врачу, от приёма у которого удалось дважды сбежать. Кажется, что больше так не получится. Бора умудрилась серьёзно влипнуть и больше не отделается. Всё равно ли ей? Сейчас — абсолютно. Мозг больше не пытается держать её в сознании и не борется с болью. Не понятно, прошли часы или минуты перед тем, как Бора погружается в сон. Последнее, о чем она думает, — Дон точно права. // Голову начинает вести. Организм отвык от алкоголя, состояние совсем не предполагало шумную компанию, а горный воздух сделал только хуже. Шиён прекрасно всё это понимает и всё равно продолжает пить вино, оглядывая людей вокруг. Их даже не так много, только самые близкие, но этого достаточно, чтобы утомить. — И ты всё ещё считаешь, что совмещать повышение Минхо и день рождения Боры было хорошей идеей? Минджи мягко улыбается, отпивая из своего стакана. У неё алкоголь гораздо крепче, речь свободнее, движения развязнее. Шиён пытается не думать о том, как часто она бывала на подобных мероприятиях не в компании друзей. — Девочки хорошо общаются с друзьями Минхо, а Бора вряд ли бы согласилась хоть как-то отмечать свой день рождения. Тем более, у нее это последний шанс выпить. — Не думала, что доживу до этих дней, — слабо усмехается Шиён, вдыхая поглубже. На таком расстоянии она чувствует лёгкий запах табака от Минджи, от чего становится горько внутри. Сигареты не перестали вызывать неприязнь. — До каких? — Минджи наклоняет голову набок, выглядя слишком очаровательно для всей ситуации. Или в голову ударило вино. — Когда два моих мира сольются воедино, — Шиён морщится от своих же слов. — Без меня. Стакан остаётся пустым. Минджи закатывает глаза, наклоняясь ниже. Каблуки сделали её немного выше и… привлекательнее? Шиён всё ещё не уверена в том, какие чувства у неё вызывает подруга детства. Мозг едва успевает хоть что-то понимать. — С тобой, если ты не будешь вести себя как идиотка, — предупреждающе шепчет Минджи, прожигая взглядом. Шиён смотрит ей в глаза, теряясь в расширенных зрачках и едва заметной тёмной радужке. Взгляд цепляется за маленькую родинку среди ресниц, изучает лёгкий макияж, замечает румянец на скулах и останавливается на родинке на верхней губе. С годами она стала только заметнее и очаровательнее, только привычка Минджи краситься мешает рассмотреть её внимательнее. Сейчас же, после алкоголя и еды, Шиён видит всё, что успела забыть. От сладких духов, табака и близости начинает кружиться голова. Шиён пятится назад, поворачиваясь к гостиной, где большая часть играет в какую-то настольную игру, и чувствует тошноту. Внезапно становится так душно, что хочется сбежать как можно выше в горы, наплевав на ночь за окном и алкоголь в крови. Шиён нужно туда, где будет легче дышать. — Ты чего? — от волнения в голосе ещё хуже. — Кажется, вино было лишним, — бормочет Шиён, прекрасно понимая, что дело не в алкоголе. — Я отойду. — Можешь лечь в моей комнате. Тебя провести? — Нет, спасибо, — Шиён замечает, как Минджи внимательно её рассматривает и вслушивается в каждое слово, но не придаёт этому значения. — Я справлюсь. — Не запирайся. Я поднимусь позже, — просит Минджи. Шиён кивает, даже не думая спорить — это для её же безопасности. Идти, несмотря на то, как кружит голову, оказывается удивительно легко. Шиён не запинается и не теряется в пространстве, быстрым шагом доходя до лестницы на второй этаж, пытаясь не обращать на себя внимание. Быстрый взгляд в кучу людей даёт понять, что её практически никто не заметил. Одна только Минджи волнуясь смотрит вслед, боясь отпускать. Или не только она. Взгляд Боры прожигает в спине дыру. Шиён следила за ней, пока стояла с Минджи, заметила, когда решила уйти, и чувствует даже на втором этаже, почти скрывшись с лестницы. Они всё ещё не поговорили нормально, не избавились от неловкого напряжения между друг другом и не вернулись к тому уровню отношений, когда можно было спокойно касаться, обсуждать любые вещи и открыто смотреть. Среди этих мыслей Шиён находит ответ на свою тошноту: ей мерзко от себя и от этой неловкой паузы, когда, казалось бы, всё было решено ещё до отъезда в Японию. Они с Борой не расстались по-настоящему, но, что ещё хуже, — они никогда не были вместе. Как малые дети. Даже в тишине комнаты Минджи Шиён не позволяет себе думать об этом слишком много. Она закрывает дверь, открывает окна нараспашку и падает на кровать, упираясь взглядом в потолок. Её начинает раздражать всё вокруг, тошнит от вина и людей, душно от августа и мыслей. Может, дело не только в непонятных отношениях с Борой, но и во всей Шиён. Где-то в глубине не дают покоя сомнения обо всём, что касается чувств. Шиён едва бывала в отношениях, но так от них устала, что хочет сделать перерыв на годы. Минджи, Минни, Бора и Нана поэтапно вытянули из неё всё, что могли, даже сейчас продолжая резать сердце напоминаниями. Минни практически полностью стерлась из памяти, Нана оставила открытую рану, что вызывает отвращение к себе и страх, Бора держит на поводке, но не подпускает близко, а Минджи всегда была чем-то средним между подругой и возлюбленной. Пожалуй, с Шиён хватит. Наверное, она вовсе не лесбиянка. Просто ей не повезло. В конце концов, все те люди правы — это неправильно. Стоит остановиться и стать нормальной. Надо забыть про все ошибки прошлого и… — Шиён? И следует закрывать замки, когда знаешь, что тебя тошнит от общества, даже если Минджи просила об обратном. — Всё хорошо? Особенно когда это общество успело выпить, смотрит большими, грустными глазами, и напоминает своим присутствием обо всём, что так нужно было забыть. // Бора выпила всего рюмку, но пьянее, чем была бы от бутылки соджу в любой другой день. Минджи закрывает на это глаза. Она слишком добра: уговорила врачей устроить лечение в дневном стационаре, а не в больнице, не перестала платить за учебу, как угрожала раннее, поможет с деньгами на время больничного и сдвинула начало лечения на неделю, чтобы можно было по-настоящему отметить день рождения. Не то чтобы Бора заслужила хотя бы что-то из этого. Для неё было удивительно проснуться в приватной палате клиники на окраине Сеула, оказаться дома у Минджи на следующий день и всего лишь три дня терпеть нескончаемые оскорбления и угрозы. Удивительно, что она вообще осталась жива и была найдена утром добрым прохожим, что вызвал «скорую». После этого, зная то, что Дон подняла на уши весь город, — несложно догадаться о том, как её нашла Минджи. И чем Бора отплатила за всю доброту? Парой десятков матов, удивительно смиренным поведением и стремлением забыться исключительно в эту ночь. Она не напивалась с тех пор, как сбежала от Гониля. С тех же пор пытается бросить сигареты и наркотики, но с этим гораздо тяжелее. К алкоголю, всё-таки, не было настоящей зависимости, а от отсутствия таблеток и табака начинается настоящая ломка. Было проверено десятки раз. Остатки разума помогают держать себя в руках. Жаль, что это не спасает от неадекватного состояния. Бора выходит курить каждый раз, когда на неё не смотрят, едва ест и решает добить вечер рюмкой соджу. Голову кружит так, словно она вновь подросток и отрывается на всю на одной из вечеринок. Для неё этот день рождения, пускай вокруг всё культурно и смешанно с празднованием повышения Минхо, ощущается именно таким. Кажется, что всё еще не отпустило после того приступа и не сошло действие лекарств. Пить, даже малое количество, было ужасной идеей. Сегодня она чувствует себя как подросток, только вокруг всё изменилось. Бора работает, учится, живёт с подругой, пьёт только по праздникам, не обращает внимания на парней и не ходит на вечеринки. Ей всё равно на секс, бесполезные разговоры, опьянение и громкую музыку. Может, было бы и всё равно на кайф, если бы не мерзкая привычка. Она даже не может больше получить удовольствие от таблеток, если не увеличит дозу. Всё, что было раньше обычной пятницей, ушло из жизни и стало странным воспоминанием. Поэтому Бора разрушает себя, пытаясь стать такой же безразличной ко всему. Она не злится со слов Минджи, не хочет плакать от вида тихой Юбин, не раздражается от присутствия Сана и не хочет накричать на Шиён. Ей медленно становится всё равно, пускай и с трудом. Завтра точно встретят головная боль и рвота. Дон надоедливо напоминает об этом, протягивая очередной бутерброд, пока Бора отмахивается. Она танцует, играет в дурацкие игры, выходит на перекуры и общается. Всё, лишь бы отвлечься и не обращать внимание на… От кого она пытается убежать? Проблема в Шиён, что навсегда въелась в память своим стремлением защищать, чистым умом и нежными касаниями? Или дело в Сане, что всегда оказывается рядом и без конца напоминает о том, какой он идеальный? Бора не может понять, пока старые отношения — это никогда не было отношениями — зависли в воздухе из-за неё же. — Ты больше не обращаешь внимание на игру, да? Сан, как на зло, продолжает лезть. Бора не смотрит на него, пытаясь разобрать свои карты. «Пытаясь» из-за того, что взгляд без конца поднимается в сторону кухни. Минджи, даже спустя столько лет, не оставляет детских попыток завоевать сердце Шиён. Она точно сумасшедшая и точно ни капли не разбирается в том, как работает флирт. Серьёзно, летать в Японию, лишь бы провести неделю боясь обняться? — С чего ты взял? — спустя два года знакомства Бора сдалась и начала отвечать на бессмысленные вопросы. — Ты скинула важные карты, — Сан показывает на знаки на картах, значения которых Бора уже забыла. Ей изначально было немного всё равно на непонятную европейскую игру, что принёс Минхо. — И ты пьяна. Бора поднимает взгляд на Сана, пытаясь разобрать его эмоции. Все остальные в круге заняты игрой и спорят обо всём, без остановки шумя, пока Сан, компанейский, активный и трезвый, остаётся рядом с Борой и следит только за ней. Стоит ли считать это одержимостью, а не симпатией? — Я не пьяна. — Не хочу вмешиваться, но ты точно пьяна, онни, — не вовремя вмешивается Юбин, что весь вечер сидит между Борой и Дон, прячась от людей. Удивительно, что она вообще согласилась приехать. Может, дело в Гахён, что очень хотела пойти на первую для себя «настоящую» вечеринку. — Вы просто завидуете, — Бора закатывает глаза, откладывая карты. Даже Гахён выпила немного пива сегодня, но не Сан и Юбин. — Не очень-то. Бора хочет сказать что-нибудь ещё, но взгляд ловит движения на кухне. Спустя десятки долгих минут, пока все играли в гостиной, Минджи и Шиён закончили шептаться. Бора ловит на себе тяжёлый взгляд Минджи, наблюдает, как Шиён медленно уходит в сторону лестницы, и борется с внезапными желаниями. Она давно хотела сбежать от чересчур умных игр и просто отдохнуть. Может… — Онни, ты будешь ходить? Дон толкает в плечо, отвлекая от Шиён, что скрывается на втором этаже. Бора переводит взгляд на пол, смотрит на свои карты и понимает, что давно потеряла ход игры и забыла всю суть. Может, она совсем немного пьяна, но дело даже не в этом. Дело в надоедливых взглядах, что не дают чувствовать себя спокойно. Минджи не перестаёт прожигать взглядом, постоянно безмолвно угрожая, а Сан не перестаёт пытаться стать ближе, будто совсем не понимает намёков. Или Бора недостаточно ясно намекает. — Я на перекур, пока без меня. Ей было бы стыдно перед Минджи, если бы та была смелее и добилась бы хотя бы чего-то. Даже было бы неловко перед Саном за то, как нагло она отвергает любые его попытки стать ближе. Но Бора знает, что на утро будет жалеть лишь о том, что продолжает играть с сердцем Шиён, пока совсем не понимает свои чувства. // — Да. Шиён окидывает Бору взглядом, пуская мурашки по телу. В темноте она кажется ещё серьёзнее, властнее, сильнее. — А у тебя всё хорошо? Бора ежится от вопроса. Абсолютно ничего не хорошо, поэтому она тут. И есть маленькая вероятность, что тут всё станет ещё хуже, если сделать что-то не так. Только сейчас это становится понятно, но уже нет смысла отступать назад. Бора абсолютно потеряна. — Не особо. Шаги босых ног по деревянному полу оказываются слишком громкими. Бора боится даже дышать громче положенного, иначе Шиён точно испугается и убежит. Нигде внутри даже нет логичного объяснения, почему именно она должна испугаться, но испытывать судьбу желания нет. Почему Бора вновь, спустя столько времени, начала бояться Шиён? — Почему ты ушла? — тихо спрашивает Шиён, садясь на край кровати. Аккуратный стук ладони по покрывалу зовёт сесть рядом. — Это же твой праздник. — Мой праздник, поэтому вы с Минджи весь вечер стоите в стороне… Иногда Бора хочет заклеить себе рот. Она не знает, откуда вырвались эти слова, но абсолютно точно понимает, что обиделась. Совсем немного, незаметно для других, но так, что точно вспомнит об этом через годы. В конце концов, Минджи её подруга, а Шиён её… кто-то. Отмечать свой двадцать первый год без таких людей, особенно если они рядом, но недостаточно близко, — кажется неправильным. — Мы отошли выпить на десять минут, — отвечает Шиён, хмуря брови. Её взгляд затуманенный, уставший. Бора соскучилась за старой Шиён, у которой в глазах были звезды, а лёгкая улыбка не сходила с губ. — Ты… ревнуешь меня к Минджи? Румянец на щеках появляется позорно быстро. У Боры нет причин ревновать. Они просто подруги, пускай их прошлое было насыщенным. Бора даже не может ревновать Шиён как подругу, потому что Минджи всегда была для той на первом месте, но в груди всё равно что-то колит. Чувства, которым нет объяснения, постоянно дают о себе знать. Бора просто боится признаться, что скучает по тому, что потеряла. — Это тупо, — бурчит она, опуская взгляд. — Мы просто подруги. — Мы так это и не обсудили. Впервые с момента, как Шиён вернулась в её жизнь, она сама выбрала поговорить. Было мучительно тяжело терпеть и бороться со своим характером, пока она закрывала глаза на всё. Бора не хочет признавать то, как сильно привыкла к тому, что всё всегда говорилось за неё. Шиён всегда решала их проблемы словами. Бора всегда убегала и с трудом принимала решения проблем. — Я хотела извиниться, — срывается раньше времени то, что давит на сердце последние месяцы. Бора даже не понимает, в чем именно провинилась, но чувствует невыносимую нужду извиниться. Она знает, что была неправа. Так ведь? — За что? — Шиён хмурится, опираясь на кровать ладонями. Сейчас она впервые за долгое время кажется открытой и привычной, если не считать нестираемой грусти, что стала частью её черт лица. — За то, что сказала тогда… Я должна была тебя остановить, но растерялась, — Бора нервно глотает воздух, понимая, что не может найти слова. — Ты… Ты мне… — Бора. Голос Шиён предупреждает замолчать до того, как Бора наговорит глупости. Их взгляды пересекаются: тяжёлый, внимательный, холодный чёрный с растерянным и уставшим, с потерявшейся за зрачками светлой радужкой. Бора чувствует себя провинившимся ребёнком, глупым подростком, обиженной на весь мир и влюблённой идиоткой — всё разом. — Никто тогда не мог меня оставить, так надо было, — Шиён откидывается на кровать, облокачиваясь на локти. Её поза выглядит непринуждённой, но тон голоса не даёт расслабиться. — И… всё нормально, — чёрные глаза находят Борины, успокаивая нежностью. — Пора отпустить ситуацию. — Отпустить? В голове самые неприятные предположения. Бора понимает, к чему всё идёт. Глубоко внутри она согласна. Но как она может отпустить то, что дарило ей комфорт и спасало на протяжении стольких лет? И должна ли она это делать, если ничего не мешает им оставить всё как было? — Ты сама постоянно говоришь, что мы подруги, — вздыхает Шиён, не разрывая зрительный контакт. — Быть подругами с «привилегиями» я не собираюсь. Стать девушками мы не можем, потому что это против твоих взглядов. Значит, нам стоит вернуться к тому, с чего всё началось. Сейчас Бора понимает то, от чего Шиён такая уставшая. Её взгляд изменился в секунду, когда она оказалась с Минджи наедине, и стал ещё тяжелее, когда Бора зашла в эту комнату. Они обе устали и хотят покончить с неудобной тишиной, но разными способами. Может, действительно стоит всё оборвать и сделать вид, что между ними ничего не было. Бора практически согласна, не считая того, что это будет невероятно тяжело. Сложно побороть свои чувства, когда они как огонь, который сжигает всё вокруг. — В любом случае, я не хочу мешать вам с Саном. Шиён говорит искренне, не дразня, как это делают другие. Но от одной фразы, сказанной от чистого сердца, внутри разливается злость. Бора раздражается за секунду, налетая на Шиён с такой скоростью, что пугает их обеих. Она сидит у неё на коленях, нависая сверху, но впервые в этом нет ничего романтичного или сексуального — Бора злая и хочет быть как можно ближе к Шиён, которая весь вечер показывает только безразличие и спокойствие. Бора хочет залезть к ней в душу и достучаться до самых глубоких чувств. — Да как ты, идиотка, не поймёшь, что мне похуй на этого Сана? — Ладони хватаются за ткань хлопковой рубашки на груди и сжимают её в кулаки. Бора почти кричит, не боясь привлечь внимание. Ей всё равно, что подумает Минджи и её друзья. — Мне нужна ты, а не он. — Тогда стань моей девушкой. Все чувства застывают. Ничего внутри. Она не двигается, продолжает сжимать в кулаках рубашку и смотреть прямо в холодные глаза, в которых не разобрать эмоции. Шиён застыла каменной стеной, испытывает взглядом и обжигает своим телом. Бора чувствует себя невероятно слабой и потерянной. Они обе знают, что это ни к чему не приведёт. — Шиён… Шиён знает ответ. Всегда его знала, просто надеялась на лучшее. Стало ли лучше? — Если я нужна тебе, то стань моей девушкой. Бора хмурит брови, пытаясь найти в глазах Шиён хоть что-то. Слова, которые она слышит, бьют в грудь, лишают воздуха и ведут голову. Как она может ответить на это? Как она может так долго врать себе? — Ты же знаешь, что это не так легко… Они обе знают, что Бора врёт. — Почему? — голос Шиён холоднее её взгляда. — Все наши друзья знают или догадываются о том, что было между нами. Посторонним знать не обязательно. И Сан сразу же отстанет. Становится тяжело дышать. Ладони продолжают хвататься за ткань рубашки так, словно она спасательный круг в бушующем океане. И так было всегда: Бора боится воды; Шиён влюблена в море. — Мы выросли, Бора, — собственное имя обжигает слух. — Взрослые люди предпочитают официальные отношения, а не игры в кошки-мышки. От того, как сильно сжаты веки, видно фиолетовые пятна. Бора падает лицом на грудь Шиён, отчаянно пытаясь вдохнуть глубже. Аромат парфюма, мускусного и тяжёлого, делает только хуже. Ещё хуже от того, что спустя столько лет, даже когда они давно перестали быть похожи на старых себя, сама Шиён всё так же пахнет ромашками. Родной запах успокаивает, делает невыносимо больно и напоминает Боре о том, с чего всё началось. В один момент ей просто было невыносимо одиноко, и только один человек смог по-настоящему её понять. — Шиён, ты же знаешь… В один момент Шиён увидела в знакомых ореховых глазах тёплое солнце и поняла, что никогда не найдёт в себе силы не любить. Бора для неё дороже золота, и это не изменится. — Знаю. Поэтому нам нужно прекратить. — Я не могу… — шепчет Бора. Ей становится противно от самой себя, но нет сил просто остановиться. — Бора, я люблю тебя, — слова слетают с губ настолько легко, что Шиён кривится. — Поэтому я не хочу больше мучить нас обеих. Нам нужно остаться друзьями и забыть о том, что было. Бора находит в себе силы подняться и вновь заглянуть в глаза, в которых теперь ясно читается боль. Кажется, эта боль была тут с самого начала. Насколько тяжелым было это решение для Шиён? — Я… — на языке вертятся три слова, которые давно следовало сказать. Бора ищет их внутри себя, но теряется среди сомнений, — Шиён, я… — неужели ей так сложно просто признаться? — Я… Или она вовсе никогда не любила Шиён так, как она любит её? Может, для Боры это всегда было дружбой, а не чем-то романтическим? Может ли она тогда так просто сказать «я люблю тебя», зная, что это значит для Шиён? — Прости… Бора слишком труслива. Шиён давно перестала чувствовать ноющую боль где-то в районе сердца. — Всё хорошо, — ничего не хорошо. Слезы наконец-то срываются с глаз, застилая всё вокруг. Бора плачет, тихо и спокойно, не пытаясь остановить все те чувства, что разом заполняют сердце. Пальцы наконец-то расслабляются, чувствуя неприятную тяжесть от долгого напряжения. Всё тело становится ватным и непослушным. Только хочется на мгновение коснуться прошлого, которому не суждено стать настоящим. — Можно я… — Поцелуй меня, — прерывает Шиён. Её голос слабый и сиплый от слез. — На прощание. Это всё, что нужно Боре. Она хочет запомнить вкус губ Шиён навсегда, раз никогда больше не сможет их коснуться. Она аккуратно тянется вперёд, опираясь ладонями о грудь, чтобы не упасть сверху. Они не видят друг друга из-за слез и волнения. Бора чувствует чужое дыхание на себе, стукается носом о щеку и краснеет от близости. Сердце болезненно бьёт по груди, словно пытается вырваться, мешая думать. Бора жмурится сильнее, пытаясь забыть про всё, что не касается Шиён. Её губы, пускай сухие и искусанные, всё такие же мягкие. Бора не может понять, какие они на вкус — никогда не могла понять, — но всё такое же привычное, не смотря на соль от слез и горечь от алкоголя. Поцелуи с Шиён всегда были самыми сладкими и освежающими, словно прохладный ветер в апреле. Они не заходят дальше того, что кажется правильным. Бора едва двигается, не дышит и не думает. Для неё важны только мучительно короткие секунды лёгкого, невинного поцелуя, от которого ещё долго будет гореть в груди. Шиён не торопит, даже когда их губы больше не касаются друг друга, давая время понять, что именно сегодня произошло. Или она сама ничего не понимает и пытается насладиться тем, что давно перестало приносить ей удовольствие. Губы Боры имели кисло-сладкий вкус с момента их первого поцелуя, но сейчас, не смотря на слезы и мерзкий спирт, они едва горькие, преимущественно медовые и мягкие. Шиён тонет в обычном касании, словно это самый страстный из поцелуев, теряя голову. Никто не заставит её разлюбить Бору, даже сама Бора и её глупые поступки. Даже общество, что бесконечно напоминает о том, как это всё неправильно. — Я люблю тебя. Оказывается, что это не так уж и сложно. Шёпот неожиданно срывается в секунду, когда в лёгких не остаётся воздуха. Бора просто признается, зная, что Шиён её поймёт. Ответом служат крепкие объятия и тихий скрип кровати, когда Шиён падает на спину, утягивая за собой. Бора прижимается ближе, оставаясь лежать сверху, не волнуясь о том, что ждёт их внизу, на первом этаже. Эта ночь полностью посвящена Шиён и её горячему телу, что согревает от горного воздуха. Шиён знает, что Бора её любит. Её больше не волнует то, что у них разное представление о любви. Волнуют только крепкие объятия и ночь вместе.

Под самое утро, когда Юбин уже варит кофе на кухне, а Дон принимает душ, Минджи и Сан засыпают через стену от комнаты Минджи, утомленные разговорами о прошлом и мыслями о том, что могло произойти между Борой и Шиён.