Танцы журавлей.

             Двери резиденции Поднебесной тихо скрипнули, пропуская внутрь немного зимнего холода. Заместитель снимает край флисового бафа с носа, тихо вдыхает теплоту широкого помещения. Снежинки на лице быстро таят, скапливаясь влагой на ресницах, норовя попасть в глаза. Ещё не скинув рюкзак, Какучо присаживается на одно колено, собираясь снять обувь, но как только тянется к шнуркам, понимает, что ничего не может рассмотреть.       Сообразив, он прикрывает ладонью глаз со шрамом, убеждаясь, что проблема в нём. Может ему уже следует носить повязку?       На другой стороне в проходе тихо появляется знакомая фигура со скрещенными руками на груди и опирается плечом о ближайшую стену. Если бы Какучо был не бетой, он бы сразу почувствовал терпкость витающего в помещении запаха кофе. И дело здесь совсем не в напитке.       Изана долго смотрит и ждёт, когда младший обратит внимание. У него внутри всё склеивается от лучезарности улыбки заместителя.       — Твой глаз, — пальцы касаются лба, ведут косо, повторяя изгибы рваного шрама. Изана смотрит будто через него, практически насквозь. — Он совсем потускнел.       В последние время Хитто и правда стал больше его тереть и беспокоится. Кажется зрение медленно, но верно становилось всё хуже.       — Это не помеха. Я вижу им цвета и тени. — Говорит уверенно Какучо, чуть склоняя голову вперёд, не избегая контакта. Признаётся и отдаётся на расправу. — Я всё также могу быть полезным.       У старшего на лице мелькает ухмылка.       Большой палец останавливается на части шрама под глазом, чуть надавливая, пробуя рельеф. А затем со всей аккуратностью ведёт уже по щеке вдоль скулы.       — А кто сказал, что ты больше не нужен?       Они вместе с ранних лет, так что, хоть старший это никогда в слух и не признает, Хитто стал для него неотъемлемой частью жизни. Он тот, кому можно доверить спину. Какучо считал точно также, только говорил прямо в лицо.       Эта его травматическая гетерохмия много раз подставляла, особенно во времена начала вспышки. Люди шарахались от него, как от… скитальца. Просто потому что у живых трупов со временем пересыхает и мутнеет роговица от неморгания, а ещё у них не остается природного запаха. И, о чудо, Какучо был бетой! Пару раз в него даже стреляли, думая, что он заражен.       И все те разы, ему приходилось идти навстречу к смерти, доказывая что его кровь чистая. Потому что живые трупы не могут так бурно реагировать на мертвую плоть, срываясь со всех сторон на парня.       Правда мало кто знает, что каждый, кто стрелял в заместителя Поднебесья, оставался со сломанными пальцами. И братья Хайтани тут не причём.       — У тебя скоро гон? — если он ничего не чувствует, это ни значит, что он не заметил изменения.       — А что, хочешь провести его со мной?       Какучо молчит, не имея понятия, что можно сказать. Он не растерян, такими выходками его уже не напугать. Но разве это не… жест доверия под огромной горой сарказма и усмешек?       — А ты бы разрешил? — гнёт свою линию младший, не боясь наглеть в аметистовых глазах. Они уже давно не дети, они всё сами понимают.       Этот вопрос звучит впервые с начала вспышки. Впервые за их осознанную взрослую жизнь. Метки были и до этого, — несколько укусов, куча синяков-засосов, немного ссадин, даже пара ритуальных порезов на внутренней части ладони ближе к запястью — но на этом всё. Никакой вязки и в мыслях не было. Ну, у брюнета точно.              Просто Какучо до последнего не может поверить в то, чего на самом деле добивался Изана.       — Какого хрена от тебя несёт Ханагаки? — ворчит беловолосый, обходя того с другой стороны, пока брюнет снимал с себя теплые уличные вещи, попутно стряхивая тающий снег с капюшона.       Даже в плохую погоду он брал самых крепких и выносливых людей из любой группировки, просто потому что после объединения они уже начали привыкать к смешанным вылазкам, и шёл на проверку самодельных пристроек и баррикад.       — О, Такимичи вернулся. — вспомнив, кивает Какучо, сматывая эластичные бинты с рук. — Наши группы встретились на просеке, когда нужно было возвращаться с обхода.       — Им пахнет сильнее чем Хайтани или Мадараме. — он делает тихую и глубокую затяжку носом, прогоняя мускусный запах па рецепторам. Не то что бы Изана был собственником до своих людей, даже до омег, но тут другой случай. — Сильнее, чем мной.       Ооо, у него точно вот-вот начнется гон.       Какучо лишь хмыкает, развязывает шарф и скидывает с плеч куртку. Клонит голову в бок, открывая вид на длинную шею. Старые укусы у основания уже давно зажили. Из-за их странных «традиций» новенькие и любые незнакомые люди думают о них либо как о братьях, коих в меньшинстве, либо как о парочке, ибо запах теперь у них один на двоих.       — Я твой заместитель и всегда им буду.       Изане льстит такое откровение. Ему нельзя, а он все-таки его любит. Он вполне понимает, что природа его может позволить найти любую подошедшею ему омегу или гамму, образовать пару и даже завести детей, если они до терпят до более мирного времени, но всё равно упирается до последнего. Какучо это видит, пару раз говорил об этом в открытую, на что получал грубое рычание. А потом, в какой-то момент, брюнету прилетает тысяча и одна причина, почему так не случится. А через какое-то время Хитто сдается и сам, пока Курокава облегченно и довольно позволяет себе сжать своего высокого придурка поперёк, воссоздавая что-то вроде неумелых объятий.       Как бы беловолосый не дивился, но такой выбор приняла вся его семья. Не кровная, но блять, семья. Дедушка сказал что-то по типу «Ну слава богу» и облегченно вздохнул, говоря что ещё в мирное время всё понял. Манжиро же смеялся как конь, и лишь Эмма лучезарно ему улыбалась с поднятым большим пальцем. Шиничиро вообще чуть не всплакнул.       — Мой, — соглашается старший. Кончики прохладных пальцев дотрагиваются до мелких аккуратных рубчиков.

***

      — Ваше Величество, — Какучо стоит в дверном проём, придерживаясь за сбитый косяк.       Хитто не помнит, чтобы у него так болела шея и саднило в ногах и спине. Ладно боль, он умел терпеть и не такое, но то что он проспал до часу дня и пропустил утренний патруль и тренировки — это выглядело в его глазах как конец света. Хотя, появись бы он сейчас с таким ярким запахом на коже и всем этим безобразием на шее — от вопросов точно не отделался. Слава богу, что у них нет проблем с горячей водой, но никакое даже самое душистое мыло не способно смыть такой густой кофейный мускус.       Его одолевает не смущение, нет. Смущение, это когда взгляд уходит в сторону, а щеки становятся на оттенок ярче. Хитто же готов был просто сгореть со стыда и гнева.       — Ебаный в рот… — давится Мадараме чаем с галетами, видя этот взгляд, но не понимает в чем собственно причина такой гнетущей атмосферы у заместителя Поднебесной.       — Изана, что ты сделал? — спрашивает Ран, придурашно улыбаясь. Он понимал чуть больше, но без линз ещё ничего не видел. И слава богу.       Беловолосый хоть и выглядит как всегда спокойным и самоуверенным, но то, как в миг расширились его зрачки говорят о многом. Как минимум он был переполнен эмоциями. Был бы котом, точно бы довольно заурчал — результат его вполне устраивал. В принципе, он и так умел петь.       — Я сам не в курсе… — врёт он, отпивая немного кипятка с душистыми травами. — Где Риндо? — спрашивает Курокава только для того, чтобы перевести внимание с неприлично взъерошенного беты на другую тему.       Да и в конце концов у них скоро собрание.       Взгляд Рана становится более лисьим. Дожевав сушёные яблоки, он наконец изъявил:       — На свиданке~       Теперь он действительно доволен.