Цветочная лавка “Pivoine Blanche”

Ревность. К сожалению, в мире еще не нашлось противоядия, способного навсегда излечить от ее вредоносных посягательств на организм: состоя целиком и полностью из вязкого чувства на протяжении вот уже десяти дней, Сяо Чжань явственно ощущает раздражающие покалывания кончиками пальцев. Хотел бы он избавиться от нее вовсе и прямо сейчас. Но только и может каждодневно бороться с желанием присвоить себе столь запретное, давно принадлежащее не кому-то другому, а собственной племяннице. Кто бы мог подумать, что примирение с семьей принесет ему нечто больше душевного спокойствия. И очень сомневается в том, что это «нечто» окажется тихой гаванью, а не новой волной урагана, что подчистую снесет кропотливо выстроенный мир. Чжаню ведь нравится здесь — там, где есть по-прежнему любимая работа, новый дом и приятные соседи, где присутствует теплое общение с семьей. Налаживая отношения с родными по крови людьми, он старательно игнорировал дальний ящик, в котором были заперты больно кусающие изнутри сожаления — у каждого своя война и свой финал битвы. Поэтому, зайдя в помещение и встретившись лицом к лицу с одной из когда-то брошенной в темный угол ошибкой, ему было сложно не то чтобы вдохнуть, а просто-напросто не сбежать. Как всегда. От того, чего не понимаем, и от чего зарождается страх. Но разве его страх не обоснован? Взрослый мужчина и подросток — не то, что должно вписываться в рамки всеобъемлющего понимания. Как минимум, Чжаню было тошно от себя и своих нездоровых желаний, как максимум — едва сдержал себя, чтобы не догнать и не успокоить объятиями разбитого парня. В то время он хотел Ибо оберегать от ненужных глупостей, учить новому и наставлять. Хотел видеть своими глазами перемены и личностный рост, только начавшие прорезаться на свет. А в итоге ранил своей безответственностью. Спасибо Хайкуаню, другу детства, за то, что смог оправдать перед личным судом простым, но таким необходимым «приди в себя, честный ты придурок», не позволив более оставаться один на один с бесконечными мыслями. Со временем Чжань действительно смог отпустить ситуацию, пеняя на глупого себя, пошедшего на поводу у шестнадцатилетнего парня. В нем бурлили гормоны и банальный интерес, в такие годы не вызывавший доверие. Он лишь надеялся, что с ним все в порядке, изредка возвращаясь к ярким дням с Ван Ибо и стараясь не замечать едва щемящего чувства в груди. Ощущать подобное было ни к чему. Но не заметить сердце, совершившее кульбит при виде повзрослевшего Ибо, было невозможно. Каждый брошенный им взгляд безжалостно пронзал взвинченного мужчину, из последних сил пытавшегося держать непоколебимый вид. Он так изменился. Сяо Чжань осторожно изучал сидящего перед собой привлекательного парня: точеные скулы, густые брови и по-прежнему глубокие глаза, в которые одновременно и тянет, и боязно заглядывать; опрятный вид и умение поддерживать беседу приковывали к себе внимание, тогда как голос с приятной хрипотцой вызывал приятную дрожь и ненасытность. Он так вырос. И Чжаню теперь не так страшны свои желания. К Ибо хотелось прикоснуться. К Ибо хочется прикоснуться. И пусть он сидит сейчас вовсе не в роскошной гостиной, не будучи одетым в черный, что так ему к лицу, а роется в земле в довольно поношенных тряпках. И пусть его руки в грязи, а по его вискам стекают капли пота, которые он то и дело вытирает тыльной стороной ладони, потому что жарко. И Сяо Чжаню сейчас жарко. Потому что сердце бьется непривычно часто, заставляя жадно глотать сухой воздух. Потому что в горле пересохло от внезапного осознания того, что хочется почувствовать эти прозрачные капли на вкус. Но Ли подходит так же быстро, как и сменяющие друг друга мысли об Ибо. Она заботливо протягивает руку к его лицу и стирает платком то, что всего пару секунд назад был готов убрать Чжань своим языком. Тяжелый вздох. Ему же никогда не нравились люди своего пола. Он не смотрел так пристально, изучая каждый неприкрытый участок их кожи, и не пытался вдохнуть чуть больше положенного, чтобы заполучить хотя бы частичку человека подле себя. Ибо так вырос. А что стало с Чжанем? Он ведь теперь совершенно неуправляем, попросту не может прогнать из себя то, что столько времени успешно подавлял. Наверное, из-за того, что Ван Ибо был далеко, вне поля его зрения, вне досягаемости. И лучше бы так оставалось. Только Чжань, как говорилось выше, теперь совершенно неуправляем.

***

Почему все привыкли думать, если человек достиг ранга «взрослый», обязательно должен быть зрел и рассудителен? Разве он не может оставаться просто человеком, у которого могут быть плохие/хорошие дни, которому порой хочется бездумно поваляться на диване или пораскинуть мозгами на темы «насколько велика наша Вселенная» или «почему огурец это ягода?»; человеком, которому свойственны страхи и неуверенность в себе, которому порой хочется умять тарелку мороженого с вишневым вареньем, не думая о том, что будет завтра и сколько осталось денег до зарплаты; человеком, который может беспричинно смеяться и обижаться потому, что задержали перевод новой серии полюбившегося сериала. Но мимолетные грезы о простой жизни быстро рассыпаются с выдохом сидевшего в свой выходной под пристальным взглядом Сюань Лу. Подсчет товара совсем не вязался с его состоянием. — Зачем я с тобой связался, — по голосу слышно — на грани взвыть от досады. — Если бы не я, “Pivoine Blanche” так и осталось бы лавкой, — хмыкнула женщина, — теперь это целая сеть магазинов. — Да-да… — соглашается, будучи все еще тем несчастным, работающим в свой единственный выходной. — Поэтому настоятельно рекомендую сделать здесь такую же перепланировку, как и в остальных точках. Ты только посмотри, — тычет пальцем в прозрачную дверь небольшого кабинета, из которой видно практически все помещение. — Почему наш золотой работничек опять одет не по форме? Как наши клиенты должны понять, что перед ними стоит продавец, а не уборщик? Я устала ему повторять, Чжань. И устала тебе повторять, что хамлу здесь не место. Почему ты подпустил его к людям? — недовольно щурится, пытаясь разобрать по губам, о чем говорят только прибывший посетитель с Ибо. — Во-первых, кажется, мы еще в самом начале договорились, что эта лавка останется нетронутой. Во-вторых, помещение небольшое, клиенту не составит труда понять, кто перед ним. И в третьих, какая разница во что одет Ибо, если он выглядит опрятно, не грубит и отлично справляется со своей работой? — трет переносицу Чжань, не желая слушать недовольства со стороны. — Не грубит? Ты вообще слышал, каким тоном он со мной разговаривает? Он ни во что меня не ставит, хотя я здесь далеко не последний человек, — не отвлекаясь от наблюдений, парирует Лу. — Он слушает меня, мне этого достаточно, — спокойно отвечает, продолжая заполнять необходимые бланки. — В последний раз он назвал меня подстилкой, Чжань, — поворачивается, задумчиво сверля взглядом уже его. — Честное слово, если бы не твоя племянница, я бы подумала, что эта ненависть на меня из-за тебя. — Что ты имеешь в виду? — наконец обращает должное внимание на Сюань Лу, мысленно отмечая, что бирюзовый цвет блузки как нельзя лучше подчеркивает цвет черных глаз. — Слишком уж сильно отстаивает твои личные границы, — объясняет, попутно складывая в папку документы, что вскоре исчезает в женской сумочке(как только поместилась??). — Каким образом? — непонимающе хмурится Чжань. — Да он готов в любую минуту на меня броситься, как только я оказываюсь рядом с тобой. Волком смотрит, чуть ли не рычит, — поежилась, вспомнив пробирающий взгляд. — Серьезно, от него в дрожь бросает. — Лу, перестань, ты преувеличиваешь, — просит, перехватывая доброжелательную улыбку Ибо, адресованную довольному покупателю. — После того как ты прекратишь витать в облаках. — Я уже, — разводит руками над столом, засыпанном кучей бумаг. — Давай-давай, чтобы к моему возвращению все было готово, — бросила фурия в юбке, прежде чем избавить от своего присутствия и раздражающих тирад о рассеянности, не свойственной боссу. Знала бы она причину его состояния, уволила бы Ибо к чертовой матери. Не сказать, что у Чжаня напрочь отключились мозги, когда он предложил ему работу с двойным окладом. Но да. Это было, наверное, слишком, о чем не заставила ждать Сюань Лу, уже несколько лет поддерживающая на плаву цветочный бизнес. Просто внутренне «удержать» кричало громче голоса разума и того, как беспечное предложение повлияет на него самого. Если вначале боролся с разницей между «прошлым» и «теперешним» поведением парня, то сейчас, остановившись на двадцатиоднолетнем Ибо, любые сравнения путающегося в ощущениях мужчины предоставили место времени и случаю. Потому что Ван Ибо тоже смотрел на него. Не сводил глаз с того злополучного вечера, когда Чжань впервые чуть было не сорвался с петель своего холеного контроля на пороге дома старшего брата. В тот злополучный день встало все на свои места: Ибо все еще был тем, кто мог разжечь в нем огонь.

***

Наверное, только звание «босс» спасает от того, чтобы нацепить табличку на шею с красноречивым посланием «сталкер». Нет, Сяо Чжань взрослый мужчина и то, чем он занимается, своего рода контроль качества работы своего персонала. И то, что его глаза повсюду следуют за очень даже привлекательным молодым человеком — способ, с помощью которого собирается необходимый материал для будущей оценки сотрудника. И совсем не имеет значения, что племянница всего одним присутствием подле объекта внимания отнимает необходимые баллы. Кто бы мог подумать, что его любимая девочка станет раздражать. Черт. Как он может о ней так говорить? С каких пор Сяо Чжань стал таким жадным? Он ведь души в ней не чаял, радовал, баловал и носил на руках. А что теперь? В который раз задаваясь вопросом, только сильней хочется сжимать волосы на висках и до белых пятен зажмурить глаза. Но день близился к концу, и лавку пора закрывать. К счастью, любимые растения могут понять, ластясь к едва ощутимым прикосновениям длинных пальцев. Их безмолвная поддержка подпитывает и придает сил. Сяо Чжань слишком давно с ними знаком. Породнился. Привык. Прирос. Он и сам себя чувствует подобно им — тянется к солнцу, которое может заживо сжечь, иссушить, умертвить или, возвратившись к истокам, подарить драгоценную жизнь. Ибо для него тепло, за которым он гонится и одновременно которого старательно избегает, боясь позволить пробраться глубже, под кожу, под ребра, где бьется хрупкое сердце, не имеющее возраста. Вновь. Вновь проснулось желание прикоснуться к нему. Спало ли оно? Возможно, дремало в ожидании своего часа. Выйдя из кабинета, в коем невозможно скрыться и не укрыть что-либо от глаз, пытавшихся спрятаться в комнатке метр на метр, Чжань устало поплелся к входной двери. Вечер выдался нелегким, глаза слипались буквально на ходу, когда как слух уловил едва слышные шаги со стороны уборной. Обернувшись на звук, он увидел возникшего перед ним Ван Ибо, задумчиво и не спеша собиравшегося домой. Чжань и подумать не мог, что окажется не один в столь поздний час. За окном полная луна и вязкие облака, напоминающие картинку из какого-нибудь фильма ужасов. Вот от этого мурашки по коже, а не от… Собственно... — Так значит подстилка… — выгнул бровь Чжань, следя за копошением парня у своего рюкзака. — Серьезно? — Очевидно, если ты уже в курсе, — пожал плечами Ибо, не прекращая собирать свои вещи. — Как по-детски, — с сожалением выдохнул Чжань, потерев переносицу. «Ну что за ребенок?» — Я думал, они в твоем вкусе, — усмехнулся парень, на минуту оставив сменную одежду и бросив ядовитый взгляд. Вновь его сердце совершило кульбит. И на сей раз вовсе не от неожиданности, а от того, что болело уже слишком давно. — Может, обсудим? Пришло время поговорить о случае, не оставлявшем в покое на протяжении нескольких лет. — Нечего обсуждать, — разворачивается спиной, видимо, не желая видеть Чжаня в этот момент. Внутри все сжимается, отчего с трудом дается тихое: — Прости. — Что? — резко обернулся Ибо, озадаченно осматривая мужчину в метре от себя. — Мне правда жаль, тогда я... — Брось, — небрежно бросил парень, не заметивший подрагивание черных ресниц — единственные, выдающие волнение. — Если ты забыл, я сам попросил об этом. Мой подарок, неужели не помнишь? — Ты так считаешь? Если бы он только мог поверить в эту чушь. — Я был довольно напорист. В том, что произошло, нет твоей вины, — пожимает плечами, будто сказанное совсем не затрагивает. — Просто слишком добрый взрослый завел дружбу с подростком. — Но я хотел этого. Тишина. Чжаню кажется, сердце сейчас прорвется наружу. Непослушное, как и волосы очаровательного парня перед ним — единственные, не поддающееся времени и контролю. — Но... Таким потерянным он видел Ибо впервые: огромные глаза, наполненные робкой надеждой, затрагивали потаенные струны, что не могли не дать отклик. Чжань делает первый шаг к нему. — Но ты был школьником, а я мужчиной тридцати пяти лет. — А сейчас? Чжань делает второй шаг, мысленно надеясь, что Ибо обернется прежде, чем он встретится с его спиной. — Я по-прежнему мужчина, и по-прежнему старше тебя на двадцать лет. И дыхание сбивается точно так же, как и в день, когда Ибо исполнилось шестнадцать. Осталось совсем немного, всего пару жалких сантиметров до границы, разделяющей двух человек буквально из разных миров. Олицетворение одного из которых все же оборачивается, больше не глядя растерянно из-за плеча: — Меня по-прежнему это не волнует. «Было бы дело только в этом» — нервно сглатывает Чжань, заглядывая в два черных омута. — Ибо, послушай... — Нет, Чжань, послушай ты. За все то время, что ты хотел получить прощение за поцелуй, о котором... — Ибо на секунду закрывает глаза, словно не веря в то, что происходит, резко выдыхает: — Я сходил с ума от одного лишь осознания того, что никогда больше тебя не увижу. Я лишился тебя, понимаешь? Тогда как ты лишь на время потерял возможность спокойно спать по ночам. Поэтому не нужно, не нужно со мной говорить, просить прощение, дабы уважить муки своей совести, не нужно на меня смотреть, чтобы в моей голове не возникало мыслей, начинающихся с «а если бы» или «а может быть». В конце концов, не нужно мне помогать. Думаешь я сразу не понял, что у тебя и без меня рук достаточно? Даже есть те, что по ночам уснуть не дают. — С Лу меня связывают исключительно рабочие отношения, — спешит разбить убеждения, кои и близко не стоят с тем, что творилось в его некогда привычном мире. — Да какое мне дело? — фыркает в очередной раз Ибо, разворачиваясь спиной, чтобы наконец закрыть чертов рюкзак и повесить на плечо. — Ибо... — протягивает вперед руку, не решаясь сделать то, что назойливой мухой преследовало со дня встречи. — Достаточно. Моя смена закончилась двадцать минут назад, — тяжело вздохнув, направился в сторону выхода. Возможно, именно скорость Ибо, с которой он оставлял позади Чжаня, послужила спусковым крючком. Потому что Сяо Чжань резко разворачивает его за плечо и утыкается носом в щеку, ощущая мягкость бархатной кожи и напряженное дыхание вмиг оцепеневшего парня. — Ибо… — тихо произносит, наклоняясь ближе к губам, опаляя дыханием скулы. — Ибо… — Прошу, не надо, — его голос искажается до не узнаваемости, Чжаню даже кажется, что парень действительно задыхается. Но очередной порывистый вдох Ибо заменяет собой, сминая мягкие губы и томно выдыхая. Он до одури хочет их целовать, изучить до мельчайших деталей, чтобы проснуться и знать, в каком уголке трещина, а где оставленный им несдержанный укус. Только вот имеет ли на это право? Парень не его. И следы оставлять не ему. Чжань тотчас отстраняется, будучи отрезвленным ненужным, но столь важным понимаем того, что Ибо ему не принадлежит. Ли сейчас ждет его дома, наверняка размышляя над тем, как провести вечер субботы в семейной обстановке, а не над тем, почему любимый дядя насильно целует ее парня. В груди неприятно жжет, глаза уже прикованы к старым колокольчикам над входной дверью, и слова первыми рвутся наружу, разрывая хлипкую связь: — Тебе действительно пора.