Цветочная лавка “Pivoine Blanche”

— Знаешь, ты такой очевидный. Возможно, Чжань согласился бы с этим утверждением, если бы не насмешливое выражение на лице друга. — Не тебе меня судить. Не отводишь взгляда от Ли, как только заявился ко мне. — Ну надо же, когда успел заметить? — хмыкнул Хайкуань, скрестив руки на груди. — Так, хватит, разворот на девяносто градусов, глаза в глаза, не хочу больше походить на извращенца, — с трудом отлип от окна кофейни, выходящего на небольшой дворик цветочной лавки, где Ли поливала нежные петунии и лобелии в скульптурах по обе стороны крыльца, тогда как Ибо подправлял форму декоративным деревьям, высаженным вдоль помещения. — Я лучше буду извращенцем, чем смотреть на твою седину вблизи, — Чжань достает бумажник и оставляет пару купюр в расчетнице. — Допивай свой карамельный фраппе, скоро приедет Лу, — морщась, поднялся из-за стола. Умудрился же оставить дома флешку с документацией, на которую потратил весь выходной. Хотя нечему тут удивляться, голова была забита совершенно другим, чтобы помнить, как оказалось, о чем-то столь незначительном. Черт. Сюань Лу с него три шкуры сдерет. — Брось, у него есть девушка — твоя племянница, Чжань, — напоминает Хайкуань, закрывая дверь уютной кофейни. Сяо Чжаню нравится засиживаться в этом ничем не примечательном местечке: приятная, слегка меланхоличная музыка на пару с теплыми тонами стен и деревянной мебелью, заполненной различными книгами, встречающимися почти в каждом уголке заведения — умиротворяют порой взвинченную душу. Но все недолговечно и, выйдя наружу, тягостные мысли вновь находят свое место, укореняясь в нем лишь крепче с каждым днем. — Прошу, уволь его прежде, чем поймешь, что больше невмоготу себя контролировать, — все же прозвучало неприятное продолжение. Сделав глубокий вдох, затем выдох, мужчина обернулся на Хайкуаня, все еще не сдвинувшегося с места и смотрящего на него уже совсем не насмешливо. В его взгляде волнение. Заставлять переживать других о себе — меньшее, чего хотелось бы Чжаню. Однако услышанное напрочь глушит в нем вину за беспокойство, отчетливо выдавая раздражение в каждом последующем слове: — Лучше займись своей жизнью, Хайкуань. — Не злись, я просто не хочу, чтобы вышло как... — не будучи уверенным, он все же закончил начатое, твердо посмотрев Чжаню в глаза: — Я не хочу тебя вытаскивать из того состояния, что и пять лет назад. — Тебе и не придется, — зачесывает волосы назад, ощущая как затягиваются тугие узлы напряжения. — Ибо больше не ребенок, а я давно не тот, кем был раньше. Тебе ли не знать? — Слушай, я не хотел ворошить прошлое, просто не желаю повторения. Понимаешь? — подходит ближе, кладя на плечо руку в примирительном жесте. — Потому что я уж точно понимаю — твой взгляд и твои поступки слишком красноречивы для человека, находившегося подле тебя всю свою сознательную жизнь. Неужели он настолько очевиден? Сяо Чжань не дурак и тоже может понять, что стараются для его же блага. Но кто скажет об этом его сердцу, что стремится к Ибо, с которым хочется в обнимку лечь на кровать, зарывшись в шелковистые волосы пальцами, и провести так как минимум вечность. И пусть он, уже давно выросший из сладких иллюзий многообещающей восьмерки, нехотя, но все еще цепляется за нее. — Кажется, вчера все стало таким, каким и должно быть с самого начала, — невесело улыбнулся Чжань, наконец первым шагнув в сторону своего магазина, — работодатель и сотрудник, ничего больше. Хайкуань только задумчиво посмотрел в спину отдаляющемуся силуэту, после чего не спеша двинулся следом. От них и так сквозит напряжением, не стоит усугублять комментариями, хорошо известными обоим: «ничего больше, кроме работодателя и сотрудника».

***

Стоял особенно жаркий день — пот ручьем лился, только окажись на улице без возможности почувствовать спасительную прохладу кондиционера. Ибо всем своим видом излучал недовольство тем, что последние два часа то и дело носился из лавки в теплицу. Наверняка думал, что Чжань засыпал кучей поручений, отыгрываясь на нем за вчерашнее. На деле же, он просто хотел чуть дольше побыть рядом, послушать его краткое «хорошо» и безрадостное «ладно» и, конечно, понаблюдать за едва уловимой сменой эмоций на бесстрастном лице. Наверное, многие бы назвали его садистом, не дающим покоя отвергнутому парню, но Чжаню плевать. Он человек, соответственно, эгоизм ему не чужд. Просто в данный момент всем своим естеством нуждается в его лечебном присутствии. Уже в следующую минуту Ибо без стеснения, вероятно, забив на приличия и будучи заебаным в край, прямо из шланга стал поливать себя водой. Все бы ничего, если бы не прилипшая мокрая футболка, очерчивающая рельефы хорошо сложенного тела. Чжань невольно представил, как его руки идеально смотрелись бы на тонкой талии, словно это место изначально заточено под него; а каким был бы запах, наклонись он к мокрым прядям волос — наверное, это был бы запах солнца и дождя, таким же согревающим изнутри и будоражащим сознание. — Ты хотя бы рот закрой, — посоветовал друг, в очередной раз заметив голодного зверя в глазах Чжаня при виде Ибо. — Хайкуань, — звучит предупреждающе. — Прекрати. — Интересно, это то, что ты всегда говоришь себе, глядя на него? — больше утверждал, чем спрашивал. — Знае... — Глядя на кого? — вклинилась Ли, будто из воздуха возникшая сбоку Чжаня. По спине прошла волна напряжения, пригвоздив к месту мужчину. Может, стоит послушать Сюань Лу и перестать витать в облаках на рабочем месте? До чего же смешно. Чжань осознает, что с работающим на него Ибо это невозможно. — Да вот, говорим о вечном — любви, — доброжелательно улыбнулся Хайкуань, метнув взглядом в друга. — В частности о неразделенной любви. — Что? Дядя? — тотчас заинтересовалась Ли, не зная на кого смотреть. — Заткнись, — зло прилетело в Хайкуаня, специально зацепившего скользкую тему. — Не слушай его, вечно несет всякий бред, — мягко проговорил Чжань уже своей племяннице. — Неужели ты говоришь о ней? — озвучила догадку девушка, подойдя ближе. — Столько лет прошло, а ты все еще... — Ли, ты все не так... — О ком вы? Низкий голос с приятной хрипотцой, что ласкал слух и которым мужчина готов был заслушиваться дни напролет, так некстати прозвучал неподалеку. Повернув голову, Чжань увидел приближающегося Ибо, попутно вытирающего полотенцем стекавшие капли воды вдоль длинной шеи к вороту футболки. Мокрые волосы спадали на лоб, а пухлые приоткрытые губы манили своим блеском, от чего он невольно сглотнул. — О Камиле, — подошла к нему Ли, выхватывая из рук полотенце. — В ее честь была названа лавка, ведь белые пионы — ее любимые цветы, — объясняла, тщательно вытирая темные пряди. — И где она сейчас? — тихо спросил Ибо, лицо которого не разглядеть из-за снующей вокруг него девушки. — Ох, — она на минуту обернулась на Чжаня с сожалением в глазах, — Камила была смертельно больна. Прежде учащенное сердцебиение поубавило свой пыл, грудь почти не двигалась, удерживая дыхание внутри, даже слишком разговорчивый Хайкуань хранил молчание. — Как бы то ни было, это довольно романтично, — вздохнула Ли, задумчиво посмотрев в сторону. — Должно быть, ты ее сильно любил. — Убери руки, — грубо прилетело в сторону девушки. Атмосфера резко сменила нейтральные цвета на более тяжелые темные, ощутимо отражаясь в каждом. Ли непонимающе хлопала глазами, растерянно убирая руки от Ибо. — Эй, полегче, — первым отреагировал Хайкуань, поравнявшись с племянницей Чжаня. — Где твои манеры? — Не лезь не в свое дело, — холодно бросил Ибо, прежде чем исчезнуть в подсобке, громко захлопнув за собой дверь. — Вы одинаковые, — скривился Хайкуань, недовольно обернувшись на Чжаня, кивком головы останавливая порыв двинуться следом. — И часто он с тобой так? — вернул свое внимание нахмуренной Ли. Сяо Чжань действительно готов был ринуться следом для... Для чего? Чтобы поговорить о его поведении? Или для того, чтобы с силой прижать к себе, избавив от тяжелых мыслей и неверных выводов, что успел насочинять себе парень. — Нет. Не знаю. В последнее время с ним творится что-то неладное. Ведет себя странно, срывается на пустом месте, — спокойно выдает Ли, приводя в недоумение стоящего подле себя Хайкуаня. — Пойду поговорить, позже слова от него добьюсь, — вздыхает и решительно ступает в сторону подсобки. Тишина. Две минуты. Пять. На шестой Хайкуань все же подает голос: — Я чего-то не понимаю? Чжань его не замечает, продолжая сверлить комнату в конце помещения нечитаемым взглядом.

***

Весь оставшийся день Сяо Чжань не мог найти себе места как в буквальном смысле, так и в переносном: куда бы он ни пошел, мешался Ли или Сюань Лу, о чем бы ни думал, возвращался к полуденной сцене с Ибо. И то, и другое вызывали раздражение. Все просто — Чжань не любил недосказанность и ощущение незавершенности. Это будто открывшаяся язва в желудке, с которой можно жить, но которая ни на минуту не оставляет в покое. Только вот он, в отличие от многих других, страдающих тем же недугом, не может позволить себе лекарства, способные на время заглушить боль. Их попросту не существует. Сяо Чжань не обязан отчитываться перед парнем, по сути никем ему не приходившимся, кроме рабочего, столь личными вещами. Но голос, пронизанный нотками боли, хорошо скрывающейся в грубости, не мог не заметить. Он помнит его еще совсем юным и, честно говоря, если человек и меняется, то лишь поверхностно: приходит некая осознанность, ранее не затрагивавшая некоторых особенностей характера, каждый раз по-новому проявлявшегося в той или иной ситуации, но восприятие чего бы то ни было остается тем же. Чжань помнит его таким: остро-реагирующим, требующим внимания и противоречиво податливым. Он словно дикий котенок. Что ж, мало что изменилось с того времени. Только маска равнодушия, присущая всем взрослым, нашла свое место и на его безупречном лице. Ибо чувствительный, что никогда не ускользало от внимания Чжаня. Как бы он ни старался спрятаться или обмануть наблюдательного мужчину, все попытки оказались тщетны. Потому что именно этим его привлек Ибо. И Чжань стремился к нему, неиспорченному временем и другими людьми. Стоя у входа в теплицу, прислонившись плечом к дверному косяку, он ждал приближения тихих шагов спрятавшегося в ней парня. Небо уже давно покрылось мириадами звезд, от которых глаз не оторвать, и только шорох ветра возвращал в реальность. Ночью мир преображается, становится чище и прекраснее. Возможно, дело во тьме, прячущей недостатки, или в луне, разоблачающей сокрытое при дневном свете. Ибо вышел спустя двадцать минут ожидания — не мало и не много. Время, позволившее собраться с мыслями перед разговором и одному, и другому. Казалось бы, полдня было предоставлено на то самое собраться, однако только последние минуты перед встречей оказываются решающими. В лунном свете Ибо завораживал с двойной силой, а плавная походка, не подающая явных намерений сбежать, вселяла уверенность. Подойдя к самому выходу, парень остановился, а затем поднял тяжелый взгляд на Чжаня. Это стоило ему больших усилий, с учетом того, что последние сутки он избегал его как огня; наверное, заведомо знал — сгорит, и через минуту, длиною в ту самую вечность, отвел глаза в сторону. — Так значит, — начал было Ибо, не моргая смотря позади Чжаня, — у меня с самого начала не было шанса. Сяо Чжань внимательно осматривает поникший силуэт с головы до ног, останавливаясь на опущенной макушке, волосы на которой хотелось, как в его шестнадцать, подбадривая, взъерошить. — Пойдем, — жестом руки позвал за собой Ибо, выходя за территорию “Pivoine Blanche”. Путь к небольшому парку, расположенному близ лавки, занял от силы минут пять. Чжань уверенно шел, преодолевая бесчисленные метры, пока Ибо плелся за ним тенью. Оба не проронили ни слова, только еле уловимое дыхание сплелось воедино среди царившей тишины, изредка разбавляемой шарканьем тяжелых ног. О сердцебиении речи не шло — поникло, боясь разбить своим гулом столь важный момент. Желтый свет ламп фонарей освещал узкие безлюдные улочки, вдоль которых не часто встречались деревянные лавки. К счастью, жара к ночи спала, от чего нахождение на улице стало гораздо более сносным. Наконец разместившись на одной из скамеек в самой глуши, мужчина громко выдохнул. Тугая струна напряжения отпустила, позволив сделать новый глоток воздуха. Чжань не признается в том, насколько сильно взволнован обычным нахождением рядом: нечто запретное одновременно подогревало интерес и пугало своей притягательностью. — Это было так давно, что я и думать забыл о том времени, — заговаривает Чжань, откинув голову на спинку, всматриваясь в небо. — Если поначалу все, что бы я ни делал, куда бы ни подался, сводилось к ее голубым глазам и белым волнистым локонам, то сейчас я едва помню очертания ее лица, — поморщившись, легким движением руки смахнул челку с лица. — Как бы паршиво это ни звучало, но это действительно так. Со временем мои воспоминания о ней полностью выцвели, оставив после себя горьковато-сладкое послевкусие. И знаешь что? — повернулся к Ибо, ища своими глазами два черных омута, что всегда успокаивали своей глубиной, даря необъяснимую уверенность и безграничное понимание. Всего один взгляд, способный на недосягаемое Чжаню. Его взгляд. — Мне больше не хочется, — признается, в подтверждение слов слегка мотая головой. — Не хочется думать или стараться вспомнить Камилу, ее улыбку или ее смех, о проведенном вместе времени. Это просто было, и это прошло, — легко выдыхает на последнем слове, на секунду уходя в свои мысли и теряя живую связь с тем, кто внимательно следит за ним на протяжении всего времени. — Если разобраться, посмотреть с высоты прожитых мной лет, с полной уверенностью могу сказать, что я был влюблен безумно и слепо, как это бывает впервые. Но влюбленность проходит так же быстро, как и появляется, если ее не подпитывать эмоциями. А у меня не было в планах всю жизнь тосковать. Впервые Чжань проговорил об этом в голос. И, казалось, впервые был услышан. Тогдашние друзья участливо хлопали по плечу, боясь лезть в столь личное или боясь впутать себя в чужие переживания, а родители — знать не хотели, ради своего же спокойствия. Времени и правда немало утекло с тех пор, но высказаться хотя бы кому-нибудь стоило. Он будто снял тяжелый груз с плеч, который стал частью его самого, привычным и незаметным. А сейчас дышать стало значительно легче. — Но разве лавка не служит напоминанием о ней? — раздается осторожное со стороны Ибо. — Думаю, поначалу так и было, — пожимает плечами, возвращая внимание кусочкам неба, видневшимся из-за густых ветвей деревьев. — Я приходил в лавку, чувствуя, что какая-то ее частичка, которую я бережно хранил, теперь поселилась в этом месте. Мне нравилось знать, что я здесь не один. А потом, — он вновь наклонил голову к Ибо, сощурившись, казалось бы, рассматривая его каждый миллиметр. — Не знаю, дело рук того же времени или нового образа жизни, я просто в какой-то момент перестал задумываться над своим одиночеством. Я перестал думать о ней. А потом появился ты… и во мне что-то изменилось. Порывистый ночной ветер растрепал каштановые волосы Ибо, скрыв взору то, в чем отчаянно нуждался Чжань. Он протянул к нему руку, чтобы убрать непослушные прядки волос с глаз, едва касаясь его кожи. Тучи сгущались, сердце же билось мерно, словно не случалось на его веку бурь. — Ты... Ты когда-нибудь думал обо мне? Сяо Чжань лишь грустно улыбнулся, продолжив всматриваться в человека напротив, надеясь, что это окажется куда красноречивее всех слов мира. — Мне нужно знать, — но Ибо требовал подтверждения, наверняка сомневаясь в нем, а, может, в самом себе. Может быть, Чжаню не стоило умалчивать столь о многом. — После того, как я ушел, ты продолжал помнить обо мне или... — Ох, Ибо, — не выдержав пытки вселенной, выпрямился на месте Чжань, тем самым сократив дистанцию между ними. — Ты ворвался в мою жизнь так неожиданно, буквально перевернув все вверх дном, что я толком не успел ни привыкнуть, ни насладиться. Связанное с тобой постоянно отдавалось во мне незаконченностью, из-за чего я никак не мог успокоиться, — положил свою ладонь на щеку, нежно поглаживая ее большим пальцем. Ибо опустил глаза, закусив губу, явно нервничая. — Конечно, я думал о тебе. Я все никак не мог прогнать вечно взлохмаченного бунтаря из моей головы, — шепчет, стирая сантиметр за сантиметром к Ибо. — С прической у меня все было нормально, не надо утрировать, — бурчит, все еще не поднимая глаз. Смутился. И в груди Чжаня разлилось тепло. — Утрирую? У тебя даже сейчас гнездо на голове, — пустил смешок Чжань, любуясь, бесконечно любуясь порозовевшими щеками. — Да поше... Теперь черед Чжаня прервать на полуслове, чтобы затянуть в долгожданный поцелуй. Он, не чувствуя сопротивления, бережно касается влажных губ своими, изучая и пробуя на вкус. Такие же. Такие же пухлые и мягкие, от коих невозможно оторваться. Он проталкивает язык внутрь, углубляя поцелуй и тотчас вызывая полустон Ибо. Такой чувственный мальчик и такой податливый. Сколько о нем таком он думал? День, неделю или месяц? Гораздо дольше. Гораздо. Ибо прижимается ближе, позволяя касаться себя и несмело протягивая руки, цепляется за предплечья. Чжань наслаждается каждым движением в ответ, принимая чужой язык в своем рту, поддается и отдает право вести младшему. Собственная рука плавно спускается с лица на плечо, предплечье, наконец, на тонкую талию, где ей самое место. Тяжелое дыхание и тепло чужого тела распаляют за считанные секунды, от чего возбуждение растет внизу живота. Осторожный поцелуй давно превратился в жадный и требующий, затуманивая рассудок и подчиняя желаниям, что подавлялись по сей день. Цитрусовый запах и тяжелое дыхание сводят с ума, Чжань то и дело старается сделать вдох, чтобы не задохнуться от переполнявших эмоций. Ему плевать, что они находятся посреди парка, где в любую минуту их могут заметить. Плевать, что вскоре должен начаться дождь, на то, что им, мокрым, придется как-то добираться до дома. Потому что Ибо сейчас с ним и безропотно отдается уже которую минуту по счету. Потому что здравые мысли уступают сердцу, и мужчина не намерен останавливаться ни сейчас, ни потом.