Я — Учиха Итачи

В ту же ночь пришли кошмары. Слишком реалистичные, чтобы это было фантазией испуганного сознания, слишком подробные, слишком настоящие, чтобы быть неправдой. Я раз за разом выполняла миссию за миссией, задание за заданием и получала один и тот же приказ, сказанный с притворно сочувствующими нотами, сквозь которые слышались обжигающий холод и равнодушие. И, несмотря на собственный ужас, отправлялась его исполнять. Всегда. Как бы не сопротивлялась, как бы не уговаривала, не умоляла и не рыдала… все равно выполняла его. И то, как входил клинок в чужую плоть, как поддавались моим иллюзиям соклановцы, как раз за разом проливалась чужая кровь от моей руки… кажется, это уже навсегда выжжено на подкорке моего мозга и обратной стороне век. Утром я могла плакать, разбивать костяшки о каменную стену, переживать панические атаки, а после пытаться забыть и стараться вести себя так, словно ничего не происходит, и перестать вспоминать думать на тренировках. Однако кошмары совсем не собирались уходить. Они захватывали мое сознание, заставляя наблюдать и переживать прошлое Итачи, словно это я, а вовсе не она, совершала все те вещи и выполняла приказы вышестоящего. Я привыкала к этим снам и просто мирилась с тем, что чужое прошлое всегда будет нависать за моей спиной. Итачи была несчастной, милой и доброй девочкой, чертовой пацифисткой и, господибоже, вегетарианкой, но это не отменяло того, что она являлась убийцей элитного отряда АНБУ. И на ее — уже моих — руках было много, слишком много чужой крови. И да, черт возьми, я ныла, плакала, дрожала в истериках и просыпалась в панических припадках каждую ночь, потому что я — не шиноби. Я не проходила эту их морально-психологическую подготовку к убийствам, не росла в этой культуре вечного боя-войны и по их же меркам являлась обычной гражданской, которой нечего делать в их жестоком мире. Я, черт подери, родилась в мире, где с детства вбивают в головы, что убийство — это страшно, грязно, запретно, грешно. И пусть могу убить в критической ситуации, где существует угроза жизни, а я действительно считаю, что могу, даже там, в своем мире, это совсем не значит, что это будет хладнокровным решением и никак на меня не повлияет. Я была просто… в замешательстве? Шоке? Ужасе и потерянности? Не знаю, как это переживают малолетние ниндзя, а я избрала ту самую, свою излюбленную страусиную тактику — не вижу проблемы, значит, ее нет. Закапывала все эти мысли, все эти кошмары и воспоминания как можно глубже в недра своего сознания и старательно отвлекала себя от всего этого. Тренировками, мыслями, спаррингами с Джузо… Что угодно, только не это. *** Знала ли я, как бороться с фобиями? Нет. Вообще нет. Потому что… ох, ладно, я была девочкой, которая очевидно росла депрессивным подростком с суицидальными порывами и сильными паническими атаками. И действительно имела проблемы, но, черт возьми, у меня не было фобий. У меня были навязчивые, беспокойные мысли, что причиняли мне дискомфорт и вызывали припадки, но я научилась справляться и переборола это. Чем страхи вообще отличаются от фобий? Самое первое, что приходит в голову — фобии сильнее, эмоциональнее и невозможно переступить так просто, как страхи. Потому что они — это бессознательный страх и ужас, что заставляют терять голову и перестать думать, подчиняясь только одним инстинктам. Конечно, поднапрягшись, смогла выудить из памяти, что фобии перебарывают на приемах психотерапевта. Замечательно, просто отлично, ворчала я себе под нос и раздраженно метала кунаи в деревянные мишени. Вот сейчас встану и пойду под лучи психотерапии от Наруто, единственного психотерапевта этого мира, только дождусь, пока он вырастет чуть выше моего пояса, и сразу к нему. Потом случайно зацепилась за мысль, вспомнив какой-то детективный сериал, в одной из серий которого люди как раз шли по объявлению к психотерапевту перебарывать свои фобии — боязнь воды, быть похороненной заживо и так далее, а тот постепенно вводил в комнату их страх, как бы от меньшего к большему, дабы научиться справляться с ним, а после зверски убивал именно этой самой фобией. Неловко кашлянула, осознавая, что ассоциации у меня… ладно-ладно, хреновый у меня ассоциативный ряд. Признаю. Додумалась же, ища методы борьбы с фобиями, вспомнить какого-то серийного убийцу и взять на заметку его способы. В любом случае, использовать способ от малого к большему с моей-то фобией… ну, и кого в Акацуки мне затыкать иголкой, выдавливая по капле крови? (еще можно, конечно, попытаться выполнять миссии, закалывая цели теми же иголками, но тогда Джузо наверняка решит, что его напарница спятила, и сдаст меня начальству). Потому что на свою собственную я не реагировала. Вообще. Никак. Не-а. Ну или можно вылить на себя несколько галлонов чужой крови прямо как в «Кэрри» Кинга — тоже должно помочь, этакое столкновение с прямым страхом, что позволит реагировать более спокойно на мелкие раздражители… Я так думаю. Наверное? В общем, пришлось признать собственное бессилие в этом вопросе и переключиться на другие задачи, надеясь, что миссии и периодические убийства заставят перестать меня реагировать столь ярко и самоубийственно. Еще пыталась окончательно довести свои-чужие приемы и рефлексы до того состояния, в котором они были, и перестать замедлять их собственными думами и мыслительным процессом. На фоне всех моих проблем это удавалось… ну, слишком хорошо и быстро, я бы сказала. Или, может, я наконец вошла в ритм и стала понимать и принимать это тело? Впрочем, какая разница, из-за этих успехов приходилось уже извращаться прямо как канонный Итачи, проверяя собственные пределы и покоряя новые границы. Даже безумные тренировки в его стиле переставали таковыми казаться, а брались на заметку, использовались и дорабатывались. И если знаменитый фокус с множественным и единовременным попаданием во все цели удался мне только с шаринганом и раз на… дцатый, то вот точность… ну она повысилась, да. Настолько, что я теперь развлекалась и сбрасывала пар, выбивая кунаями схематичные рисунки листьев, цветов или каких-то силуэтов на деревянных поверхностях. А потом я все-таки полезла в дебри катона… и немного увлеклась. Ладно-ладно, сильно увлеклась и ушла в себя, наплевав на реальность, но кого это волнует, кроме одного гиперответственного киринина? Ничего нового, обычная ситуация для меня, когда я чем-то интересовалась и активно в это что-то вникала. Вот стоит вспомнить, как я выпадала из реальности на месяцы, осваивая новые фэндомы или какую-то технику по рисованию… Подумаешь, забыла поесть, мысленно фырчу, недовольно встряхиваясь и с неохотой все-таки полезая в холодильник. Я вот, между прочим, неделями могу не есть ничего, кроме воды, воздуха и изредка перехваченных бутеров, питаясь одним энтузиазмом и воображением, и до сих пор… окей, с иронией исправилась мысленно, до двадцати как-то же дожила. И даже никаких проблем с желудком не заимела. А там за мной всякие киринины не присматривали, продолжала я ворчать, игнорируя едкие комментарии о наглости и мыслительных способностях своего напарника от недовольного просьбой кукольника. Тоже та еще… пакость, метнула в чужую сторону раздраженный взгляд. Закинув на сковородку помидоры и залив все яично-молочной смесью, прикрыла все крышкой и застыла возле плиты, задумчиво уставившись на готовящийся омлет и машинально прикусив палец. Стихийная чакра была интересной и крайне залипательно-увлекательной вещью. Потому что могла изменяться и получать любые стихийно-природные свойства. Ну, с определенными пределами, но тем не менее. Тот же мокутон — вот как, как скажите мне на милость, можно соединить воду и землю, чтобы получить чертово дерево? Грязь — она и есть грязь, в дерево не превращается. И вот не надо заливать про гены и прочую хрень, если в предрасположенность шиноби одного клана к определенной стихии я еще верю, то вот как тот первый шиноби, что принес ее, собственно, додумался соединить две разные стихии и получить третью, а после еще суметь закрепить в генах, чтобы это передавалось только его потомкам и больше никому… скорее поверю, что тут все дело в определенных пропорциях, какой-нибудь плотности чакры или еще в чем, что как бы передается генетически, но, думаю, что при должных усилиях и исследованиях это все-таки возможно повторить и не связанному родством человеку. Слабее, чем, конечно, с улучшенным геномом, но тем не менее. Те же Учиха… нет ни одного красноглазого без огня. Он просто есть. У всех. Вторая, третья, четвертая стихии могут быть какими угодно, но наиболее высокая предрасположенность именно к катону. И выражается у Учих она намного сильнее, чем у любого другого пользователя — это уже доказанный и проверенный факт. Все-таки демоны, явившиеся из аналога нашей Преисподней, с иронией мысленно хмыкаю я, логично предполагая, что тот же катон можно считать частью улучшенного генома — вот только засада, использовать-то его могут и другие шиноби, не связанные с ними родством. Правда, мелькала у меня еще одна мысль, что это как-то связано с самим шаринганом — то же Аматерасу и цвет глазок как бы намекают на взаимосвязь, но это все, конечно, лишь мои предположения и догадки, которые могут быть глупыми теориями. В чем вообще суть стихийной чакры? Если разбирать и лезть в теорию глубоко, то получалось, что у каждого шиноби есть врожденная предрасположенность к стихии. Грубо говоря, эта предрасположенность определяла природу чакры этих шиноби, их ощущение в сенсорном плане и даже придавала какие-то свойства, если была слишком высокой. Те же Учихи обжигали пламенем в сенсорном ощущении и почти не могли пользоваться медицинскими техниками. Полностью избавиться от этой огненной примеси в чакре мало кому удавалось — требовался запредельный контроль, а поджарить собственного пациента… ну, это было бы неловко, усмехнулась я, вспомнив попытки Изуми освоить медтехники и раз за разом поджариваемую рыбу. Мелькает мысль, что ее можно использовать, решив тем самым проблему с недостатком силы, но это еще надо серьезно обдумать. И, продолжая тему катона, эта стихия с крайне нестабильной формой, требующая отличного контроля и полной сосредоточенности. А еще моя самая нелюбимая, поморщилась, вспоминая многочисленные и постоянные ожоги в том мире и машинально потирая обожженные совсем недавно пальцы уже в этом. В общем, с огненной стихией меня связывали сложные отношения. Хотя, свои плюсы у нее, несомненно, есть — катон не требовал специальных условий, как суйтон, и можно бесконечно шутить, что свое всегда с собой — внутри собственных легких, где и начиналось преобразование стихии. А еще катон, несмотря на жесткие требования к контролю, как Учихе давался мне проще. Чакра охотно и быстро поддавалась стихийному преобразованию, требуя минимальных затрат и подчиняясь моему желанию и воле. Не то, что суйтон, который крайне неохотно подчинялся печатям, несмотря на мою безмерную любовь к этой стихии. Тяжело вздыхаю, чуть морщась и тоскливо думая, что такими темпами нормально ее осваивать начну не раньше, чем через полгода-год — пока окончательно разберусь с катоном, достигнув мастерства Итачи, пока пойму саму суть воды, а еще упражнения с фуутоном… И вообще, хочу стихию Льда, как у Хаку — это, можно сказать, заветная мечта управлять водой и льдом. Для последнего у меня даже есть неплохие способности к суйтону и фуутону, осталось только их освоить на таком же уровне, как и катон, а после вплотную заняться своими теориями насчет улучшенных геномов-стихий, экспериментировать с их смешением и, может, когда-нибудь… От мечтательных мыслей меня внезапно отвлекает противное и громкое щелканье рядом с ухом. Инстинктивно шарахаюсь в сторону и, морщась от резкого запаха гари, поднимаю недовольные глаза на Сасори, что с нечитаемым видом рассматривал плиту, а после медленно перевел на меня вишнево-карие глаза. — Ты почти сжег сковородку, — ровным голосом произнес кукольник, разглядывая мое лицо с пытливым и каким-то непонятным интересом. Моргаю, осознавая его слова, с сомнением перевожу взгляд на свой омлет… бывший омлет, ладно. Если это еще так можно назвать. Смущенно хмыкаю, прикусывая губу и отводя взгляд в сторону. Неловко вышло, да. Ну, зна-а-ачит не судьба-а-а, мысленно тяну противным голосочком, обдумывая вариант быстро помыть-почистить сковородку от испорченного омлета и смыться в свою комнату до завтра, а там уже Джузо отойдет, подобреет, поворчит, но пустит меня обратно на полигон — я не проверила все свои выкладки с катоном, а еще надо опробовать мелькнувшую мысль про поджаренную рыбу. А даже если не пустит, у меня еще есть недоработанные теории по шарингану и гендзюцу… Сасори, явно догадавшийся о моих намерениях, издает тяжелый вздох, тихо ругается, а после выдыхает угрожающее: — Хоть одно слово услышу — выкину отсюда ко всем биджуу, — и, не заметив должной реакции, добавляет ласково и почему-то гораздо более жутко: — За стол, Учиха, быстро. И как-то вот совсем не осознала, каким образом и в какой момент оказалась за барной стойкой. И пока я растерянно сверлила её глазами, пытаясь все-таки вспомнить, как за ней оказалась, да еще и с обратной стороны, от кукольника донеслось крайне довольное хмыканье. Самодовольное, я бы сказала, и такое одобрительное… Мои глаза невольно сузились и оторвались от столешницы, сверля недобрым взглядом уже спину одного высокомерного гада. Внутри вспыхнуло яркое желание и почти потребность запустить в того чем-нибудь тяжелым, но я мужественно отказалась от этой идеи, решив просто свалить, пока тот меня не видит, не обостряя — мне все-таки с ним еще лет восемь на одной базе жить и в одной организации работать. И я бы, собственно, так и поступила, если бы не задержала на кукольнике взгляд чуть дольше и не осознала, что Сасори не просто так стоял у плиты, а собрался готовить. Сасори. Готовить. Открываю рот, собираясь того поддеть, а после вдруг вспоминаю чужую угрозу и захлопываю его, решив мудро промолчать и не провоцировать. А потом стало как-то совсем не до того. Потому что… ну, понимаете, на Сасори и так залипнуть можно надолго, особенно, с моим-то фетишем на красные и рыжие оттенки, а когда тот еще и чем-то увлечен… Отчаянно прикусила изнутри собственную щеку, пытаясь не пялиться и не палиться, а еще заползти под стол и вообще уползти куда подальше, спрятаться и больше никогда не вылезать, ибо неприличнодетскоетелоивобщектотакоедетямпоказывает… И это ну совершенно мне не удалось — сдвинуться с места и пошевелиться. Да здраствует старый добрый ступор, давно не виделись, приятель, фырчу мысленно, чувствуя, как начинают гореть кончики ушей, несмотря на все усилия по удерживанию невозмутимой моськи. Сасори же, издала я нервный смешок и… сдалась, да, решив просто остаться и посмотреть. Этот лис коварный все равно считает меня парнем и даже если что-то заметит, не поймет, а после забьет. Или начнет копать, вредно подсказала интуиция, на которую я, естественно, зашикала и решила гордо проигнорировать. Ибо когда еще такое зрелище застанем? Сасори брезгливо выкидывает мои угольки, заливает сковородку водой и мученически вздыхает, заглядывая в холодильник, глубоко о чем-то задумываясь и постукивая пальцами по бедру. А после, словно что-то для себя решив, вытаскивает из холодильника помидоры, зелень, сыр с грибами, неспешно моет овощи и достает доску. Я завороженно наблюдаю за его небрежными, быстрыми движениями рук, пока тот нарезает помидоры под быстрый стук ножа о дерево. Вроде бы и ничего такого, но взгляд все равно хочется стыдливо отвести, а кончики ушей продолжают гореть адским пламенем, пока кукольник гремит посудой, ставя пару сковородок на огонь. Сасори двигается скупо, экономно, не совершая ни одного лишнего движения, но в то же время с какой-то легкостью, неуловимой уверенностью и мастерством управляясь со всем — быстро нарезая зелень, следя за поджаркой грибов и овощей, ловко взбалтывая яично-молочную смесь и натирая сыр. И зависаю, залипнув на это зрелище и кусая щеки изнутри до крови, ощущая, как в груди все переполняет быстро растущий восторг и восхищение. Хочу увидеть его в бою, осознаю внезапно, почти застывая от представленной картины невозмутимого Сасори с горящими глазами и уверенными движениями кистей-пальцев, которым подчиняются смертоносные марионетки. В горле мгновенно пересыхает, щеки ощутимо припекает, и я с трудом сглатываю, все-таки отводя глаза в сторону и с тоскливой обреченностью осознавая, что с моей головой явно что-то не так. Половое созревание, что ли? Не успеваю толком загрузиться с этой мыслью и обдумать собственные реакции, как передо мной с тихим стуком появляется тарелка с аккуратным и идеально круглым омлетом, художественно посыпанным зеленью. Поднимаю растерявшийся взгляд на Сасори, что закатывает глаза и насмешливо хмыкает, пряча подрагивающие уголки губ за снисходительной усмешкой: — Ешь уже, Учиха. Машинально беру палочки, вдыхаю аромат и, чувствуя подступающую к горлу тошноту от аппетитного запаха, замираю, понимая, что, если съем хоть кусочек, буду долго и мучительно блевать в туалете. Все-таки не стоило так долго забывать про еду… — А он точно не отравлен? — соскальзывает с языка быстрее, чем успеваю обдумать все варианты отмазывания от своего обеда-ужина. Надо было все-таки отделаться от Джузо кошмарами и плохим сном, мысленно сожалею я, глядя, как вишнево-карие глаза медленно сужаются и темнеют. Ой, и будет сейчас кому-то больно…