«Цветочный дворик» Сяо Чжаня

      — Так у Ван Ибо точно нет парня? — робко пискнул внутренний голос. И это было единственное, о чём успел подумать Сяо Чжань перед поцелуем.       А потом мир полетел в тартарары. А, может быть, в Диюй, где ему налили чашу забвения , и он выпил её с наслаждением, будто это был его последний глоток на земле. Прошлая жизнь подошла к концу, стёрлась из памяти, закончилась. Впереди была вечность. В мыслях не осталось ничего, кроме нежных и таких желанных губ на его губах. Да и не было больше никого, только он и Ван Ибо. И лишь это имело значение.       Сяо Чжаня целовали, словно пробуя на вкус незнакомое вино, медленно, тягуче, не давая отстраниться. Да он и не собирался, потому как ждал этого слишком долго. Впрочем, надо признать, ему нравилось то, как Ван Ибо ласкает его и томит ожиданием. Каждое прикосновение больших жадных ладоней отдавалось в теле мелкой дрожью. Внизу живота зарождался полузабытый рой бабочек, готовых порхать всю ночь. Сейчас уже трудно было вспомнить, когда он в последний раз так дрожал, судорожно сжимая рукой край своей футболки. Это становилось похоже на свободное падение: шаг в неизвестность, ветер в ушах, ни с чем несравнимое чувство полета. Нахлынувшие ощущения были до того яркими, что Сяо Чжань вспыхнул, как сплетенная из соломы игрушка, вцепился в широкие плечи с такой силой, точно никогда больше не хотел отпускать.       Длинные пальцы властно нырнули в его волосы на затылке и сжали до боли. Собственное дыхание враз стало рваным: Сяо Чжань запрокинул голову, пытаясь хоть немного справиться с собой. Это не помогло. Влажный язык прошелся по шее, и из горла вырвался сбившийся стон. И так захотелось продлить это мгновение…       «Не останавливайся, прошу, не останавливайся, о, боги, прикоснись ко мне так ещё раз»,— мысленно взмолился он, когда Ван Ибо горячим ртом втянул мочку уха и, чуть прикусив, тотчас отпустил, заставив выгнуться и потянуться вслед за лаской.       Внутри разгорался самый настоящий пожар, и, казалось, уже нельзя было разжечь его ярче, но вот чужая рука скользнула по талии вниз, к паху, расстегнула ширинку и замерла, мягко поглаживая между ног. По телу прошла волна жара, лишая возможности дышать, уводя всё дальше в темноту. Сяо Чжань был уверен, что смог бы почувствовать, как горит кожа. Он понял, что слабеет… Его наконец… почти…       Вдруг за окном послышался шум колёс, взревел неожиданно клаксон автомобиля: это кто-то из соседей воспользовался службой доставки.       Их обоих тряхнуло, как от разряда тока, но и привело в чувство. Сяо Чжань нехотя оторвался от губ Ван Ибо, неловко поправил одежду и, мельком заметив своё отражение в стекле, ощутил, как загорелись щёки — через панорамные окна они были видны всей улице, как на ладони.       Ван Ибо шумно выдохнул и рассмеялся:       — Слава богам, время уже позднее, а то мы как в аквариуме.       На душе стало тепло. Кажется, они без слов понимали друг друга.       — И всё-таки, надо выключить свет. Я не хочу потом краснеть перед соседями… — хихикнул Сяо Чжань и потянулся к лампе.       Теперь магазинчик освещал лишь свет уличных фонарей и фар изредка проезжающих машин. По потолку гуляли разноцветные пятна — они выхватывали из темноты часть прилавка и стеллажи с цветами. Гул затихающего города напоминал шум прибоя. Мужчина напротив был самым лучшим в мире, тем, с кем он бы хотел прожить оставшуюся жизнь.       Оставалось только одно. Нужно было выяснить, окончательно укрепиться в мысли, что и он любим в ответ. Сяо Чжаню хотелось определенности, но внутренне он колебался, по каким-то непонятным причинам чувствуя себя виноватым. Уже второй раз за вечер.       Однако он решился: осторожно поднял глаза на того, в кого очень сильно был влюблён, и неуверенно спросил:       — Значит, мои букеты не помогли? Ну… с тем парнем…       Ван Ибо сдул с глаз чёлку — по скулам прокатились желваки, — скривился и пожал плечами. Между ними повисло молчание.       Сяо Чжаню показалось, что промеж ударов бьющего по рёбрам сердца прошла вечность. Почувствовав непонятную слабость в ногах, он пробормотал:       — Если не хочешь — не рассказывай.       — Да нет, всё нормально. Я расскажу, чтобы у тебя не осталось и тени сомнения, — Ван Ибо коротко вздохнул и кинул на него быстрый взгляд. — Мы расстались. Видишь ли, мой… бывший парень в один вечер походу выпил лишнего, приехал ко мне, трахнул и укатил домой. И из такси слал слащавые сообщения, типа, прости, что не смог остаться на ночь, у меня собака болеет, но ты супер, я люблю тебя, детка, чмоки-чмоки, и всё такое…       Фразы про «люблю тебя, детка», про то, как кто-то трахнул Ван Ибо, мгновенно вызвали в Сяо Чжане глухое раздражение. Какого гуя?! Зачем ему это слушать?! Однако зацепившись взглядом за кривоватую усмешку, он внимательнее всмотрелся в собеседника. Что-то было не так. Ван Ибо говорил сдержанно, и даже как-то отстранённо, но Сяо Чжань явственно уловил в его голосе легкую дрожь. Сердце неприятно ёкнуло:       — И? Разве это повод для расставания? Ты не любишь трахаться с пьяными? Или тебе не жалко его собаку?       — Я не люблю, когда меня трахают в Пекине в то время, когда я вот уже неделю живу у родителей в Лояне. И вот это для меня весьма весомый повод для расставания…       Сяо Чжань растерянно ахнул, невольно сжался и стиснул ладонь в кулак. Чего он услышать точно не ожидал, так это такой концовки. Чересчур неожиданной. Но надо было что-то отвечать, и он брякнул первое, что пришло в голову:       — Моя профессиональная гордость слегка задета. Я-то был уверен, что букеты помогают. А оказалось — нет.       Ван Ибо внезапно фыркнул и в ответ на недоуменный взгляд Сяо Чжаня сипло и чуть надрывно хохотнул:       — Гэгэ, ты самый невероятный человек, которого я встречал. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Все, что угодно, только не жалость. Так что, спасибо тебе.       Он притянул Сяо Чжаня за затылок, прижался лбом ко лбу. Тёмные глаза оказались слишком близко, и на самом их дне мерцало нечто такое, от чего защемило сердце: боль, обида, сжигающая душу горечь уязвлённого самолюбия и… тщательно скрываемая надежда на сострадание. Перед ним был мальчишка, дерзкий, бесстрашный, готовый примчаться на помощь в дождь. И ужасно одинокий.       Захотелось прижать его к себе и защитить от всех бед мира. И Сяо Чжань, поддавшись порыву, нежно провёл ладонью по плечу. Так они простояли несколько мгновений. Потом Ван Ибо приподнял голову и усмехнулся:       — Все-таки жалеешь, да? — и, дождавшись смущённого кивка, продолжил. — Я тоже… Хочу, чтобы ты знал: ещё со второй нашей встречи я думал: «Почему он — это не ты?». Скажи, ты ведь не хотел тогда делать мне букет? Не хотел, а сделал. Почему?       — Потому что хотел, чтобы ты был счастлив… — разом помертвевшими губами отозвался Сяо Чжань. — И потому что я — настоящий дурак! Кретин. Тупица. Идиот…       Он вдруг понял, что не может даже дышать. Подумать только, сколько времени они потеряли зря! Ведь так бывает, правда: решишь, что не умеешь любить — и всё равно любишь?..       — Твои руки пахнут цветами, — Ван Ибо взял его ладонь в свою — широченную, твёрдую, надёжную, — успокаивающе погладил пальцы, бережно и нежно поцеловал запястье, затем уткнулся носом ему в шею и вдохнул поглубже. — Ты весь пахнешь цветами.       Неровное дыхание теплом осело на коже, последний осколок выскользнул из сердца, Сяо Чжань обнял Ван Ибо в ответ и замер, услышав торопливый шёпот в ухо вперемешку с поцелуями:       — Мне нужны самые лучшие цветы, Чжань-гэ…       Наверное, удивление на его лице было таким забавным, что Ван Ибо просиял самой открытой, самой гремлинской улыбкой:       — Только вот не знаю, сможешь ли ты собрать букет, который сказал бы «Извини, однако в Пекине живёт ещё больший идиот, который умудрился встретить самого удивительного мужчину на свете, но ничего не говорил ему про свои чувства, да и вдобавок зачем-то покупал у него цветы для другого».       Ответить Сяо Чжань не успел.       Дверь с громким стуком распахнулась, заставив их отскочить друг от друга.