«Цветочный дворик» Сяо Чжаня

      Семья Сяо Чжаня держала цветочный магазин с конца 80-х. Дела шли с переменным успехом: завоевать прочное место на рынке в столице оказалось делом непростым. Надо было выстраивать сеть агентов, запасаться транспортом. Частенько случались перебои с поставками цветов. Был период, когда на какое-то время пришлось забыть о деньгах, и фамильное гнездо чуть не выставили на продажу. О сытости мечтать не приходилось — хватало только на самое необходимое. В общем, жизнь назвать спокойной можно было лишь с очень большой натяжкой. Но потом случилось нечто непредвиденное: неожиданно у семьи появилось преимущество перед соперниками — Сяо Чжань стал волшебником.       Используя магию, как нечто само собой разумеющееся, он делал окружающий мир чуть более человечным, чуть более любящим. Люди нуждались в его помощи — и он никому не отказывал, полагая, что нет большей радости, чем дарить счастье другому и быть счастливым от этого. Он мог из семечка вырастить целое дерево, а из любой ветки или цветка сотворить самое настоящее Чудо. С этим не могли спорить даже его конкуренты. А близкие и вовсе не скрывали восторга, когда он преподносил им какой-нибудь особенный цветок.       Увы, никто не догадывался, что выращен этот цветок проклятым человеком — человеком, не умеющим любить.       А ведь всё начиналось так хорошо… когда-то, но разбилось в один вечер всего из-за нескольких глупо сказанных слов.       Они жили в районе Шичахай к северо-западу от Запретного города. В лабиринте узких улочек-хутунов, хранивших дух старого Пекина, было тесно от звуков: голоса соседей перемежались лаем собак, шуршанием автомобильных шин, отрывистыми выкриками продавцов и смехом детей.       Дома-сыхэюани, ранее принадлежавшие богатеям, после Китайской революции превратились в своеобразные коммуны: те, кто не мог позволить себе дорогостоящую квартиру, ютились в маленьких комнатах, из окон которых был виден только угол соседнего дома. Вывешенное на улице белье, очаги под открытым небом, чайные посиделки, почти родственные отношения — звучит странно, однако подобная жизнь нараспашку, без всякой регламентации, с открытыми окнами и дверьми, пришлась по вкусу жителям Пекина.       Поэтому неудивительно, что даже бурный экономический рост 1990-х не смог заставить их покинуть свои крошечные жилища. Все были друг с другом знакомы. Подрастали дети и внуки, которые спешно переделывали свои дома под гостиницы, рестораны и кафе, украшая входы традиционными красными фонариками. В переулках прятались мелкие мастерские, во дворах сыхэюаней устраивались небольшие сады, где цвели жасмин и шиповник.       А ночами там раздавались песни сверчков. Золотые клетки для них, правда, уже не делались, но старики вечерами с упоением наблюдали за боями насекомых. Приученные к драке, сверчки сражались с яростью героев, и зрители получали от этого большое удовольствие. Малыш Чжань-Чжань старался не пропустить ни одного сражения, глядя на поединки широко раскрытыми глазами. Когда противники сходились, казалось, бросаясь в смертельную схватку, сердце мальчика замирало от восторга.       Он вообще рос обычным ребёнком: в меру проказливым, немного мечтательным, но серьезным, когда нужно. Единственное, что отличало Сяо Чжаня от других детей — это то, как он глядел на мир. И это не могло не отразиться на его дальнейшей жизни.       Когда Чжань-Чжань был маленьким и ещё не умел колдовать, ему часто снились странные сны. Во снах он летал вместе с птицами, купался в солнечном свете и забирался в таинственные жилища сказочных существ. Проснувшись же, сразу хватался за краски. Мазок за мазком, неуверенные поначалу штрихи превращались в линии, из которых складывались картины — яркие сочные, удивительно живые, с причудливыми переливами света и тени, способные поразить воображение.       Потом, когда он подрос, его птичьи, лёгкие, наполненные радостью сновидения стали реже, а с годами почти пропали, хотя порой он заново переживал одно из них — самое мучительное, но и самое прекрасное. То, что никак не получалось нарисовать.       Сон этот начинался как сказка — розовый закат, ласковый ветер и лёгкое парение в бескрайнем синем просторе. Тянуло сладким цветочным ароматом, который словно пробуждал в памяти нечто забытое, давно утерянное, спрятанное глубоко-глубоко, как сокровище. Сяо Чжань летел над землей, выискивая посреди огромного ярко-жёлтого поля цветов, затянутого вечерней дымкой, уже знакомую тощую фигурку. Она (или, скорее, он?) махала руками, что-то кричала, но он не понимал слов — птицы пели слишком громко, а его лица касались последние лучи заходящего солнца, мешавшие рассмотреть всё, как следует. Видны были лишь белоснежные крылья за спиной (а может это были широкие рукава — уловить было трудно), да тёмные волосы. И вдруг всё исчезало. Сон резко обрывался, вызывая на глаза слёзы…       — Чжань-Чжань, просыпайся! — голос матери заставлял вздрогнуть. Она нежно касалась его руки, и продолжала со вздохом. — Ты снова кого-то звал…       — Кого?       — Я не знаю, милый, — ещё тише отвечала она. Как всегда, лицо её становилось печальным.       Сяо Чжань высвобождался из маминых объятий и садился на кровати, отряхивая с себя остатки сна. Мама что-то ещё говорила, но он почти не слушал, думая о своём. Родителей это сильно тревожило.       И лишь На Ин — его любимая тётушка — гладила Сяо Чжаня по голове и мягко улыбалась, будто всё шло так, как нужно.       А жизнь бежала своим чередом.       В старших классах нежданно-негаданно обнаружилась явная склонность Сяо Чжаня к ботанике, которую он до этого обходил стороной. Ему так понравилось выращивать цветы, что На Ин из каждого своего турне стала привозить ему мешочки с семенами. Несмотря на плотный график (она была известной певицей), на любимого племянника время у неё находилось всегда.       — Бери, А-Чжань, — она протягивала очередной мешочек, — и пусть из этих семян вырастут волшебные растения, дающие людям счастье.       Вскоре каждый квадратный цунь внутреннего дворика был полностью засажен цветами. Это был чудесный сад, в котором нашли пристанище не только белоснежные гардении, пышные розовые пионы, горделивые розы и гортензии, но и малютки гиацинты, примулы и маргаритки, радостно тянувшиеся к солнышку крохотными зелеными лапками. Желтофиоли соперничали друг с другом в яркости соцветий. Их жёлтый цвет эффектно оттенял зелень лужаек. Были здесь и голубые васильки, и оранжевые настурции, и нежный шалфей, и огромные ромашки, и душистый горошек, и рододендроны, и красные маки — пышное цветение с ранней весны до поздней осени наполняло воздух запахом самых разных ароматов.       — Кто бы мог подумать! — фыркнул однажды отец, с интересом разглядывая сына, пропалывающего грядки. — Я бы на твоём месте напрягся, мать. Сынок-то, смотрю, серьезно вознамерился досрочно отправить нас на пенсию.       Это была их любимая семейная шутка: семья занималась цветами, однако раньше проблема заключалась в том, что Сяо Чжаня не очень тянуло помогать родителям, и он с трудом скрывал это. Ему нравилось петь, рисовать, готовить по собственным рецептам, особенно печь пирожные (а потом страдать из-за пухлых щёк), но никак не копаться в земле.       Поэтому Сяо Чжань, убирая за ухо непослушную прядь, рассмеялся:       — Дед всегда говорил: лучше поздно, чем никогда.       А мама в ответ лишь закатила глаза и отмахнулась от отца, словно от надоедливой мухи. Сяо Чжань знал — её интересовало другое. Она в последнее время осторожно выспрашивала, как он относится к девочкам, и нет ли у него подружки. Приходилось отшучиваться, что он всё ещё не встретил свою принцессу.       Но, на самом деле, к девушкам он был равнодушен, видя в них приятельниц, и только. С ними можно было поболтать о всякой ерунде, не воспринимая при этом всерьёз их попытки перевести отношения в другую плоскость. Впрочем, мальчики ему тоже не нравились. По крайней мере, среди знакомых не было ни одного, кто по-настоящему затронул бы его сердце.       Сяо Чжань же, в свою очередь, нравился многим, хоть и решительно не понимал, чем заслужил такое отношение, потому что он сам искренне оценивал себя на шесть из десяти — типичный ботаник с нелепыми очками в широкой черной оправе и тощими длинными ногами. Зеркало врать не будет, оно отражает то, что видит.       После школы Сяо Чжань поступил в университет, где и встретил Гу Цзячэна. Смазливый паренёк стал первым, кто смог привлечь его внимание: он был неглуп, остроумен, заботлив и умел слушать. Им было интересно вдвоём — они вели разговоры по душам, вместе ходили на лекции и в кафе, много смеялись, делились впечатлениями об очередном блокбастере и понимали друг друга без слов.       И как-то раз Сяо Чжань сам себе признался, что это чисто дружеское общение порой очень сильно его затягивало. Это была ещё не любовь, но определённо симпатия.       Он даже рискнул пригласить приятеля на концерт своей тётушки, который она давала в Пекине за день до праздника фонарей, чтобы, наконец-то, сделать то, о чём так давно загадал — поцеловать Гу Цзячэна в темноте зала. Ну, а дальше, если получится — переспать. Интересно, как отреагирует приятель, если перейти границы дозволенного? Бросится на шею. Или пошлёт куда подальше? «Вот было бы славно!» — прошептал внутренний голос. Сяо Чжань приказал голосу заткнуться. Нельзя упускать такой шанс. Не то чтобы ему этого так сильно хотелось, нет. Просто, похоже, Сяо Чжань оставался единственным девственником на курсе.       А накануне Сяо Чжаню приснился тот самый сон: поле жёлтых цветов и чья-то мелькающая между ними худющая фигурка. Почему-то с поникшей головой.       Утром он снова проснулся в слезах.