Чернильные кляксы и Незабудки

2019

— Нет, тётя Агнес не может сидеть рядом ни с одним из Пульциферов, — сказала Анафема, склонившись над таблицей рассадки. — Между ними какая-то вражда, лучше посадить её с вами. Хотя, если подумать, с Шедвеллом они тоже могут не поладить. — Он ни с кем не ладит, — сказал Адам, вскакивая со стула и опираясь локтями на стойку. — За исключением Мадам Трейси, но это потому, что он в неё влюблен и всё такое. Это была последняя суббота сентября, до свадьбы оставалось чуть больше месяца. Школа началась и для Анафемы, и для детей, а это означало, что планирование свадьбы теперь было перенесено на выходные. Это также означало, что их численность часто уменьшалась из-за других обязательств; сегодня за расписанием рассадки следили только Азирафаэль, Анафема и Адам. Ньют тоже был с ними, но он редко мог предложить помощь в решении этих вопросов. В целом, для всех вовлечённых сторон было лучше, если он просто сидел тихо и с обожанием смотрел на Анафему. В противном случае он просто задерживал процесс, задавая вопросы типа «Что такое шифон?» и «Серо-коричневый и бежевый разве не одно и то же?» Азирафаэль снова посмотрел на карту и задумчиво промычал. Он сделал несколько пометок и с ненужным драматизмом зачеркнул исходное место Агнес. — Я думаю, что перемещение Агнес возможно. Однако нам придется переместить твою кузину Мэри за стол Пульциферов. — Сойдёт, — ответила Анафема, рассеянно махнув рукой. — Она может и будет говорить с кем угодно и о чём угодно. — Часто очень долго, — добавил Ньют, поморщившись. Анафема сочувственно кивнула и осмотрела их работу. — Я думаю, мы почти всех рассадили, верно? — Мы можем оставить эти места открытыми для всех, кто заранее не ответил на приглашение, — сказала она, постукивая чёрным лакированным ногтем рядом по нескольким незанятым местам на столе Азирафаэля. Азирафаэль фыркнул, но ничего не сказал. Он уже высказал свое мнение по поводу гостей, которые не отвечают на приглашение заранее (а именно, что им не следует ожидать, что их накормят после столь вопиющего нарушения этикета, но в этом вопросе его мало кто поддержал). — Кстати об этом, — Анафема достала откуда-то из-под своей объемистой юбки старинные карманные часы и проверила время, — Ньют, нам пора идти. Сомневаюсь, что мистер Кроули воспримет наше опоздание слишком любезно. Азирафаэль резко поднял голову. — Опоздание куда? Анафема ухмыльнулась и обняла Ньюта за талию. — Я наконец-то уговорила его сделать парные татуировки, мы набьём обручальные кольца, — сказала она, подняв левую руку. — Ещё немного рано, но мы хотим, чтобы они зажили до медового месяца. — Он позволил вам записаться на сеанс так быстро? — спросил Азирафаэль несколько недоверчиво. У Кроули, как правило, всё было расписано на несколько месяцев вперёд, так как несмотря на все его усилия, он пользовался бешеной популярностью и создал что-то вроде культа среди тату-блогеров. Адам прочистил горло и криво улыбнулся. — Я переговорил с ним, — сказал он, откидываясь спиной к стойке в позе, очень напоминающей Кроули. Это всё объясняло. Кроули всегда не мог устоять, когда дело касалось детей. Хоть он и с радостью мог предложить Анафеме и Ньюту засунуть это просьбу куда подальше, но он бы ни за что не отказал Адаму. Он также, вероятно, с большой радостью отменил бронирование какого-то богатого клиента, который забронировал сеанс за шесть месяцев, что было просто вишенкой на торте. Ньют поморщился. — Я до сих пор не совсем уверен, — сказал он. — Я имею в виду, что я никогда не думал о себе как о татуированном человеке, понимаешь? Анафема закатила глаза. Очевидно, он уже говорил это много-много раз, и она устала это опровергать. — Не существует такого понятия, как татуированный человек, детка. Сейчас они есть у каждого. — У мистера Фелла есть татуировка, — весело вставил Адам. — Мистер Кроули рассказал мне об этом. — Правда? Азирафаэль всегда знал, что это вернётся, чтобы укусить его. Его щёки пылали, когда он пытался придумать, как смягчить это. — Я, ах, ну, совсем маленькая. Можете назвать это юношеской неосмотрительностью, — сказал он с притворным смехом. Это было больше, чем просто ложь, поскольку она на самом деле занимало довольно много места на его спине. (И он набил её на свое тридцатилетие.) Анафема всплеснула руками. — Боже, ты такой классный! Видишь, Ньют, если Азирафаэль смог это сделать, то и ты тоже сможешь. — Было больно? — обеспокоенно спросил Ньют. Азирафаэль сглотнул. — Э-э, нет, не так уж и сильно. — Всё хорошо, ангел, — пробормотал Кроули. — Почти готово. Азирафаэль закусил губу и закрыл глаза. Сама игла не причиняла мучительной боли, но оставаться в таком неподвижном состоянии так долго уже начинало сказываться на его спине. Жужжание прекратилось, и Кроули вытер каплю чернил. — Вот и всё. Азирафаэль выдохнул и расправил плечи. Прежде чем он успел подойти к зеркалу, он почувствовал, как Кроули нежно поцеловал его в затылок. — Готов поспорить, это одна из моих лучших работ. Хотя иметь такой красивый холст играет мне на руку. — Он провёл кончиками пальцев в перчатке по нежным серым крыльям, которые теперь украшали его лопатки. — Просто великолепно. — Вам следует пойти с нами, мистер Фелл, — сказал Адам. — Знаете, там для моральной поддержки. При обычных обстоятельствах Азирафаэль мог бы с подозрением отнестись к озорному блеску в глазах мальчика, но он был настолько взволнован этим предложением, что он совершенно ускользнул от его внимания. — О, я не уверен, что это хорошая идея, — возразил он. — Давай, пойдем с нами! — сказала Анафема. — Тебе в любом случае следует передохнуть. Азирафаэль колебался. Он не был в «Девятом Круге Чернил» много лет, слишком много болезненных воспоминаний. Но Адам и Анафема смотрели на него своими умоляющими щенячьими глазами, перед которыми он никогда не мог устоять. Кроме того, Кроули всё время врывался в цветочный магазин без предупреждения, так что это было справедливо. Это приободрило его, поэтому он обнаружил, что согласился в основном из-за этой мысли. — Да, конечно. Если вы этого хотите.

**********

Фасад «Девятого Круга Чернил» долгое время был предметом разногласий между Кроули и соседями, которые считали его отравой для района. Для всего мира это выглядело как захудалый магазинчик с дыркой в стене, который гарантированно заразит вас стафилококком вместе с вашей неправильно набитой татуировкой: красная краска отслаивалась от стен, как при сильном солнечном ожоге, окна были совершенно непрозрачными от копоти. Единственной частью экстерьера, которая когда-либо подвергалась ремонту, была вывеска над дверью, на которой аккуратным готическим почерком было написано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Внутри всё было совсем по-другому. Всё было опрятным, минималистичным и стерильным, как в операционной, и кричало о профессионализме. Полированные бетонные полы блестели, как и хромированные светильники (все они были оснащены лампочками малой мощности, достаточно мягкими, чтобы Кроули мог работать без солнцезащитных очков). Если бы не несколько репродукций Сейлор Джерри в рамках на стенах и змеиный террариум в углу, салон можно было бы принять за элитную дерматологическую клинику. Кроули как раз заканчивал работу над рукавом молодой женщины, когда четвёрка вошла в магазин. Он слегка мотнул головой в сторону приемной, не поднимая глаз. — Закончу через минуту, устраивайтесь тут пока что. Взрослые согласились, но Адам подошёл к рабочему месту и заглянул через плечо Кроули. — О, как круто, это ТАРДИС? — спросил он. — Ничего от тебя не скроешь, — пробормотал Кроули, не отрываясь от крошечной двухмерной полицейской будки. Молодая женщина улыбнулась. — О, это ваш сын? Ей очень, очень повезло, что Кроули выбрал именно этот момент, чтобы поднять наконечник своей машинки. Он дёрнулся назад, произнося серию нелогичных слогов. Адам ухмыльнулся и обнял Кроули за плечи. — О да, сегодня день возьми своего сына с собой на работу. Любимый день в году моего дорогого папы. Кроули стиснул зубы. — Отойди от меня, адское отродье, — сказал он, хотя в его голосе не было настоящей злобы. Адам, всегда смелый ребенок, протянул руку и взъерошил волосы Кроули. — Не очень хорошо говорить такое своему сыну. — Ты не мой сын. — Ой, да ладно тебе, папа… — Ты наказан. В зале ожидания Азирафаэль присел на край гладкого кожаного дивана и сложил руки на коленях. Он надеялся, что он выглядел более комфортно, чем он чувствовал себя. (Это было не так.) У Анафемы таких проблем не было. Она плюхнулась рядом с ним, максимально удобно, и потянулась за одним из альбомов на кофейном столике. — Чёрт, а он хорош, — сказала она, перелистывая первые несколько страниц. Стиль Кроули был по большей части неотрадиционным, хотя, листая альбом, Азирафаэль заметил намёки на международные влияния, которые он подобрал во время их совместных путешествий. В одном разделе были показаны темные, замысловатые узоры киритухи, которым его научила семья художников-маори летом, когда они были в Новой Зеландии (всю поездку Азирафаэль провёл, питаясь десертами Павлова). Ещё один раздел демонстрировал серию змей, вдохновленных посещением магазина Лайла Таттла в Сан-Франциско (Азирафаэль всё ещё мечтал о буррито из района Миссии, как вдова военного могла мечтать о своём потерянном муже). Был даже небольшой фрагмент работ в стиле треш-польки, которые он нарисовал, пока они были в Германии (Азирафаэль провёл большую часть поездки, лёжа в постели с гриппом, но он помнил, как они полакомились немецкими булочками на пару в первую ночь и это было вкусно). Искусство Кроули было отражением его самого — красивым, беспорядочным, противоречивым, но всё же связным лоскутным одеялом из опыта и влияний. Он впитывал знания и опыт, как губка, и делал их частью себя, осознавал он это или нет. Вероятно, именно поэтому он сохранял внешний вид салона и его обстановку в таком прохладном минималистском стиле; в нем было собрано так много всего от огромного множества людей, что всё, что было бы наложено сверх этого, было бы просто ещё большим шумом. Азирафаэль же был сорокой. Отбросив обеты бедности и аскетизма, он полюбил простое удовольствие владеть вещами, окружать себя ценностями и сувенирами хорошо прожитой жизни. Его крошечная квартирка была забита ими: новые кофейные кружки, ракушки, устаревшие путеводители, корешки билетов, рождественские открытки, подставки под пиво, старые письма. Во время каждой поездки на пляж он подбирал кусочки морского стекла и гладких камней; все театральные программы, которые ему когда-либо давали, были спрятаны в переплётах на книжной полке. У него даже был цветок (конечно это была маргаритка) из первого букета, который ему когда-либо принёс Кроули, спрессованный и высушенный между страницами старого экземпляра «Потерянного рая». Он также любил делать фото. На самом деле между ними двумя это было небольшим предметом раздора — куда бы они ни пошли, перед лицом Азирафаэля всегда была камера. Кроули жаловался, что он упускал опыт, что он никогда не чувствовал себя должным образом в данный момент. (Он также ненавидел, когда его фотографировали, и был объектом большинства снимков.) Азирафаэль утверждал, что фотографии важны для следующих поколений и для его фотоальбомов. Ну же, ангел, убери камеру. Не сейчас. Разве тебе не хочется что-нибудь на память об этой поездке? Я на великолепном пляже в великолепный день с великолепным мужчиной, думаю, я смогу всё это прекрасно запомнить. (В конце концов, Азирафаэль все равно был рад, что сделал эти снимки.) На своем рабочем месте Кроули заканчивал обматывать руку молодой женщины пищевой пленкой. — Боже, это так круто, — сказала она, любуясь произведением искусства. — Могу я вами сфотографироваться? Мои друзья обзавидуются, что я сделала тату у самого Энтони Кроули. — Абсолютно-чертовски нет, — прорычал Кроули. Она пожала плечами и вышла из салона, всё ещё крутя и поворачивая руку, чтобы лучше рассмотреть дизайн в целом. — Было приятно познакомиться с вами и вашим сыном! — сказала она, прежде чем закрыть за собой дверь. Кроули усмехнулся и бросил испепеляющий взгляд на Адама, который только рассмеялся. Когда он снова оглянулся на зону ожидания, он резко свистнул и мотнул головой в сторону стула. — Так, вы двое. Анафема вскочила и схватила Ньюта за руку, потащив его за собой. Пока Кроули усаживал их, Азирафаэль неловко стоял в стороне, выкручивая руки перед собой. Не похоже, что Анафеме действительно понадобится моральная поддержка; она радостно болтала с Кроули о том, как ей пришла в голову эта идея. Однако уходить казалось невежливым, даже если формально у него было дело, к которому можно было вернуться. Он настороженно оглядел магазин, который не сильно изменился с тех пор, как он был там в последний раз, и заметил террариум в углу. —Аластор! — воскликнул он. — Мой дорогой, я не видел тебя много лет. — Он взглянул на Кроули. — Ты не против, если я его подержу? Кроули не отрывал глаз от трафарета. — Развлекайся. Ньют побледнел, когда Азирафаэль подошел к террариуму. — Это точно хорошая идея? — Ньют также боится змей, — сказала Анафема, хотя вряд ли это было необходимым заявлением. Бедняга уже переминался с ноги на ногу, нервно наблюдая, как Азирафаэль поднимает крышку террариума. — Не боюсь, — возразил он. — Просто, э-э, я не фанат. Это эволюционный инстинкт, всем вокруг них некомфортно. Его аргументы не имели сильного веса, когда Азирафаэль ворковал над змеей. — О, привет. А ты по-прежнему красив, как и всегда. — Аластор мгновенно скользнул вверх по руке, обхватив его одетое в твидовую ткань предплечье. Азирафаэль осторожно поднял его и поцеловал макушку его блестящей головы. Анафема подняла бровь. — Не приняла бы тебя за человека, который любит рептилий. — О, я люблю все божьи создания, — ответил Азирафаэль, щекоча Аластора по подбородку. Прихорашиваясь, змея скользнула дальше по его руке и обвила плечи флориста. — Он у нас типичный Джеймс Хэрриот, — пробормотал Кроули. — Это он и подарил мне эту чёртову штуку. — О, не слушайте его, он любит дорогого маленького Аластора. Он был рад его получить. Был похож на ребёнка в Рождество, это было очень мило. — Азирафаэль поднял подбородок и ухмыльнулся Кроули. Око за око, как говорится. Если Кроули смог смутить его раскрытием своих сексуальных предпочтений, Азирафаэль мог бы отплатить тем же, сообщив Анафеме и Ньюту, каким тайным добряком он был на самом деле. Кроули бросил на него испепеляющий взгляд. — Ты чертовски хорошо знал, что эти твари могут жить до тридцати лет. Проклятое существо отказывается умирать. Азирафаэль хмыкнул. — Не слушай своего отца, дорогой, — сказал он, гладя блестящую голову Аластора. — Он любит тебя и будет опустошён, если потеряет тебя. Кроули издал звук, похожий на рык, но больше ничего не сказал, просто жестом пригласил Анафему сесть в кресло. Она села, всё ещё чувствуя себя комфортно, пока Ньют нервно просматривал бумаги, которые дал ему Кроули. — У человека может быть аллергия на чернила? — пискнул он. — Даааа, аллергия может быть на что угодно, — сказал Кроули, пожимая плечами. — Есть даже люди, у которых аллергия на солнечный свет. — Он задумался об этом на мгновение. — По крайней мере, мне кажется, что я где-то об этом читал. Аллергия на солнечный свет, да. Или это только вампиры? —Я думал, что у вампиров аллергия на чеснок, — сказал Адам. Кроули кивнул. — Конечно, это все знают. Но разве у них нет аллергии на солнечный свет? Становятся шипучими и начинают плавиться и всё такое. — Он махнул рукой и издал шипящий звук, изображая подобный эффект. — В любом случае, — сказала Анафема, положив руку на плечо Ньюта, — я уверена, что ни у кого из нас нету аллергии на чернила. А даже если бы она и была, мистер Кроули знает, что делать. Кроули ухмыльнулся. — Ну, наверное. Есть причина, по которой я заставляю вас подписать отказ от претензий. Анафема, казалось, утешалась притворным легкомыслием Кроули, каким-то образом зная, что ему можно доверять. Она откинулась на стуле и успокаивающе сжала руку Ньюта. Кроули приготовил переводную бумагу с придуманными ею рисунками (серией крошечных переплетающихся кельтских узлов) и осторожно обернул её вокруг основания её безымянного пальца. — Как давно ты этим занимаешься? — спросила она. — Наверное, дольше, чем ты живёшь на этом свете, — грубо сказал Кроули. Он снял бумагу, которая оставила после себя пурпурный временный контур. — Ну как? — Идеально. — Анафема просияла и протянула руку Ньюту. — Видишь, дорогой, разве это не здорово? Ньют взял её руку в свою и внимательно посмотрел на нее. — На самом деле это выглядит довольно круто, — признал он. — Не удивляйся так, — усмехнулся Кроули. Он кивнул в сторону Адама. —Ребёнок, принеси мне чернильницу, ладно? Девятки хватит. — Конечно, пап, — поддразнил Адам, протягивая ему пластиковую крышку. — Замолчи. — Кроули схватил крышку и наполнил её чернилами. Он снова повернулся к Анафеме и кивнул на контур на её руке. — Тебя всё устраивает? Говори сейчас или навек смирись. Анафема торжественно кивнула. — За дело. — Она протянула руку Кроули, и тот положил её на мягкий подлокотник кресла. Ньют взял её за другую руку, хотя, похоже, это было больше для его собственного комфорта, чем для неё. Он наблюдал, как Кроули коснулся иглой контура и начал водить по нежной коже её пальца. Анафема вздохнула и улыбнулась. — О, это совсем не так уж и плохо! — Она ещё раз сжала руку Ньюта, наблюдая за работой Кроули, не осознавая, что краска начала сходить с лица её жениха. Азирафаэль заметил это, а также тот факт, что Ньют сделал небольшой шаг назад. Он шагнул вперед и положил руку на бицепс молодого человека. — Мой дорогой мальчик, с тобой всё в порядке? Ньют слегка подпрыгнул и посмотрел на плечо Азирафаэля, где всё ещё сидел Аластор. Встретившись взглядом со змеей, остатки цвета исчезли с его лица. Он слегка покачнулся, уронил руку Анафемы и совсем обмяк. Прежде чем Азирафаэль успел его поймать, он рухнул на пол и с отвратительно глухим стуком ударился головой о полированный бетон.