Чернильные кляксы и Незабудки

1990

Легко сказать «она в лучшем месте» и «она теперь обрела покой», когда речь идет о чьей-то 95-летней бабушке. В меньшей степени, когда вы говорите о девочке-подростке, которая провела половину своей жизни на больничной койке. Смерть ребёнка переворачивает известный нам мир с ног на голову, слова утешения звучат как слова жестокости и мучений. Это настолько противоречит природе, что вызывает у человека тошноту, как будто он страдает какой-то сверхъестественной, экзистенциальной морской болезнью. Азирафаэль знал, что ему следовало быть к этому готовым. Как только он получил известие о том, что его студенческое пасторское место будет размещено в больнице Святого Павла, он начал мысленно готовиться к тому, чтобы давать духовные советы скорбящим близким. Он запоминал подходящие цитаты и репетировал молитвы на каждый случай; он даже практиковал их перед зеркалом, просто чтобы быть готовым и не показаться снисходительным или отстранённым. Но на самом деле никто никогда не мог должным образом подготовиться к тому, чтобы увидеть, как ребенок пытается сделать умирающий вдох своими крошечными, пронизанными раком легкими. В первый раз, когда это произошло, он почувствовал себя парализованным шоком, страхом и печалью, слишком бесполезным, чтобы что-либо делать, кроме как тупо стоять в стороне, пока Габриэль совершал последние обряды. И молитва, вознесенная с верой, исцелит больного; Господь воскресит их. Если они согрешили, им будет прощено. — На всё есть своя причина, — сказал он им. Он знал, что это правда (или, точнее, знал, что им всем было нужно, чтобы это было правдой), но слова все еще казались неубедительными и пустыми, скатываясь с его языка. Мать заплакала ещё сильнее, но отец кивнул, сжимая потёртый набор чёток в кулаке. После мучительного часа чередования молитвы и мало что значащих слов утешения Азирафаэль извинился под предлогом того, что хотел дать родителям немного времени побыть наедине. Он вышел в коридор, ожидая почувствовать волну облегчения, как только закроет за собой дверь, но почему-то в коридоре ему стало ещё хуже. Вся больница пропахла болезнью и антисептиком, и куда бы он ни повернулся, ему казалось, что там было ещё одно напоминание о человеческой слабости и смертности: медсестра, которая везёт пожилую женщину с кислородным баллоном, врач с печальным выражением лица, читающий медицинскую карту пациента, отчаянная женщина, умоляющая администратора сказать ей, где её муж. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким незначительным и бессильным. Он почти сразу побежал к выходу, распахивая двери с чуть большей силой, чем было необходимо, и моргая от яркого январского дневного света. Учитывая события сегодняшнего дня, казалось неправильным, что светило солнце. Когда ребенок умирает болезненной, мучительной смертью, можно было ожидать, что природа выразит свое почтение, что небо разверзнется и заплачет над окружающей местностью. Но на практике этого не произошло, и в тот день солнце весело светило на полупустой автостоянке больницы. Тем не менее, воздух был прохладным и свободным от антисептиков, и после нескольких глубоких вдохов он начал чувствовать, как неистовый туман в голове начал рассеиваться. — Ты выглядишь так, будто твой день даже хуже моего. Вздрогнув, Азирафаэль обернулся и увидел человека, прислонившегося к бетонному столбу. Он был высоким и стройным, с рыжими волосами до плеч и в потёртой кожаной куртке. Учитывая сигарету, свисавшую из его левой руки, и скучающее выражение лица, он должен был выглядеть невероятно крутым. Однако весь эффект несколько портила белая повязка, обёрнутая вокруг макушки его головы. — Э-э, нет, — сказал Азирафаэль, пытаясь взять себя в руки. — Ну, возможно. Я не уверен. Возможно это всё… немного слишком. Незнакомец ухмыльнулся. — Да, в больницах так иногда бывает. Азирафаэль закусил нижнюю губу. — Так много безысходности. Я надеялся, что буду более полезен. — Вы врач? Азирафаэль покачал головой. — Священник. Ну, я учусь. Семинарист. Незнакомец фыркнул. — И ты думал, что будешь полезен? Единственный вариант, когда ваша компания могла бы быть здесь полезна, — это если бы вы держались подальше и позволили настоящим врачам делать свою работу. Азирафаэль возмутился. — Прости? — Ты меня слышал. Азирафаэль почувствовал жар, злые слезы начали щипать уголки его глаз. Он только что стал свидетелем неописуемой трагедии, первой в, несомненно, длинной череде за всю его карьеру, и теперь этот незнакомец почувствовал необходимость быть к нему враждебным из-за его веры? Ему хотелось плакать, кричать, наброситься и сказать в ответ что-то столь же пагубное. Но нет, это было бы неправильно. У него явно была какая-то травма головы; было вполне объяснимо, что он мог быть немного раздражительным и готовым затеять драку. И Азирафаэль знал, что проявление сострадания и прощения к неверующим было частью его должностных обязанностей, поэтому он сморгнул слёзы и попытался изобразить добрую улыбку. Он указал на повязки, обернутые вокруг головы мужчины. — Могу я спросить, что случилось? — Я упал. Азирафаэль моргнул. — Откуда? — С крыши. Пытался снять чёртовы рождественские гирлянды, и моя нога соскользнула, — мужчина глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым в небо одним длинным шлейфом. — Думаешь тебе стоит курить после черепно-мозговой травмы? — обеспокоенно спросил Азирафаэль. — Это не совсем разумно. Мужчина закатил глаза, а затем вздрогнул, как будто даже это движение причиняло ему боль. Он сглотнул, а затем ухмыльнулся ещё больше. — Послушай, Падре, если мне понадобится медицинский совет, я спрошу чёртового доктора. Если я захочу поговорить с воображаемым другом в небе, то тогда я сразу к тебе. На этот раз он даже не удосужился отвернуть голову, а вместо этого выпустил дым прямо в лицо Азирафаэлю. — Это совершенно неуместно, — воскликнул Азирафаэль, махнув рукой перед лицом, чтобы рассеять дым. — Я просто хотел помочь. Мужчина выглядел так, словно собирался снова закатить глаза, но потом передумал. — Неважно, — пробормотал он, разворачиваясь обратно к автостоянке. На этот раз Азирафаэль был бессилен перед слезами. Он развернулся, не желая, чтобы другой мужчина увидел, как сильно его ранили его слова, и пошёл обратно в больницу.

**********

Он мог бы вообще забыть об этой встрече, если бы две недели спустя не встретил его снова. Это был еще один адский день в больнице, полный жестоких примеров бесчеловечности человека по отношению к человеку: поножовщины, избиения, случаев домашнего насилия. Даже Габриэль, который обычно был до жути невозмутимым, был потрясен этим и предложил им встретиться с несколькими другими студентами семинарии и наставниками в ближайшем пабе. Азирафаэль не слишком любил алкоголь, но он решил, что ему не стоит оставаться наедине со своими мыслями, поэтому он согласился. Он почти мгновенно пожалел о своём решении. В пабе было шумно и многолюдно, полно пьяных студентов университета, праздновавших окончание экзаменов, и он сразу почувствовал, как над правым виском начала нарастать головная боль. Габриэль направился к столику в углу, где остальные уже собрались и пили пиво. Азирафаэль ненавидел вкус пива, поэтому он пробрался к бару в надежде, что у них будет хоть какой-нибудь выбор красных вин. Вокруг бара столпилась кучка женщин, которые, судя по всему, пришли на девичник, и все заказывали сложные фруктовые коктейли. Азирафаэль терпеливо ждал своей очереди и потирал виски, надеясь унять головную боль. Музыка из автомата была слишком громкой, какой-то ужасный тип би-бопа с басами, от которых сводило зубы. Он был настолько поглощён собственными страданиями, что упустил из виду тот факт, что девичник закончил с заказами и теперь настала его очередь. — Эй, ты, галстук-бабочка, тебе что? Азирафаэль вздрогнул и поднял глаза только для того, чтобы увидеть грубого мужчину из больницы, стоящего за стойкой и нетерпеливо постукивающего пальцами по дереву. На нем были солнцезащитные очки (что было странно, учитывая тот факт, что они находились в помещении), а его рыжие волосы были собраны в хвост, но в остальном это был безошибочно он. Азирафаэль несколько раз моргнул. — Ох. Это ты. Бармен приподнял брови. — Э, извини. Мы раньше встречались? — Ты накричал на меня возле больницы две недели назад. Бармен поморщился. — Звучит правдоподобно. Я мало что помню из той недели, но уверен, что был абсолютным придурком. Прошу прощения за это. Азирафаэль был более чем удивлен извинениями и почти ошеломлен тем, насколько серьёзно они прозвучали. Он уже был готов к ещё одному словесному оскорблению, что было бы вполне нормально, учитывая все плохие события в этом месяце. — Извинения приняты, — сказал он, и был вполне уверен, что имел в виду именно это. Бармен протянул руку. — Приятно снова встретиться с тобой. Я Кроули. Ладонь Кроули была тёплой и мозолистой, но его хватка была на удивление нежной. Азирафаэль задержал свою руку на мгновение дольше, чем было необходимо, все ещё ошеломлённый таким поворотом событий. Снова столкнуться с Кроули, когда у того было хорошее настроение, и он даже принёс ему искренние извинения, и всё это как раз в тот момент, когда Азирафаэль почувствовал, что теряет веру в человечество, это всё казалось слишком большим совпадением. Не то чтобы он действительно верил в совпадения, поскольку знал, что на всё есть своя причина. «Из всех баров во всех городах мира я зашёл именно в этот», — подумал он, отпуская руку Кроули. Он заказал Сиру (на удивление приличную) и вернулся, чтобы присоединиться к своим соратникам по семинарии, которые смеялись над чем-то, что сказала Уриил. В течение следующего часа он время от времени поглядывал на Кроули, не понимая, какое крылось божественное значение в их повторной встрече. Время от времени он пытался вмешаться в разговор, но Габриэль каждый раз прерывал его, то ли для того, чтобы поправить его (где это было совершенно не нужно), то ли для того, чтобы перевести разговор в совершенно иное русло. В конце концов шум бара и общая недружелюбность его товарищей оказались для него слишком сильными, и он извинился, и направился к главному выходу, пробираясь сквозь толпу. Его встретил резкий поток холодного воздуха, что послужило жестоким напоминанием о том, что он был без пальто. И всё же, подумал он, это было всё ещё лучше, чем находиться внутри. Он надеялся, что Габриэль скоро устанет от разговоров (хотя, если судить по предыдущему опыту, то это казалось маловероятным), и они смогут вернуться в Аллен Холл, а он сможет свернуться калачиком в своей комнате с хорошей книгой и чашечкой какао. Он топал ногами и дул на руки, хотя знал, что у него не было шанса в этой борьбе с чрезвычайно холодной ночью. — Давно не виделись. Азирафаэль повернулся и увидел вызывающего дежавю Кроули, прислонившегося к внешней стене паба с сигаретой в одной руке. — Ох, ещё раз здравствуй, — сказал Азирафаэль, слегка улыбнувшись. — Захотелось взять заслуженный перерыв от шума и суеты? — Не-а, смена только что закончилась. Вроде, как бы, что-то вроде того, — он сделал широкий, совершенно неразборчивый жест рукой. — Ну, фактически она закончится только через час, но я думаю, что у Хастура там всё под контролем. Я бы только замедлил его. Азирафаэль поджал губы, стараясь не показаться шокированным мыслью об уклонении от своих обязанностей. — Как голова? — спросил он. — Хорошо, просто отлично. На самом деле всё замечательно, лучше, чем было тогда. Его слова прозвучали пусто, но Азирафаэль не стал настаивать. Он наблюдал, как Кроули поднес сигарету к губам и затянулся, завороженный длинными, удивительно элегантными пальцами мужчины. «Это руки художника», — подумал Азирафаэль, гибкие и ловкие, но не чуждые тяжелой работе. Кроули словил взгляд Азирафаэля на себе и выудил из кармана пальто помятую пачку сигарет. — Извини, может ты хочешь? — Спасибо, нет, я не курю. Кроули кивнул, возвращая пачку в карман. — Это хорошо, дурная привычка. Будет жалко испортить такую красивую улыбку. Комплимент застал Азирафаэля врасплох; никто никогда раньше не делал комплимент его улыбке. Его живот деликатно и непривычно затрепетал, и он посмотрел вниз, внезапно очень заинтересовавшись собственными туфлями. Он чувствовал странное влечение к Кроули, которое заставило его поверить в то, что их повторная встреча имела какое-то божественное значение. Он просто не был уверен, в чём заключалось это значение и что ему следует с этим делать. После нескольких мгновений тревожного молчания Кроули сменил тему. — Кстати, почему ты тусуешься с этим священником? Тот, у которого слишком много зубов. — Кроули еще раз затянулся сигаретой и медленно выдохнул. — Часто сюда заходит, но кажется каким-то придурком. Никогда не оставляет чаевых. Это была наименее неожиданная новость, которую Азирафаэль услышал за весь день, и он подавил желание хихикнуть. — Он мой наставник, — сказал он, стараясь сохранять вежливый и уважительный тон. Я студент семинарии. — Ты правда ничего не помнишь с нашей первой встречи, да? — Боюсь, что нет. Честно говоря, это потому, что у меня было сильное сотрясение мозга, а не потому, что я тебя не запомнил. Если бы его щёки и уши уже не были красными от холода, Азирафаэль бы покраснел. Вместо этого он стиснул челюсти, отчаянно пытаясь удержать зубы от стука. Кроули осмотрел его с ног до головы. — Что случилось с твоим пальто? — спросил он. Азирафаэль прикусил внутреннюю часть щеки. Правда наверняка рассмешит Кроули, но он не думал, что сможет придумать достаточно убедительную ложь. После слишком долгой паузы он решился на честность. — Я отдал его, — пробормотал он. Брови Кроули поползли вверх. — Ты сделал что? — Я отдал его, — Азирафаэль крепче обхватил себя руками. — По дороге встретил бездомную женщину, у которой его не было, поэтому я отдал ей своё. — Но теперь у тебя нет пальто. — Но зато у неё теперь оно есть. Кроули открыл рот, чтобы парировать это, но, похоже, передумал. Он не смеялся. Во всяком случае, взгляд, которым он наградил Азирафаэля, можно было бы назвать почти... очарованным. Азирафаэль снова вздрогнул, и на этот раз его зубы громко щёлкнули. Кроули затушил сигарету и указал на маленький побитый «фольксваген», припаркованный одним колесом на обочине. — Залезай. Азирафаэль моргнул. — Что? — Садись, я подвезу тебя домой. Это плохо для бизнеса, если священник насмерть замёрзнет напротив паба, — Кроули открыл машину, а также пассажирскую дверь. Он держал её открытой и приглашающе наклонил голову. — Я… — Азирафаэль снова вздрогнул. — Я только что встретил тебя. Откуда мне знать, что ты не собираешься меня убить? Кроули пожал плечами. — Ты прав. Думаю, тебе просто придётся мне поверить. Азирафаэль колебался ещё мгновение, а затем скользнул на пассажирское сиденье. Он сказал себе, что это вполне себе христианский поступок: думать обо всех только лучшее и верить, что их намерения благородны. К тому же было холодно, и идти обратно до Аллен Холла было долго. Они ехали по большей части молча, если не считать затхлой старой кассеты Queen, которая играла. Азирафаэль продолжал украдкой поглядывать на Кроули, очарованный чёткими контурами его профиля и тем, как его волосы, казалось, светились каждый раз, когда они попадали под лучи уличных фонарей. Где-то в середине пути Азирафаэль перестал дрожать, хотя в машине не было обогревателя. Они довольно быстро доехали до Холла. Азирафаэль в темноте возился с дверной ручкой, и Кроули наклонился над ним, чтобы помочь. Несколько мгновений он был близко к нему, и это была опасная близость. Они были достаточно близко, чтобы Азирафаэль почувствовал запах его одеколона, такого тёплого, пряного и опьяняющего. У него перехватило дыхание, и ещё одна сильная дрожь пробежала по его хрупкому телу. На этот раз это не имело ничего общего с холодом. Волосы Кроули все еще были завязаны сзади, и полоска лунного света падала на его бледное горло, находившееся всего в сантиметрах от губ Азирафаэля. Он понял, что если хоть немного наклонится вперед, то сможет поцеловать мягкое место за ухом Кроули. Он почувствовал внезапное желание протянуть руку, желание прикоснуться, схватить, погладить и удержать. Кроули был так близко, и он был таким тёплым, и Азирафаэлю хотелось прикоснуться к его обнаженной кожей своей собственной. Дверь открылась со щелчком и заржавелым кряхтением. Кроули отодвинулся и снова сел на водительское сиденье, как ни в чем не бывало. На самом деле ничего не произошло, он просто открыл дверь машины. Но Азирафаэлю казалось, будто произошло что-то грандиозное, тектонический сдвиг, который перевернул весь его мир вверх дном. Кроули склонил голову набок. — Ты в порядке? — Всё хорошо! — настоял Азирафаэль слишком громко. — Всё тикети-бу. Спасибо, что подвёз, — он выскользнул из машины, закрыл дверь и, не оглядываясь, поспешил ко входу. Вернувшись в свою комнату, он рухнул на кровать и пристально уставился в потолок. Он всё ещё мог видеть бледный участок кожи на горле Кроули и всё ещё ощущал последствия внутренней реакции своего тела на близость. Такое уже однажды случалось, когда Азирафаэлю было около четырнадцати. Он читал в библиотеке вместе со своим другом Ричардом, которого знал ещё с начальной школы. Они смеялись над чем-то, и Ричард наклонился, чтобы рассказать ему секрет. Его дыхание щекотало затылок Азирафаэля, вызывая дрожь по спине. Азирафаэль остро осознал, насколько близко был Ричард, как легко было бы повернуть голову и захватить губы друга своими. Тогда он запаниковал, так же, как и в машине с Кроули. Он выбежал из библиотеки и избегал всех звонков Ричарда и попыток разговора в коридорах. Это чувство напугало его сверх всякой причины, так как он знал, что чувствовать такие вещи было неправильно, и беспокоился, что это означает, что что-то глубоко внутри с ним что-то не так. И пережить это заново, когда он только начинал учиться в семинарии, было ещё страшнее. Хотя, если подумать об этом, возможно, избегание Ричарда было частью проблемы. Он тогда не позволил себе обдумать это, а просто отправил эти мысли в дальний ящик, позволяя им загноиться. Было логично, что они всплыли снова сейчас, когда он каждый день проводил много часов за молитвой и поиском души. В страшных историях всегда говорилось о призраках с «незаконченными делами». Возможно, тот инцидент в библиотеке был его собственным духовным незавершенным делом, которое ему нужно было завершить, прежде чем он действительно будет готов посвятить свою жизнь Богу. Азирафаэль прикусил губу, обдумывая эту новую перспективу. Согласно этой логике, ответ на его проблемы теперь заключался в том, чтобы не избегать Кроули. Своего рода экспозиционная терапия. Если он будет проводить больше времени рядом с Кроули, он сможет убедить себя, что это была всего лишь случайность, и это мимолетное «а что, если?» исходило из банального любопытства и не имело никакого отношения к его личности. Солнечный свет — лучшее дезинфицирующее средство, и только столкнувшись с проблемой лицом к лицу, он сможет наконец избавиться от этих глупых, иррациональных страхов. Так Азирафаэль стал завсегдатаем паба. Он начал приходить незадолго до закрытия и помогал Кроули убираться и закрыться, прежде чем они отправлялись в ближайшее круглосуточное кафе. Кроули заказывал кофе и выпечку, и они не спали, разговаривая до самого утра. Кроули был весьма умён и на удивление хорошо разбирался в самых разных темах — истории, музыке, литературе, философии и даже теологии (он был воспитан католиком, но несколько лет назад покинул церковь по неизвестным причинам). Он чувствовал себя спокойно, когда был со своим новым другом, и он с нетерпением ждал встреч с ним, особенно тогда, когда в больнице выдавались плохие дни. Время от времени мысли возвращались: Кроули смеялся определенным образом, или свет так же отражался на его профиле, и живот Азирафаэля делал сальто. Но он старался не позволять этому расстраивать его. «Это просто дружеская привязанность», — говорил он себе. У него никогда раньше не было такого друга, как Кроули, так что, конечно, это будет немного отличаться от всех других его дружеских отношений. И если он время от времени задавался вопросом, каково было бы поцеловать Кроули, то только потому, что его вообще очень беспокоила сама мысль о желании поцеловать его. Он пошёл в библиотеку и прочёл несколько книг по психологии, в каждой из которых говорилось, что навязчивые мысли были свойственны очень тревожным людям и что обычно они вообще ничего не значат. Поэтому он решил не придавать этому значения и позволил себе просто наслаждаться их зарождающейся дружбой. Но однажды в конце августа Азирафаэль вызвали, чтобы дать духовный совет семье, пережившей невыразимый ужас, которой Азирафаэль даже не мог себе вообразить. Каким-то образом ему удавалось держать себя в руках, пока он был с семьей, молясь, утешая и обнимая их. Но как только он вышел из главных дверей больницы, его тело начало бесконтрольно трястись. Тёплый летний воздух не мог должным образом проникнуть в его тесные, сжатые лёгкие, а руки и ноги превратились в иголки. Он добрался до паба без каких-либо сознательных усилий, каждая нога поднималась и опускалась исключительно по инерции: правая, левая, правая, левая, правая, левая, правая. Он был контужен, нет, не контужен. Настоящий физический миномётный взрыв оказал бы на него меньшее воздействие. Это было нечто большее, как будто его душа оторвалась от тела и оставила ему не что иное, как мягкий пустой сосуд. Сначала он боролся с дверями паба, обнаружив, что у него истощились все силы верхней части тела. Примерно через минуту ему удалось открыть их ровно настолько, чтобы можно было просунуть внутрь своё тело. Было тише, чем обычно, и это показалось ему небольшим благословением, когда он подошёл к барной стойке. Лицо Кроули засияло, как только он увидел его. — Азирафаэль! Не ожидал увидеть тебя сегодня вечером. Ты как? — Я… — Азирафаэль сглотнул. — Думаю, мне не помешало бы выпить. Кроули увидел измождённое выражение лица Азирафаэля, его широко раскрытые глаза и всё ещё дрожащее тело, и его лицо стало серьезным. — Все на выход, — крикнул он, — серьёзно, мы закрыты. Валите отсюда нахрен. — Но сейчас только восемь тридцать! — воскликнул один из посетителей. — Нет, сейчас половина одиннадцатого. Ты слишком пьян, чтобы правильно определять время, иди домой и протрезвей, приятель, — ответил Кроули. После того, как он выгнал всех своих посетителей, используя сочетание подкупа и физического запугивания, он вытащил бутылку виски и не прекращал наливать им, пока они полностью и по-настоящему не надрались. Азирафаэль мог пересчитать на пальцах одной руки, сколько раз в жизни он был по-настоящему пьян, и через некоторое время начал задаваться вопросом, почему это было так. Он почувствовал себя намного спокойнее, ему стало намного легче. События дня растворились в терпимом тумане, и он просто почувствовал себя тепло, безопасно и сонно. Должно быть, он задремал на несколько минут, потому что следующее, что он осознал, это то, как Кроули осторожно встряхнул его. — Пошли, Азирафаэль, я провожу тебя домой. Азирафаэль надулся. — Мы пойдём пешком? Почему мы не можем взять твою машину? — Потому что я тоже пил, помнишь? Я знаю, что моя машина — мусорное корыто, но я не собираюсь сегодня ночью позволить ей встретиться с ближайшим деревом. Свежий воздух тоже пойдет тебе на пользу, — он взял Азирафаэля за руки и оттащил его от столика. — Ммм, — пробормотал Азирафаэль, — он попытался сделать шаг и споткнулся, только чтобы почувствовать, как руки Кроули обхватывают его за талию и подхватывают, прежде чем он бы упал. — Господи, тебе и в правду много не надо, — сказал он. — Н-не произноси имя Господа напрасно, Кроули, — сказал Азирафаэль, хотя невнятная речь лишила его предупреждения всей силы. — Мои глубочайшие извинения, Падре, — пробормотал Кроули, держа перед ним открытую входную дверь. Одной рукой он все еще обнимал Азирафаэля за талию, якобы для поддержки. «Это было приятно», — подумал Азирафаэль. Приятно, когда Кроули его вот так держал. Он не осознавал, что высказал эту мысль вслух, пока не услышал тихий смех Кроули. — Да, я тоже не могу сказать, что сильно против этого. Не совсем так, как я себе это представлял, но я не жалуюсь. Потребовалась целая минута, чтобы слова Кроули впитались в пронизанный алкоголем разум Азирафаэля. Он замедлился и остановился, не в силах продолжать идти, одновременно осознавая серьезность ситуации. — Ты… ты представлял, как обнимаешь меня? Брови Кроули сошлись вместе, и Азирафаэль понял, что на нем не было солнцезащитных очков. Жалко, что он их так часто носил, у него были такие прекрасные глаза. — Э, да. Типа, немного. Представлял, — Кроули откашлялся, внезапно занервничав. — А ты? — Да, — Азирафаэль был слишком ошеломлён, чтобы осознать, что только что раскрыл свою самую сокровенную тайну. Не может быть. Просто не может быть. Ответная улыбка Кроули была теплой и слегка застенчивой. Он наклонил голову вперед — когда он успел подобраться так близко? И почему Азирафаэль не заметил руку, которая всё ещё крепко обнимала его за талию? — и наклонился, нежно коснувшись кончиком своего носа Азирафаэля. Это деликатное, нежное прикосновение вызвало резкий шок в организме Азирафаэля. Реальность прорвалась сквозь его затуманенный виски мозг с неистовой яростью, разрушив всё очарование момента. — Я знаю, что происходит, — медленно сказал он. Кроули сделал паузу, едва коснувшись губами Азирафаэля. — Я надеюсь на это, — пробормотал он. — Всё довольно очевидно. Азирафаэль сделал небольшой шаг назад, высвобождаясь из объятий Кроули. — Это проверка. — Что? — Ты был послан, чтобы искусить меня, проверить мою веру. Кроули подавил смех. — Да? — Именно, — мысли Азирафаэля все еще плавали, и потребовались значительные усилия, чтобы собрать их воедино. — И это не сработает. Я... не собираюсь поддаваться искушению. Ухмылка Кроули вернулась. — Ты хочешь сказать, что я был послан небесами? — спросил он, хлопая ресницами. — Нет. Тебя послал Ад, — Азирафаэль несколько раз моргнул, как будто это могло помочь его мыслям сосредоточиться. — В любом случае, это не сработает. — Ты в этом уверен? — глаза Кроули мерцали в равной степени весельем и озорством. Он наклонился вперед и поднёс мозолистую руку к лицу Азирафаэля, вызвав у собеседника тихий вздох. Кроули осторожно провёл подушечкой большого пальца по нижней губе Азирафаэля один, два, три раза. Прикосновение было таким нежным, акт близости, которого Азирафаэль никогда раньше не испытывал. Никогда в жизни он не был так возбуждён, настолько, что думал, что от этого упадёт в обморок. Но прежде чем он успел среагировать, Кроули опустил руку и сделал шаг назад. Азирафаэль поймал себя на том, что наклонился вперед, словно пытаясь поймать тепло пальца другого человека. Кроули тихо рассмеялся. — Я так и думал, — он сделал ещё шаг назад и сунул руки в карманы. — Послушай, верь во что хочешь, но я не пытаюсь заставить тебя делать то, чего ты не хочешь. Я знаю, что это не так, ну... не по-священному и всё такое. Просто забудь, что я сказал, это ничего не значит. Вот, дай-ка я вызову тебе такси. Азирафаэль тяжело сглотнул. Он думал, что это будет триумфальный момент, когда он почувствует себя праведным и будет гордиться тем, что устоял перед искушением и показал, что он не грешник. Вместо этого он просто почувствовал себя удручённым и его немного подташнивало. Кроули остановил проезжающее такси и помог Азирафаэлю сесть на заднее сиденье. Он начал закрывать дверь, но остановился. — Послушай, — сказал он, потирая рукой затылок. — Если ты когда-нибудь решишь, что хочешь… э-э, поддаться искушению, ты знаешь, где меня найти, — сопутствующая ему улыбка казалась игривой, но она не доходила до его глаз. Он закрыл дверь такси и отступил на обочину, оставив Азирафаэля одного и ещё более растерянного, чем когда-либо.