Чернильные кляксы и Незабудки

2019

Когда Азирафаэль впервые решил стать флористом, это казалось идеальным занятием для такого добросердечного безнадёжного романтика, как он. Он представлял себе, что его букеты будут являться частью грандиозных, праздничных событий — свадеб, рождений детей, выпускных, юбилеев, и эта мысль согревала его до глубины души. Он любил любовь во всех её многочисленных формах и чувствовал, что его призвание — распространять и праздновать её всеми возможными способами. По большей части его клиентура была именно такой, как он ожидал. За свою карьеру он провёл сотни свадеб и похорон, а также собрал букеты для бесчисленного количества родителей, возлюбленных и друзей. На Пасху были лилии, на Рождество — пуансеттии, а на День святого Валентина — много-много роз. Открытки, которые он подписывал своим деликатным почерком, всегда были душевными: «Прости меня», «Пожалуйста, скажи да», «Поздравляю», «Я тебя люблю», «Наши мысли и молитвы с вами и вашей семьёй». Цветы были языком любви, и за последние двадцать пять лет Азирафаэль овладел этим языком в совершенстве. Но в начале своей карьеры он был разочарован, узнав, что немалую часть его клиентской базы составляли люди, которые не были счастливо влюблены. Цветы, помимо того, что служили языком любви, были также универсальной последней попыткой извинения, которой пользовались прелюбодеи и провинившееся другими способами возлюбленные. Азирафаэль не особо возражал бы против этого факта, если бы многие из них не чувствовали необходимости поделиться с ним своими проступками, часто в совершенно ненужных подробностях. Эти несчастные клиенты были буквально переполнены сожалениями и оправданиями, и в час их страданий Азирафаэль часто оказывался невольным хранилищем большей части этих излишков. Много-много лет назад он хотел стать священником; этот план провалился по множеству причин, и тем не менее по какой-то жестокой иронии судьбы он все же принимал исповедь от грешников. Показательный пример: этот дородный мужчина в плохо сидящем на нём костюме, он провел большую часть последнего часа, рассказывая Азирафаэлю о его семейных проблемах. — Я на самом деле не виноват, но Карен и слушать не хочет, — сказал мужчина. — Эта женщина сама подсунула мне ключ от своего номера, что я должен был сделать? — он вытер рукой пот на верхней губе. — Вы знаете, как оно бывает… — — Уверяю вас, что нет, — перебил его Азирафаэль. Он действительно, действительно не знал, как это было, и не собирался это выяснять. — Теперь насчёт цветов… — Хм? — мужчина несколько раз моргнул, выглядя для всего мира как большая потная золотая рыбка. Он оглядел вёдра с пионами, подсолнухами, тюльпанами и сиренью, стоявшие вдоль стен, как будто он удивился тому факту, что это был цветочный магазин, а не кабинет психиатра. — Ой, я не знаю. Как вы думаете, что ей бы понравилось? «Развод», — подумал Азирафаэль. Он посмотрел на мужчину самой доброй улыбкой, на которую был способен. — Ну, традиционно гиацинты означают, что вам очень жаль. А ландыши — символ смирения… Мужчина прервал Азирафаэля на полуслове. — Какие дешевле? Не хочу, знаете ли, тратить на это много денег или что-то в этом роде, — он издал короткий резкий смешок, который успел эхом отразиться от стен магазина «Цветочные дизайны А.З. Фелл & Ко.» Азирафаэлю потребовалась вся выдержка, чтобы не написать «Оставь его!» на открытке и засунуть её между стеблями букета извинений для бедной Карен. Но он сопротивлялся, потому что мужчина в какой-то степени раскаивался, а Азирафаэль прежде всего верил в прощение. Вместо этого он сосредоточился на создании композиции с максимальной любовью, как это делает бабушка, пекущая печенье для своих внуков. Он уложил каждый стебель ландыша (технически гиацинты были дешевле, но Азирафаэль предпочитал ландыши и был готов сделать скидку на них ради Карен) с большой осторожностью, поправляя жемчужные бутоны, чтобы они не сломались или раздавились во время транспортировки. Он завернул их в тёмно-зелёную бумагу, которая создавала изысканный контраст с цветами, а затем перевязал весь букет длинной серебристо-белой лентой. Затем он пробормотал простую молитву над букетом, молитву о том, чтобы мужчина познал искреннее раскаяние и нашел мотивацию по-настоящему работать над восстановлением своего разрушенного брака. Вероятно, чтобы это произошло, потребовалось бы не что иное, как чудо, но это было лучшее из того, что Азирафаэль мог предложить. Вся эта ситуация оставила его эмоционально опустошённым, хотя во всей этой драме он был не более чем сторонним наблюдателем. После того, как покупатель заплатил и ушел, Азирафаэль плюхнулся и прислонился лбом к кассовому аппарату. Он мог бы продавать книги, или выпечку, или это неудобное маленькое мыло с кусочками трав внутри, но нет, он решил построить карьеру на продаже чёртовых цветов. Каким дураком он был, когда впервые начал работать в магазине – идеалистическим, мечтательным, влюбленным дураком. Колокольчик над дверью прозвенел, и Азирафаэль выпрямился так быстро, что услышал, как у него хрустнул позвоночник. Он снова расслабился, когда увидел, что это всего лишь Мадам Трейси, его подруга, а иногда и экстрасенс. (Хотя он категорически отрицал какую-либо веру в сверхъестественное или что-либо за пределами царства Всевышнего. Ему просто... было интересно узнать о её ремесле, вот и все.) — Доброе утро, дорогой, — прощебетала Мадам Трейси. — В пекарне был штрудель, который ты так любишь, поэтому я взяла тебе кусочек, — она протянула ему белый бумажный пакет и картонный стаканчик, в котором вероятно было какао. — О, благослови тебя, — сказал он, принимая предложенные угощения и делая большой глоток какао. — Боже Мой, у меня выдалось такое утро. Ты только что разминулась с самым одиозным человеком на свете, и я все равно никогда не пойму, зачем кому-то совершать прелюбодеяние. — Обычно из-за одиночества, — сказала Мадам Трейси, ставя стул возле стойки. — По крайней мере, по моему опыту. Она была бывшей ночной бабочкой, которая недавно ушла на пенсию и вышла замуж за своеобразного преподобного. (Преподобный Шедвелл всё ещё не был полностью убеждён в том, что отношения Азирафаэля с ней были платоническими, и теперь у него было хобби придумывать творческие угрозы относительно анатомии флориста, если он когда-нибудь «прикоснется пальцем к милой Иезавели в отставке»). Благодаря её карьере у неё было множество забавных анекдотов, которые она рассказывала, а также, казалось бы, безграничное терпение и сочувствие ко всем, особенно к тем, кто был наиболее склонен к осуждению и презрению со стороны своих ближних. Азирафаэля всегда называли мягким человеком, но у Мадам Трейси было самое большое сердце из всех, кого он когда-либо знал. Он тихо промурчал в знак согласия, делая еще один глоток какао. Мадам Трейси хлопнула в ладоши и ухмыльнулась. — О, ты не поверишь, что сделал вчера Шедвелл! — воскликнула она, прежде чем рассказать причудливую историю о паре молодых мормонских миссионеров, которые совершили досадную ошибку, постучавшись в дверь преподобного Шедвелла. Когда она говорила о нём, её лицо светилось — тихое сияние пробежало по её тонким чертам лица, и она сразу выглядела на десять лет моложе. К тому времени, как она закончила свой рассказ, Азирафаэль мог поклясться, что во всей комнате стало светлее. — Помогите мне, небеса, я так люблю этого мужчину, — сказала она, тихо посмеиваясь. Азирафаэль улыбнулся. — Я полагаю, что на каждый горшок найдётся своя крышка. — А как на счёт тебя? — спросила она, наклоняясь и сжимая его предплечье. — Есть ли у меня шанс уговорить тебя позволить мне поиграть роль свахи? Сын нашей соседки только что расстался со своим мужем, он примерно твоего возраста и очень милый. Азирафаэль улыбнулся и похлопал её по руке. — Нет-нет. Спасибо, но нет. Мы с тобой оба знаем, что для меня это уже давно неактуально. Мадам Трейси нахмурилась и взглянула в окно на «Девятый Круг Чернил», тату-салон через дорогу, которым владел и управлял бывший возлюбленный Азирафаэля. — Как жаль, что вы двое не можете решить ваши проблемы. Я уверена, что вы были хорошей парой. Азирафаэль по-доброму рассмеялся. — Можно и так сказать. Но нет, после пятнадцати лет, боюсь, дело не только в том, чтобы решить наши проблемы. — Я знаю, но всё же, — сказала она. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, дорогой. — Я счастлив, — ответил он. — У меня есть свой магазин, есть друзья, у меня есть доступ к изысканной выпечке. У меня очень насыщенная жизнь. И по большей части он был искренен.

**********

Через некоторое время после того, как Мадам Трейси ушла, над входной дверью прозвенел звонок. В магазин вошел мальчик лет одиннадцати, за ним следовал маленький черно-белый терьер. — Э-э, здравствуйте, — сказал мальчик, оглядывая магазин. — Ничего, если я зайду со своей собакой? Я не люблю оставлять его на улице в такую жару. — Конечно, — мягко сказал Азирафаэль. — Более того, я думаю, у меня где-то здесь даже завалялись для неё вкусняшки. Он порылся в нескольких ящиках, перебирая десятки старых чеков и пакетиков с растительной пищей. Он всегда старался иметь под рукой угощение для Поппи, одноглазой мальтийской болонки Мадам Трейси, к которой он привязался. Поппи оставила свою пушистую смертную оболочку несколько месяцев назад, но пока у Азирафаэля ещё не хватило духа избавиться от запасов еды для неё. — Ага, вот и они, — сказал он, доставая слегка залежавшуюся пачку лакомства для собак. — Вот, держи, дорогуша, — он протянул одну из них терьеру, который осторожно обнюхал её, прежде чем принять и позволить Азирафаэлю почесать его за ушами. — Как его зовут? — Пёс, — ответил мальчик, засунув руки в карманы. Он выглядел слегка агрессивно, как будто привык к тому, что взрослые сразу будут оспаривать его необычный выбор имени. Азирафаэль, который был очень чувствителен к существам с необычными именами, просто кивнул и улыбнулся. — Хорошее имя, весьма практичное. Он в последний раз почесал Пса и поднялся, сложив руки перед собой. — Чем я могу вам помочь, юный сэр? Мальчик наморщил нос. — Зовите меня Адам, я не думаю, что я уже сэр. Но мой отец послал меня за цветами на день рождения моей мамы. Азирафаэль засиял. — Отлично, тогда я бы сказал, что ты обратился по адресу. Какие у неё любимые цветы? Адам пожал плечами. — Э, которые синие? Я так думаю. Азирафаэль ощутил физическую боль от такого ответа. На самом деле, ему было непонятно, почему начальные школы решили, что ботаника не является важной частью их учебной программы. По его мнению, это было намного важнее, чем физкультура. Или математика. Тем не менее, по большому счету, цветочное невежество не было таким уж большим грехом. Он щёлкнул пальцами и заговорщически улыбнулся мальчику. — Знаешь, я только вчера получил партию барвинковых гортензий. И я думаю, что они будут в самый раз. Адам не знал, что такое гортензии или что означали барвинковые, но все равно кивнул. — Да, звучит в самый раз. Колокольчик над входной дверью снова зазвенел, и Азирафаэль поднял голову, но тут же поморщился, когда Энтони Дж. Кроули, гордый владелец «Девятого Круга Чернил», вошёл в магазин. — Азирафаэль, как ты, чёрт возьми? — Кроули одарил флориста озорной ухмылкой, от которой яблочки на его щеках порозовели. Азирафаэль ненавидел то, что спустя столько времени присутствие Кроули всё ещё оказывало на него такое влияние. Он прочистил горло, стараясь показать, что он был немного раздражён. — Кроули, чем я обязан такой немилости? Кроули пожал плечами. — Просто решил заскочить. Разве не могу я иметь добрососедские намерения? — Нет, когда речь идет о тебе, то нет. Адам и Пёс стояли в стороне, с некоторым интересом наблюдая за этой странной перепалкой. Ну, Адам наблюдал, Пса гораздо больше интересовало его лакомство. Улыбка Кроули стала шире. — На этом ты меня подловил. Случайно получил ещё одно твое письмо, — он бросил каталог постельного белья на стойку возле кассы. Азирафаэль вздохнул. — Снова? Я думал, ты сказал, что поговоришь об этом с почтальоном. — Я поговорил. Высказал ему всё, что о нём думаю и очень наглядно. Полагаю, некоторые люди просто не учатся, — он выдержал паузу, затем посмотрел вниз. — Когда у тебя появилась собака? — Она не моя. Она принадлежит Адаму. Кроули моргнул. — Кто такой Адам? Азирафаэль указал на мальчика. Кроули только тогда, казалось, заметил присутствие Адама. — Ах, Адам. Рад встрече. Совет: этот человек дерьмовый флорист. Собирает совершенно ужасные букеты. Тебе бы лучше пойти куда-нибудь ещё, прямо в любое другое место. Твоя девушка или парень будут тебе за это благодарны. — Кроули! — Ах да, девушка, парень или партнёр, — он наморщил нос и сделал неопределенный жест плечами. — Это было излишне бинарное заявление, извини меня за это. — Кроули, они для его матери! — воскликнул Азирафаэль. — И тебе действительно пора перестать говорить моим клиентам, что я плохо справляюсь со своей работой, это не смешно. Кроули пожал плечами и прислонился к стойке, изображая притворную невинность. — Говорю то, что вижу, ангел. Азирафаэль фыркнул и повернулся обратно к Адаму. — Как я уже говорил до того, как меня так грубо прервали, у меня в подсобке есть несколько гортензий, которые, я думаю, отлично подойдут. Я отлучусь на минутку, — он развернулся на каблуках и исчез в задней комнате магазина. Как только он оказался за пределами слышимости, Кроули начал осматривать стоящую на кассе вазу с орхидеями. Он приспустил очки и взял один из цветков, щурясь на слегка закрученные лепестки. — Господи, чёрт возьми, Азирафаэль, — пробормотал он, схватив с одной из полок увлажнитель и несколько раз опрыскав орхидеи. Затем он обошел магазин, осматривая каждый букет и тщательно увлажняя некоторые из них. — Что бы ты делал без меня, любовь моя? — пробормотал он себе под нос, достаточно громко, что Адам смог его услышать (хотя у мальчика сложилось отчётливое впечатление, что он не должен был этого слышать). Удовлетворённый, Кроули поставил увлажнитель обратно на полку и вернулся в свою прежнюю сутулую позу. Он взглянул на Адама. — Ни слова, — пробормотал он, прижимая палец к губам. Адам медленно кивнул, повторяя жест. Но не то чтобы он мог объяснить то, что он увидел, даже если бы захотел. Азирафаэль вышел из кладовой с охапкой синих цветов, завернутых в белую бумагу. — Ну разве они не прекрасны? — сказал он, протягивая их растерянному мальчику. Адам издал неопределенный звук согласия, взяв букет, всё еще глядя на Кроули. Азирафаэль перевёл взгляд между ними двумя и нахмурился. — О, Кроули, что ты сделал? Что ты ему сказал? — он повернулся к Адаму, разводя руками. — Мне очень жаль, если он обидел тебя, мой дорогой. Иногда он говорит ужасные вещи, но он не имеет это в виду. Только лает, но не кусается, в этом весь он, — он бросил на Кроули взгляд. — Вообще-то, кусаюсь — протянул Кроули, откидываясь на стойке и скрещивая руки на груди. Он поднял брови, из-за чего его солнцезащитные очки съехали на долю дюйма, ровно настолько, чтобы Азирафаэль смог мельком увидеть его янтарные глаза. — Если мне не изменяет память, то тебе это нравилось. Не так ли, ангел? Щёки Азирафаэля горели. В один миг его охватили шок, гнев и возбуждение, из-за чего он совершенно потерял возможность говорить. Он продолжил совершать бесполезные движения руками. Адам знал, что ему пора было уходить. Он бросил на стойку смятую двадцатифунтовую купюру и поправил руку, которой держал букет. — Эм, спасибо за цветы. Азирафаэль сглотнул и болезненно улыбнулся Адаму. — Конечно, пожалуйста. Я очень надеюсь, что твоей маме они понравятся. Колокольчик над дверью прозвенел один раз, когда Адам и Пёс вышли, а затем в магазине воцарилась тишина. Азирафаэль опустил подбородок на грудь и зажмурился. — Тебе обязательно это делать? Особенно перед моими клиентами? Кроули покачал головой. — Делать что? — Флиртовать со мной. Кроули поднял руки в фальшивом невинном жесте. — Я? Флиртую? Не обольщайся, ангел. Просто вспоминаю прошлое, вот и всё. Что могу сказать, я сентиментален. — О да, как глупо с моей стороны забыть, насколько ты сентиментален, — сказал Азирафаэль, закатывая глаза. — А теперь не мог бы ты просто уйти, пожалуйста? — Хорошо, хорошо, как скажешь, — Кроули отдал ему честь и неторопливо направился к выходу, намеренно слегка покачивая бедрами. Азирафаэль не мог не смотреть, как он переходил дорогу и входил в обветренную входную дверь «Девятого Круга Чернил». До цветочного магазина было рукой подать; Азирафаэль знал не понаслышке, что переход от двери к двери занимал менее тридцати секунд (сорок пять, если приходилось ждать, пока проедет машина). Когда всё только начиналось, это была идеальная договорённость. Он вспомнил, как в первый раз в магазин пришёл изменяющий муж и раскрыл свои проступки (которые были поистине ужасающими и граничащими с преступлением, даже Мадам Трейси сочла бы их неисправимыми), как после ухода покупателя Азирафаэль перевернул вывеску на «Закрыто» и перебежал улицу ровно за десять секунд. В середине рассказа он начал плакать, и Кроули обнял его и поцеловал в лоб. — Всё в порядке, ангел. Он ублюдок, а для таких людей в аду уготовано особое место. Азирафаэль покачал головой, чувствуя, как мягкая хлопчатобумажная футболка Кроули собирается под его щекой. — Но я в каком-то смысле соучастник. Я помогаю ему попытаться вернуть её. Кроули фыркнул. — Да, но я не думаю, что букета лилий будет достаточно, чтобы компенсировать всё это. Я имею в виду, ты хороший флорист, но не настолько. Несмотря ни на что, Азирафаэль улыбнулся. — Полагаю, ты прав, — сказал он, прижимаясь ближе к груди Кроули. Обложка каталога постельного белья слегка порвалась в грубых руках Кроули. Азирафаэль рассеянно провёл по оборванному краю указательным пальцем и сглотнул, почувствовав, как старая боль начинает возвращаться. Это была ноющая боль, ощутимая и упорная, которая осела прямо за грудиной и так и не покинула его до конца дня.