Сгустки времени

Нирэи пригнулся, избежав прямого удара кулаком по челюсти, но противник предугадал его движение и приник к земле следом за ним, намеренно приблизившись к его лицу и подмигнув единственным целым глазом. У Нирэи от неожиданности сперло дыхание; он вскрикнул и отстранился, но в следующую секунду его глаза заблестели неприкрытым восхищением. Некоторые привычки, приобретенные в детстве, люди проносили с собой через всю жизнь — и у Нирэи эта привычка называлась: «умение удивляться всему новому, как в первый раз». Он напоминал сельского мальчишку, который впервые сел с мамой на синкансэн до Токио и разглядывал огни большого города с таким восторгом, словно они были спущенными с ночного неба звёздами. — Это было круто, Суоу-сан! — Да чо его хвалить-то? — Сакура накобенился, сложив руки на груди. Он сидел в некотором отдалении от замов на пеньке, безучастно наблюдая за их тренировкой. — Типа что-то новое увидел. Он, как обычно, хорош. — Спасибо, Сакура-кун, — Суоу искренне улыбнулся. Душевные раны Сакуры-кун все еще вскрывались даже в моменты веселья: ворчание для него было частью заботы, которую он проявлял. Благо, его простодушная грубость и прямолинейность подкупали людей: никто на него не обижался. А некоторые «пуленепробиваемые», как в шутку, но с опаской отзывался о них Нирэи, парни вроде Суоу, и вовсе умилялись напускной черствости капитана. — Сложно заслужить одобрение нашего строгого командира. — А не хер его заслуживать, будто заняться больше нечем. Многие ученики Фуурин пользовались расширенным перерывом в личных целях: они управлялись с ежедневным обходом за полчаса, а потом прохлаждались на спортивной площадке, играли в карты, беседовали за трапезой в кафе у Котохи, или, на худой конец, тренировались — как Нирэи и Суоу сейчас. Нирэи все ещё сидел на траве, и Суоу дружелюбно похлопал его по плечу, призывая встать. — Нирэи-кун, тебя по-прежнему легко напугать или удивить. По правде говоря, это даже мило, но в драке это серьезный недостаток. — Понимаю, — Нирэи погрустнел: он встал и меланхолично отряхнул штаны от прилипших и чуть мокрых травинок — недавно моросил дождь. — У тебя на любой случай жизни есть совет. Как мне стать более хладнокровным во время драки? Нирэи сжал кулаки, всем своим видом выражая боевую готовность. Суоу ласково погладил Нирэи взглядом: он не врал, когда говорил Умико, что питает отеческую слабость к своим ученикам. — Не то чтобы это нужно искоренять, — неловко пояснил Суоу, уходя от ответа. Ему все ещё хотелось полюбоваться этим юношеским желанием Нирэи стать сильнее. Прав был Кирю: когда они выпустятся из старшей школы, то автоматически повзрослеют. Те, кто преуспевают в учебе и пекутся о своем будущем, переедут учиться в Токио и завяжут с уличными потасовками. Они перестанут быть «защитниками города» — им на смену придет новое поколение. Незаменимых людей нет. Но пока они гордо носят форму Фуурин, то можно и поиграть в хулиганов: хуже от этого точно не будет. — Это твоя черта характера. Но можно кое-что попробовать, чтобы выработать в себе стойкость. — Ты ведь боишься смотреть незнакомым людям в глаза, а, Нирэи? — неожиданно вмешался Сакура-кун. — Д-да, — заикнулся Нирэи и поскреб в затылке, стесняясь, что его «разоблачили». Нирэи и сам слыл наблюдательным малым, но он всегда смущался, когда кто-то из приятелей обращал внимание на его повадки и уж тем более комментировал их. — Ты мог бы смотреть незнакомцам в глаза почаще, чтобы, не знаю, воспитать в себе стойкость? Тогда тебе проще будет выдерживать враждебный взгляд противника, — Сакура чертыхнулся и отвел глаза, чтобы друзья не заметили его заалевшие отнюдь не от жары щёки. — А, соррян, хуйню спизданул. — Вовсе нет. Отличная идея! — запротестовал Суоу и с ослепительной улыбкой повернулся ко второму заму: — Что думаешь? — Звучит… вполне осуществимо. Я рискну. Спасибо, Сакура-сан! Искренняя благодарность тронула Сакуру за живое: он прочистил горло и хрипло ответил: — Нашел за что благодарить. Суоу любовался дружеской идиллией, стараясь запечатлеть ее в своем сердце во всех деталях и заранее прощаясь с ней, (меланхолия Кирю передалась и ему) прежде чем прервать веселье: — Обед заканчивается. Нам пора в класс. Нирэи не сдвинулся с места — он ждал капитана. Когда Сакура, угрюмо бормоча под нос что-то о кратковременности обедов, сунул руки в карманы и направился в школу, друзья выстроились за ним, как солдаты. — Сакура-сан, у нас сейчас тест по истории, ты не забыл? — поравнялся с другом Нирэи. Суоу не отставал. — И чо? — Нас с тобой разделяет всего один человек — и он сегодня отсутствует. Я сижу сзади, поэтому смогу помочь, бросив шпаргалку тебе на парту. — И я, и я могу помочь! — вклинился Суоу, махая рукой. В обществе Сакуры он всегда вел себя немного придурковато, чтобы лишний раз его позлить. — Ладно. Только не промахнитесь, а то попадете впросак и меня с собой утащите. — Есть, кеп! — синхронно ответили замы и хитро переглянулись.

***

Гневный цокот каблуков извещал о прибытии в кабинет молодой классной руководительницы класса 1-3 — Мадоки-сэнсей. Девчонка устроилась на работу всего месяц назад, а уже нажила себе проблем в лице начальства. Хотя она не училась в старшей школе Фуурин, дух у нее был поистине бунтарский — такой противный вызов выражали ее гневно раздувающиеся ноздри и вздымающая, как пенистая волна, жилка на лбу. За три собрания, проведенных в прошлом месяце, она неоднократно восставала против коллектива в пользу учеников. Старый физрук, Кирито-сэнсей, даже шутил: «Она как будто мамочка, устроившаяся преподавать в ту же школу, в которой учится ее отпрыск». И действительно: директор Эндо не мог найти причину, по которой она так рьяно вступалась за нарушителей спокойствия, словно они были ее собственными детьми. За этой нерациональной привязанностью, безусловно, стояла личная история, только к работе она не имела никакого отношения. У директора Эндо были веские основания встретить Мадоку-сэнсей прохладно. — Здравствуйте, Эндо-сан. Позвольте возразить… — Вы только и делаете, что возражаете. Директор уронил в скрещенные руки удрученный полувздох-полустон, словно Мадока была ночным кошмаром, наведывающимся к нему каждую ночь. И правда: она со своими замечаниями изводила его не хуже сонного паралича. Он даже имя молоденькой учительницы пару раз в полудрёме прошептал, вызвав подозрения жены в измене. Ах, если бы она только знала, как он ненавидел эту растреклятую, сводящую его с ума и из ума Мадоку-сэнсей! — Ну? — промычал он, подняв на учительницу рыбьи глаза — выглядел он так, словно его выпотрошили, честное слово. — Что там у вас? Мадока деловито поправила дужку очков на переносице, настраиваясь на строгий тон. — Сокращение обеденного перерыва на полчаса может вызвать неудовольствие среди учеников. Было бы крайне опрометчиво принимать столь поспешное решение, ведь школа относительно недавно стала благопристойным местом, в которое родители не боятся отправлять своих детей. — Неудивительно, что вы за них заступаетесь. Не вы ли крутите шашни с одним старшеклассником? В серых глазах Мадоки уже собирались тучи — гневные всполохи молний сверкнули в ее зрачках и отразились в стёклышках очков, которые, казалось, вот-вот треснут. Конечно, когда в коллективе появляется неугодный сотрудник, он сразу очерняется и становится козлом отпущения; Мадока была молодой и красивой, работала с подростками в пубертатном периоде, и не было ничего проще, чем уличить ее в разврате, которому она отнюдь не предавалась. Есть разница, когда седеющий физрук проводит внеклассные занятия и когда то же самое делает привлекательная женщина, ненамного обогнавшая учеников по возрасту. — Гнусные сплетни! — Мадока с трудом сдержала желание топнуть ножкой прямо как в детстве. — Вы не подумайте, я вас не осуждаю… Вы красивая и молодая женщина, а тут, извините, тестостерон так и прёт. Да ещё и «защитники города». Хмпф. Женщины падки на героев. Если Эндо-сан ставил перед собой цель вывести ее из себя, то у него это прекрасно получалось: Мадока зашлась в приступе такой неконтролируемой агрессии, что всерьез опасалась за жизнь директора — как бы она не набросилась на него и не разорвала в клочья. — Я сказала, что это сплетни! А вам удобно в них верить, чтобы обесценить мое мнение, так ведь?! — Вы обвиняете меня во лжи? — этот вопрос отрезвил Мадоку, как хорошая затрещина. Она сузила глаза и заинтригованно наклонила голову. В этом вопросе было немало угрозы, ведь если она утверждала, что он лжёт, то это серьезное обвинение, которое нельзя оставить безнаказанным. На такие вопросы нельзя твердо отвечать «да» или «нет», иначе капкан захлопнется. — У меня нет оснований вас обвинять. Но есть основания подозревать, что все идёт к моему увольнению. Эндо-сан издал ироничный смешок. Бедная девочка сама копала себе яму. Эмоции застилали ей глаза, и она не понимала истинной сути вещей: учителя нужны школе больше, чем школа учителям. Никто не станет увольнять Мадоку — все знают, что ее связь со старшеклассником — это не более чем байка на потеху коллективу. Но она была молода, не знала всех тонкостей и такое отношение ее задевало. Не ее вина, что большая часть преподавательского состава старшей школы Фуурин — это люди, стремительно катящиеся к пенсионному возрасту. — Заметьте — это вы подняли этот вопрос. — Конечно, — Мадока фыркнула, как подросток при споре с отцом. — Теперь я виновата. — Вы виноваты только в том, что вы дурочка, Мадока-сан, — ласково-снисходительно заверил директор, почти умиляясь: Мадока напоминала ему старшую дочь, которая сейчас училась на первом курсе университета в Осаке. — Почему? — Потому что вы верите, что у этих оболтусов есть будущее. Не закрывайте глаза на их успеваемость: каждый третий — двоечник, и не вылетает из школы только потому, что приносит так называемую пользу городу. Будь я мэром, взашей бы гнал эту невоспитанную детвору. С такими оценками они не поступят в университет. Многие из них сопьются, увязнут в долговой яме, попадут в тюрьму за грабежи, изнасилования, драки, а то и убийства… Как там у Ницше? «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». «Вот только Ницше здесь не хватало», — Мадока смешно закатила глаза, сначала мелко поморгав, будто у нее был нервный тик; если бы она чуть меньше летала в фантазиях о несбыточном, то, вероятно, заметила бы, что позволяет себе слишком много, оставаясь наедине с директором. — Не намекаете же вы, что я смотрю в бездну? — Люди в моем возрасте уже не намекают, а говорят прямо. Вы не просто смотрите в бездну, Мадока-сан, вы ею очарованы. Пожалуйста, не заставляйте переживать о вас — у меня своих забот хватает. Мадока скривилась. Да как у него наглости хватает проводить такую аналогию? Как он может сравнивать этих травмированных подростков со злом? Да, они могут вырасти во зло. Они могут стать всем тем, что с такой брезгливостью перечислил директор. Но по факту от подобной участи не застрахован ни один человек. Лайт Ягами из известного аниме и вовсе до того, как к нему попала тетрадь смерти, был прилежным учеником из хорошей семьи. А Хояси Дзёкан, сжегший в 1950-м году храм Кинкакудзи, готовился стать монахом. Преступником может стать кто угодно и из какой угодно семьи. Нельзя из-за своих жалких предубеждений ставить на учениках Фуурин крест. При всем уважении к возрасту и рабочему стажу Эндо-сан — он выжил из ума! — Я для них не просто главная, не просто учитель — я для них человек, которому они нужны и интересны. Неужели вы не видите, что на всех учениках Фуурин какой-то отпечаток ненужности? Мадока, конечно, идеализировала профессию учителя, но разве она могла просто дать отработанный материал и уйти? Она хотела быть для учеников другом и наставником. Хотела, чтобы они могли подойти к ней не только совершив ошибку в слове, но и в жизни. Может, она и не училась на психиатра, но ведь всегда становится легче, если тебя выслушает неравнодушное лицо, разве нет? — Мадока-сан, не думайте, что я, как и наш коллектив, бесчеловечен. Согласитесь, идейные люди всегда в меньшинстве. Те люди старшего поколения, которых вы принимаете за безнадежных скептиков — это разочаровавшиеся романтики. — Хотите сказать, что и я стану такой же? — Мадока нахохлилась, напоминая продрогшего воробья. — С вероятностью девяносто процентов. В конце концов, романтики долго не живут. Мадока громко всхлипнула, сняла очки и, не прощаясь, вышла вон, хлопнув дверью. Эндо-сан сочувственно смотрел ей вслед. Когда-то и он был таким же. Есть люди, которым невозможно помочь. И их всегда больше, чем тех, кто готов принять руку помощи. Когда-нибудь и она это поймет.

***

С утра моросил дождь и увлажнил деревья; проходя по аллее с клёнами, Юрэй почувствовала, как со лба по носу стекает дождевая капля; она с удовольствием вскинула подбородок, позволяя еще нескольким каплям разбиться о ее лоб и, намочив брови, стечь по векам. Дождь — это хорошее предзнаменование. В непогожие дни она всегда сдавала тесты на отлично, поэтому сезон дождей, длившийся с начала июня по середину июля, Юрэй проводила в приподнятом настроении. Чего нельзя сказать об Умико. Дождь, несомненно, освежал и обновлял природу — это она признавала, но так же наводил на тоскливые мысли. И немудрено: ее брата хоронили в ливень, размывший дороги и заполнивший улицы. С тех пор она возненавидела дождь, но ей нельзя было отказать в упрямстве: Юрэй и Умико всегда, за исключением зимы, обедали на крыше. Тот факт, что на крыше было мокро, никого не остановил. Девчонки получили разрешение от физрука взять складные стулья и низкий пластмассовый столик в чулане, чтобы пообедать в укромном месте. Перекусили быстро; Умико, расстелив под плед прозрачную клеенку, удобно устроила голову на коленях подруги. Юрэй предположила, что Умико замерзла, и удивилась, поняв, что та хочет вздремнуть. Лежала она недолго: потянулась за телефоном и стала досматривать чемпионат мира по фигурному катанию 2007 года, который начала смотреть вчера перед сном. — Почему тебе так нравится спорт? — с искренним интересом спросила Юрэй. До шестнадцати лет Умико занималась разными видами танцев, потом бросила, но это не ухудшило ее выдающиеся результаты по физкультуре: на соревнованиях она бегала быстрее всех в классе. Юрэй не понимала людей, всецело отдающихся спорту; за исключением секса, разумеется, если секс можно считать спортом. — А тебе почему так нравятся парни с маленьким членом? — парировала Умико, не отрывая сиреневых глаз, в которых отражался изящный прыжок какой-то фигуристки. — Сучка, — Юрэй ущипнула подругу чуть выше локтя, но та никак не отреагировала. — Фигурное катание — это красиво, — она пожала плечами, хотя это было не так уж удобно в лежачем положении. — Разве нужны другие причины? — Поэтому ты и стала танцевать с веерами — из-за красоты? Разве красота стоит тех травм, которые получают спортсмены? — Их губит не красота, а дух соперничества. — Кто-то возразит, что соперничество — это битва во имя красоты. Чье искусство круче или типа того. — Звучит бредово. Как и все, что связано с измерением: членов, способностей, оценок. — Ой, заткнись, — Юрэй хлопнула Умико по щеке: она делала так всегда, когда с ней не соглашалась, да и когда соглашалась — тоже. — С таким пессимизмом ты никуда не поступишь. Оценки позволяют объективно оценить знания учеников. Без них коррупция процветала бы больше, чем сейчас. И, вообще, давай сменим тему, пока ты не завелась. Оказывается, впервые за сто сорок лет в гражданский кодекс ввели поправки. Если бы Норайо не рассказал мне об этом, я бы и не узнала. Ты же знаешь, следить за новостями — его хобби. Хотя, кажется, я слышала, как мама и бабушка обсуждают это, но не интересовалась подробностями. — И что там? Хорошо, что Умико не видела ее лицо, расплывшееся в довольной ухмылке. Норайо просил Юрэй напоминать Умико о его существовании как можно чаще — он не терял надежды возобновить с ней отношения даже спустя год после расставания. — Возраст совершеннолетия снизили с двадцати до восемнадцати лет. — Класс! Пойдем купим пиво прямо сейчас? — Кто о чем, — хохотнула Юрэй, убрав чёлку с бледного лба подруги. У нее вечно путались волосы, но парни все равно признавались ей в любви с такой завидной регулярностью, будто других девушек не существовало. — Нет, алкашку будут по-прежнему продавать только с двадцати. — Отсто-ой. Ну и в чем тогда смысл совершеннолетия? — А черт его разбери. Умико, наконец, отложила телефон в сторону и серьезно взглянула на Юрэй. — Норайо все ещё мечтает стать членом парламента и переписать конституцию? — этот вопрос свидетельствовал о ее неостывшем интересе к бывшему. Всегда, когда речь заходила о нем, она спрашивала что-то насмешливое, но Юрэй-то знала, что это не более чем защитная реакция: Умико хотела знать, как у Норайо дела, здоровье и учеба. В конце концов, после расставания с ним Умико ни с кем не встречалась, и это было несправедливо. — Да, он мало изменился после того, как ты его бросила… Ну, разве что злее и наглее стал, но это всегда было в его характере — просто разбитое сердце раскрыло в нем худшее. По крайней мере, он сам так говорит. Было глупо пытаться отвратить Умико наглостью и злостью. Кажется, именно это-то красноречивое недовольство всем окружающим — политическим курсом страны, цветом травы и недолговечностью цветения сакуры — привлекало Умико в нем: в каком-то смысле Норайо был поэтом, который мог выразить свою скорбь по утраченному детству или опавшим листьям клёна настолько животрепещуще, что хватало за душу. — Философия — игрушка дьявола. Человеку нужно во что-то верить, чтобы быть счастливым, а философия учит сомневаться во всем, в первую очередь — в себе. До добра это не доводит. Передай ему. Хотя мне не нравится, что ты общаешься с моим бывшим, — подобное Юрэй впервые слышала от Умико. Уверенность Юрэй поубавилась — тон Умико был бескомпромиссным. — А мне в тебе тоже много что не нравится, но я же молчу. — Не соглашусь. Что-что, а молчать ты не умеешь. — У тебя кончики секутся, — Юрэй приподняла иссиня-черную прядь. — Подстриги уже волосы. — Я люблю все длинное. Не то что ты, — Умико подмигнула. Юрэй почувствовала вспышку злости, но тотчас погасила ее. Нельзя срываться на Умико, иначе это может привести к последствиям. В лучшем случае к избеганию и игнорированию, в худшем — к прекращению общения. Некоторых людей потери ломают, других — закаляют. Умико удалось стать сильнее и слабее одновременно, но терпеть неподобающее отношение она бы точно не стала. Юрэй не хотела давать лишних поводов сомневаться в себе. — Звонок через пятнадцать минут, — зевнула Умико, взглянув на экран смартфона, — а нам еще отнести это все в чулан. Пора закругляться. — Ага, — Юрэй тоже зевнула и аккуратно встала, надела тапочки и скатала плед и клеенку. Умико уже подхватила стулья и столик и пошла первой. Они все-таки немного опоздали, потому что купили в автомате на первом этаже газировку, а по пути в класс встретили в коридоре Акиру — одноклассницу, которую обе недолюбливали: она накручивала прядь волос на палец и явно флиртовала с каким-то парнем из параллели. Юрэй ухмыльнулась и встала на носочки, чтобы приблизиться к уху подруги: — Вот шлюха. — Почему? — тоже шепотом полюбопытствовала Умико. Ей, как и всякому подростку, было приятно позлорадствовать над неприятелем. — Акира крутит роман с кем-то из Фуурин. Кирю ведь тоже оттуда? — К великому несчастью. — Говорят, что она хитростью пробралась в Фуурин и обжималась там со своим парнем, а ее приняли за какую-то молоденькую училку, с которой у них одинаковый цвет волос. Вот бедняжке, наверное, попало. — Мда, — Умико засунула свободную от газировки руку в карман кофты и нахмурилась. — У нас биология следующая? Дай списать домашку. — Ты опять не сделала? — мученически простонала Юрэй. Она планировала поступить на биолога и работать в лаборатории, поэтому безнадежная и непроходящая ненависть подруги к биологии ее расстраивала. — Когда-нибудь ты поймешь, что клетки управляют людьми, поэтому их нужно зубрить, как порчу на понос.

***

Кирю так настойчиво предлагал Суоу выпить, что на десятой минуте уговоров ему пришлось отступить и согласиться на чашку эспрессо. Пока кофемашина отрабатывала заплаченную за нее цену, Суоу продолжил свое прошлое занятие в этом доме: разглядывание картин и ваз. На одну из ваз он указал: «Это подделка». «Знаю. Настоящую мы с Умико разбили в прошлом году», — не без нелепой гордости, выпятив грудь, поделился Кирю. Кстати об Умико — она немного опаздывала. Не то чтобы Суоу переживал. Казалось, опоздания вполне в ее характере. На худой конец она могла задержаться, чтобы позлить его. Во всяком случае заставить его понервничать ей удалось. Добровольно загнанный в подвал, он ходил из угла в угол. Белизна помещения резала сетчатку единственного глаза. Здесь ни вдохнуть, ни выдохнуть. Не физически, а морально. Несмотря на современный ремонт и стерильность, в подвале было неуютно. Пахло антисептиком, влажным деревом и разлагающимися нервными клетками его собственного мозга. Любое терпение имеет предел. Даже терпение Суоу. Он решил выбраться в гостиную и занять себя разговором с Кирю. Если бы он имел смелость выражаться более грубо, он бы спросил: «Ты случаем никого не угробил в подвале?», но он всего лишь собирался поделиться догадкой, а не сдохла ли там псина. Умико своим умопомрачительным падением выбила из его головы все мысли, не касающиеся ее лично. Запыхавшись, она поскользнулась на ступеньке и чуть не свернула себе шею — ей чертовски повезло, что Суоу был рядом, чтобы ее поймать. От испуга девушка даже обвила его шею руками. Со стороны могло показаться, что они обнимались. — И как ты с такой ловкостью дожила до своих лет? Или — погоди — так спешила ко мне, что не следила за ногами? — И тебе привет, — Умико отстранилась: слишком смущенная и растерянная, чтобы грубить, она всего лишь поздоровалась. Ее щеки раскраснелись, грудь часто вздымалась — значит и вправду спешила. Она выглядела почти мило, если не знать ее настоящий характер. — Осу, — Умико удивилась, что Суоу поприветствовал ее так традиционно. — Если не ошибаюсь, так здороваются те, кто практикует кёкусинкай? — Все верно. — Что ж, надеюсь, ты не основательно возьмешься за мое обучение. — Я основательно берусь за всех своих учеников. — И сколько у тебя учеников? — Не считая тебя — один. — Этот бедняга, наверное, умолял тебя, стоя на коленях. Мне повезло больше? — Разве ты просила не так же — стоя на коленях? — Сидя вообще-то. — Невелика разница. «Каков хитрец», — Умико вонзила в лицо Суоу несколько предупредительных взглядов-булавок: недостаточно, чтобы счесть это угрозой, но достаточно, чтобы обозначить свою позицию: «Не пытайся мной управлять». Умико опасалась наблюдательности Суоу: он припомнил, что в момент заключения договора касательно тренировок они оба были в позе сэйдза, что означало взаимную покорность и уважение. Да уж, мужское тщеславие проявлялось во всевозможных формах. А Суоу, каким бы галантным добряком он не прикидывался, все еще был мужчиной — и Умико не обольщалась на его счёт. Она привыкла быть обманутой в минуту доверия. Норайо научил ее тому, что даже самые близкие способны проткнуть спину ножом, если это покажется им забавным. — Как ты обычно разогреваешься? Я хочу посмотреть. Он был спокойным, но не мрачным. От него не исходила угроза, но Умико все равно была напряжена. — Мне просто делать, как я привыкла? — Да, пожалуйста. «Повалуеста», — мысленно передразнила Умико. Его вежливость выводила ее из себя, потому что казалась наигранной и фальшивой. Дешёвый способ расположить к себе людей. Она кинула сумку на стол, достала колонку и расстелила коврик для йоги на полу, сняла обувь. Музыку она ставила только во время танца с веером. Умико соблюдала определенный порядок упражнений в разогреве, но ее внутреннее желание оттолкнуть Суоу, показать ему себя с неприглядной стороны велело разминаться не по порядку: растяжение спины и грудной клетки, замахи ногами и вращение туловища. Либо Суоу раскусил ее нехитрый замысел, либо вспомнил забавный случай из жизни, потому что он улыбался так весело и непринужденно, словно произошло что-то хорошее. «Впрочем, он всегда такой. Из-за этой маски клоуна сложно понять, когда он действительно в хорошем настроении, а когда зол или огорчен. Так улыбаются люди, которые не хотят, чтобы лезли к ним в душу». Мысли же Хаято вращались вокруг ее техники. Даже по разогреву можно было кое-что сказать о бойце. Умико, безусловно, больше была танцором, но в ее движениях угадывалось влияние разных стилей: гибкость и сосредоточенность гимнаста в оттянутых носках и дерзкая резкость уличных танцев в том, как она размахивала локтями или делала выпады ногами. Переход из одного стиля в другой всегда заметен: тело не забывает, чему его учили. — Покажи, как ты тренируешься с веерами, — Умико взяла из сумки один веер и направилась к коврику, но голос Хаято ее остановил: — Я совершенно точно сказал: с веерами. Я знаю, что у тебя их два. — Какой заносчивый. Почему тебе так принципиально, чтобы я занималась с двумя веерами? — Потому что так эффективнее. Я смогу обучить тебя искусству боя, но не танца. А для хорошей техники нужно два веера. — Как и нередко — для танца, — хмыкнула девушка, прекрасно осознавая свой недостаток. — Почему ты используешь один? — без издевки спросил Суоу. — Не знаю, — Умико пожала плечами. Она была не до конца честна с ним. Не на все вопросы он имел право получить ответы, ведь он всего лишь чужак в ее жизни. — Так удобнее. — Забудь про удобство и помни только о том, как можно использовать обе руки и оба веера. — Если у тебя две руки, то не стоит пренебрегать одной из них. Что-то типа того? — Да. — Тогда почему ты дерешься, держа одну руку за спиной? — такой прямой вопрос как будто ударил Суоу под дых: он помедлил, прежде чем подобрать рассыпанные крошки мыслей и ответить: — Я уже достиг определенного… мастерства. И мне не помешает сдерживаться. — Ясно. Сдерживаться. Я так и думала. Если бы ты сказал что-то подобное противнику, он бы оскорбился. — Именно поэтому я предпочитаю сохранять молчание или нейтралитет, — и в этом ответе, пожалуй, можно было разгадать незавуалированную характеристику собственной личности. Если Умико били — она била в ответ, но Суоу не спешил принимать необдуманные решения: он чего-то постоянно выжидал. Что нужно было сделать, чтобы заставить его вспылить? Взгляд Умико упал на его ладонь. Нет. Вопрос нужно ставить по-другому. Что нужно сделать, чтобы заставить его сжать ладонь в кулак? Интуитивно Умико догадывалась: спокойный как удав человек страшен в гневе. Ей не хотелось навлекать на себя беду, даже если Суоу утверждал, что питает слабость к своим ученикам. Умико не оставалось ничего другого, кроме как послушно исполнить указание. В конце концов, попросив его быть ее наставником, она вверила ему власть над собою во время тренировок. Жаловаться недостойно, а отступать поздно. «Точно, — мысль, как мошка, севшая на потное лицо, укусила Умико — оставалось только ее прихлопнуть и размазать кровь по щеке. — Мудрость китайской черепахи. Медлительность. Ждать, пока враги сами себя перегрызут. Не вступать в бессмысленную бойню и не проливать кровь понапрасну. И это во всем: не только в драке или переговорах, но и в жизни. Вот это-та медлительность не дает мне покоя. Это так… по-царски надменно. Только правитель может позволить себе не вступать в конфронтацию, а наблюдать за ней со стороны. Правитель и… может, учитель? Проклятие, какая я дура! Надо было слушаться Кирю и не связываться с этим типом. Он действует мне на нервы». Умико принялась за тренировку с веерами: перемена, произошедшая внутри нее, сказалась на ее движениях: она подкидывала веера и ловила их в прыжке поочередно: движения были ловкими, но в то же время неосторожными. Глаза ее словно покрылись налетом гнева: Суоу следил за тем, чтобы она случайно не ударилась о стену. «Она хочет меня спровоцировать, но теперь, когда ее намерение разгадано, у нее ничего не получится. Одного понять не могу: что ее во мне так злит?» Впервые увидев ее на этом же месте, он был очарован новизной и не сразу заметил недостатки ее техники. Кривую стойку, небрежные рывки в сторону. Девушка, наконец, выдохлась и остановилась, тяжело дыша. Если бы она не дала волю эмоциям, то не страдала бы сейчас отдышкой. Суоу остановился в метре перед ней идеально ровный, как стена, о которую могла бы удариться Умико, и такой же твердый и незыблемый. — Тебя тоже учил самоучка? — Никто со мной не занимался, — выплюнула Умико: гнев ее поутих, но глядела она на Суоу по-прежнему, как на врага народа, будто он на ее глазах зарезал ее любимую собаку. — У тебя неплохо получается. Для самоучки, разумеется. — Спасибо? Но я не спрашивала твое мнение. — Когда просишь кого-то стать своим учителем, то автоматически подписываешься под необходимостью как минимум выслушивать его мнение, а как максимум — прислушиваться и выполнять указания. — Зануда. — Я просто следую нашей договоренности. — Надо было обратиться к юристу и заполучить твою подпись прямо под пунктом: «Главное правило: не душнить». — Мне приятно, что ты так серьезно подходишь к нашим тренировкам. И ко мне. Умико фыркнула, как лошадь: — Не дождешься. Но они оба знали, что Суоу уже добился своего там, в дацане, посеяв в голове Умико идею сделать его своим наставником. — Самое важное — это стойка. Покажи мне, как бы ты встала, если бы я сейчас предложил тебе дружеский поединок. Умико молниеносно исполнила указание, точно ждала этого всю жизнь: она чуть согнула колено и отвела левую ногу в сторону, сделав упор на правую ногу. Ее тазобедренные мышцы были напряжены, но корпус и руки расслаблены. Судя по тому, что видел Хаято раньше, она была правшой, и сейчас веер в правой руке сжимала сильнее. По ее расслабленным плечам можно было сказать об отсутствии намерения напасть. Но если придется, то она атакует справа. Слишком предсказуемо — и поза неустойчивая: если он поставит ей подножку, она даже не заметит. Уголок рта дрогнул в легкой улыбке. В конце концов, он здесь для того, чтобы ее научить. Изменение в выражении его лица Умико приняла как вызов: — Поединок необязательно должен быть дружеским — с тобой бы я не отказалась и от вражеского. — Нет, — ласково улыбнулся Суоу, — не думаю, что тебе хотелось бы быть моим врагом. «Вот же самодовольный сукин сын!» — недолго думая, Умико рванула вперед. В голову ей точно ударил хмель: она двигалась по наитию, потому ее действия невозможно было предсказать: она выгнулась, словно натянутый лук, когда Суоу попытался закончить бой быстро, уложив ее на пол одним ударом идеально прямой ладони, но она поднырнула под него, схватила за рукав рубахи и укусила его за палец. Прямо как в прошлый раз он спас ее от падения, но не подставил колено, а обнял за плечи, сотрясаясь от смеха. Она не видела его улыбку, потому что он уронил голову на ее живот, но она чувствовала его мелкую дрожь и странный, смущающий ее трепет при тихом звуке его веселого голоса. — Твоя взяла — это было неожиданно и очень забавно. — Эй, не лапай меня, — Умико грубо оттолкнула его и отползла. — Прости-прости, — Хаято поднял руки в сдающемся жесте. — А ты, пожалуйста, не кусай. По возможности. Умико не знала, что руководило ей, когда она нападала на горе-сэнсея, но это точно был не здравый смысл, высоко ценимый ей в людях. — Насчет твоей позы… — Суоу подбирал выражения: как бы повежливее начать неудобный разговор. — Что, настолько плохо? — помогла ему Умико, присвистнув. Она ничуть не обижалась. Он выдохнул с облегчением. — Никуда не годится. — У меня пару вопросов. — Пару сотен, ты хотела сказать. Умико проигнорировала его шутку, встав следом за ним на ноги. Веера, покоящиеся на полу, она так и не подняла. — Почему ты вечно не даешь мне упасть? — Каким же я буду учителем, если позволю своему ученику в первое же занятие сломать нос? — Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — Умико решила сменить тактику: если обычной грубостью его не проймешь, то нужно попытаться прощупать его слабые места. Вежливость для него — не пустой звук. Готов ли он переступить через кое-какие свои нормы или не пойти на ее провокацию для него важнее? Словесные перепалки с Суоу оказались интереснее, чем можно было представить. Умико давно не ощущала себя так, будто ее бросает в лихорадку; азартное предвкушение ответа заменило ей все: жажду, желание принять душ или посплетничать с Кирю. Хаято умел подчинять чужие мысли себе — в те минуты, что Умико говорила с ним, ее мир смыкался вокруг него. Он становился даже больше, чем она. — Пусть так. Но неужели ты хочешь, чтобы я бросил тебя в беде? — Может и хочу, — заупрямилась Умико, разочарованная его ответом: Суоу выходил сухим из воды, сколько бы раз она не брала его за шкирку и не бросала в реку. Может, он и сам был водой? Или святым? — При желании спорить можно бесконечно долго. Я предлагаю потратить время на что-то более продуктивное. — Мне нужен реванш за прошлый раз, — Умико подобрала веер и с угрожающим, разрезавшим воздух хлопком сложила веер прямо перед лицом Суоу. Он даже не мигнул, но ее шалость его позабавила. — Ты как ребенок, который проиграл, но не желает это признавать. — Значит, ты отказываешься? — Пока что — да. Но я обещаю: мы к этому ещё вернемся. Передай мне, пожалуйста, один из вееров. — Ты с ними уже занимался? — Скажем так: я не сидел без дела. Волнение, похожее на тошноту, подкатило к горлу Умико. Она ещё никому с момента приобретения не давала пользоваться своими веерами, но вот так просто собиралась доверить их человеку, который вызывал у нее неприязнь? Она определенно сошла с ума. Но Суоу ее заинтриговал, и желание научиться у него всему, чем он готов был поделиться, заглушало шепот разума. Прежде, чем приступить к выступлению, Хаято подержал веер в руке, словно прикидывал его вес. Он подбрасывал его, ощупывал и изучал так пристально, словно хотел узнать все его секреты. «И ко всему у тебя такой исследовательский подход? — возмутилась Умико, чувствуя, что он ковыряется в ней самой, а не в ее оружии. Сегодня она лучше поняла, почему войны прошлого так дорожили своим клинком, катаной, топором, луком или чем там они еще сражались. — К людям тоже? Меня ты тоже рассматриваешь под микроскопом, когда я не замечаю?» Ее мысли прервал хлопок, с которым Суоу раскрыл веер, сделал несколько изящных, но опасных вращений вокруг своей оси. Впечатляющие смешанные единоборства. Если Умико в силу опыта больше танцевала, то Суоу продемонстрировал ей, как можно сражаться. Но он двигался профессионально, не как она — без намерения причинить кому-то вред и уж тем более убить. Его стиль боя совмещал в себе айкидо, кунг-фу и карате — и это меньшее из того, что поверхностно знала Умико: более внимательный и сведущий зритель мог бы сказать больше. Внезапно Суоу остановился и бросил веер, метясь прямо в горло Умико. Она увернулась и поймала веер, потому что он идеально лег ей в руку, будто туда Суоу и целился. «Но он точно бросил его на уровне шеи. Ни черта не понимаю. Это и называется мастерством? Жуть какая». — От тебя иногда мурашки по коже, — призналась Умико, нервно сглотнув. Суоу действительно пугал. — И это ты мне говоришь? Клянусь, если бы мы встретились пару веков назад на поле брани — ты бы отгрызла мне пальцы, — Умико неловко хохотнула, потом ещё раз и так до тех пор, пока ее смешки не переросли в истерический смех. Суоу недоуменно изогнул бровь, и это лишь подстегивало ее истерику. — Я сказал что-то смешное или, может, неправду? Перестав смеяться, девушка утерла слезы, выступившие в уголках глаз. — Просто подумала, что пальцы японца на вкус хуже навоза. — Думаешь, пальцы китайца или англичанина чем-то отличаются? — Интеллигентностью. Слышал о таком? — Не знал, что у интеллигентности есть вкус. — У всего в мире есть вкус. — И какой же вкус, скажем, у добродетели? — Горьковатый и немного острый. Суоу сократил расстояние между ними; обманчиво безопасный, как тень, он двигался неуловимо и неотвратимо; когда Умико вскинула подбородок, он решил, что ее ресницы напоминают ему паучьи лапки. Странное першение в горле. Дикое желание поделиться с ней этим сравнением. Стремительное, почти испуганное отступление. Из-за нее в его мыслях произошел разлад: желание совершать странные поступки — одно из следствий хаоса, воцарившегося в его обычно ясном уме. За то, что сделал Суоу потом, он мог себя и поругать, и похвалить — он рывком подрезал Умико; у нее просто не было шанса устоять на ногах. Он видел, как она падала, будто в замедленной съемке. Вопрос состоял не в том, чтобы помочь ей или нет — этого вопроса просто не могло быть. Вопрос заключался в другом. Сколько в нем скопилось ненависти, если он способен на грязные трюки? До сих пор способен. Умико упала, но не ударилась головой — Суоу подставил ногу. Умико смотрела на него снизу вверх прямо как на звездное небо. Его взгляд, несмотря на мягкую, даже робкую улыбку, был холоден и беспристрастен. Умико пожалела, что не взяла вещи потеплее — от взгляда Суоу морозило. — Вот тебе урок: поднимайся с колен чаще, чем падаешь, — Суоу убрал ногу. Умико чуть ударилась об пол. — И не привыкай к убеждению, что к тебе придут на помощь. Учись полагаться только на себя. Уроки, которые он ей тут проповедовал, шли в разрез с заповедями бофуурин. Так и подмывало съехидничать: «А как же сила дружбы?» — Просто признай, что твое самолюбие задето. Тебя уделала девчонка. — Конечно, признаю, — маска лицемерной доброжелательности снова приросла к лицу Хаято, как живая. — Не так давно я ругал другого своего ученика за то, что его легко сбить с толку в драке, но в итоге сам же отвлекся. — Мне тебя жаль, — это был сказано наполовину презрительно, наполовину сострадательно. — И чем я заслужил твою жалость? — То, что ты сказал про падение… Так говорят только люди очень несчастные. Другими словами: те, кто часто падал и был вынужден подниматься. — Или очень сильные. — А для меня это синонимы. — Своей честностью и прямотой ты мне кое-кого напоминаешь. — Командира вашего класса? Суоу не скрыл удивление: он привык понимать других людей с полуслова, чтобы элементарно выжить, но когда понимали его — это всегда встряхивало. — Кирю тебе про него рассказывал? Умико угукнула. — Сделаем перерыв? — она сложила веера на стол и обулась. — Я хочу поваляться на диване. — Как угодно. Их небольшие спарринги оставили у него неприятное ноющее чувство в груди. Он действительно был разгромлен в пух и прах, но откуда взяться этому горькому вкусу поражения? Вкус… Поднимаясь по ступенькам за Умико и в упор глядя на ее спину, Хаято подумал: «Так вот какова на вкус ты — горький шоколад, пепел, густой чай. Почему-то ты оставляешь после себя саднящее чувство незавершенности. Пора признать, что меня это злит так же, как и тебя, по всей видимости, мое спокойствие». Кирю их будто поджидал — Суоу не удивился бы, узнав, что это так: Кирю был не в меру взбудоражен их первой тренировкой: они потеряли счёт времени. На улице сгущались тучи. Дождь не обещали. Умико пошарилась в карманах ветровки и достала пачку сигарет с зажигалкой, кивнув другу: — На крышу? — Погнали. Суоу, ты с нами? — Если вы дымить, то я пас. — Ну, как хочешь. На самом деле Хаято был не против разделить с ними беседу, но он решил дать им возможность поговорить наедине — в этой уступчивости было больше достоинства, чем в его личных потребностях. Очевидно, Умико было что рассказать Кирю о своих впечатлениях от тренировки. Ведь Кирю слыл любопытным малым, и эти двое были давно знакомы — они ближе друг с другом, чем он с каждым из них. Было бы несправедливо вмешиваться в их отношения и мешать им обсудить его. Навязываться им не входило в планы Суоу. Это было бы крайне нетактично. Чем он был бы лучше животного, если бы слепо следовал своим прихотям, не прислушиваясь даже к невысказанным потребностям других людей? На стильном прозрачном столике лежала стопка журналов про моду, архитектору и даже науку — Суоу скрашивал скуку, попеременно пролистывая приятные на ощупь глянцевые странички. Друзья вернулись быстрее, чем он предполагал. Взгляд невольно метнулся к окну — догадка подтвердилась: накрапывал дождь. — Вот сука, — смачно выругалась Умико, достав из холодильника себе и Кирю питьевой йогурт. Суоу вскинул бровь: его удивило, как Умико хозяйничала на чужой кухне. Кирю позабавила реакция школьного приятеля. Они с Умико были ближе, чем брат и сестра. — Мне пришло сообщение от НМА. Обещают ливень и ветер, колеблющийся от двадцати до сорока километров в час. Вполне может снести ветку дерева и небольшую постройку. Мне такого счастья не надо, поэтому я сваливаю. Суоу, ты тоже поспеши домой. Кирю, закрой все окна, а то мало ли — вдруг еще землетрясение накатит. Ок? — Так точно, мамочка. Кирю встал по стойке смирно и передал девушке сухую салфетку. Она сделала несколько глотков, и на ее губах остались белые пятна йогурта. Как он внимателен к ней. Но вместе с тем в его заботливых жестах ощущалась неловкость. В душу Хаято закралось вполне оправданное подозрение: что между ними произошло? Неужели Митсуки не шутил, говоря, что предлагал ей встречаться? — Суоу? Хаято не сразу понял, чего от него ждали. Он встрепенулся. — Да, я с Умико. Обычно Суоу возвращался домой поздно, но ему будет спокойнее, если он проводит Умико. Выбросив йогурт и салфетку, Умико спустилась в подвал за сумкой. Воспользовавшись ее отсутствием, Кирю поделился: — Она на тебя не жаловалась, не переживай. Может, по ней и не видно, но ты ее приободрил. Заставил по-новому взглянуть на тренировки. Не только как на способ выпускать пар. — Я и не переживал. — Разумеется, — подмигнул Кирю со знающим видом. — Я просто так сказал. От балды. «Вот же хитрый лис», — думая так, Суоу был доволен другом. Он не разочаровал его с начала знакомства. Ничего не спрашивая, он молча принимал его сторону. И это было… приятно. Суоу беспокоился, что тот разговор на крыше школы, когда речь впервые зашла об Умико, повлияет на их дружбу, но Кирю был мостиком между ними, а не пропастью. Он не собирался выбирать между ними. Они оба были ему дороги. Это приносило облегчение и успокоение. Вернувшись, Умико целеустремленно направилась в прихожую, ни на кого не глядя. Она накинула ветровку, затолкала в полудырявый карман пачку сигарет и, ругнувшись под нос, пошарилась в сумке. — Ребят, возьмите зонтики. — Вот спасибо, выручил, — Умико просияла. — А то я свой забыла. Хотя по прогнозу погоды передавали, что сегодня должно быть солнечно, но у меня было предчувствие дождя с утра. Она застегнула молнию на сумке, открыла шкафчик и уверенно достала два зонта. Себе взяла черный, а Суоу передала, словно издеваясь, розовый. Он принял его с усмешкой. В чем они с Кирю были похожи, как кровные брат и сестра, так это ребячливостью и мелочной мстительностью. Ну и тягой к курению, конечно, которую Суоу никогда не понять. — До скорого, — Умико поцеловала Кирю в щёку. Только сейчас, когда они стояли так близко, Суоу заметил, что Умико была немного выше друга детства. Если подумать, она была довольно высокой для японки. «Не зря ведь смешанная кровь», — если бы Умико узнала, о чем он думает, то придушила бы его. — Не скучай. — Напишите, как доберетесь. Они оба промычали что-то вроде «ага» и ушли в дождь. Суоу не стал спрашивать позволения понести сумку Умико. Она сочла бы это проявлением неуважения. «Ты что, меня ни во что не ставишь? Поди думаешь, я совсем слабачка, да?» — что-то подобное она вполне могла выкинуть. Шли они в атмосфере непринужденного молчания. Только капли дождя стучали по их раскрытым зонтам. Умико прервала тишину, когда они добрались до остановки: — Тебе в ту же сторону? — Нет, но я провожу тебя. — Дурак! О себе бы думал. — Я буду. После того, как позабочусь о твоей безопасности. — Если хочешь затащить меня в постель, можно сказать об этом прямо, а не строить из себя джентльмена. Так вот какого она о нем мнения. Это многое объясняет. — Веришь ты или нет — меня это интересует в последнюю очередь. Кирю тоже заботится о тебе. Не похоже, что он делает это в надежде переспать с тобой. — Кирю знает обо мне столько компрометирующих подробностей, после которых у каждого уважающего себя человека отпадет желание со мной переспать. Так что это не считается. Че ты ржешь?! Умико в сердцах пнула Суоу по голени. — Прости-прости. Представил себя на обложке плейбоя. Такого же ты обо мне мнения? — Не то чтобы я думала о тебе как о плейбое. Просто ты мужчина. А все мужики одинаковые, — спохватившись, она добавила: — Кроме Кирю. — Так, значит, я был прав? Твой отец в нашем возрасте был туаньпаем? Иначе говоря: «Кирю исключение, а твой отец — нет?» — Снова ты за свое! — огрызнулась девушка. Не хватало ещё, чтобы он намекал, что ее отец до того, как стал монахом, отжигал по полной. «Но, если так подумать, — не без грусти посетовала Умико, — я мало что знаю об отце. Но сомневаюсь, что он был беспутным даже в старшей школе». Сейчас отец был примером благонравия. Умико не могла представить его, скажем, на обложке плейбоя. — Пошли быстрее, пока нас не залило. Опасения Умико не были безосновательными: дождь усиливался, ветер крепчал. Становилось не по-майски, а по-октябрьски холодно. Умико надеялась, что зонт выдержит давление ветра. Когда они добрались до здания, в котором располагалась ее квартира, ближайший фонарь замигал, как в хоррор фильме. Умико охватила внутренняя дрожь: этого еще не хватало. Узел напряжения в ее животе окреп, когда хлесткий порыв ветра рванул полуметровый сук дерева. — Переночуешь у меня. Бля, — вдалеке ударила молния, заставив девушку подпрыгнуть. Они с Суоу укрылись под навесом подъезда. На недоверчивый взгляд парня она решила пояснить: — Моей тёте однажды прилетело по башке во время такой погоды. Неделю лежала в больничке. Ты мне не очень нравишься, честно говоря, я думаю, что ты высокомерный и заносчивый засранец, но я не последняя мразь, чтобы бросить тебя на произвол судьбы. Если с тобой что-нибудь случится, я буду чувствовать себя виноватой, зная, что могла это предотвратить. Так что, пожалуйста, чертов ты придурок, не заставляй себя уговаривать — просто идем со мной, сделать из тебя бифштекс я не намерена; по крайней мере, не сегодня. — Понял, — спокойно согласился Суоу, сложив зонт. — В таком случае воспользуюсь твоим гостеприимством. — У меня в шкафу специально для таких случаев завалялся второй футон. — Слово «завалялся» не слишком воодушевляет. Его хотя бы моль не прогрызла? — Не переживай, он такой твердый, что им бы подавилась даже трехметровая моль. Судя по твоей осанке тебе не привыкать к жесткой постели, не так ли? Так что не жалуйся. Суоу и не жаловался. Он приложил некоторое усилие, чтобы его лицо не выражало крайнюю степень удовольствия текущим раскладом событий.